Елена Усачева 2 страница

— Ты повторяешься, — услышала она над собой мягкий голос. Ручка еще выводила по­следнюю строчку, но глазами она уже пробе­жала по выписанным столбцам с названием предметов, замечая, что два последних дубли­руют друг друга.

- Нечего совать нос в чужие дела! — фырк­нула она, так и не подняв голову. В сердцах пе­речеркнула все. Первая неделя есть — этого достаточно.

Кэт ожидала, что ей ответят, но вокруг сто­ял ровный гул голосов, справа смеялись. Она обернулась, ища задавалу. Все старательно пи­сали, и только один как-то странно-равнодуш­но смотрел на ватманский лист расписания. у парня было красивое широкое лицо, светлые вьющиеся волосы, собранные в хвост. Почув­ствовав к себе интерес, парень обернулся. На Кэт глянули настороженные темные глаза. Во­круг них пролегли «летние» морщинки, какие появляются, когда долгое время находишься на солнце. Парень был явно не домосед: за­щитного цвета куртка и грубые холщовые шта­ны, снизу туго затянутые высокими армейски­ми ботинками, — все это говорило о том, что стоящий перед Кэт человек из рода скитальцев и странников. Те, что не променяют бесконеч­ную дорогу, утреннюю неизвестность и верный походный рюкзак на домашний уют. Такой рюкзак был и у парня. Небольшой, зеленый. Судя по тому, как легко рюкзак был вскинут на плечо, учебниками он был пока не отяго­щен. Да и вряд ли там удержится больше одной книги.

Парень усмехнулся и пошел прочь. Но од­ного взгляда сначала недоверчивых, а потом смеющихся глаз Кэт хватило, чтобы хорошее настроение вернулось.

В Вильнюсе она была всего неделю. После суетного тревожного Минска, где постоянно надо было куда-то бежать, преодолевая беско­ечное пространство города, небольшая столица Литвы с низкорослым центром и распола­гающими к степенности старыми улицами по­началу угнетала. Здесь жили на удивление красивые спокойные люди. Они неизменно улыбались на малейшее обращение, легко пе­реходили с одного языка на другой — местные знали английский, литовский, русский, поль­ский, немецкий.

Университет, закрытый от остального горо­да сплошной линией старых зданий, был по­лон вечного гула перекличек и гуляющего эха. У Кэт первые дни кружилась голова. Ее приня­ли! Она будет учиться в самом престижном университете Европы. И все эти лица вокруг — веселые, беззаботные, — все они станут одной крови: студенческой, бражной и неутомимой. Потом она просто бродила по бесконечным университетским дворам, впитывая в себя го­лоса, запахи, цвета.

Она вышла на двор Микалоюса Даукши, названный в честь католического каноника, одного из основателей литовской письменно­сти. Старинные трехэтажные здания, тени тех людей, что бродили когда-то по этим дворам, эхо бывших событий — все обещало сюрпризы.

«Что-то будет!» — звенело над головой.

Воздух был прозрачно-чист, словно не на­ходился университет в самом центре Старого города, словно не зажимали его с трех сторон наполненные людьми улицы. Кэт тихо засмея­лась, понимая, что опять нафантазировала се­бе целое приключение. Она встряхнулась, заставляя себя вернуться из прошлого, куда с та­ким удовольствием убегала — недаром она с отличием окончила школу и поступила именно на исторический факультет, отделение исто­рии культуры, — в настоящее.

Небо было пасмурным, но осенняя прохла­да еще не отвоевала себе место у настойчивого летнего тепла. Резкие нотки прохлады тонули в еще августовских запахах. На дворе сентябрь. В подтверждение этого под ногами уже лежали палые листья — коричневые, скукоженные, с острыми кончиками, словно и после смерти они защищались от неведомых врагов.

