Каракули на обратной стороне листа. Больше всего меня восхищает умение Мэгги создать законченное целое из отдельных набросков — место, озаренное светом

ХРОНИКИ УБИЙСТВА БОГОВ

Мэгги Стивотер

2009 год

Переводчик: Lea Kew

Больше всего меня восхищает умение Мэгги создать законченное целое из отдельных набросков — место, озаренное светом, в котором слышны звуки и герои совершенно разные! Этот рассказ о крушении иллюзий, насмешках и о любви. Несмотря на то, что в нем есть боги, суть этой истории состоит в человеческих отношениях. И мне она нравится. (Вообще-то, я люблю ее больше всего). — Бренна

По правде говоря, когда я начала писать этот рассказ, воображение рисовало пару деталей: множество героев и пожар. Надо признать, что большинство моих произведений воплощают либо первое, либо — второе. Я даже нахожу здесь отголоски нового романа (самой не верится!). Заурядный герой-рассказчик блеснет своей рассудительностью, а герой Грин займется поисками своего места в этом мире — все эти темы я подняла и изучила в этой истории. — Мэгги

Можно было сколько угодно думать, что в мире, полном нормальных людей, люди со странностями будут добры к таким же чудикам. Но существование школы Финндэбар, которая в сущности является школой для детей с аномальными способностями, доказывает абсурдность данного утверждения. Вместо того чтобы быть снисходительными к странностям одноклассников, воспитанники использовали эти особенности для развлечений в школьной столовой. Поверьте мне, если вы — учащийся в школе Финндэбар, вам не придется скучать в одиночку.

Здесь есть Пол Стронгхэнд, левая рука которого — в два раза больше правой и ей он может сокрушить даже скалы. Думаю, вы догадываетесь, что еще ученики предполагают о его руке. Бедный парень не может нормально сходить в уборную без того, чтобы кто-нибудь не спросил: «Так вам хватило времени побыть наедине?».

Затем идет Мэрилин, у которой голова осла, а тело целомудренной весталки[1]. Она также может заставить неодушевленные предметы петь, но не это является предметом для насмешек в столовой. Идеальной мишенью была, кто бы сомневался, ее голова.

Надо упомянуть Фергуса, который может обратить в золото все, до чего дотронется его незащищенная кожа. Когда он изо всех сил пытается открыть свой пудинг пальцами в перчатках, одноклассники издеваясь, спрашивают: «Эй, на что ты подсел в последнее время?».

Мы, несомненно, представляем собой престранную картину: необученные, но обладающие сверхъестественной силой, дети богов, с лицами ангелов и переизбытком гормонов как у подростков — поклонников Джастина Тимберлейка.

Интересно, как бы вы назвали класс, состоящий целиком из детей богов? «Стадо» звучит слишком безобидно. Я читала про колонию медуз «Португальский кораблик», от контакта с отрядом которых, возникает ожог. Что ж, «отряд ядовитых медуз» — звучит куда ближе к правде.

Есть некоторая ирония в том, что я — единственная, кто выглядит довольно-таки обычно и при этом не обжигает одноклассников ядом, как медуза, только за то, что они не похожи на меня.

В отличие от Рьорка, я не вызываю бури с громом в душевых кабинах для мальчиков. И при этом, не изменяю человеческую форму, когда злюсь, как Фионнуала. А также, мне нет необходимости съедать каждый день количество яиц равных моему весу, как Бену. Вполне вероятно, мое появление на свет — всего лишь результат связи между невежественным смертным и нимфой, с совершенно отсутствующим материнским инстинктом. Мы ничего не знали о том, кем были наши родители; нам полагалось знать только то, что по крайней мере, один из них, был божеством со сверхестественными способностями.

Не то, чтобы это не позволяло мне спокойно спать по ночам.

Местами, обучение в школе казалось забавным, хотя иногда было сопряжено с опасностью. Время от времени, один из нас случайно убивал кого-то из обитателей Финндэбар: учителей или учеников. Мы никогда не забывали причину, по которой находились здесь. Мои ночи не были бессонными из-за этого.

По крайней-мере, большинство ночей.

***

Школьники ежедневно собирались в столовой. Впрочем, назвать «столовой» этот огромный зал — внушающий благоговейный ужас — было бы не совсем верно. Школа Финндэбар была построена из перевезенных по частям церквей, предназначенных под снос из-за ветхости, или расположенных на месте строящейся автомобильной магистрали. Церкви были доставлены в разобранном виде, а затем из них был построен величественный замок в форме звезды со зданиями факультетов на концах.

