УДАР В НОС 3 страница

Настоятель. Что же, это можно, на то я и монах. Пойдем. Только вот что... А если бы я не смог пойти, тогда вам пришлось бы подыскивать другого святого отца, не правда ли? Ну, и сколько бы вы тогда, того...

Прихожанин. Чего того?

Настоятель. Ну, того...

Прихожанин. Ага, понял! Вы о подношении, что ли?

Настоятель. Угадали.

Прихожанин. Пять сотен дал бы.

Настоятель. В таком случае я сам пойду с вами.

Прихожанин. Вот спасибо.

Настоятель. Пошли скорее! Хотя вы, наверное, устали после дальнего путешествия, может быть, отдохнете?

Прихожанин. Спасибо.

Настоятель. А я потом за вами зайду... [К публике.] Вот удача! Целых пять сотен получу! Большие деньги. Надо торопиться. Но вот беда, проповедник-то я неважный, в кои веки проповедь скажу, да и то слушать никто не приходит. Тут поблизости живет одна монахиня, она почему-то хвалит мои проповеди, всякий раз слушает и слезы льет. Попрошу ее, пусть пойдет вместе со мной и поплачет, пока я буду проповедь читать. Только застану ли ее?.. Да вот я и пришел. Эй, святая мать, ты дома?

Монахиня. Кто-то меня спрашивает. Кто там?

Настоятель. Это я.

Монахиня. Никак, сам отец настоятель. Зачем пожаловать изволили?

Настоятель. Пришел я вот по какому делу. Получил я приглашение от одного прихожанина из дальних мест — проповедь прочитать. А тебе мои проповеди нравятся, слушаешь ты их и всякий раз слезы льешь. Согласиться-то я согласился, а все же сомнения меня берут. Вот я и надумал, чтобы ты незаметно пошла следом за мной, а как только я говорить начну, ты принимайся плакать, как всегда. Ладно?

Монахиня. Уговаривать меня не надо. За вами я куда угодно пойду.

Настоятель. Ах, утешила ты меня, утешила. Если все сойдет благополучно, я получу хорошее подаяние и половину его дам тебе.

Монахиня. Я готова. Вы такой проповедник, что слушаю я вас и слезы льются.

Настоятель. Тогда договорились. Придешь туда и сразу начинай плакать.

Монахиня. Поняла, ни о чем не беспокойтесь.

Настоятель. Ну, я пойду, а ты держись немного позади.

Монахиня. Хорошо. Желаю вам доброго здоровья.

Настоятель. Приходи же... [К публике]. Теперь все в порядке: с монахиней договорился, а прихожанин, наверно, ждет меня не дождется. Поспешу. Как вы там, добрый человек? Вот я и пришел за вами.

Прихожанин. Жду не дождусь.

Настоятель. Я так и думал. Ну, можно и в путь.

Прихожанин. Очень благодарен вам. Да вы извольте впереди идти.

Настоятель. Хорошо, пошли, пошли.

Прихожанин. Иду, иду.

Настоятель. Смотрю, человек вы еще молодой, а ума у вас палата. Это все вам же на пользу. Ведь не зря говорят: кто живет в добре, тот ходит в серебре.

Прихожанин. Да, приходилось и такое слышать. А за разговорами и не заметили, как пришли. Вот и мой дом. Входите, пожалуйста, хотя стыдно мне приглашать вас в такой невзрачный дом.

Настоятель. Что вы, что вы, у вас очень хорошо. [В сторону. ] Хм... Интересно, пришла ли монахиня.

Прихожанин. Боюсь, устали вы, а проповедь пора начинать, родственники мои собрались, ждут вас.

Настоятель. Пожалуйста, я готов. Только вот аналой накрыть надо.

Прихожанин. Сию минуту.

Монахиня. Кажется, приступает. Пойду.