Кэт удобней перехватила свою сумку, кото­рую любила носить в руках, а не на плече, и сделала шаг в сторону корпуса, где должна бы­ла проходить вводная лекция, и вдруг замети­ла, что идет за светловолосым парнем. Это сов­падение показалось ей странным. Легкой, чуть пружинистой походкой, словно он и сейчас шагает не по булыжнику двора, а по мшистым кочкам леса, парень добрался до двери, про­пустил выбегающих на улицу девушек и скрыл­ся в темноте подъезда. Вслед за ним в корпус повалил народ, а Кэт все стояла, понимая, что выглядит сейчас как минимум странно. Она улыбалась. И то ли действовал этот пьянящий осенний воздух, полный горьковатых запахов тлеющих листьев, то ли пасмурное небо, напо­минающее о скорой зиме, то ли состояние одиночества, с которым Кэт устала бороться, но она еще шире улыбнулась, впуская в себя чувство легкой влюбленности.

Парень ей казался интересным, даже ин­тригующим. Красив, как все литовцы, навер­няка нравится девчонкам, и вдруг — такая по­ходная экипировка. От кого он прячется по ле­сам и полям? От какой тоски бежит из города? Кто заставил его уйти от людей? Не тайная ли страсть? Не отвергнутые ли чувства? Или при­чина в другом? Может, он просто боится люб­ви? Хотя нет, с любовью он знаком. Стоит за­глянуть в его лукавые глаза, чтобы пропасть.

Кэт невольно коснулась своих коротко стриженных волос, и романтическое настрое­ние улетучилось.

Она была невысокой, худенькой, с малень­кими ступнями и кистями рук. И словно в про­тивовес своему внешнему виду, про который всегда говорят: «маленькая собачка до старости щенок», «пацаненок», — в школе она упорно носила юбки и платья, отрастила волосы, что­бы никто никогда не принимал ее за парня. Кэт занималась танцами, неплохо играла на гитаре, но все усилия были напрасны. Ее слов­но не замечали. Парни могли в ее присутствии начать обсуждать девчонок, а у нее принима­лись выведывать тайны обольщения. Девчонки использовали ее как шпиона в стане врага. А когда Виктор, внимания которого она долго и настойчиво добивалась, вызвал ее на свида­ние и стал расспрашивать о долговязой Слав­ке, Кэт не выдержала. Отправилась в первую же парикмахерскую, оттуда в магазин и уже на следующий день пришла такой, какой ее хоте­ли видеть окружающие: в джинсах и футболке, в кроссовках, с ежиком волос на голове. Боль­ше ее не волновали ни перешептывания по классу, ни летающие от парты к парте записоч­ки. С этого момента жизнь побежала на удив­ление легко и гладко. Она не вглядывалась в зеркало, чтобы отыскать в своем отражении изъян, мешающий парням начать с ней встре­чаться. Лицо оставалось все таким же — тре­угольным, с узким подбородком, с широким лбом, прячущимся за неизменной челкой, со смуглой кожей, легко ловящей малейшее солн­це, с веснушками на маленьком аккуратном носике.

Сегодня Кэт впервые пожалела, что изме­нилась. В таком виде она никогда не привлечет внимание парня. Она уже проявила себя не­складехой, а это ничего, кроме насмешки, вы­звать не может. Осень сразу погасила свои краски, воздух потерял ароматы и больше не манил в далекие исторические странствия. День стал обыкновенным, каких впереди еще будет тысячи.

Аудитория ступеньками поднималась вверх. Кэт по привычке устроилась на первом ряду, чтобы ничья голова не загораживала ей доски.

Высокий подвижный мужчина, профессор Томаш Жицкий, сидел за столом, заполнял бу­маги, время от времени поглядывая на соби­рающихся студентов.

— А знаете, — вдруг без предисловий, не вставая, все еще водя ручкой по бумаге, начал он, — что наш факультет называют кафедрой чародейства и волшебства?

За спиной Кэт загудели, засмеялись.

- Тогда уж лучше Хогвардс, — проявил кто-то свои знания в литературе.

— Английские сказки к нам не имеют отно­шения! — все еще что-то дописывая, прервал веселые смешки профессор. — Мы будем зани­маться древними мифами и легендами, а чтобы проникнуть в их суть, нам придется немного поколдовать.

