Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Прощание






Я проснулся от того, что Джерард тряс меня за плечи. Однако парень не лежал рядом со мной в том положении, в котором мы уснули, а стоял у кровати, полностью одетый. Сев, я заметил, что что-то не так. Открытый чемодан Джерарда стоял на краю его кровати. Брюнет сменил обычную для этого места одежду на темные джинсы и футболку с изображением какой-то группы. Волнение поднялось у меня в горле подобно желчи, страх парализовал разум, а дышать стало тяжело.

— Ч-что? — выдавил я. — Нет, нет. Ты не говорил, что уже уезжаешь.

— Фрэнк, успокойся, — успокоил меня Джерард, проведя ладонью по моим волосам. — Я никуда не уеду до вечера. Пошли, выпьем кофе.

Я не сдвинулся с места.

— Прошу тебя, Фрэнк. Не усложняй ситуацию. Пошли в столовую вместе, хорошо? — предложил брюнет, протягивая руку.

— Иди к черту, — отказываясь браться за нее, я покачал головой.

— Фрэнк.

Я скрестил руки на груди.

— Не веди себя так, малыш, — пробормотал Джерард.

— Как? — огрызнулся я.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты знал, что меня выписывают.

— Ты не говорил, что так скоро, — мой голос дрогнул.

— Ну же, — брюнет вздохнул. — Поднимайся, выпьем кофе… Давай проведем мой последний день здесь вместе.

Я неохотно сдался, взяв его за руку, чтобы он мог поднять меня с кровати. Натянув футболку, я накинул одеяло на кровать, надеясь, что если санитары решат поменять постельное белье, то не заметят странных пятен на простынях. Когда мы шли по коридору, мне очень хотелось взять Джерарда за руку, но мешал запрет на прикосновения. В столь ранний час столовая пустовала. Было рано даже для завтрака. Пациентам подавали только кофе без кофеина, но я был не против. Мы сели за столик.

— Я люблю тебя, — прошептал Джерард.

— Ну а я тебя сейчас ненавижу, — проворчал я. — Отвали.

— И не подумаю. Ты выпьешь кофе, сходишь в душ и пойдешь к Патрику, — брюнет уже распланировал мое утро. — А потом на групповую терапию, твоя очередь рассказывать. А потом церемония прощания.

— Я серьезно, Джи. Я очень зол на тебя, — напомнил я.

— Время моего пребывания здесь истекло, — вздохнул Джерард.

— Ты должен был сказать мне.

— Это не было тайной, Фрэнк. Все знали, что меня выписывают.

— Кроме меня, — уголки глаз жгло от слез.

— Я люблю тебя, — повторил парень.

— Нет. Ты меня использовал. Ты переспал со мной и при этом знал, что на следующий день выписываешься, — огрызнулся я.

— Не знал. Я переспал с тобой, потому что люблю тебя, — он так просто произносил слово «люблю».

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — всхлипнул я.

— Я должен, — Джерард накрыл мою руку своей. — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — наконец ответил я. Оставшееся время мы сидели в тишине, допивая кофе. Включив воду в душе, я долго стоял, разглядывая себя и думая. Я думал обо всем, что случилось со мной в клинике. Как сильно изменилась моя жизнь. Как сильно я любил Джерарда и как сильно не хотел, чтобы он уходил. Его выписка означала, что мы, возможно, больше никогда не увидимся… Мне не хотелось думать об этом.

Выключив воду, я хорошенько вытерся и надел чистую одежду. Вернувшись в двенадцатую комнату, обнаружил, что она пуста. Все вещи Джерарда были упакованы, кроме одной… его дневника. Подойдя к блокноту, я взял его и принялся перелистывать страницы, отдаваясь своей зависимости. Мне было наплевать, если брюнет застукает меня, он все равно скоро уйдет.

Мне кажется, что я очень долго куда-то еду, и я — единственный пассажир. Я не знаю, куда направляюсь, и проблема состоит не в том, что я один. Мне нравится одиночество. Я никогда не был против него. Но иногда мне хочется прекратить эту поездку по дороге, которая ведет, черт знает куда. Я хочу остановить машину и вспомнить, откуда и зачем начал свое путешествие.

Я хочу поговорить с кем-нибудь и попросить его показать, где у него болит. Хочу сказать: «Покажи, где тебе больно». Я хочу прикоснуться к этому месту. А потом я хочу показать, где болит у меня, чтобы этот кто-то тоже прикоснулся ко мне. Если я смогу позволить кому-то прикоснуться к моему самому больному месту, это значит, ну, что я живой.