Настоятель. Да будет благословение всем вам. Я скромный монах из столичного храма. По просьбе хозяина дома скажу я вам проповедь, а посвящена она будет третьей годовщине смерти его родителей. Такое почтение к памяти отца и матери достойно всяческих похвал. А теперь расскажу я вам, что такое четыре священных долга. Четыре священных долга — это почитать вселенную, почитать родителей своих, почитать родину. Вот что такое четыре священных долга^[24]. Если же взять род людской, то наиглавнейшее для него есть почитание родителей. Не будет почитания — не будет и во вселенной благоденствия, не будет успеха и в делах твоих. А еще жил в стране Морокоси^[25] человек по имени Каккё и, дабы продлить жизнь родителей, решил он принести в жертву детей своих. И когда рыл он яму, чтобы зарыть их, вдруг заступ его наткнулся на что-то твердое, а был это котел с золотыми монетами. И так велика была благодарность супругов, что залились они слезами и трижды воздали благодарение небу. А все это говорю я к тому, чтобы вы поняли: истинно сыновняя почтительность всегда вознаградится небом. Воистину благородно все это... А вообще, что есть такое жизнь человеческая? Каких-то пятьдесят лет. Мимолетный сон: сегодня живешь, а завтра — неизвестно. Так не дайте же обуять себя мирской суете, ибо истинная жизнь — это жизнь будущая, а потому не жалейте слез и молите от всего сердца Будду, да ниспошлет он спасение нам в той, будущей жизни. Ах, коротка, коротка земная жизнь! Молитесь же о том, чтобы вас ждало спасение в тот час, когда очнетесь вы от мимолетного сна. На этом и кончаю проповедь. Итак, обязанности свои я выполнил.

Прихожанин. Очень благодарен вам. Извините, что доставил вам столько беспокойства. Какая чудесная была проповедь.

Настоятель. Вот и хорошо. Только ведь и у монаха много дел, мне надо спешить назад. До свидания.

Прихожанин. Но стоит ли так торопиться? Может быть, винца выпьете?

Настоятель. Что вы, что вы, к вину я не прикасаюсь. А как насчет того самого?..

Прихожанин. Насчет чего?.. Вы о подношении?

Настоятель. Да, о нем самом.

Прихожанин. Я уже принес его и положил вой там.

Настоятель. Как, уже положили? Премного благодарен, пойду возьму.

Прихожанин. Ну как, нашли?

Настоятель. Да, все в порядке.

Прихожанин. Ну вот и прекрасно, желаю счастливого пути.

Настоятель. Однако монахиня-то обманула. И куда она сгинула?

Монахиня. Ах, отец настоятель, и удалась вам сегодня проповедь, еще не слыхивала такой.

Настоятель. Молчи, негодная! Во время проповеди, когда нужно было, так она не плакала, а теперь хочет показать, будто и вправду выла. Какой прок от тебя?

Монахиня. Что вы, я от благодарности слезы лила.

Настоятель. И как у тебя язык поворачивается! Нею проповедь проспала, а теперь болтает. Пошла вон!

Монахиня. Да что же это такое? Да где это видано? Заставил сюда тащиться, а теперь с кулаками! Выкладывай половину подаяния. Только попробуй не дать.

Настоятель. И ты еще смеешь о подаянии заикаться? За что я с тобой, бездельницей, делиться буду? Ничего не дам.

Монахиня. Не дашь, говоришь! Ты думаешь, я отступлюсь? Нет, не отступлюсь. Давай, давай!

Настоятель. Опять за свое, негодница! Да с такой, как ты, лучше всего вот так.

Монахиня. Ой, больно, больно. Ах, так! Разделаюсь же я с тобой! Куда, настоятель? Не уйти тебе от меня! Давай половину подаяния. Не уйдешь!

ПОДАЯНИЯ НЕ ДАЛИ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Монах — в дзукин, в кэса и коромо, с четками.

Прихожанин — в нагабакама, с коротким мечом.

Монах. Перед вами — настоятель храма. Только я собрался к одному прихожанину, где для меня всегда готова утренняя трапеза, как вдруг получил приглашение от другого. Что тут было делать? Пришлось к нему пойти, и вот только сейчас я возвращаюсь оттуда. А там, у первого, где я каждое утро бываю, наверное, ждут меня не дождутся. Придется туда сходить, хоть сутры почитать. К тому же в этом доме для меня всегда припасены десять мон^[26] подаяния. А этим пренебрегать грешно. Ну что же, пойду потихоньку. А ведь вправду говорят: не живи как хочется, а живи как небо велит. Так и у меня. Что бы им догадаться —одному утром пригласить и накормить, а другому—вечером. А то получается или пусто, или слишком густо. Ну, я и пришел. Можно войти?