— На метлах летать будем? — не унимался весельчак.

— Метлами отсюда я буду гнать тех, кто станет пропускать занятия. — Ручка наконец поставила точку и успокоилась. Профессор за­держивал взгляд на каждом лице, запоминая новых студентов. — После лекций коллоквиум и сдача зачетов. Раз в неделю будем выбирать­ся на полевую практику.

— Ловить ведьм! — Кто-то явно не пони­мал, что пора бы уже остановиться.

- Погружаться в Древний мир, — терпели­во объяснял Жицкий, но в конце фразы все же недовольно поджал губы, так что болтуну хо­рошо было бы уже замолчать. — Попробуем хотя бы мысленно воссоздать жизнь, протекав­шую здесь пятьсот, тысячу, а то и две тысячи лет назад. Не получится вжиться в ту эпоху — весь наш курс останется для вас пустой схоластической наукой. Это в понятии современно­го человека мир существует только для него. Солнце для него встает, реки для него текут, луна только для того придумана, чтобы гнать океанскую волну, на которой так удобно но­ситься на доске. Древние люди были вписаны в природу, являясь ее частью, а поэтому с ма­гией у них все обстояло гораздо проще.

— Неужели вы верите в водяных и вампи­ров? — менее жизнерадостно хмыкнул болтун.

Профессор встал, словно вопрос его оби­дел. Так и виделось, что одним движением ру­ки он сорвет с себя пиджак, расправит крылья и с горестными восклицаниями унесется в ок­но, своим собственным примером убеждая со­мневающегося студента

- Это не вопрос веры, — глухо произнес Томаш Жицкий, повернувшись лицом к дос­ке. -- Это знание. Чем вера отличается от зна­ния?

- Знания доказуемы, а вера имеет эмоцио­нально-гипнотическое обоснование.

Знакомый голос! Кэт поискала говорящего глазами. Светловолосый парень сидел под по­толком, забившись в самый угол. Было видно, что он не собирается бежать из аудитории по­сле звонка в числе первых.

Щелкнули, распахиваясь, створки доски.

- Записывайте! — Профессор пропустил Реплику светловолосого, и Кэт это слегка заде­ло. Столько потратить времени на пустозвона и ничего не сказать под конец на дельный комментарий. - На доске список необходимых книг. Большинство из них вами должны быть прочитаны. На перемене советую заглянуть во двор Даукантаса. Это был известный литов­ский историк и писатель-просветитель. В цен­тре двора растет дуб, посаженный в 1979 году. Постойте рядом с ним, может, что-нибудь для себя поймете. На первом этаже восточного корпуса, перед кафедрой классической фило­логии, есть мозаики литовских языческих бо­гинь и богов. Исполнил их Витолис Трушис. Обратите внимание на Медейну. И Перкунаса. Кстати, Перкунас не только повелитель дож­дей и гроз, но и покровитель дубов.

- Я во все это не верю! Ни леших, ни обо­ротней не существует! — Кричавший до этого парень все-таки приподнялся. Невысокий, чернявенький, он нагло улыбался.

— Тогда вам, юноша, надо было идти на математический факультет, а не на историю культуры. Там все более-менее четко. На­сколько я понимаю.

— Но то, что все это вымысел, можно дока­зать!

- Как же вы это сделаете? - Профессор впервые с интересом посмотрел на крикуна.

— Пойду в лес в полнолуние и никого не встречу.

— Или будете искать цветок папоротника и ничего не найдете? — усмехнулся Жицкий. — Ну что же, — он снова оглядел аудиторию, — кто еще оперирует понятиями «верю» - «не верю»? Кто не представляет рядом с собой су­ществование оборотней?

Кэт показалось, что сейчас профессор рас­сердится настолько, что прыгнет через стол, ударится о землю, и на ошарашенную аудито­рию глянут злые волчьи глаза.

Но ничего этого не произошло. Над голова­ми взметнулись руки, послышалось хихиканье.

— А кто — верит? — Учительский голос не стал ни слабее, ни сильнее. По большому счету ему было плевать на мнения сидевших перед ними детей.