Я думаю, что если я могу прикасаться к боли других людей, а они к моей, что-то может произойти. Что-то очень красивое. Это не значит, что боль исчезнет. Я имею в виду, что это может помочь продолжить дорогу домой.

Дом. Какое тупое слово. Раньше я ненавидел его. Всему виной хаос, царивший внутри меня. Мне казалось, что мой разум взбунтовался, затеяв войну против меня. Я видел перед собой воспоминания, они пролетали у меня перед глазами. Все сцены пролетали очень быстро, но я знал, что происходит. Я смотрел в пол, пока не пришел Джерард.

— Я видел твой рисунок, — сообщил он.

— Какой?

— Тот, где нарисована собака и канава, — ах, вот какой. Рисунок, который я показывал людям в костюмах.

— Ох.

— Ты принесешь его на групповую терапию?

Я отрицательно покачал головой.

— Принеси.

— Зачем?

— Сегодня твоя очередь рассказывать свою историю… — напомнил брюнет.

— Я не хочу, — однако мне придется, выбора не оставалось.

— Время пришло, Фрэнк. Ты должен.

— Патрик скажет мне, когда время придет.

— Он тебе ни хрена не скажет. Мы тут ради себя, Фрэнк. Не ради Патрика. Мы стараемся для себя, не для него. Он не скажет тебе, что делать, — раздраженно бросил Джерард.

— Мне казалось, что Патрик тебе нравится.

— Так и есть. Патрик хороший. Он одаренный человек. Но ты должен сам рассказать свою историю, он тут не при чем.

— Ну, ты как бы тоже не эксперт в том, что должен делать я.

— Конечно, — проговорил брюнет сквозь сжатые зубы, стараясь сохранять самообладание. — Единственный, кто может принять какое-то решение, — это ты. И ты этого не делаешь.

— Хочешь сказать, что осуждаешь мои взгляды? — огрызнулся я.

— Я говорю, что время пришло, — Джерард громко вдохнул, стараясь не наорать на меня. — Ты не можешь вечно бегать. Теперь тебе пора к Патрику. Ты знаешь, что он хочет поговорить с тобой сегодня.

— Ну а я не хочу с ним видеться.

— У тебя нет выбора.

— О, конечно. И что он сделает? Выкинет меня отсюда? — фыркнул я.

— Ты же не хочешь, чтобы я ушел, так и не услышав твою историю? — брюнет явно пытался вызвать во мне чувство вины. Это было видно по его ехидной улыбке.

— Ой, да пошел ты, — я встал. — Я пойду к Патрику. Теперь доволен?

— Да, — ответил Джерард. Я сидел напротив Патрика, который выглядел так, как будто не до конца проснулся.

— Что там происходит? — спросил мужчина, указывая на мою голову.

— Я вспомнил, — сообщил я.

— О, — только и сказал шокированный Патрик.

— Да. Я хочу рассказать свою историю на групповой терапии.

— Ты знаешь, что это значит? — кивнув, поинтересовался мужчина.

— Нет.

— Я буду вынужден позвать тех двух мужчин, которые были здесь несколько дней назад. Они должны записать твою историю, — сообщил Патрик, отчего я разнервничался еще сильней. Я не хотел, чтобы они записывали мою историю.

— Я не хочу, чтобы они там были.

— Они должны… Твои слова помогут тебе на суде, — все слова мужчины были словно за пеленой. А потом я оказался на балконе с сигаретой в руках. Хейли болтала о том, что Джерард стал для нас благословением, и что ее тоже скоро выписывают. Я не хотел оставаться здесь. Это место — самый настоящий ад.

Начав групповое занятие, Патрик спросил, хочет ли кто-то поделиться своей историей, смотря при этом прямо на меня. Двое в костюмах сидели у него за спиной, меряя меня угрожающими взглядами. У одного в руках был диктофон, у другого — блокнот. Я снова начал нервничать, и Джерард сжал мою руку на какую-то долю секунды, чтобы показать, что он рядом.

— Я родился… — начал я. Патрик едва сдерживал улыбку. Мое сердце билось, как птица в клетке. — Я родился в Бельвиле, штат Нью-Джерси, на Хэллоуин, — я улыбнулся, глядя на ковер, будто кого-то заботил день моего рождения. Подняв взгляд, я обнаружил, что все смотрят на меня. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы восстановить дыхание. — Однажды мама сказала, что день моего рождения стал самым счастливым днем в ее жизни. На мой взгляд, она это выдумала. Мама никогда не была счастливой. Хотел бы я увидеть фотографию мамы, где она держит меня в младенчестве, чтобы увидеть ее счастье. Хотел бы я видеть ее счастливой, — я прикусил губу. Я не собирался плакать, не мог. Я так устал ото всех слез, что пролил в этом месте.