Прихожанин. Кто там?

Монах. Это я.

Прихожанин. А, отец-настоятель! Наконец-то пожаловали. Я вас все утро ждал.

Монах. Вы уж извините. Я ведь свое время знаю и совсем было собрался к вам, а тут пришел с приглашением один давнишний мой прихожанин: жду, говорит, на трапезу обязательно. Что тут было делать? Пришлось идти, и вот только сейчас вернулся Я уж торопился — знаю, что вы ждете, да все равно опоздал. Сегодня я вам только сутры прочитаю, и сразу домой—с тем и пришел.

Прихожанин. Хорошо, что пожаловали. Пожалуйста, прочитайте сутры. Проходите.

М о н а х. Слушаюсь. Иду, иду. О, какое у вас благолепие царит! Я каждый раз поражаюсь, как красиво убран у вас алтарь.

Прихожанин. Ну что вы, какое там убран...

Монах. Что же, примемся за сутры. «И слышал я, что было так: однажды был Будда у ученика своего князя Субхуты в мире Трех тысяч Великой тысячи миров». Ах, какие прекрасные цветы вы мне в прошлый раз подарили!

Прихожанин. Да, да, вспоминаю. Что же, они вам па пользу пошли?

Монах. А как же! Как раз тогда в храм прихожане пришли, увидели они ваши цветы на алтаре и глаз отвести не могут. Очень хвалили.

Прихожанин. Я рад, что они вам пригодились.

Монах. Итак (продолжает читать сутру), «и поучал Будда, что благодеяния и подаяния ваши избавят вас от несчастий и продлят жизнь вашу». А что, эти цветы у вас в саду растут или вы их от кого-нибудь получили?

Прихожанин. Нет, они у меня в саду растут.

Монах. В таком случае, не подарите ли мне семян? Я их у себя посажу.

Прихожанин. Рад буду.

Монах. Смотрите не забудьте!

Прихожанин. Не беспокойтесь.

Монах (читает сутру). «Наму, Кяратано...» Ну вот, служба и окончена. Я пойду, вы приходите в наш храм почаще.

Прихожанин. Обязательно.

Монах. Оставайтесь с миром!

Прихожанин. Доброго вам пути, спасибо!

Монах [один]. Это что же такое? О подаянии он даже не заикнулся. А? Видать, забыл. А может быть, не дал потому, что я опоздал сегодня? Нет, нет, если не напомнить, так он и впредь не будет давать. Прочту-ка я ему проповедь и попробую получить свое. [Стучит.] Вы дома?

Прихожанин. Как, вы разве не ушли?

Монах. Ушел, да вспомнил: сколько раз хотел проповедь вам прочитать, а до сих пор так и не сделал этого. У вас сегодня есть время?

Прихожанин. Да, я свободен. Благодарю вас. Охотно выслушаю проповедь.

Монах. Тогда пойдемте

Прихожанин. Да, да, входите.

Монах. Что ж... Проповедь-то ничего особенного собой не представляет. Главное в ней — доказательство бренности жизни человеческой. А жизнь человека подобна вспышке молнии, утренней росе, искре, высекаемой из кремня, пламени свечи перед порывом ветра, нежному цветку-вьюнку. Ведь вьюнок, как вы, наверное, и сами знаете, очень недолговечное растение: распускается он рано утром, днем —увядает, а к вечеру совсем засыхает.

Прихожанин. Да, да, вы правы.

Монах. Но у цветка-вьюнка есть хоть одна радость: утром распуститься и ждать до вечера. А человек и того лишен. Столь мимолетна его жизнь, что, как говорят, выдохнуть-то успеешь, а на вдох и времени не остается.

Прихожанин. Ах, именно так.