- Я верю!

Таким же тоном было сказано: «Ты повто­ряешься!» Чуть насмешливым, уверенным.

- Я так понимаю, что вы неплохо изучили историю, пан...

- Николай Радзивилл, — поднялся светло­волосый.

- Знатная фамилия, — протянул профес­сор, с прищуром глядя наверх. - Вы имеете какое-нибудь отношение к древнему литов­скому роду?

- Если считать одну фамилию родством... -ушел от ответа светловолосый.

- Что же, смело, — кивнул Жидкий. — Надеюсь, как-нибудь расскажете нам историю се­мьи Радзивиллов. Это будет показательный Урок всем неверующим. Потому что вы являе­тесь живым воплощением нашей истории. - Профессор как-то сразу потерял интерес к происходящему. - - Переписывайте названия книг и можете быть свободны.

Кэт опустила глаза в тетрадку и тут почувствовала, как волосы у нее на голове зашевели­лись. На листе было выведено имя «Николай». Однако... с ней такого еще никогда не было. Она даже не помнила, когда успела взять ручку! Девушка захлопнула тетрадь и поспешила на выход вслед за профессором. Еще не хвата­ло снова встретиться со светловолосым, услы­шать очередной его комментарий. Оборотни у него существуют! Это надо же такое придумать! Через двор Даукши она прошла во двор Ар­кад, а оттуда во двор факультета иностранных языков Даукантаса. Небольшой дуб тянул вверх свои ветви. Нижние сучья были обреза­ны, видимо, от слишком ловких студентов, любящих полазить по деревьям. Девушка смотрела на дерево, и ей становилось грустно. Но не той тяжелой давящей грустью, какая бы­вает в моменты безысходности и утомления. Ее печаль была светла. Что-то покидало ее в это мгновение... Не детство ли?

— Сегодня идем в ботанический сад в Кайренай, — сообщил уже хорошо знакомый го­лос. — Будем изучать природу в ее натураль­ном виде. А заодно ловить оборотней. Януш собирает команду. Ты должна к нему присое­диниться. Это будет группа неверующих.

— Ты как будто меня преследуешь, — не поворачиваясь, фыркнула Кэт, а сама чуть не задохнулась от радости. Он тоже ее заметил! Он специально подошел!

— Сообщаю для несведущих, — манерно поклонился светловолосый. — Ты убежала, а профессор вернулся, чтобы сделать сообще­ние.

— Так на кого мы будем охотиться? На тебя? Лицо парня странно дернулось, словно она

сказала какую-то бестактность, а потому пото­ропилась исправиться:

- Ты у нас единственный верующий.

- Как заметил бы профессор Жицкий — знающий, а не верующий. — И снова эта улыб­ка. Губами, глазами, всем лицом. — К тому же нас с профессором будет двое. Как знаток ис­тории он не допускает и мысли, что кто-то из его любимых мифических персонажей мог не существовать. Кстати, меня зовут Николай. А ты... — Он глянул на ее сумку, где на боку болталась бирка. — Слуцкая К. Правильно?

- Кэт, — протянула она руку, понимая, что теперь обречена постоянно краснеть.

- Замечательно. — Николай осторожно взял ее маленькую ладонь в свою огромную ру­чищу. — Откуда ты?

- Из Минска. Наш университет... Но ее тут же прервали.

- Знаю, ваш университет, наш университет Он смотрел на нее, откровенно любуясь.

- А ты романтичная девушка, раз выбрала историю.

- О роде Радзивиллов я слышала. — Стыд жег щеки. Хотелось провалиться сквозь зем­лю. -- В Белоруссии осталось несколько ста­ринных замков, принадлежавших Радзивил-лам. Только они сейчас сильно разрушены.

— Не зря хочешь быть историком, — кив­нул Николай. — А знаешь ли ты, что Софья Слуцкая была женой Януша Радзивилла, пода­рила ему Слуцкое и Копыльское княжества? Кстати, причислена к лику святых. Ее прах по­коится в Свято-Духовном кафедральном собо­ре Минска.