Огромный зал для завтрака, с высоким куполом в центре, созданным из многогранной колоннады собора, мерцал изнутри насыщенными золотистыми и ярко-голубыми цветами. Почему-то, высокие стрельчатые окна — расположенные высоко над головой — напоминали мне женщин высокого роста, со сложенными на груди, руками.

За завтраком, обстановка выглядела обманчиво безобидной. Заспанные ученики подшучивали друг над другом и оживленно болтали.

«Гм-м... скопление? — осенило меня. — Скопление детей богов?!».

Взглянув в дальний конец зала, я увидела языки пламени.

Грин Андерсон наблюдал за искрами, собравшимися на кончиках его большого и указательного пальцев. Лицо его оставалось бесстрастным. Сквозь пламя, он внимательно посмотрел в мою сторону и погасил огонь. Выйдя из-за стола со смеющимися учениками, которые подражали ему, он подошел ко мне и упершись руками в стол, склонил голову.

— Доброе утро, Хелен, — лениво протянул он с усмешкой, не забыв сделать ударение на первом слоге[2].

Я подняла глаза и встретила испытующий взгляд Грина. У него были синие глаза, волосы отливали бронзой, а переносицу украшала россыпь веснушек.

— Привет, Грин.

— Почему бы тебе не пересесть за наш столик? А то пропустишь все самое интересное. — Он провел большим пальцем вдоль края стола, оставляя на поверхности черные следы копоти, прежде чем махнуть рукой в другой конец столовой.

— Спасибо, но не стоит. Лучше останусь здесь, подальше от столпотворения, — ответила я, набирая полную ложку пудинга тапиоки и отправляя ее в рот. Надо отдать должное создателю рецепта. Пудинг из тапиоки [3]— просто мечта.

— На самом деле, нам бы пригодилась твоя рассудительность, — настойчиво продолжал Грин. — Мы обсуждали вред обществу, который могут нанести такие монстры, как мы.

Нахмурившись, я пристально смотрела на Грина, в течение нескольких секунд. И почему мне всегда так неловко в его присутствии? Его бьющая через край энергия, заставляла меня чувствовать себя ущербной.

— Серьезно? А я просто пытаюсь доесть пудинг, — заметила я.

— Это исключительный пудинг, — улыбнувшись, согласился Грин. — Я так и сказал профессору Лансингу на днях, пытаясь узнать, откуда его привозят. Я собирался купить такой же, если вдруг отправлюсь по магазинам.

— Ты с ума сошел! — воскликнула я. — Хочешь сбежать из школы?

— Тише… У меня все под контролем, — произнес Грин успокаивающим тоном. — Пара студентов за один раз. Только, чтобы посмотреть, на что это будет похоже…

Я уронила свою ложку, аппетит пропал.

— А что, если один из нас случайно покалечит покупателя ударами молнии, выбирая дыню? Тогда всех нас просто убьют!

В этот раз усмешка Грина не коснулась глаз.

— Поэтому-то, ты и нужна нам, Хелен. Ты сможешь разобраться, если нас вдруг занесет. Послушай, я ведь был уверен, что ты поможешь нам.

— Думаешь, я не думала об этом?.. — спросила я, вздохнув, и добавила: — Раз уж мы это обсудили, могу я доесть свой пудинг?

Он сделал жест рукой, словно снимал воображаемую шляпу и пошел назад к своему столу. Некоторое время спустя, один из первокурсников превратился в козу и проскакал по стойке для завтраков, заляпав столовую пудингом, что лишь подтвердило правильность моего решения.

***

Поскольку, я была советником факультета, мне выделили собственный дом — что было редкостью. Стены единственной комнаты были обшиты деревянными панелями; когда-то домик использовали для исповеди. Пусть небольшой, зато отдельно стоящий — он был моим убежищем, поскольку принадлежал только мне. Для учеников, нуждающихся в помощи, двери были открыты до десяти часов вечера, но чаще всего, мне приходилось оставаться почти до одиннадцати вечера, занимаясь делами, как минимум, двоих учеников.

Сегодня вечером ко мне заглянула Минерва. Красивая девочка, которая выглядела почти нормальной, если бы не ее четыре руки и длиннющие когти. Она устроилась на краешке моей кровати, рассматривая картины, развешенные по стенам, и обнимая себя руками.

— Хелен, что происходит с нами после Финндэбар? — спросила она. — Что дальше? Присвоят степень, позволив оставить школу?