Монах. И Будда учил, что если хочешь быть верным учению его, то отдай всего себя на служение вере да помогай монахам. И еще поучал он так: вот собираются тучи, начинается дождь и наступает время подаяния^[27]. Конечно, сразу вам всего этого, пожалуй, и не уразуметь. Попробую объяснить попроще. Ну, что значит быть верным учению Будды? Это значит соблюдать его учение, то есть не жалеть на украшение храмов и помогать монахам. А что значит помогать монахам? Это значит не жалеть на подаяние бедным монахам вроде меня. А отдать всего себя, или, как это пишется иероглифами, «бросить тело свое», совсем не значит броситься в омут, а значит отвергнуть суету мирскую и устремиться помыслами в будущую жизнь и ради этой будущей жизни не жалеть ни себя, ни жизни, ни богатства своего. Слова «вот собираются тучи, вот начинается дождь» говорят о делах мирских. К примеру так: решил ты такому-то человеку дать столько-то и вдруг пожалел и не дал. Вот когда душой твоей овладевает жадность, это и значит, что «собираются тучи и начинается дождь». Ну, точь-в-точь как ясное небо вдруг начинает заволакиваться темными тучами.

Прихожанин. Ваша правда.

Монах. Значит, уразумели?

Прихожанин. Еще бы не уразуметь.

Монах. Или вот сказал я: время мрака, время подаяния. Это значит — заволокло все небо и нет просвета. Но если дающий начнет давать полной горстью, а берущий — брать, то и наступит прояснение и будет всем хорошо. Благо, когда дающий да разумеет просящего. А иначе, что видит просящий? Он видит, что ему всегда что-нибудь давали, а сегодня вдруг забыли или пожалели подать, а это все равно, что принять на душу все грехи, какие есть на свете. Это же величайший грех, и ложится он не только на того, кто свершает его, но и на тех, кто дает, дает да вдруг и не даст. Вот поэтому я и говорю, что настало время мрака, значит, надо дать подаяние, и тогда снова засияет солнце. Ну вот и вся моя проповедь. Так заходите в храм, я вам еще не одну проповедь прочитаю. Как, уразумели?

Прихожанин. Еще бы, все уразумел.

Монах. Вот и хорошо, что уразумели. Так я пойду. Хотя, постойте, я еще кое-что вспомнил. В песне одной говорится:

«Вот встретились мы, и, кажется, все друг другу, сказали... А после прощанья вдруг видим — как много несказанных слов!»

А потому, если при встрече вы что-то забыли, то при расставании непременно подумайте, не забыли ли что сказать, не забыли ли что дать.

Прихожанин. Нет, ничего я не забыл. Вы уже уходите?

Монах. Да, ухожу, прощайте.

Прихожанин. Может быть, вином угостить?

Монах. Ах, ведь вы меня так давно знаете, разве я когда-нибудь к вину прикасался?

Прихожанин. О, совсем забыл.

Монах. Ну, я пошел.

Прихожанин. Пошли? Доброго вам пути.

Монах [один]. Да что же это такое?.. Уж я ему все уши прожужжал, почти прямо сказал, а ему все невдомек. Как же быть? А еще твердил: уразумел, уразумел, а что уразумел — и сам не знает. Неужели, я так ничего и не добьюсь? Нет, нет, надо на что-то решиться. Но если снова докучать ему, может неприятность получиться. Или уж отказаться от них? Плюнуть и забыть об этих несчастных десяти мон, будь они прокляты! Хм, да разве можно деньгами бросаться? Вот задача-то! Эх, думай не думай, а для бедного монаха не все равно — получить или не получить десять монет. Нет, надо как-то их добыть. Ага, придумал, нашел зацепку. [Стучит.] Вы дома? Вот странно...

Прихожанин. Ах, это опять вы, отец настоятель? Забыли что-нибудь?

Монах. Вот странно, помню, что когда я читал вам проповедь, на мне кэса была, помню, что я потом снял ее и положил, но куда она запропастилась, не знаю. Не оставил ли у вас?

Прихожанин. Право, не заметил. Давайте поищем.