- Да. — Чтобы прочистить горло, Кэт при­шлось откашляться. — Смешное совпадение.

- Получается, история нас уже связала. Предлагаю не нарушать традиции. Позволь мне отнести твои книжки до дома.

- Я снимаю квартиру на улице Вокечю, -дыхание перехватило, голос от волнения си­пел.

— Очень далеко! расхохотался Нико­лай. — Кстати, там есть бульвар. Еще один по­вод поговорить об истории!

Из дворика они вынырнули на Универси­тетскую улицу, прошли вверх. Оставив слева президентский дворец, повернули на Скапо, чьи глухие невысокие стены были жирно рас­писаны черно-белым граффити. Кэт смущенно шла, касаясь пальцами шершавой кромки до­мов, и думала, что если взять Николая за руку, то они растянутся на всю длину переулка — та­кой он узкий. В Вильнюсе много узких проул­ков и подворотен. Здесь легко прятаться, да и убегать самое милое дело. Стоит сделать не­сколько шагов по запутанной веренице улиц, и ты уже в лесу, где твоим помощником станет Медейна. Или Перкунас.

Из-под арки выбрались на Замковую улицу, Пил ее. Пошли по ней направо. Николай шагал спокойно и уверенно, словно не он провожал ее до дома, а она покорно брела за ним, куда он скажет. Сила его простых движений волно­вала. Кэт начала ощущать тревогу.

- А ты из Вильнюса? — Она покосилась на его крепкий, словно чеканный профиль. На­верное, именно такие лица отображались на древних монетах.

- Я здесь какое-то время жил, — ответил он сухо. — Пришлось уехать. А потом...

Пауза была странной, и Кэт поторопилась помочь своему спутнику:

- А потом решил здесь учиться? Где жи­вешь?

Николай посмотрел налево, словно за не­высокими трехэтажными, плотно пригнанны­ми друг к другу зданиями пытался рассмотреть невидимую отсюда башню Гедиминаса.

- В университете, — вздохнул он.

Кэт удивилась, но не стала уточнять. Ей ка­залось, что в университете живут только про­фессора, но Николая по каким-то причинам Могли поселить и там.

Она кивнула, принимая эту информацию к сведению, сделала несколько шагов, но почув­ствовала, что идет одна, и замерла.

Николай все еще стоял на месте, тяжелым взглядом буравя стены домов напротив. Это были узкие красные кирпичные здания, в которых еще угадывался готический стиль, но время уже стесало с фасадов многие вычурные узоры той эпохи.

— Когда-то эти дома принадлежали капитулу, — глухо произнес он, когда Кэт была вы­нуждена вернуться. И с усмешкой добавил: — Совету духовников при епископе. — Ну и что?

Кэт смотрела на тяжеловатые красные фа­сады и ничего особенного не видела. Ей нра­вился вычурно-готичный стиль старинных зда­ний, в первые дни она несколько раз ходила к костелу Святой Анны, маленькой изящной церкви, выполненной в готическом стиле, воз­носящей свои ажурные башенки высоко в небо. — Ничего, — пожал плечами Николай и с явным сожалением пошел вниз, прочь от ка­федральной площади с ее тяжеловесным ка­федральным собором, прочь от Замковой го­ры, где за купами деревьев пряталась невысо­кая башня Верхнего замка, носящая имя Гедиминаса, основателя города.

День был еще полон утренней неги и нере­шимости. Сонные торговцы сувенирами раз­ворачивали лавки. Кэт шла, чувствуя, как в ее радостное, сентябрьское настроение вклини­ваются нотки волнения. Николай был все так же спокоен и уверен в себе, он улыбался, когда их глаза встречались. Но под его внимательным взглядом в душе рождалась неловкость. Словно он сравнивал ее с этим старым горо­дом, с его избитыми временем мостовыми, с замками, домами. А может, со своей бывшей девушкой?

- А ты правда из рода Радзивиллов, что владели половиной земель в Литве и Белорус­сии? -- Кэт хотелось выдернуть спутника из задумчивости.