— Без понятия, — ответила я, не совсем искренне. Я вручила ей чашку чая и села на стул напротив кровати. Комната была настолько мала, что наши колени время от времени соприкасались. — Ты бы хотела уехать?

Минерва уставилась на чашку чая. Это был сорт черного чая, но он и вполовину не был таким темным, как чернота в ее глазах. У нее был взгляд голодной хищницы. Ученица, вынужденная скрывать выражение глаз. Ее длинные когти выбивали дробь по краю чашки; к чаю она не притронулась.

— Я проголодалась, Хелен, — наконец сказала она.

Я ничего не ответила, ожидая продолжения. Я сделала глоток чая и приготовилась услышать то, что она скажет.

— Я так голодна, — повторила она. — Думаю, что с радостью выпью чью-нибудь душу.

— Да брось ты, Мин, — сказала я, поставив на стол свою чашку чая. Взяв ее чашку, я сжала ее холодные пальцы. Я не смогла бы дать ей то, чего она так сильно хотела, также как не смогла бы сказать ей, что она может оставить школу, после того как ей исполнится восемнадцать. — Давай-ка лучше посмотрим «Неспящие в Сиэтле».

— Пошли, — согласилась Минерва. И мы отправились в фильмо-холл. По пути мы прихватили с собой других учеников, которые слонялись без дела. Когда мы досмотрели «Неспящие в Сиэтле» — мечта о том, что я смогу добраться до постели раньше одиннадцати вечера, снова осталась лишь мечтой.

***

— Почему так происходит?

От звука голоса, я резко проснулась и первым делом посмотрела на циферблат часов, светящийся зеленым светом в темноте.

1: 30 ночи.

— Когда ты рядом, запутанная история с нашим происхождением меня мало волнует.

Я медленно села в постели, не соображая что происходит. Голос не принадлежал кому-либо из моего факультета, тем не менее, я сразу узнала голос Грина.

— Включи свет, — сонно попросила я. — Не могу разговаривать в темноте.

Грин слегка хлопнул в ладони, и мгновение спустя, спальня озарилась светом огня. Присев на край кровати, он сложил руки на коленях; пламя танцевало в его ладонях.

— Как насчет света от ночника? — предложила я. — Не хочу, чтобы ты подпалил себе что-нибудь … э-э… важное.

— Не знал, что тебя волнуют мои важные части тела, — хрипло ответил он.

Я не потрудилась ответить. Поскольку Грин сложил руки перед собой, гася огонь, я привстала, и с трудом дотянувшись до ночника, щелкнула выключателем. Он заметно побледнел и веснушки проступили ярче на бледной коже.

— Наверное, не стоит пытаться напомнить тебе про неприятности, которые на тебя посыпятся, если кто-нибудь увидит тебя здесь, — сухо сказал я.

— Не стоит.

— Хорошо. Тогда объясни мне, почему вместо того, чтобы поговорить с ребятами с твоего факультета, ты пришел сюда?

Как и все студенты, которые переступали порог этой комнаты — он смотрел на картины, развешанные по стенам. Фотографии и изображения из журналов: бирюзовое море и мандарин, лежавший под солнцем. Белоснежные песчаные пляжи и утесы. Масличные деревья, щедро увитые виноградной лозой.

— Ты — умная девушка, Хелен, — сказал он, слегка наклоняя голову, чтобы получше рассмотреть картины на стене.

Внезапно Грин стремительно встал, моя кровать неожиданно качнулась, а сам он оказался перед изображением корабля в сапфирово-синем океане.

— Кроме того, им не дает покоя мысль о том, что мы — чудовища, чтобы как следует пораскинуть мозгами.

Кончиками пальцев, он осторожно провел вдоль линии паруса, и я вздрогнула, вспомнив отметку от ожога на столе в зале для завтраков. Но сейчас с картиной ничего не случилось.

— Хелен, ты знаешь, что это за место? Ты бы хотела отправиться туда?

— Я думала, ты пришел, чтобы поговорить о тебе, — осторожно заметила я.

— Ты ошиблась, — парировал Грин мягко. Он засунул руки в карманы джинсов и все еще пристально смотрел на фотографии на стене. Не на меня.

— Я точно помню, что ты говорил про какую-то проблему, — настаивала я.

Он молчал. От пришедшей на ум догадки, меня обожгло резкой болью. Грин больше не казался самоуверенным — его плечи поникли и он выглядел… уязвимым.

