Скупщик кирас

Пертинакс с полным основанием жалел о своей отсутствующей кирасе, ибо как раз в это самое время он, через посредство своего странного слуги, так фамильярно обращавшегося к господину, лишился ее навсегда.

Действительно, едва только г-жа Фурнишон произнесла магические слова «десять экю», как лакей Пертинакса устремился за торговцем.

Было уже темно, да и скупщик железного лома, видимо, торопился, ибо когда Самюэль вышел из гостиницы, он уже удалился от нее шагов на тридцать.

Лакею пришлось поэтому окликнуть торговца.

Тот с некоторым опасением обернулся, устремляя пронзительный взгляд на приближавшегося к нему человека. Но, видя, что в руках у него подходящий товар, он остановился.

– Чего вы хотите, друг мой? – спросил он.

– Да, черт побери, – сказал слуга, хитро подмигнув, – хотел бы сделать с вами одно дельце.

– Ну, так давайте поскорее.

– Вы торопитесь?

– Да.

– Дадите же вы мне перевести дух, черт побери!

– Разумеется, но переводите дух побыстрее, меня ждут.

Ясно было, что торговец еще не вполне доверяет лакею.

– Когда вы увидите, что я вам принес, – сказал тот, – вы, будучи, по-видимому, знатоком, не станете пороть горячку.

– А что вы принесли?

– Чудесную вещь, такой работы, что… Но вы меня не слушаете.

– Нет, я смотрю.

– Что?

– Разве вам неизвестно, друг мой, что торговля оружием запрещена по королевскому указу?

При этих словах он с беспокойством оглянулся по сторонам. Лакей почел за благо изобразить полнейшее неведение.

– Я ничего не знаю, – сказал он, – я приехал из Мон-де-Марсана.

– Ну, тогда дело другое, – ответил скупщик кирас, которого ответ этот, видимо, несколько успокоил. – Но хоть вы и из Мон-де-Марсана, вам все же известно, что я покупаю оружие?

– Да, известно.

– А кто вам сказал?

– Тысяча чертей! Никому не понадобилось говорить, вы сами об этом достаточно громко кричали.

– Где же?

– У дверей гостиницы «Меч гордого рыцаря».

– Вы, значит, там были?

– Да.

– С кем?

– Со множеством друзей.

– Друзей? Обычно в этой гостинице никого не бывает.

– Значит, вы, наверное, нашли, что она здорово изменилась?

– Совершенно справедливо. А откуда же явились все ваши друзья?

– Из Гаскони, как и я сам.

– Вы – люди короля Наваррского?

– Вот еще! Мы душой и телом французы.

– Да, гугеноты?

– Католики, как святой отец наш папа, слава богу, – произнес Самюэль, снимая колпак, – но дело не в этом. Речь идет о кирасе.

– Подойдем-ка поближе к стене, прошу вас. На середине улицы нас слишком хорошо видно.

И они приблизились на несколько шагов к одному дому, из тех домов, где обычно жили парижские буржуа с кое-каким достатком; за оконными стеклами его не видно было света.

Над дверью того дома имелось нечто вроде навеса, служившего балконом. Рядом с парадной дверью находилась каменная скамья – единственное украшение фасада.

Скамья эта представляла собою сочетание приятного с полезным, ибо с ее помощью путники взбирались на своих мулов или лошадей.

– Поглядим на вашу кирасу, – сказал торговец, когда они зашли под навес.

– Вот она.

– Подождите: мне почудилось в доме какое-то движение.

– Нет, это там, напротив.

Действительно, напротив стоял трехэтажный дом, и в окнах верхнего этажа порою, словно украдкой, мелькал свет.

– Давайте поскорее, – сказал торговец, ощупывая кирасу.

– А какая она тяжелая! – сказал Самюэль.

– Старая, массивная, таких теперь уже не употребляют.

– Произведение искусства.

– Шесть экю, хотите?

– Как, шесть экю! А там вы дали целых десять за ломаный железный нагрудник!

– Шесть экю – да или нет? – повторил торговец.

– Но обратите же внимание на резьбу!