— У мамы была тяжелая депрессия, — немного подышав, продолжил я. — Мой отец был алкоголиком. Он становился жестоким, когда напивался… Я воровал его выпивку при любой представившейся возможности и тоже стал алкоголиком, — я полностью рассказал свою историю или то, что мог вспомнить, про маму, отца и миссис Баллато. Я рассказал про Джамию и Пита, как мы разбивали окна в машинах и о песнях, которые писали друзья. Я рассказал о походах в горы с отцом, о своем дяде и о том, что красился маминой помадой. Даже о том, что мама избила меня, решив, что я гей. О том, как отец контролировал все в доме, о его злых глазах и кулаках. Я рассказал о всей печали и о том, что мама жила в своих мыслях.

— Мне стоит остановиться, – вздохнул я.

— Тебе нужен перерыв? — спросил Патрик.

— Я говорю уже сорок минут, а это долговато для истории… — пояснил я.

— Как насчет пятнадцатиминутного перерыва, а потом ты закончишь свой рассказ, хорошо? — предложил мужчина. — Соберись с мыслями.

— Было бы неплохо, — когда Патрик кивнул, все встали со стульев, чтобы размяться или покурить. Едва оказавшись в коридоре, Джерард крепко меня обнял.

— Я так тобой горжусь, — прошептал он.

— За что?

— Ты отлично справляешься. Ясно тебе? — подбодрил меня брюнет. Наши объятья прервала Хейли.

— Тебе еще немного осталось. Ты справишься, — заверила девушка. — Я знаю, что ты достаточно сильный, чтобы сделать это, Фрэнки.

— Боже, ребята, я так вас люблю — я был благодарен им за все, через что они прошли со мной. Быстро покурив, мы вернулись на свои места.

— Как насчет того, чтобы поговорить о твоем рисунке? — предложил Патрик. Я поднял рисунок, изображавший канаву, мертвую собаку и мальчика, который предположительно был мной.

— Что вы хотите узнать?

— Расскажи, что тут изображено.

— Все, — ответил я, быстро осмотрев картинку.

— Что «все»?

— Моя жизнь, — ответил я, за что заслужил дружелюбный взгляд. Я прекрасно знал, о чем просил Патрик. — Вот я, лежу рядом с мертвой собакой. Это символизирует то, что я похож на мертвую собаку. Дорога куда-то ведет, как и все дороги. Дорога бесконечна, но я по ней не пойду. Я мертв, как и эта собака.

— Почему собака?

— Мне нравятся собаки. Разве я как-то не рассказывал в группе? У меня была собака, но она умерла. Она была самой лучшей собакой в мире. Она спала со мной, и я с ней разговаривал… Но, как сказал мой отец «Собаки умирают, Фрэнки. Смирись с этим». Мне было всего восемь лет, когда она умерла, и это меня уничтожило. Отец просто бросил ее лежать. Он к ней не прикасался. Поэтому я похоронил ее на заднем дворе, — поведал я.

— Сам? — спросила Хейли с другого конца комнаты.

Я кивнул.

— Ты можешь связать этот рисунок со своей историей? — поинтересовался Патрик.

— Думаю, да. Всю жизнь я чувствовал себя мертвым. Или так, будто я должен быть мертвым. Я был не лучше тела, валяющегося у дороги. Я чувствовал себя так из-за своей семьи, — пояснил я, показывая на мертвого мальчика на рисунке. — Я верю, что у каждого человека есть моменты, определяющие его жизнь. В каждый из таких моментов мы переживаем смерть. Я умер там. Уже не важно, почему я пришел сюда. Но здесь со мной произошло кое-что важнее смерти. Здесь я снова ожил. В клинике я понял, что значит, быть живым, а здесь… — я снова показал на рисунок, — я умер. Полицейские нашли меня у дороги, где я лежал без сознания, едва не мертвый от алкогольного отравления и кровопотери.

Дальше шло самое важное. Я делал вдохи и выдохи, глядя на людей в костюмах, которые склонились на своих стульях, словно боялись что-то упустить. Я начал свой рассказ:

— Мне это показалось странным, так как мама давно не читала мне перед сном. В смысле, мне тогда уже исполнилось восемнадцать, а мамы не читают своим совершеннолетним детям. Особенно такие, как моя. Но когда мне было восемнадцать, мама вышла из своей комнаты, чего не делала, казалось, целую вечность. Она взяла мою любимою книгу с рассказами для детей, которая была у меня с самого детства. Мама купила ее в магазине со старыми книгами и подарила мне на пятилетие. Она даже подписала ее на последней странице, написав, что любит меня. Мама прочитала всю книжку, от корки до корки, а потом подоткнула мое одеяло и поцеловала в щеку. Она прошептала: «Что бы ты ни услышал, не спускайся на первый этаж. Хорошо, Фрэнки? Пообещай, что будешь хорошим мальчиком и не выйдешь из комнаты». И я пообещал.