Мой голос смягчился:

— Послушай, Грин. У тебя хватило смелости прийти сюда ночью. Позволь мне помочь тебе.

Стоя возле картины, он повернулся и пристально посмотрел на меня. Свет лампы отбрасывал причудливые тени на его лицо.

— Я хотел бы узнать, кем были мои родители.

Я молчала не потому что он собирался продолжить. Я просто не знала что ему ответить.

— Видишь ли, если уж нам не разрешается покидать школу и всю жизнь мы должны находиться здесь, тогда, по крайней мере, мы должны знать кто наши родители. У нас есть право знать, от кого мы произошли, даже если мы навсегда будем заперты в этой школе, не так ли?

— Что ты хочешь от меня услышать в ответ на это? — тихо спросила я.

— Ну, ты могла бы сказать то же что и всегда. Что это глупо и я должен забыть об этом, потому что попытки докопаться до правды вызовут больше проблем, чем решат. Хелен, твой здравый смысл поможет оценить ситуацию. Так же, как и всегда.

Было приятно осознавать, что я не какая-нибудь мямля в его глазах.

— Я не собираюсь останавливать тебя, — сказала я, пожав плечами, притворяясь равнодушной. — К тому же, это справедливо — узнать кто твои родители.

Он снова сел передо мной. Его сияющие голубые глаза встретились с моими глазами, и под его пристальным беспокойным взглядом я вдруг испугалась, что он поймет, как сильно мне тоже хотелось узнать хоть что-нибудь о том, кем же были мои родители. Почему я оказалась здесь, несмотря на то, что огонь не разгорался на моих ладонях, и я не превращала вещи в золото, и не могла превратиться в козу.

— Ладно, — прошептал он. — Я узнаю…

Он казалось, собирался добавить что-то еще, но передумал и произнес:

— Увидимся позже.

— Желаю удачи, — пробормотала я.

***

На следующий день, я увидела Грина только во время обеда из-за разного расписания занятий на факультетах. Он сидел за столом в одиночестве, пристально глядя перед собой. Перед ним не было еды. Он сжимал и разжимал кулаки, словно хотел разорвать кого-нибудь. Наверное, спрашивать его о том, что произошло не стоило. Это же он приходил за моим советом.

Где была моя голова, когда я даже не попробовала отговорить его?! Чувствуя себя хуже некуда, я встала из-за своего стола и направилась в сторону Грина. Далеко я не ушла. Путь внезапно преградила группа раздраженных первокурсников, которых не устроило место, куда поставили новый диван в комнате отдыха. К тому времени, когда все было улажено, Грина уже след простыл. Я обнаружила, что единственным, о чем я могла думать — то, как осторожно Грин обводил кончиком пальца парус на моей любимой фотографии.

***

Я проснулась от ощущения, будто земля подо мной трясется под аккомпанемент воплей. Оказалось, что это были мои соседи по дому, прыгающие на моей кровати (крики были настоящими).

— Хелен! — закричала Гера, одна из младших дочерей нимфы; от них всегда пахло рыбой. — Пожар в Локк-Хауз!

Чувствуя тошноту, я встала в полный рост на кровати, пытаясь дотянуться до крошечного окна, выходящего во внутренний двор, — чтобы понять что происходит.

Ночное небо озаряли оранжево-красные вспышки пламени; густые клубы дыма вились между домами, окутывая газон и деревья. Сквозь дым, я увидела учителей, тушивших пожар водой из шлангов, и Ильиа, который мог вызывать воду, бежавшего через газон. Выведенные из Локк-Хауз студенты, метались друг за другом, как стая рыб. Слезая с кровати, я попросила девочек не спускать глаз с учителей, на случай, если придется покинуть дом, а сама помчалась с огромной скоростью к месту пожара.

— Хелен, куда ты собралась? — строго спросил меня профессор Лансинг, стоя посреди коридора, ведущего в здание.

— Пожар… — вот и все что я смогла выговорить. «Мдаа, не очень оригинальная реплика, чтобы он позволил мне идти дальше!» — мрачно подумала я.

— Все под контролем, — заверил он твердым голосом. — Пожалуйста, вернись в свой дом.

Мне ужасно хотелось возразить, но я лишь прикусила губу, и с усилием подавив это желание, спросила:

— Кто-то ранен?

— Ситуация под контролем, — снова повторил он и добавил куда более доброжелательным тоном: — Хелен, к тебе это не имеет никакого отношения. Просто… сделай мне одолжение и постарайся держаться подальше от всего этого.

