Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Детективная история






За окнами набухало пасмурным светом октябрьское утро, но в классе еще горели лампы. Журка стоял у доски и рассказывал о негритянских волнениях в Алабаме. Он говорил о пожарах и стрельбе, но слушали не все. Кое-кто дремал, потому что не доспал, торопясь на политинформацию. Кое-кто украдкой, чтобы не увидела Маргарита Васильевна, готовил английский. Ну и ладно, они по крайней мере не мешали. А Толька Бердышев, вздрагивая пухлыми щеками, стрелял пшеном из стеклянной трубки. И, как нарочно, по тем, кто слушал.

– Кончал бы ты, Бердышев, – сказал наконец Журка.

Тот быстро убрал трубку. А Маргарита Васильевна, сидевшая на первой парте, обернулась:

– В чем дело, Бердышев?

– Ни в чем, – сказал Толька и захлопал белыми ресницами.

– Журавин, в чем дело?

Журка смешался. Получилось, что он наябедничал. Но Иринка бесстрашно сказала со своей парты:

– Он крупой плюется, дубина такая. Сам не слушает и другим не дает…

– А чего тут слушать? Это по телеку тыщу раз говорили.

– Да ты по телеку только мультики да хоккей смотришь, – сказал Сашка Лавенков и запихнул в парту учебник английского.

– Нет, еще передачу «Для вас, малыши», – вставил Горька.

– Ну-ка, прекратите, – потребовала Маргарита Васильевна. – Журавин, продолжай… Он, кстати, очень интересно рассказывает, – добавила она и незаметно зевнула.

– Только пускай покороче, – тоже зевнув, попросил Борька Сухоруков по кличке Грабля, человек из компании Капрала.

– Не нравится – топай из класса! – вдруг взвинтился Журка. – Тебе вообще на всё наплевать, кроме своей шкуры! Вот вогнали бы в тебя всю обойму, как в того мальчишку, тогда бы по-другому запел!

– В какого мальчишку? – удивленно спросил кто-то. Многие уже забыли, как Журка рассказывал, что волнения начались после гибели негритянского мальчика: его застрелил недалеко от школы полицейский.

– Слушать надо, – подала голос Лида Синявина, соседка Горьки.

– А мы слушали, – нахально сказал Бердышев.

– Ага! Особенно ты! – зло откликнулась Иринка. – Тебе про пули говорят, а ты пшеном пуляешь. Тебя самого бы туда, где стреляют, в Алабаму…

– За что его туда, бедного? – ухмыльнулся Грабля.

– За глупость, – сказал Сашка Лавенков.

Журка молчал. Оттого, что за него так быстро и решительно заступились, он заволновался, даже в глазах защипало. А Бердышев в самом деле дубина!

– Ничего ты не понимаешь, – сказал ему Журка. – Там же на самом деле дома горят, там людей убивают. Вот прямо сейчас, только с другой стороны Земли, вон там, под нами… – Журка ткнул пальцем в пол, и все тоже посмотрели вниз, будто сквозь громадную земную толщу могли увидеть отблески алабамских пожаров.

С Маргариты Васильевны сошло спокойствие. Она поворачивала голову то к Журке, то к ребятам и, видимо, думала: вмешаться или пока не надо?

– Они там стреляют, а я, что ли, виноват, – обиженно проговорил Бердышев. – Я-то что могу сделать?

Кто-то засмеялся, а Журка сказал отчетливо:

– Ты хотя бы не плюйся, балда, когда о чужом горе говорят.

Наступила какая-то виноватая тишина. В этой тишине учительница произнесла:

– «Балда» – это лишнее. А остальное всё правильно. Продолжай, Журавин.

– Да я всё сказал.

– Молодец… Есть у кого-нибудь вопросы к Юре Журавину?

Лида Синявина подняла руку:

– Только у меня не вопрос. Я добавить хочу… Рассказать.

– Очень хорошо…

– У меня дома такая книжечка есть, называется «Стихи негритянских детей Америки». Там такие стихи… Ну, может быть, не очень складные, но такие – отчаянные какие-то. Вот одна девочка написала… Можно, я прочитаю?

– Ты выйди к доске.

– Да нет, я здесь… – И она заговорила тихо и раздельно:

Мир такой просторный для всех,

Большой и зеленый,

А нам некуда идти:

В эту сторону пойдешь –

Горе и боль,

В ту сторону пойдешь –

Черная пустота.

И мы бредем, бредем по самой кромке.

Куда же нам идти?

Нет никакого пути.

И крошится под ногами тропа.

Как лед – тонкий и ломкий…

– Молодец, Лида. Очень искренние стихи. Садись.