Монах. Да она у меня приметная. Как-то раз я вернулся, не помню откуда, повесил ее на шест, а мышь на ней дырку прогрызла величиной с монетку, вроде тех десяти монеток, что бедному монаху то тут, то там всегда в виде подаяния дают. Увижу эту дырку величиной с монетку, какие монахам подают, думаю, надо непременно зашить, чтоб подаяния не лишиться, но до сих пор так и не собрался. Если найдете мою кэса, пришлите, пожалуйста. Ну, я пошел.

Прихожанин. Нет, постойте...

Монах. Слушаюсь.

Прихожанин [к публике]. Я ведь ему всегда подаю десять монет, а сегодня забыл и не подал, вот он под разными предлогами и возвращается. Послушайте, отец настоятель.

Монах. В чем дело?

Прихожанин. Виноват я! Совсем забыл про подношение, которое всегда даю вам. Получите его и отправляйтесь себе с миром.

М о н а х. Ах, вот вы что забыли.

Прихожанин. Да, совсем забыл.

Монах. О, какой вы честный человек! Но я сегодня вовсе и не собирался его получать, в другой раз все вместе отдадите. А сейчас я пойду.

Прихожанин. Нет, нет, если не дам вам подношения. на душе неспокойно будет. Обязательно возьмите.

М о н а х. И не уговаривайте, сегодня не возьму.

Прихожанин. Да почему же?

М о н а х. Я к вам раз, другой вернулся — то проповедь предложил, то вот кэса у вас забыл, а вы, может, подумали, что все это ради подношения? Сказал, не возьму, и не возьму.

Прихожанин. Да что вы, возьмите!

Монах. Нет, нет, пусть пока у вас останется.

Прихожанин. Да возьмите уж, пожалуйста. О, что я вижу! Ваша кэса нашлась?

Монах. Где? Ах, это? Вот как получилось хорошо!

Прихожанин. Что хорошо?

Монах. Да видите, как только вы подаяние мне предложили, так и кэса нашлась.

Прихожанин. Кто этому поверит? Ну прощай, иди себе!

Монах. Ах, как нехорошо получилось! Куда деваться от стыда!

МОНАХ РОРЭН

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Монах — в коромо, в нунотокин.

Мирянин—вначале в хамбакама, в камисимо,

затем в дзиттоку, в косодэ, в юбоси.

Женщина.

Монах. Почтенная публика, я житель восточных окраин. Пресытился я жизнью мирской и, как видите, принял монашеский сан. Сейчас отправляюсь в паломничество по разным местам. Сперва пойду в столицу, полюбуюсь на нее. Ну, пойду потихоньку. (Разговор в пути.) Вот уж верно, что привольнее монашеской жизни нет ничего на свете. Иди, куда хочешь, куда вздумается, была бы лишь охота. Однако скоро ночь, смеркается, надо ночлег искать. Да вот рядом дом. Попрошу пустить меня переночевать. Эй, есть ли кто дома?

Мирянин. Кто-то пришел. Кто там?

Монах. Я странствующий монах. Ночь застала меня в пути, не пустите к себе до утра?

Мирянин. Входите, сделайте одолжение. Только жилье-то у меня очень невзрачное. Проходите сюда!

Монах. Очень вам благодарен! Иду, иду. Да ничего, я здесь внизу побуду.

Мирянин. Эй, есть кто там из женщин? Я пустил на ночлег монаха-паломника, приготовьте поужинать.

Женщина. Сейчас приготовлю.

Мирянин. Ну, святой отец, располагайтесь, как дома, сейчас и ужин будет готов.

Монах. Спасибо, спасибо.

Мирянин. Как хорошо, что вы зашли: мне давно хочется побеседовать со святым отцом, как вы, чтобы просветил и наставил он меня. Потому я вас и ночевать пустил. Поучайте меня, всю ночь готов слушать.

