Девушка в желтом плаще

Angels fall first...

* * *

Я психолог. Я консультант-психолог, даже не являющийся сотрудником следственного комитета, куда меня пристроили отцовские друзья. Поэтому вся жизнь моя идет наперекосяк. Я залезаю в чужие головы, продумываю чужую манеру поведения – и лечу сама ко всем чертям.

Мне приходилось иметь дело с террористами-смертниками. Я разговаривала с боевиками, державшими в заложниках детей, в то время как снайперы размещались на крышах и брали их на прицел. Я говорила с людьми, сжимавшими в руках гранату, кольцо которой уже было выдернуто. А ведь мне – всего двадцать семь.

Я ничего не делаю. Я лишь болтаю, растягивая время, пытаясь убедить фанатиков в безумстве их веры или вернуть надежду самоубийцам. Чудес нет на свете. И моя трескотня никого не спасла.

И даже ее.

Девушка в желтом плаще изменила мою жизнь.

Прошло уже почти полтора года, а я до сих пор помню ее глаза. Зеленоватые, широко раскрытые. Полные слез. Она была студенткой исторического факультета неизвестного мне вуза. Я не знаю, что именно довело ее до такого состояния, в котором я видела ее в последний раз. Не знаю, где она взяла гранату. Но я знаю, что я могла ее спасти.

Могла – глагол, увы, прошедшего времени.

* * *

... - Брось гранату. Ты понимаешь, что могут погибнуть люди! Ты станешь убийцей, Волхова! Тогда тебя уже точно посадят, понимаешь? – кричал в громкоговоритель майор полиции, Егор Петрович. На лбу, под козырьком фуражки, выступила испарина пота, которую он периодически промакивал рукавом рубашки.

Ее фамилия звучала именно так – Волхова. Не Волкова – а Волхова. От слова «волхв». Когда-то в далеком прошлом волхвы были хранителями мудрости. Им были открыты некие тайны этого мира. И теперь я понимаю, что она действительно была волхвом.

- Это ты что ль психолог, а? – выкрикнул мне вспотевший майор как только я вышла из машины и накинула капюшон толстовки, чтобы дождь не бил в лицо. Лицо его побагровело, и Егор Петрович прикрутил к своей речи несколько нецензурных фраз.

- Соплячка ты, а не психолог! Тебя кто прислал вообще?! У нас тут террористка с гранатой сидит, грозится кафе подорвать к чертовой матери! А ты диплом, мать твою, пришла отрабатывать?!

- Смертница? – переспросила я, не обращая внимания на взрыв майора. Тот замахнулся, желая, видимо, свернуть мне шею за дерзость, но тут же опустил руку. Фаза успокоения, узнала я.

- Похоже, да. Требований вообще никаких не выдвигает. Людей там тоже совсем не держала, все разбежались, как только она гранату достала.

- Она им угрожала? – повернулась я к майору. Тот махнул рукой.

- Какое там... Она вообще людей не замечала. А вот на втором этаже остались люди, вот это проблема. Если на первом, в кафе, рванет – их тоже достанет. У нее там не хмаль какая-то, а осколочная, Ф-1. Такая только в армии есть. И где она ее взяла только?

- Как ее зовут? Имя, возраст... Все давайте! – поторопила я Егора Петровича.

- Милана Волхова... год рождения не указан, эти вон охломоны говорят, что ей восемнадцать.

- Что за охломоны? – не поняла я.

- Да сокурсники ее! – указал рукой майор в сторону толпящихся молодых людей. Историки.

- Где она?

- Вон там сидит. В кафешке. Ты, главное, время потяни. Если гранату не отдаст – либо повяжем и сами отберем, либо снайперы ее...

Я вздрогнула, вспомнив возраст Волховой.

- Никаких снайперов. Я сама с ней поговорю.

- Не надо ни с кем говорить, - пролепетал один из подчиненных Егора Петровича, судя по погонам – лейтенант.

- Это почему? – насупился майор.

Лейтенант только вытянул руку, показывая куда-то в сторону кафе. Я выскочила из-за машины и увидела все.

Девушка в желтом плаще-дождевике.

Она стояла в дверях кафе под яркой вывеской с различной рекламой. Руки ее были подняты – так, будто она хотела сдаться. Я видела, что в левой руке была зажата резная граната. А на пальце правой ладони... висело кольцо предохранителя.

Она активировала гранату.

Забегали опера, вскидывая оружие и беря ее на прицел. Даже майор с лейтенантом достали из кобуры «макаровы» и сейчас готовы были стрелять. Стрелять. В нее. В «террористку» Милану Волхову.

- Не стреляйте, - послышался незнакомый, мелодичный голос, и я поняла, что это голос Волховой. – Пожалуйста.