– Я еще… вот…

Мы дети,

Но в наших телах – тонких и черных –

Боль долгих веков.

Боль миллионов рабов,

Увезенных с потерянной родины.

Зачем, учитель, вы нам говорите

О нашей свободе,

Если на наших руках и ногах

Красными браслетами

До сих пор

Проступают следы кандалов?

Красные – на черном…

Лида помолчала и села.

Пока она читала, Журка вспомнил Олаудаха и теперь сказал притихшим ребятам:

– У меня книжка есть, очень старинная. Про приключения негритянского мальчика, про рабство. Он был предком вот этих ребят, у которых стихи. В этой книжке так же… такая же боль…

– А может быть, ты принесешь и мы почитаем? – предложила Маргарита Васильевна. – Это было бы очень интересно. Так сказать, перекличка эпох. Можно было бы включить в план пионерской работы.

– Я могу принести. Только ее трудно читать вслух, там язык такой… несовременный. Она в позапрошлом веке напечатана.

– Надо же, какая старина! – удивилась Маргарита Васильевна. – А если ее всю не читать, а ты просто покажешь ее, а самые интересные места перескажешь своими словами? Можно устроить интересный сбор…

– Ладно, – сказал Журка.

 

На уроке английского Иринка и Журка тихонько шептались. Иринка предложила интересное дело: попросить отца, чтобы он нарисовал картинки про Олаудаха. Перед сбором их можно развесить в классе.

– Лучше я попрошу Валерия Михайловича их переснять и сделать слайды, – сказал Журка. – У него это здорово получается. Слайды можно на экране показать, будет почти кино.

– Тогда надо музыку подобрать подходящую…

– А Игорь Дмитриевич согласится сделать рисунки?

– Неужели нет? Ты сегодня же книжку принеси…

 

Когда Журка вернулся из школы, папа был дома: приехал на обед. Он две недели назад вернулся из колхоза и работал теперь на строительстве нового квартала совсем недалеко от Парковой улицы. Возил на своем КамАЗе кирпич и облицовочные плиты.

Сейчас папа на кухне разогревал суп, который они с Журкой сварили вчера вечером.

– Обедать будешь, Юрик?

– Нет, я в школе поел… Ты у мамы был?

– Заезжал на минутку. Нормально. В пятницу выпишут.

Журка вздохнул: до пятницы еще четыре дня.

Маму положили в больницу на обследование. Журка знал, что ничего опасного нет, просто проверка, но без мамы дома было скучно. Поэтому он каждый день до вечера сидел у Иринки, даже уроки там готовил. Он и сейчас решил, что возьмет книжку про Олаудаха и сразу побежит к Брандуковым.

Журка подошел к стеллажу, потянулся за книгой… и остановил руку. Что-то на полке было не так. Непривычно. Нет, «Олаудах» стоял на месте, но рядом… рядом не оказалось высокой книги с трещиной на желтом кожаном корешке – «Сочинения об описи морских берегов».

Журка знал на память все книжные корешки, твердо помнил их порядок на полках. Еще вчера «Опись берегов» стояла рядом с «Олаудахом». А сейчас там темнел переплет «Истории кораблекрушений».

Сначала с удивлением, потом с тревогой Журка обшарил глазами все полки. Заглянул в ящик стола и даже под тахту. Потом громко спросил:

– Папа, ты не брал книгу с моих полок?

Было слышно, как отец звякнул о тарелку ложкой, откашлялся и сказал:

– Я к твоим книгам и не подступаюсь. Себе дороже…

Куда она могла деваться? Чертовщина какая-то…

Журка с опаской пересмотрел на полках свои сокровища. Всё было на месте. Кроме «Сочинения об описи морских берегов».

Вчера вечером он листал эту книжку, пока не пришел Горька. Потом поставил на место. С Горькой они поболтали, затем он сдул у Журки задачу по математике, которую сам решить не мог, взял с собой «Всадника без головы» (не с этих полок, а из большой комнаты) и побежал домой. Может, прихватил и «Опись берегов»? Но зачем она Горьке? И почему без спросу? Подумать про Горьку что-нибудь плохое Журка не мог. Даже стыдно делалось при такой мысли.

Но… фантастики ведь тоже не бывает. Может, воры забрались, пока никого не было дома? Но тогда почему взяли только непонятную морскую книгу?

Журка побежал к Горьке. Домой заходить не стал (недолюбливал Горькиного папашу), а стукнул в окно. Горька тут же вышел.

– Слушай, – сказал Журка слишком беззаботным тоном, – у тебя какие мои книжки?