Монах. Это мне ничего не стоит, на то я и монах. Проповедь или там поучение — оно прежде всего говорит о бренности жизни человеческой, а жизнь человека подобна вспышке молнии, утренней росе, искре, высекаемой из кремня, пламени свечи перед порывом ветра, цветку-вьюнку. Как вам известно, цветок-вьюнок рано утром распускается, солнце взойдет — он увядает, а к вечеру совсем засыхает —мимолетная вещь! Но у цветка-вьюнка хоть одна радость есть — утром распуститься и вечера ждать. А человек и того лишен. Столь мимолетна его жизнь, что, как говорят, выдохнуть успеешь, а на вдох и времени не осталось. К тому же нет в жизни человеческой ничего определенного, смотришь — молодые умерли, а старики все еще живут. Вот он каков, этот мир. Зная все это, не молиться о будущей жизни — величайшее упущение. Пусть же отныне все ваши помыслы будут обращены на будущую жизнь, и о ней молитесь вы. Ну вот и все мое поучение, да и все они на один лад.

Мирянин. О, вразумили, просветили вы меня, и зa это вам моя благодарность! Да... Такие, как вы, еще при жизни святыми стали, не тревожит вас ни суета мирская, ни заботы житейские.

Монах. Совершенно верно, на свете никого нет, кто бы жил привольнее монахов. Тревожиться нам в этой жизни не о чем, все помыслы наши на будущую жизнь обращены, куда захотел, туда и иди, была бы охота, а потому монах еще на этом свете буддой становится.

Мирянин. Так оно и есть. Кстати, я всегда в душе мечтал принять монашеский сан. Не возьмете ли меня в ученики? Посвятите меня в монахи.

Монах. За этим дело не станет. Однако прежде чем совершить подобный шаг, посоветуйтесь с родственниками и с супругой вашей.

М и р я н и н. О, не беспокойтесь, они давно знают о моем заветном желании и уже все дали согласие: и жена, и родственники. Брейте же мне голову[28].

Монах. Ну что ж, можно и побрить. Будете моим учеником.

Мирянин. Сейчас, вот только волосы как следует смочу. Ну вот, я и готов!

М о н а х. Итак, приступим. Посвящаю тебя в тайны пяти заповедей, приобщаю тебя к учению Будды. Да будет благословенно приобщение твое к сану, приобщение к святому учению, приобщение к Будде. (Бреет его, надевает клобук.) Ну, вот ты и монах. Все прекрасно.

Мирянин. Благодарю. А идет ли мне клобук?

Монах. Еще как идет. А одеяние монашеское вы приготовили?

Мирянин. Нет, еще не приготовил.

Монах. Так и быть у меня лишнее есть, одолжу мам. Вот, надевайте.

Мирянин. Как я вам благодарен! Сейчас же облачусь.

Монах. Ах, как вам это одеяние к лицу!

Мирянин. Подождите, вы ведь об одном важном деле забыли. Монашеским именем нареките.

Монах. К чему это? И прежнее сойдет.

Мирянин. Нет, нет, куда это годится, монаху да с мирским именем... Прошу вас, дайте мне новое имя!

Монах. Тогда подожди... (Про себя.) Вот еще задачу задал. Наукам я никогда не обучался, а говорят, трудное это дело — имя придумать. Как же быть?.. Ага, догадался! Ведь алфавит ироха^[29] я хорошо знаю, из его слогов и составлю имя. Хорошо, будет тебе имя. Но прежде я должен знать, какой иероглиф всегда входит в имена членов твоей семьи^[30].

Мирянин. В конце имен членов моей семьи всегда ставится иероглиф «рэн».

Монах. Это какой же «рэн»?

Мирянин. Да тот, что означает «лотос»^[31].

Монах. Что? Тот, что означает «осиное гнездо»? «Гнездо»?

Мирянин. Да нет же, тот, что означает «лотос».

Монах. Ага, понял, понял! Значит, иероглиф «рэн» — «лотос»? Он в конце стоит. О, придумал я имя.

Мирянин. Ну-ка?

Монах. Назову я тебя монахом Ирэнбо^[32]...

Мирянин. Нет, что это за имя? Придумайте какое-нибудь получше.

Монах. Хм... Как же тебя назвать? Тогда наречем тебя монахом Харэмбо.

Мирянин. Нет, нет, уж больно неблагозвучно получается^[33]. Придумайте другое, получше. Хорошо бы какое-нибудь длинное имя.

Монах. Длинное, говоришь... Ладно, тогда назовем тебя монахом Тиринурэмбо.