- А ты правда из рода Слуцких, что доба­вили нашему могуществу еще пару уездов?

- Что ты! — немного испугалась Кэт. — У меня самая обыкновенная фамилия.

- Вот и у меня обыкновенная фамилия. Николай изменился, словно легкий осен­ний ветерок выдул из его упрямой головы все грустные мысли. Он взял Кэт под локоть, увле­кая вперед, к Пятницкой церкви, где заканчи­валась Замковая улица и начиналась Большая, Диджой, откуда до ее дома было уже рукой по­дать.

- Мама назвала меня именем Николай, в надежде, что кто-нибудь ошибется и примет меня за наследника великой империи. — Он усмехнулся, возвращая душе Кэт покой. — Ни­колай — родовое имя Радзивиллов. Кстати, ты живешь в интересном месте, — заговорил он, прибавляя шаг.

Они быстро миновали короткую Диджой, оставили слева Ратушу и свернули на улицу Вокечу.

Николай с интересом оглядывался, словно пытался увидеть что-то новое. Небольшой сквер тянулся метров на двести вниз, до улицы Траку, и дальше к реке Нерис. Против ожида­ний Кэт Николай не свернул направо к ее дому, а вышел к скверу и остановился около памят­ника. Это был очередной «шедевр» постмодер­низма: высокая фигура девушки, выполненная в стиле кубизма — одна плоскость переходила в другую, подчеркнутая графичность талии и груди, старинное платье с буфами и широкой юбкой, чепец на голове — сплошные беско­нечные грани и линии.

Николай встал вплотную к скульптуре, за­бравшись на поросший травой холмик. Он до­ходил скульптурной женщине только до пояса, но смотрел на нее властно, словно знал про нее что-то такое, отчего статуя должна покраснеть и слезть с пьедестала.

Вдруг он резко отвернулся, подошел к Кэт, сжал ее руку. Пальцы его показались обжигаю­ще горячими.

— Как ты считаешь, за что можно отдать свою жизнь?

Вопрос ее ошарашил. В ту же секунду солн­це пробилось из-за неуверенных облаков и ос­ветило скульптуру.

- За любовь, — пробормотала она, стреми­тельно краснея.

— Это хорошо. — Лицо его озарила светлая улыбка.

Она смотрела на него снизу вверх, и он лег­ко склонился, целуя Кэт в приоткрытые губы.

Поцелуй Николая был сильным, решительным. Он жадно ворвался в нее, заставив все те­ло напрячься, пронеся кровь от головы до жи­вота. Первый испуг был тут же сметен ответ­ным желанием раствориться в этих сильных

объятиях.

— До вечера! — Поцелуй прервался так же внезапно, как и начался. — Ботанический сад! Найдешь?

Она кивнула, не в силах поднять голову. И тут же почувствовала, что ей холодно. Нико­лай ушел, забрав с собой солнце, тепло плеч, силу рук. В смятении оглянулась, но на нее ни­кто не смотрел. Люди неспешно брели по буль­вару, сидели на лавочке. Железная женщина равнодушно глядела в сторону Музея совре­менного искусства, откуда, видимо, и была принесена сюда.

Кэт подобрала сумку, оставленную Нико­лаем около ее ног, и пошла направо, через уз­кую мощеную улицу к арке между домами. Она вошла в длинный двор, запруженный машина­ми. На затоптанной площадке скрипели каче­ли — какой-то парень решил вернуться в дет­ство. Кэт глянула на возвышающиеся над кры­шами ажурные башенки костела Святого Духа и вдруг поняла, что не может больше бороться ^с собой. Долго дергала дверь, не попадая круж­ком кодового ключа по ответному окружью, взбежала на второй этаж, распахнула дверь своей квартиры, не раздеваясь, промчалась че-'^ез гостиную и упала на кровать. Взлетело и опало встревоженное покрывало, кровать не­хотя подстраивалась под цыплячий вес ее тела. Она сначала долго плакала, потом незамет­но уснула. Скрип качелей из распахнутого ок­на рождал тревогу во сне, она металась. Вско­чила рывком. Мгновенно. В голове засело чет­ко сформированное желание - - отказаться. Нет, она не хочет этой любви, она не готова отдавать свою жизнь за пугающее ее томление, за непонятный надрыв, зовущий к смерти.