- Милана, - я вышла вперед, оттолкнув руку попытавшегося ухватить меня за локоть Егора Петровича. – Тебя ведь зовут Милана?

Девушка, вся заплаканная и подавленная, посмотрела на меня. Немного замешкавшись, кивнула.

- Я Мария. Мария Алехова. Я хочу помочь тебе, слышишь?

Милана отступила на шаг назад и замотала головой, все так же не опуская рук.

- Не надо... Вы мне не поможете. Мне уже никто не поможет.

- Кто это сказал, Мила? Кто? Из каждой ситуации есть выход!

Глаза девушки наполнились чистыми, прозрачными, как святая вода, слезами. Она чуть улыбнулась, и я подумала, что у меня получилось.

- Выход есть. Правда. Но есть ситуации, единственный выход из которых... – она грустно посмотрела на меня. Настолько грустно, что мне захотелось упасть на колени и заплакать. –...выход из которых – смерть...

- Это не так, Мил, - я шагнула чуть вперед. Майор за спиной цыкнул – то ли мне, то ли своим ребятам.

- Разве? Выхода у меня все равно уже нет. Я либо погибну при взрыве, либо меня застрелят. Ведь так? – она смотрела на меня с прискорбным согласием – словно уже приняла факт неизбежности собственной гибели.

«А ведь она права» - мелькнуло в голове, но вслух я сказало совсем другое.

- В тебя никто не будет стрелять. Слышишь меня? – мой собственный голос становился все тише, и шум ливня уже заглушал его. – Никто. Не будет стрелять.

- Ты обещаешь? – все с таким же грустным и подавленным согласием спросила Милана, но теперь в ее глосе послышались другие нотки.

- Обещаю, - кивнула я и шагнула вперед, протягивая к девушке руку.

Она шагнула навстречу мне.

Пару секунд мы шли друг к другу – я с протянутой рукой, как нищая, и она – сжимающая разрывную гранату Ф-1 в дрожащей замерзшей под дождем ладони. Нас разделяли восемь метров. Семь. Шесть.

Два метра. И Милана остановилась.

Остановилась и я.

- Вы действительно думаете, что сможете мне помочь? – спросила она, и в голосе ее я услышала только одно – бесконечное страдание.

Что же с тобой произошло...?

- Я... – я запнулась, но шепотом произнесла. – Я постараюсь.

Милана грустно улыбнулась. Теперь, на расстоянии меньше двух метров, я могла как следует рассмотреть ее лицо. Широко раскрытые, наивные глаза зеленоватого цвета. В них застыли слезы. Слезы эти стекают по щекам, теряясь в каплях дождя. Русые волосы лежат на плечах. Они промокли. Наверное, Милана набросила капюшон уже после того, как вышла из кафе.

Подчиняясь какому-то внутреннему голосу, я протянула руку ладонью вперед.

- Дай мне гранату. Я просто возьму ее из твоей руки. Она не взорвется. Не бойся...

Милана не двигалась. Ее страдальческий взгляд восходящей на эшафот мученицы ставил меня в тупик. Я не знала, что он означает. Я отговаривала нескольких преступников и самоубийц до нее, но... я не имела дела с такими, как она.

Я не знала, что делать.

- Отдай мне гранату. Никто не будет в тебя стрелять. Я обещаю тебе, Мила.

Секунды шли. Я продолжала лгать. Милана продолжала смотреть на меня.

Треугольник Время-Я-Милана окончательно замкнулся.

Я не понимала ее взгляда. Она словно боялась... и словно уже давно все решила. Словно хотела, чтобы я ушла и не тратила свое время на человека, который сделал свой выбор. И вместе с этим она хотела сказать мне что-то... важное. Слишком, слишком важное, чтобы я могла это понять...

- Милана, - снова начала я, уже зная, что ничего, кроме лжи и притворства я не скажу. – Отдай гранату.

Девушка не ответила. Она смотрела мне в глаза, выискивая в них что-то такое, что могло бы заставить ее вернуться к жизни. А я смотрела на нее, не понимая – кто передо мной?

Милана Волхова – самоубийца? Террористка? Смертница? Или загнанная в угол?

Что я могу для нее сделать?!

Дождь, рушившийся с неба холодной волной, стал ледяным, когда я увидела заплясавшую на груди Миланы красную точку лазерного прицела.

«Снайперы», - пришла страшная догадка.

В насмешку над моими мыслями рядом появилась другая, третья... четвертая.... я не верила своим глазам. Я видела на груди девчонки более десятка красных точек.

Видела их и Милана.

- Отдай мне гранату! – плохо скрывая свой испуг, я протянула к ней руку и непроизвольно шагнула вперед.