— Выходя из комнаты, она закрыла дверь, оставив меня в темноте. Я еще не хотел спать и решил прочитать книгу еще раз, но мама забрала ее с собой. Я прекрасно помнил о напутствии мамы, но не послушался и пошел вниз, чтобы взять у нее книгу. Я спускался на цыпочках, потому что слышал, как она кричит… — я замолчал, чтобы осмотреть комнату, но видел лишь темноту. События той ночи пронеслись в моей голове тысячи раз, пока ко мне не вернулась способность говорить.

— Что ты увидел, Фрэнк? — спросил Патрик.

— Мама стояла ко мне спиной, отец — напротив нее. Они опять ругались. Сначала я ничуть не удивился, но потом заметил, что отец слушал маму. Он ее умолял, но она его не слушала. А потом раздался громкий хлопок, от которого мне стало так страшно, что я закричал. Когда мама повернулась ко мне, я увидел, что она вся в крови и плачет. Тело отца упало на пол с громким стуком, и момент падения все повторялся и повторялся у меня в голове в замедленном действии.

— «Ох, Фрэнки, мне так жаль. Пожалуйста, прости меня, — сказала мама». Она молила меня о прощении. Она застрелила моего отца и молила меня о прощении. Потом она направила пистолет на меня и сказала, что любит меня, — я замолчал, чувствуя, что меня может стошнить. Некоторое время я ничего не говорил, просто смотрел на свои ботинки и ковер, мечтая слиться с ним.

— Фрэнк, мама выстрелила в тебя? — спросил Патрик, медленно и осторожно произнося каждое слово. Я непроизвольно положил руку на живот, коснувшись места, где находился маленький круглый шрам.

— Да, — едва слышно прошептал я.

— Можешь повторить? — попросил один из мужчин в костюмах.

— Да, — я прочистил горло. — Мама выстрелила в меня. А потом застрелилась.

— Что ты сделал потом? — спросила Хейли.

— Мне было страшно до чертиков. И очень больно. Мама выстрелила в меня, убила отца и себя. Я очень напугался и хотел поскорее убраться из этого дома.

— И ты побежал? — спросил мужчина в костюме. Я кивнул.

— Я помню, как выбежал из дома и побежал по улице, крича и плача…

— Спасибо, что поделился своей историей, — улыбнулся Патрик.

Мне было плохо, но я все равно кивнул. Я видел себя на полу, подползающего к маме и обнимающего ее истекающее кровью тело.

— Мама, пожалуйста, обними меня. Я люблю тебя, — всхлипнул я. — Пожалуйста. Прости, я плохой мальчик. Прости меня, мам. Теперь я буду хорошим. Вернись. Боже мой. О, Боже мой. Я люблю тебя, прости. Прошу тебя, теперь я буду хорошим сыном, — теперь я буду хорошим сыном.

Надев куртку, так как погода испортилась, я стоял на балконе для курения. Джерард обнял меня со спины.

— Ты такой сильный, — прошептал он мне на ухо.

— Вовсе нет. Я неправильный, — сколько бы сигарет я ни выкурил, успокоиться не получалось. Мысли проносились с бешеной скоростью.

— Хрень. Ты меня убиваешь, — вздохнул брюнет.

— Нет, не хрень.

— Еще какая. Ты просто не любишь говорить о том, что держишь внутри, — уперся Джерард.

— Ты тоже не мастер разговоров о своих чувствах, — напомнил я.

— Знаю, что не умею о них говорить. Не умею говорить с людьми о своих проблемах. Мне от этого страшно до смерти. Но ты? Думаю, ты хочешь рассказать все кому-нибудь. Хочешь, чтобы тебя выслушали. Проблема лишь в том, что ты боишься, что никто не станет слушать, — предположил он.

— Спасибо за совет, — хмыкнул я.

— Не будь мудаком.

— Заткнись. У меня есть все основания на то, чтобы быть мудаком, ясно тебе? У меня совершенно ненормальная жизнь. Я сам ненормальный. Мне страшно, я запутался. Ты завтра уезжаешь, и я не знаю, что буду без тебя делать. Мои родители мертвы. Я не знаю, какого черта происходит с Даллоном, и мне страшно. Ясно? Ты это хотел услышать? Мне страшно.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.