Мирянин. Да такое имя и не выговоришь сразу!

Монах. И это не нравится? Ну, как же мне тебя назвать? Ага, есть хорошее имя. Назову тебя монахом Рорэмбо.

Мирянин. Монах Рорэмбо?.. А ведь это хорошо! Пусть так и останется.

Монах. Итак, отныне ты монах Рорэмбо.

Женщина. Эй, муж, где ты там?.. Ужин готов.

Мирянин. Здесь я, здесь.

Женщина. Ты и не похож на моего мужа. Супруг мой, где ты?

Мирянин. Понятно, что ты не узнаешь меня, ведь я же в монахи постригся. Ну, посмотри как следует... Это же я!

Женщина. Что я слышу, несчастный! А кто разрешил тебе стать монахом? Что будет со мной! О, теперь берегись!

Мирянин. Да я и не хотел вовсе. Это все он монашеское житье-бытье расхваливал да монахом стать уговаривал.

Женщина. Уговаривал? Кто тебя уговаривал! Я тебя убить готова!

Мирянин. О, пощади, пожалей.

Женщина. А ты, продажный монах, да как ты посмел моего дорогого супруга обрить?

Монах. Что вы, что вы! Он сам говорил: заветное желание мое, и супруга согласие дала.

Женщина. И ты смеешь мне это говорить! Убью! Сделай его таким, каким он был!

Монах. Да что же я могу сделать? Что сбрито, то сбрито. Со временем отрастут его волосы.

Женщина. Знать ничего не знаю! Сделай его таким, каким он был! Стой! Куда ты бежишь?

Монах. Я тут ни при чем! Знать не знаю!

Женщина. Не уйдешь! Убью тебя!

ПОДАЯНИЕ ИЗ МОРСКОЙ КАПУСТЫ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Муж — вначале в хамбакама и камисимо, затем в дзиттоку

и нунотокин.

Жена — вначале в косодэ и юбоси, затем в коромо и боси.

Настоятель — в токин, в коромо, с четками.

Прихожанин — в нагабакама, с коротким мечом.

Монахи.

Прихожанин. Я местный житель и верующий человек. Понадобилось мне пригласить монахов и монахинь и сделать им подношение: монахам дам по пять кан^[34], а монахиням по три. Повешу объявление.

Муж (к публике). Я местный житель. В трудах и заботах прошел год и вот уже скоро наступит новый. Соседи к празднику готовятся, одежду новую шьют, всякие кушанья варят да жарят, а мне нечем встречать Новый год. Попросить взаймы не у кого, и так всем должен. Что предпринять — ума не приложу. Посоветуюсь с женой, пожалуй. Эй, жена, ты дома?

Жена. Зачем я тебе понадобилась?

Муж. Вот зачем. Сама знаешь, Новый год наступает, а нам его встретить нечем. Может, придумаешь, что бы нам такое сделать.

Жена. Да как же так! Я думала у тебя спросить совета, а ты его от меня ждешь! Эх, горе мое, горе! Всего три дня осталось, неужели ты так ничего и не придумаешь?

Муж. И не надейся. Сама мозгами раскинь.

Ж е н а. Он не может, а я должна голову ломать! Иди к кому хочешь, проси в долг, а Новый год мы должны отпраздновать.

Муж. Но мы и так у всех в долгу! У кого я могу достать денег, сама посуди. Эх, как же быть?.. А может быть, к отцу настоятелю?.. Но и ему уж сколько раз докучали. Что же делать?

Жена. Нечего и раздумывать, лучше всего к настоятелю. Если ты стесняешься, я могу сама к нему сходить.

Муж. А ведь, пожалуй, стоит попытаться. Но если уж идти, так идти вместе, скорее его уговорим и хоть сколько-нибудь да призаймем. Собирайся.

Жена. Хорошо.

Муж. Что там ни говори, а добрее настоятеля человека не найдешь. Только бы застать его дома. Вот и пришли. Можно войти?

Настоятель. Кто там?

Муж. Да это я.

Настоятель. Кто? А, кого вижу! Что у тебя приключилось?