Горька удивился:

– Ты не помнишь, что ли? «Волшебник Изумрудного города», «Сын полка». Еще «Всадник без головы», я вчера взял…

Журка опустил глаза и спросил небрежно:

– А морских, старинных, случайно нет?

Горька удивился сильнее:

– Каких морских?

– Ну, тех, с моих полок… – неловко сказал Журка. – Понимаешь, нету «Сочинения об описи берегов»… Вчера еще была, а сейчас нет…

Горька усмехнулся:

– Ну, ты даешь… Я в этих книгах что понимаю?

– Я подумал, что, может, случайно вместе со «Всадником» прихватил, – тихо сказал Журка и почувствовал, что краснеет. – Может, лежали рядом… ну и… вот так получилось…

Они на миг встретились глазами и моментально поняли друг друга.

«Я не хочу на тебя думать, – сказали Журкины глаза. – Но… тогда кто? Значит, поверить в нечистую силу?»

«Я знаю, что ты думаешь на меня, – ответил глазами Горька. – И как теперь быть?»

– Нет, я не брал, – тусклым голосом сказал Горька и ковырнул ботинком лепешку грязи на крыльце. – Ты отца спрашивал?

– Да он мои книги никогда не трогает… Ладно, пойду. Вечером заглянешь?

– Как получится… – неохотно сказал Горька.

– Ну… пока.

– Пока…

Когда Журка вернулся домой, отец уже уехал. На душе было противно, будто в чем-то очень виноват. А в чем? Он ничего Горьке не сказал такого. Только спросил…

 

Журка еще раз обшарил полки. Потом сунул в портфель «Олаудаха» и в самом скверном настроении пошел к Иринке. Иринка сразу спросила:

– Что случилось?

Журка рассказал. Сначала о пропаже, потом, краснея и злясь на себя, о разговоре с Горькой.

Иринка досадливо молчала.

– Теперь он, наверно, думает, что я… ну, будто думаю, что это он, – пробормотал Журка.

– Потому что ты и на самом деле так думаешь, – тихо сказала Иринка.

Журка отчаянно замотал головой, будто отгонял мошкару. Потом проговорил с жалобным отчаянием:

– Я наверно не думаю… Но тогда кто?

– Вообще-то он мог, по-моему, – задумчиво сказала Иринка. Спокойно так. В этом спокойствии было что-то обидное. Журка опять рассердился – и на Иринку, и на себя:

– Почему ты так решила?

– Это ты решил… Ты, наверно, вспомнил ту историю с бутылкой…

– И не думал даже! – воскликнул Журка, и это была правда.

– Вообще у Горьки характер такой… – всё так же задумчиво продолжала Иринка.

– Какой?

– Ну… изворотливый. То лишний компот в столовой прихватит, то чужую макулатуру на субботнике… Да ты не думай, я к нему всё равно хорошо отношусь. Мне его почему-то жалко…

«Мне иногда тоже», – вдруг понял Журка. А Иринка уверенно проговорила:

– Но у тебя он ничего взять не мог.

– Почему? – пробормотал Журка. Не ради спора, а машинально.

– Ты для него лучший друг, – рассудительно произнесла она. – Тебя он никогда не обманет.

В этих словах Журка почуял укор и сказал тихо, но отчаянно:

– Лучше бы этой книги никогда не было…

 

Они отдали Игорю Дмитриевичу «Олаудаха» – чтобы почитал и подумал насчет рисунков – и хмуро сели делать уроки. Уроков задали целую кучу.

Примеры у Журки не решались, английский рассказ не переводился, и он сердито скатывал задания у Иринки. Она вздыхала и не спорила. А Журка машинально водил ручкой в тетради и думал всё о том же: о книжке и о Горьке. Главным образом о Горьке. О том, что теперь между ними будет тягостная неясность.

С этими грустными мыслями Журка вернулся домой. Папа смотрел хоккейный матч. Не отрываясь от экрана, сказал:

– Гуляешь всё. Я тут совсем задубел в одиночестве. Зеркало вон привез, а помочь разгрузить некогда…

Журка мельком глянул на высокое новое зеркало, стоявшее между дверью и платяным шкафом. Потом подошел к отцу, нагнулся, положил подбородок на его плечо. Виновато объяснил:

– Знаешь, сколько назадавали. Мы с Иринкой три часа сидели. Вдвоем-то легче…

– Ну-ну… – вздохнул отец и, нагнувшись, придвинулся к экрану. Там суетливо бегали маленькие фигурки с клюшками.