Красные точки заплясали даже на руке. Они хотят прострелить ей руку? Зачем?!

Они не собираются таким скопом на задержание криминальных авторитетов или маньяков... Здесь же просто забитая девчонка, какого черта они так с ней поступают?!

- Милана, - умоляюще прошептала я. – Пожалуйста... Отдай мне гранату...

Девушка смотрела на меня все с тем же выражением лица. Губы ее задрожали от слез.

- Вы меня обманули.

- Милана, нет! Отдай гранату, умоляю!

Девушка замотала головой. В этот момент я поняла, в чем допустила ошибку.

Я солгала ей. С самого начала. Разумеется, они стали бы стрелять! Ликвидация террористки! Нужно же подчеркнуть свою работу!

За что они с ней так?... Кто довел ее до такого?...

Милана затихла. Она подняла руку с гранатой выше и взглянула на меня.

- Все равно – спасибо вам...

Пальцы, сжимавшие гранату, дрогнули...

Раздался сухой далекий выстрел снайперской винтовки...

Милана вскинула голову и медленно осела на асфальт...

На ее груди расплывалось пять кровавых пятен...

И граната Ф-1 выскользнула из ослабевшей ладони...

Кто-то потащил меня назад, оттаскивая подальше от Миланы...

Дальше был взрыв.

* * *

То, что Милана Волхова была за чертой общения не только в своем классе и в своей группе в институте, но и во всем мире, я узнала потом. Ее не принимали нигде. И никто. Она была не такой как все – слишком наивной, слишком честной. Слишком открытой. Она патологически не могла причинять кому-либо зло, так сказала соседка Волховых. Но тех, кто не может дать сдачи, в этом мире забивают камнями, как прокаженных. И то, что те самые " охломоны", которые стояли в стороне во время смерти Миланы, систематически избивали ее, оставляя на теле багровые синяки, я узнала после. И то, что ее насиловал ее же отчим. И то...

Дальше я не слушала отчет Егора Петровича Лешенцева, майора полиции, о проделанной работе опергруппы.

Я не помню, как прошла тогда через дверь кабинета, как спустилась с третьего этажа на первый, как вышла из здания. Я просто шла в никуда. Не знаю, привело бы это меня к чему-либо кроме очередного тупика. Но тупик был именно тогда. В тот самый момент, когда я шла по улице, а с неба лился тот же дождь, под которым намокли волосы Миланы Волховой.

Только сейчас я поняла, что на самом деле не знаю об этой девушке ничего, абсолютно ничего! Я не имела никакого права судить ее – и даже вызываться помогать. Я не могла ей тогда помочь. Ничем.

Что же это было такое, если не провал?

Я шла по улице в нескольких кварталах от того кафе, где ночью взорвалась Милана Волхова, оказавшая сопротивление сотрудникам полиции, и смотрела себе под ноги.

Я так и не смогла понять ее взгляд...

...Сейчас, когда я стою рядом с ее могилой и смотрю на ее фотографию на надгробии, я вспоминаю ее глаза. Зеленые, заплаканные. Широко раскрытые. Полные страдальческой грусти. Что же ты наделала, Мила? Почему допустила, чтобы на этой мраморной плите были выбиты числа, промежуток между которыми равняется восемнадцати годам? И почему ты меня тогда не послушала?

А может, тебе так легче. Возможно, что там, куда ты отправилась, ты нашла то, что искала.

Ветер пробежал между надгробиями, зашелестели над головой листья кладбищенских лип. И цветы, которые я принесла на могилу Милане Андреевне Волховой, погибшей 23 июня при задержании, ответили ветру тихим, похожим на шепот самой Миланы, шорохом.

Вместе с этим с неба пошел дождь.

Я подняла голову, подставляя лицо холодным каплям, и улыбнулась.

И тебе здравствуй, Милана...

An angel face smiles to me

Under a headline of tragedy

That smile used to give me warmth

Farewell — no words to say

Beside the cross on your grave

And those forever burning candles

Needed elsewhere

To remind us of the shortness of your time

Tears laid for them

Tears of love, tears of fear

Bury my dreams dig up my sorrows

Oh Lord why

The angels fall first?

Not relieved by thoughts of Shangri-La

Nor enlightened by the lessons of Christ

I’ll never understand the meaning of the right

Ignorance leads me into the light

Needed elsewhere

To remind us of the shortness of your time

Tears laid for them

Tears of love tears of fear

Bury my dreams dig up my sorrows

Oh Lord why

The angels fall first?

Sing me a song

Of your beauty

Of your kingdom

Let the melodies of your harps

Caress those whom we still need

Yesterday we shook hands

My friend

Today a moonbeam lightens my path

My guardian

16 января 2013 г.