Муж. Сами знаете, Новый год подходит, поздравить вас пришел.

Настоятель. Как, уже с поздравлениями ходишь?

Муж. А как же, самое время.

Жена (перебивая мужа). Отец настоятель, я тоже пришла вас поздравить.

Н а с т о я т е л ь. Ну раз уж вдвоем поздравлять пришли, значит действительно старый год кончился.

Муж. А у нас к вам дело. Знаем, надоели мы вам своими просьбами, но вот снова приходится просить у вас взаймы. Нет у нас ни гроша, а через три дня Новый год наступает, сделайте милость, одолжите денег!

Настоятель. Вот беда-то! Рад бы вам помочь, да нечем, попросите у кого-нибудь другого.

Жена. Ах, отец настоятель, вы только на этот раз выручите нас. Главное, вот эти три дня, а там мы что-нибудь придумаем. Одолжите хоть немножко!

Настоятель. Да говорю же вам, что у меня ничего нет. Разве будет монах обманывать? Неужели я бы вас не выручил, если бы мог! Поверьте, нет у меня денег.

Муж. Верим, как не верить. Но, кроме вас, нам не у кого занять. Как только наступит весна, мы расплатимся с вами. Помогите нам праздник встретить!

Настоятель. Вы опять за свое. Ведь я же монах, настоятель. Неужели бы я отказал, если бы у меня было чем помочь?.. Вот если бы ты монахом был, тогда другое дело...

Муж. А что такое?

Настоятель. Да вот что. Тут по соседству есть верующий человек, он хочет сделать подношения монахам по пять кан, а монахиням по три. Даже доску с объявлением повесил.

Муж. Правда?

Настоятель. Раз я говорю, значит правда.

Муж. А если монах только что посвященный, это ничего?

Настоятель. Да был бы монах, а какой — неважно.

Муж. Что же делать?.. Может, мне в монахи пойти... Как ты думаешь, жена?

Жена. И слышать не хочу. Это нам совсем ни к чему, и не думай даже!

Муж. Как это ни к чему? За это пять кан обещано, а где их возьмешь иначе? Послушайте, отец настоятель, я согласен.

Настоятель. Ну что ж, я готов, но прежде посоветуйся с женой. Хотя она сама должна понять, что получить пять кан — не шутка.

Муж. Решено. Эй, жена, решился я.

Жена. Стоит ли ради Нового года на такое идти?! А?

Муж. Чего раздумывать? Там видно будет. Отец настоятель, брейте меня.

Настоятель. Обрить не трудно, а как жена-то?

М у ж. И она согласна. Шутка ли, получить пять кан!..

Настоятель. Тогда за дело. (Начинает брить).

Жена (подбегает). Да что же это? Вы уже бреете? Судьба моя горькая...

Монах продолжает брить, затем надевает на Мужа

монашескую шапочку.

Настоятель. Ах, как тебе идет! И не подумаешь, что только-только стал монахом.

Муж. Очень вам благодарен. А все-таки о пяти канах это правда?

Настоятель. Да уж будь спокоен, я и сам туда иду.

Жена. Значит, стал монахом?..

Муж. Ах, жена, или ты забыла о пяти канах? Да ведь мы на них целых три месяца будем жить.

Жена. Что ж, раз ты на такое дело пошел... Послушайте, отец настоятель, а монахиням, говорите, по три кана?

Настоятель. Да, да. Монахам по пять, а монахиням по три.

Жена. А это точно?

Настоятель. В объявлении так и написано.

Жена. Тогда я хочу стать монахиней.

Муж. Нет, нет, хватит меня одного. Чтобы молодая женщина и вдруг в монахини... Нет, нет!

Жена. Но ведь ты же принял сан. А потом вдвоем мы получим целых восемь кап. Шутка сказать! Отец настоятель, брейте и меня.

Настоятель. Нет, тебе это ни к чему.

Жена. А я вам говорю — брейте.

Настоятель. Меня это не касается. Но получить сразу восемь кан — не шутка. А там видно будет. Что ж, брить так брить.

Жена. Ведь три кана получим.

Настоятель бреет ее, затем надевает ей на голову шелковую монашескую шапочку.