Но уже стоя в коридоре и глядя на себя в большое пыльное зеркало, Кэт не чувствовала этой уверенности. Все должна была решить ближайшая встреча. Если она снова ощутит опасность, скажет, что тот поцелуй был пер­вый и последний. Последний...

Решение обожгло. Она выбежала на улицу, не глядя, проскочила мимо статуи, но еще дол­го осуждающий взгляд железной женщины жег спину.

Автобус довез ее до района Кайренай, где под белой аркой со скульптурой плодородия уже толпился народ. Она выхватила пару зна­комых лиц. Вокруг утреннего черноволосого говоруна Януша стояло человек пять — он яв­но претендовал на роль заводилы.

Профессор Томаш Жицкий вышел к сту­дентам из глубины парка. Словно тень из-под деревьев выступил Николай. Профессор в пер­вую очередь глянул на него.

__ А! Это вы, — сказал он скучающе. — Ду­мал, не придете.

__ Отчего же? — усмехнулся Николай. — Вызывание духов и охота за оборотнями — это так увлекательно.

— Надеялся поставить вам прочерк, — про­бормотал Жицкий, что-то отмечая в своем блокноте.

Увидев Николая все в тех же защитных куртке и штанах, Кэт тут же забыла о своем ре­шении сказать «нет». Она чуть не махнула ему рукой в знак приветствия, до того была рада очередной встрече.

- Что же! - Профессор захлопнул блок­нот. - - Как верно сказал студент Радзивилл, мы сегодня займемся поиском оборотней. А ес­ли по дороге встретим древнего духа, то, наде­юсь, вы будете вести себя достойно.

Толпа зашевелилась, радостно захихикав.

- Если никто не против, то советую всем вооружиться палками. Лес не асфальтовая до­рожка, рекомендую всем внимательней смот­реть под ноги.

Профессор вытащил из-за арки бумажный сверток, развернувшийся к ногам студентов звонкой связкой кольев.

- Пришлось немного подготовиться, — словно оправдываясь, заговорил Жицкий. — Ломать ветки в парке запрещено, а побитые и покореженные студенты мне не нужны. Разби­райте подручные средства и — вперед. Не от­ставайте. По ходу я буду рассказывать о деревьях и их особенностях в аспекте исторш культуры.

Николай незаметно оказался рядом, протянул Кэт палку.

- Странное время для прогулки, - про­бормотала она, примеряя для руки слишком длинный посох. — Скоро стемнеет.

- Пан Жицкий любит такие развлече­ния, — усмехнулся Николай. К вечеру он сно­ва стал лукав и легок, и Кэт подумала, что зря накручивала себя весь день. Просто внезапный сон родил в ней тревогу. Пустую, ничего не значащую тревогу. — Если по дороге мы поте­ряем пару студентов, ему же будет потом легче преподавать.

Кэт шагнула вперед, но Николай ее задер­жал.

- Не торопись. В любой охоте самое удоб­ное место — в хвосте. Всегда знаешь, кто где таходится, и никогда не угодишь на роль до­бычи — есть время по-тихому улизнуть.

— Но мы тогда ничего не узнаем. - Кэт смотрела в веселые глаза спутника и понимала, то ей плевать на неполученные знания. Ей и амой хотелось от всех отстать.

- Я тебе все расскажу, — пробормотал Николай, приобнимая Кэт.

Сердце заполошилось, рождая ощущение, то рядом с ней распахнули жаркую печку.

— Кстати, ты не узнала, кому посвящен памятник напротив твоего дома.

— Разве это возможно? — удивилась Кэт.

По ней, так это была обыкновенная абстрак­ция.

