Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Каракули на обратной стороне листа







 

КЛЕТКА С ВАМПИРОМ

Тесса Грейтон

2010 год

Переводчик: Луиза Угурчиева

 

— Для меня это история о достижении совершеннолетия в самом чистом смысле. В ней имеются все отличительные признаки подобного жанра — а именно стремление к независимости, совместно с предстоящим разделением с привычным, не говоря уже об уместной теме сложного выбора. Однако Тесс подарила нам дополнительный бонус фантастики (с вампирами!), в которой эпичность и волшебство происходят на странном домашнем фоне. — Бренна.

— Я сидела над этой историей семь месяцев, зная первую строчку и ожидая, когда же закипит остальная ее часть. Долгое время я проводила над сочинением в процессе других дел. Как, например, строчка в продуктовом магазине. Или в душе. Я знала, что главное уже есть, но пришлось быть настойчивей. — Тесса.

 

У нас в подвале живет вампир.

Мое обязанность — кормить его, пока папа на конвенции в Пало Альто. В шесть утра я топаю на кухню босиком и в ночной рубашке, с накинутым на плечи халатом. Я зеваю, надеясь доползти до кровати после этой работенки. Осталась последняя неделя до выпускного, и я одной ногой в Северо-Западном Университете, так что особо напрягаться мне не надо. Мотивация появляться в школе с приближением этого события все ниже.

Половина морозильника заполнена контейнерами с кровью, и я откапываю одну со дна, ворча про себя, что мама до сих пор не распределила их так, чтобы самые старые лежали сверху, и их можно было легко достать. Мне просто придется взять работу мясника на себя. К тому же, она могла элементарно забыть об этом — это, кстати, все, чего ей хотелось.

В то время как кровь разогревается в микроволновке, я запрыгиваю на комод и направляю пристальный взгляд на дверь подвала. Она выкрашена в нежно-желтый цвет, но со временем большая часть краски облезла. Я уже прошла через ту стадию в младших классах, когда обдирала с двери тоненькие полоски всякий раз перед тем, как туда войти. И эти полоски удерживали меня, как тюремные решетки.

Микроволновка пищит, и я спрыгиваю. Хватаю ланцет с крючка над раковиной и выкладываю контейнер на комод. Я снова зеваю, снимая пластиковую крышку, и легкие наполняются медным запахом крови. Изворачиваясь как кошка, я начинаю танцевать, дурачась, потому что знаю, что никто вокруг меня не видит. Успокоившись, я кладу руку на комод ладонью вверх. Беру ланцет, который представляет собой маленький треугольник стали размером с мой большой палец, и прикладываю кончик к мизинцу. Моя самая нелюбимая часть. Я стискиваю зубы и с серьезной миной на лице мысленно готовлюсь, после чего вонзаю ланцет в палец. Кровь потекла мгновенно, и я добавляю несколько капель в контейнер.

Предполагается, что я должна использовать папину кровь. Перед уходом он сцедил четверть пинты своей крови, и она подвешена в подвале вместе с каким-то папиным любимым стабилизатором, который сохраняет ее более-менее свежей. Но уже достаточно и того, что вампир заперт в подвале в клетке. А не давать хотя бы пару капель обещанной ему свежей крови выглядит несправедливо.

Осторожно балансируя в руках контейнер, я смело приближаюсь к подвалу.

 

***

 

Впервые я встретила Саксона в пять лет.

Целую неделю по нашему трубопроводу раздавался скрежет в ритме стаккато, который отдавался по всему дому. Папа уверял, что проблема в плохом водопроводе, однако проснувшись посреди ночи, я осознала, что манера лязга сочетается с ритмом моей любимой песенки, где я хлопаю в ладошки. Как раз вчера после обеда я наигрывала ее на кухонном полу. И сейчас трубы хотели со мной поиграть.

Я сползла с кровати, прошмыгнула через спальню мамы и папы и спустилась на кухню. В те дни мы всегда держали дверь закрытой, но я знала, как влезть на стул и уже оттуда на кухонный комод, чтобы потом достать ключ, который висел за шкафчиком со специями. Я тихо со всем справилась и открыла дверь в подвал. Вот здесь и жили трубы, потому что именно сюда папа заходил каждый раз, когда пытался их успокоить.

Я не могла дотянуться до выключателя, поэтому здесь было очень, очень темно. И вот все, что я запомнила:

На полу грубый необработанный бетон.

Маленькая красная лампочка висит в центре комнаты, но из-за нее жутко не меньше.

Окликаю их:

— Трубы?

И он произнес мое имя. Николь.

Я вскочила и подбежала к нему. Споткнувшись обо что-то, я упала прямо на прутья его решетки. Он поймал меня обеими руками, а его глаза находились прямо на уровне моих. Они вспыхивали красным на свету. Держа руки вытянутыми сквозь прутья, он поставил меня на ноги и улыбнулся.