– Дружок твой приходил, книжки какие-то принес…

Журка вздрогнул, кинулся в свою комнату. Три книги лежали на столе. «Волшебник Изумрудного города», «Сын полка» и «Всадник без головы». «Всадника» Горька ни за что не сумел бы прочитать со вчерашнего вечера. Значит, принес – будто сказал: «Вот всё, что у меня было. Забирай, и ничего мне от тебя не надо…»

Ох, и тошно стало Журке. Лучше всего было бы немедленно побежать к Горьке, вызвать на крыльцо и сказать:

«Не хотел я тебя обижать, просто получилось так по-дурацки! Ну, прости, Горька. Я ни секундочки не думал, что это ты!»

Но… если не он, тогда кто?

 

Когда человеку плохо, он порой забывает, что кому-то может быть еще хуже.

Хуже было Горьке. Он сразу понял, что его непрочной дружбе с Журкой пришел конец. Потому что какой бы он, Горька, ни был, а своя гордость у него есть. Не будет он ни оправдываться перед Журкой, ни объяснять, ни доказывать. И подходить к нему не будет. И разговаривать с ним… Хотя разговаривать можно, если по делу. Но больше никогда-никогда он не придет вечером к Журке.

Нет, он не сердился и даже не обижался на Журку. Не мог. Журка – это всё равно Журка. И было только очень тоскливо, что дружить с ним больше нельзя. Журка-то, конечно, ничего больше не скажет, будет делать вид, что всё как раньше. Но разве станешь набиваться в друзья, когда тебя считают вором!

С застывшими внутри слезами Горька собрал Журкины книги и понес ему, чтобы тихо, но твердо сказать:

«Вот всё, что у меня было. Прощай, будь здоров».

Но Журки дома не оказалось, и Горька с тем же застывшим в горле комком спустился во двор и вышел на улицу. Было пасмурно и слякотно. Горька шел мимо сырых заборов и думал о несправедливости: какой-то человек взял у Журки книгу, а он, Горька, потерял из-за этого самую большую радость – Журкину дружбу.

Кто же это? И зачем ему книга? Скорее всего, ради денег… Значит, он ее постарается продать? А где? Не на толкучке же! Кому там нужно хитрое морское сочинение с цифрами и таблицами! Его может купить лишь какой-нибудь редкий любитель…

Горька знал, что в некоторых книжных магазинах покупают старые книги: если тебе книга не нужна, можешь прийти, сдать ее за деньги, и в том же магазине ее продадут кому-нибудь другому. Об этом даже по радио объявляли.

И Горька, которого многие считали изворотливым и боязливым, поступил очень просто и смело. Он поехал в центральный книжный магазин, прошел по отделам, увидел среди продавщиц девушку помоложе и подобрее остальных, осторожно окликнул ее («Тетенька, товарищ продавец…») и сказал:

– Можно с вами посоветоваться? Помогите мне, пожалуйста…

Он объяснил, что у его товарища… то есть у одного знакомого мальчика, украли старинную книгу. В какой магазин ее скорее всего понесут?

Продавщица оказалась доброй не только на вид. Она Горьку внимательно выслушала, расспросила, что за книга, позвала еще одну девушку, и они вдвоем решили, что пропажу надо искать в «Антикваре». Это специальный магазин для редких книг. У человека, который их сдает, спрашивают паспорт и все данные записывают в особый журнал. Поэтому нетрудно узнать, кто принес книгу на продажу…

Горька сказал «большое спасибо», вышел и задумался. «Антиквар» был далеко, на улице Герцена, у кинотеатра «Современник». Уже вечерело, и сеяла водяная пыль. К тому же Горька засомневался: едва ли книгу стащили из-за денег. Почему тогда с той же полки не взяли «Мушкетеров» или «Робинзона»? Ясно, что ехать в «Антиквар» незачем. Да и денег на билет не осталось, а связываться с контролерами – дело опасное. Хорошо, если просто вышибут из троллейбуса. А если потащат в детскую комнату? Может, пешком топать? Ну уж дудки!

И всё же… Всё же Горька натянул на голову капюшон курточки, запихал в карманы озябшие руки и с хмурым упрямством зашагал сквозь морось…

Магазин был небольшой, в полуподвале старинного дома. У входа стояли два больших тополя. Уютно светилось окошко. Продрогший Горька шагнул в этот свет и тепло, протерся между взрослыми покупателями к прилавку и зашарил глазами по застекленной горизонтальной витрине.

Он ни на что не надеялся. Просто хотел убедиться, что книги здесь нет.

Но книга была!

Она лежала в правом углу среди других пожелтевших и потрепанных книг. Раньше Горька видел ее лишь мельком, но сейчас легко узнал помятый титульный лист с крупными неровно отпечатанными буквами:






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.