Дорожка поначалу была широкой и свет­лой. Землю в этом месте специально вынима­ли чтобы сделать ровный проход. Каменные глыбы громоздились по бокам. Но вот голоса студентов стали глуше — толпа сошла с тропы, углубившись в лес. На первом же шаге Кэт споткнулась, чуть не напоровшись на свою

палку.

- Дурацкая штука! — отбросила она в сто­рону посох. Николай ловко перехватил его, пальцем потрогал заостренный конец, смахнул прилипшую землю.

- Хорошая вещь. В этом походе пригодится! Кэт поежилась, неуверенно забирая у него

палку.

- Так вот о скульптуре! — Николай заша­гал вперед. Его светлая куртка в надвигающих­ся сумерках смотрелась белесым призраком. -Ее поставили в память о Барбаре Радзивилл.

- Родственнице? — хмыкнула Кэт, снова спотыкаясь, но на этот раз правильно перехва­тывая палку, чтобы не упасть.

- Родственнице, — принял ее игру Нико-- Она родилась в начале шестнадцатого

зека здесь, в Вильне. Ее братьями были Нико­лай Черный и Николай Рыжий, а отцом — мо­гущественный Юрий Радзивилл. По предани­ям, она была необычайно красива. Однажды ее Увидел польский принц Сигизмунд Август.

Они полюбили друг друга и тайно обвенча­лись.

— Почему тайно? — Сумерки наступили внезапно. Кэт совсем перестала перед собой что-либо видеть, только светлое пятно куртки служило ей маячком.

- Потому что польский двор не потерпел бы засилья литовского рода. Это смешало бы расстановку политических сил. Мать Сигизмунда, Бона Сфорца, предпочла бы другую не­весту. Она уже извела первую жену Сигизмунда, поговаривали, что отравила. Барбара Боне точно не понравилась бы.

- Бона? - в очередной раз споткнулась Кэт. Какое неприятное имя.

- Да, — Николай протянул Кэт руку, и она снова показалась ей горячей. Неужели от всех этих переживаний она заболевает? — Пока мо­лодой муж добивался официального разреше­ния на брак, Барбара жила вместе с братьями, которые и устроили тайное венчание, и каж­дый день писала своему возлюбленному пись­ма. Я читал, это были настоящие послания любви. Трогательные и умные.

Кэт уже висела на руке Николая, потому что совершенно ничего не видела вокруг себя. Палка, придерживаемая безвольной рукой, во­лочилась за ней.

— Пока Сигизмунд писал прошения, в Польше умер его отец, Сигизмунд Старый, и сын занял его место на престоле, заявив, что женат на Барбаре, и теперь уже стал добиваться официального признания. Бона Сфорца всячески сопротивлялась этому, но все же Бар­бара была коронована в Кракове. Говорят, ко­роль и королева были невероятно красивой па­рой.

Ветка хлестнула по куртке, и этот неприят­ный режущий звук заставил Кэт вздрогнуть.

— Бона пришла на церемонию бракосоче­тания, но предрекла молодой королеве скорую смерть. А еще прокляла всех детей Радзивиллов, которые родятся от этого брака. Узнав об этом, Барбара впала в тоску и через год умерла. Вроде бы своей смертью она пыталась иску­пить наложенное на ее род проклятие.

- Искупила?

Они давно остановились. Кэт всматрива­лась в светлое лицо Николая, словно молила его о благополучном завершении этой истории.

- Долгое время это было неизвестно. По официальной версии, Сигизмунд умер бездет­ным. На нем прекратилась династия Ягеллонов. Он глядел мимо нее. Вдалеке послышался дружный вопль, и все стихло. Николай не обратил на это внимания.

- А Радзивиллы? — Кэт снова стало что-то смущать в их разговоре. Шум голосов то нарастал то стихал, как будто студенты где-то неподалеку решили провести ритуал вызова древних богов. Николай отошел в сторону, стал в задумчивости гнуть ветку лещины, словно примерялся, сможет ли через нее перепрыгнуть.

- Барбара умерла ради любви к Сигизмунду... — медленно произнес он. — Ей был всего тридцать один год...

- Они умерли, а потому остались счастливы. С левой стороны нарастал шорох. Кэт стала