Он играл со мной, хлопая в ладоши, намного дольше, чем когда-либо играли взрослые. И мы не остановились до тех пор, пока я сама не устала до такой степени, что продолжать играть не было сил.

Я свернулась калачиком на полу, спиной к решетке, и уснула. Он напевал ритмичную мелодию песенки прямо в мое сознание.

 

***

 

Деревянные ступеньки поскрипывают под моими босыми стопами из-за сырости в подвале. Их нужно заменить, но папа ведь не может нанять строителя — тому нужно будет сюда спуститься. Если конечно он не хочет скормить беднягу Саксону.

Сейчас я, несомненно, могу дотянуться до выключателя, но свет не включаю. Предпочитаю слабое красное свечение. На полу теперь ковер, длинная дорожка тянется от самых ступенек до его клетки. Но он тонковат, и холод от бетонного покрытия все равно просачивается.

Обычно папа использует длинную жердь, с помощью которой передвигает контейнер с кровью к клетке, при этом не приближаясь к Саксону на расстояние, где тот сможет его схватить. Однако я подхожу прямо к черным решеткам.

Саксон стоит ко мне спиной. Он вглядывается в квадратик света, что просачивается сквозь одинокое окошко высоко под потолком. Оно заколочено, но розовые лучи зари проскальзывают сквозь дощечки. По этой причине вокруг него образуется свечение, и я говорю:

— Привет, ангел. Завтрак.

Он двигается медленно, с ленцой. Но не потому, что это его манера. В клетке всего десять квадратных футов, и почти половина завалена стопками книг и журналов.

— Доброе утро, солнышко, — приветствует он в ответ.

Мы улыбаемся.

Я протягиваю руки через прутья решетки, предлагая ему контейнер. Он запросто мог схватить меня за запястья и выцедить всю мою собственную кровь, но он так не сделает. Папа приложил все усилия, чтобы пробудить во мне страх к Саксону, после того, как нашел меня спящей у его клетки. Но я-то знала, что Саксон в любой момент мог схватить меня и съесть. В то время я была такой миниатюрной, что с легкостью могла перелезть между прутьями решетки. Да он бы успел высосать весь мой костный мозг до папиного появления.

Саксон окунает палец в кровь и окрашивает ею свою нижнюю губу. Когда мне было восемь, он поведал мне, что кровь вызывает в нем трепет по всему телу. Тогда я оставила пятнышко на щеке и расстроилась, что кровь была лишь влажной и липкой. В тот раз он впервые засмеялся, и я впервые увидела ряд его острых зубов. Когда я резко отскочила, он нарисовал пятнышки на своих собственных щеках и длинную полосу на носу в знак солидарности.

Я сажусь, скрестив ноги, и мои колени соприкасаются с прутьями. Он тоже садится, укладывая контейнер с кровью на коленях. В то время как я рассказываю ему о сериале, который смотрела прошлым вечером, где проходила потешная битва между самураем и римским гладиатором, он продолжает окунать палец в кровь, позволяя каплям стекать ему в рот.

Когда я перехожу к жалобам на бестолковую привычку учителя по тригонометрии добавлять в проверочную вопросы, которые мы не проходили, Саксон поднимает руку. Поношенный, серый край его рубашки смещается. Папа приносит ему новую одежду лишь раз в год, при том добавляя, что этого более чем достаточно, потому как Саксон не потеет, ему не надо ходить в туалет или заниматься чем бы то ни было, кроме чтения. Ничего из того, что может запачкать человека. Но мне вот интересно, как бы он смотрелся в сшитом на заказ костюме или в действительно крутых джинсах.

— Я тут подумал, — начинает он, завладев моим вниманием, и снова опускает палец в кровь. — Когда ты уедешь в университет, у меня не останется причин не разделывать твоего отца на мелкие кусочки.

Я смеюсь.

Однако Саксон серьезен. Ставит контейнер на бетонный пол и встает. Он обвивает руки вокруг прутьев.

Мой смех обрывается.

— Ты ведь не будешь этого делать.

— А могу, — последнее слово он произносит отрывисто.

Я встаю и обвиваю своими ладонями его руки. Его кожа намного теплей моей.

— Саксон.

До сих пор ни папа, ни Саксон не рассказывали, как же он попал в ловушку. Все, что мне известно: папа кормит его, и каким-то образом тот факт, что в твоем подвале пленен вампир, большая удача. Папа дослужился от поста младшего партнера до зам. директора за полгода и сейчас делает все, что вздумается. Саксон — единственная причина, почему мы не переехали в огромную охраняемую резиденцию.

— Не так легко, как кажется, — говорю я, — или прежде ты это уже совершал.