Но я не собиралась отступать.

***

Следующим утром, я осторожно прокралась в Локк-Хауз. Поскольку я начала осмотр с петляющих извилистых коридоров (построенных из частей церкви: вестибюля и гардеробной), я сразу увидела место возгорания.

Справа, на стене коридора, виднелся отпечаток ладони черного цвета. Следом за ним, я увидела два черных отпечатка руки на левой стене, переходящие в выжженный дотла участок. Мотивационные плакаты в комнате отдыха напоминали хрустящие чипсы, диваны были опрокинуты, сгоревшие раковины выглядели как корабли, поврежденные после сражения.

Сердце гулко стучало в груди, когда я дотронулась до отметин на двери, похожих на удары кулака. Кругом витал удушливый запах дыма. Окна были разбиты, картины сильно повреждены; это был не просто пожар — гнев воспламенил пламя.

Стремительно повернувшись, я покинула здание.

Поскольку рабочий кабинет профессора Лансинга сгорел дотла, он занял пустующую гостевую комнату в корпусе Хэллоу-Хауз. Он выглядел удивленным, когда я без стука вошла в помещение.

— Мне нужно поговорить с ним, — выдохнула я. — Могу я его увидеть?

— Не думаю, что это хорошая идея, — нахмурившись ответил Лансинг.

Я скрестила руки на груди, пытаясь придать лицу его обычное, здравомыслие-размером-с-океан, выражение.

— М-м… я могу помочь вам выяснить, что он задумал.

Лансинг смерил меня пристальным взглядом и вздохнул:

— Надеюсь, ты не ожидаешь, что тебе там понравится.

И он повел меня в комнату взысканий. Я никогда не была в этой комнате раньше, и не знаю, чего ожидать. Возможно, крошечный чулан. Но это была огромная — подобно аудитории — комната, с дурацкой кафельной мозаикой, как в ванной, с маленькими окнами, расположенными высоко в стенах. Грин сидел спиной ко мне, посередине комнаты.

Лансинг пожал плечами, видя что я уставилась на Грина и вышел, закрыв за собой дверь, оставляя меня с ним наедине. Грин не повернулся — хотя он, должно быть, услышал как открывается дверь и звук моих шагов.

Я села перед ним.

Он не отрываясь смотрел на меня, и я вздрогнула от опасного голубого пламени в них. Огонь, ярко пылающий в его глазах, так сильно притягивал меня, что я скрестила руки на груди, пытаясь взять себя в руки и отвести от него взгляд.

— Я знал, что ты придешь, — произнес он.

— Возможно, ты не в курсе, но от гнева можно было избавиться и другими способами, — объявила я.

Он иронически усмехнулся.

— Знаешь, почему мы торчим здесь?.. — спросил меня Грин.

—...чтобы случайно не поджарить пешеходов на улице? — предположила я. — …чтобы мы не убили обычных людей?

— Они боятся вовсе не того, что мы убьем обычных людей, — сухо сказал Грин. — Зевс, Один, Венера и остальные, опасаются… нас. Вот почему, мы не знаем имен родителей и не можем убраться отсюда.

Я ошеломленно смотрела на него, втайне начиная подозревать, что он может быть прав.

— Давай выбираться отсюда, — сказал он, — найдем тот парусник…

Я в смятении молчала.

— Хелен, скажи мне, что это плохая идея.

Сильные руки Грина обхватили мои. Огонь, живущий в нем, травмировал пальцы рук, сделав их твердыми и жесткими.

— «Это плохая идея», — машинально повторила я, потому что знала, что это правда.

— Скажи мне не делать этого, — предложил Грин.

— Ты узнал, кто твои родители? — без обиняков спросила я.

Он наклонился ко мне:

— Нет. Моего файла не было в офисе Лансинга. Зато был твой. Я знаю имя твоей матери.

— Это ужасная идея, — отстраненно повторила я, еще не осознавая, что сейчас услышу. Мимо окна пролетела группа воронов, взмывая в лазурное небо.

«Нет, не группа, — вдруг поняла я, глядя на них. — Стая! Так называют множество птиц этого вида».

Грин склонился надо мной, почти касаясь губами, крепко сжимая мои пальцы в своих ладонях.

— Афина[4]. Это имеет смысл, не так ли?

— Это очень плохая идея, — сказала я громче, вставая, но не отпуская его руку. И когда мы вместе шли к двери, я чувствовала себя такой же полной жизни, каким всегда был он.