Его пальцы шевелятся под моими, и, клянусь, я слышу скрежет металла.

— Глупость с его стороны годами кормить меня своей кровью.

Сражу же вспоминаю о каплях моей крови в его контейнере. И как часто я использовала ланцет.

— И что это тебе дает?

— Привыкание.

Саксон наклоняется ближе, точно так же, как и в тот раз, когда мне было пять. Глаза мерцают в красном свете. Однако сейчас он не кажется мне слишком взрослым или чужим. Он молод. И он мой друг.

 

***

 

Я всегда прокрадывалась вниз, когда папа уезжал, и помогала Саксону поднять с пола миллион крупинок риса, рассыпанных отцом в надежде занять его на целый день. Мы пересчитывали их и бросали одну за другой в жестяную миску. Порой мне становилось скучно, но Саксон, казалось, не мог позволить себе передышку, пока последнее зернышко не будет найдено. Он начинал сочинять небольшие ритмичные мелодии, чтобы я не уходила, и рассказывать истории о людях, ему известных, и жизнях, им прожитых. Моя самая любимая история та, где у него были человеческие попутчики, которые охраняли его на протяжении дня и которых охранял он в течение ночи. Может быть, все из-за того, что я могла бы при этом представить, что он сам решил остаться с моей семьей, нежели его заточили против воли.

В младших классах я фантазировала, будто освобождаю его, привожу в школу, и напускаю на всех учителей в городе, которые заставляли меня беседовать в классе, и даже, возможно, мы разбиваем им окна. Затем мы бы рванули в Нью-Йорк или куда-нибудь еще, я бы стала знаменитой актрисой, когда бы он наблюдал за мной в тени балкона. Ночью мы бы часами веселились на частных вечеринках, самых крутых в городе. А потом весь день бы отсыпались в тихой, темной комнате в ожидании, когда же солнце склонится к горизонту.

И только так я могла стерпеть урок испанского.

 

***

 

— Чего ты хочешь?

Он не отвечает, лишь очень тихо вздыхает. Я могу учуять запах крови в его дыхании и увидеть маленькую ее полоску на кончике его нижней губы. Не так невыносимо, как было наверху, когда я впервые поставила контейнер в микроволновку, но мне все равно не нравится.

Я повторяю, перефразировав вопрос:

— Чего ты от меня хочешь?

— Хочу отправиться с тобой.

Мой первый инстинкт — подойти к верстаку и взять ключ. Чтобы выпустить его на свободу. Я, конечно же, этого не делаю, но обычно я стараюсь не игнорировать свои инстинкты. В старших классах кто-то посоветовал мне выбирать первый вариант, приходивший в голову, в тесте с несколькими вариантами ответа, после чего мои оценки заметно улучшились.

Я сжимаю свои ладони вокруг его.

— И что потом?

— Беззаботные дни и безмятежные ночи?

Я шаг за шагом отхожу назад. Схожу с ковра и чувствую неровный бетон под обувью. Будто мне снова пять лет.

— Поведаю тебе один секрет, солнышко, — шепчет он, наклоняясь к решетке. Его щека упирается в один из прутьев, он попутно обвивает их руками и сводит ладони вместе. — Плененный вампир — большая удача.

— Знаю.

— Однако, — он поднимает палец, именно тот, с помощью которого питался. — Добровольный вампир... Ох, солнышко, добровольный вампир — он был у Вашингтона. У Шарлеманя. Также имелся у Элизабет. У Клеопатры... подарок Цезаря.

Не знаю, верить ли ему. Хотелось бы. Снова воображаю его в новой, чистой одежде. Одежде, которую он выбрал себе сам.

— Я не хочу быть такой, как те люди.

— Тебе и не придется. Как и сотне совершенно неизвестных тебе людей, что дружат с нами, тоже.

Ему бы ничего не стоило меня убить в любой момент на протяжении двенадцати лет. Но он не убил. Значило ли это, что я могу ему доверять? Или он просто медлил до этого самого момента? Выжидал, потому как двенадцать лет для него — сущий пустяк.

Мой разум — голос моего отца — кричит мне вернуться наверх. Но часть меня желает знать. Знать, друг ли он мне. Знать, друг ли я ему. Потому что если все так, не должна ли я освободить его?

Побегу наверх — использую его. Так же, как папа.

Выпущу — он может меня убить. Убить всю мою семью. Всех в нашем квартале, всех в городе за все, что я знаю.

Побегу — буду сожалеть.

Останусь — рискну всем, лишь бы доказать, кем я являюсь.

— Николь.

Моргаю. Я так долго на него таращусь, что свет, проникающий сквозь дощечки, становится ярче и ослепительней. Саксон стоит неподвижно, пойманный светом из окна и красным свечением подвала.

Я шагаю навстречу лучам солнца и достаю ключ с верстака.

 

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.