– Я перепродаю на вес, при чем тут резьба?

– Ого! Здесь вы торгуетесь, – сказал Самюэль, – а там вы давали, сколько с вас спрашивали.

– Могу добавить еще одно экю, – нетерпеливо произнес торговец.

– Да здесь одной позолоты на четырнадцать экю!

– Ладно, давайте договоримся поскорее, – сказал торговец, – или же разойдемся подобру-поздорову.

– Странный вы все-таки торговец, – сказал Самюэль. – Дела свои вы обделываете тайком, вопреки королевским указам, и при этом еще торгуетесь с порядочными людьми.

– Ну, ну, не кричите так громко.

– О, мне ведь бояться нечего, – повысил голос Самюэль, – я не занимаюсь незаконной торговлей, и прятаться мне незачем.

– Хорошо, хорошо, берите десять экю и молчите.

– Десять экю? Я же говорю вам, что это стоимость одной только позолоты. Ах, вы намереваетесь улизнуть?

– Да нет же, ведь вот бешеный!

– Знайте, что, если вы попытаетесь скрыться, я вызову стражу!

Эти слова Самюэть произнес так громко, что уже как бы привел свою угрозу в исполнение.

Над балконом дома, у которого происходил торг, распахнулось маленькое окошко. Торговец с ужасом услышал скрип открывающейся рамы.

– Хорошо, хорошо, – сказал он, – вижу, что мне надо на все соглашаться. Вот вам пятнадцать экю, а теперь уходите.

– Ну и хорошо, – сказал Самюэль, кладя в карман деньги.

– Наконец-то.

– Но эти пятнадцать экю я должен отдать своему хозяину, – продолжал Самюэль, – а мне тоже надо бы что-нибудь получить.

Торговец быстро оглянулся по сторонам и стал вынимать из ножен кинжал. Он явно намеревался уже полоснуть шкуру Самюэля, так что тому бы никогда не пришлось приобретать новую кирасу взамен проданной. Но Самюэль был начеку, как воробей в винограднике: он подался назад.

– Да, да, милейший торговец. Я твой кинжал вижу. Но вижу и еще кое-что: там, на балконе, стоит человек, и он видит тебя.

Торговец, мертвенно-бледный от страха, поглядел туда, куда указывал Самюэль, и действительно заметил на балконе какое-то необычайное существо высокого роста, завернувшееся в халат из кошачьих шкурок: этот аргус не упустил из их беседы ни единого звука, ни одного жеста.

– Ладно, уж вы из меня просто веревки вьете, – произнес торговец со смешком, оскалив зубы как шакал, – вот еще одно экю. Дьявол тебя задави, – прошептал он тихонько.

– Спасибо, – сказал Самюэль, – желаю удачи.

Он кивнул скупщику кирас и, хихикая, удалился.

Торговец, оставшийся один на улице, поднял с земли кирасу Пертинакса и стал засовывать ее в латы Фурнишона.

Буржуа, стоявший на балконе, продолжал смотреть вниз. Когда торговец был в самом разгаре дела, он обратился к нему:

– Вы, сударь, кажется, скупаете старые доспехи?

– Да нет же, милостивый государь, – ответил несчастный, – тут просто случай такой представился.

– Так этот случай и мне очень подходит.

– В каком смысле, сударь? – спросил торговец.

– Представьте себе, что у меня тут под рукой целая груда старого железа, от которой мне хотелось бы избавиться.

– Я не отказался бы от покупки; но сейчас, вы сами видите, у меня руки полные.

– Я все-таки покажу вам доспехи.

– Не стоит, я истратил все деньги.

– Пустяки, я вам поверю в долг, вы, на мой взгляд, человек вполне порядочный.

– Благодарю вас, но меня ждут.

– Странное дело, ваше лицо мне как будто знакомо! – заметил буржуа.

– Мое? – сказал торговец, тщетно стараясь совладать с дрожью.

– Посмотрите на эту каску, – сказал буржуа, протягивая к себе названный предмет своей длинной ногой: он не хотел отходить от окошка, чтобы торговец не смог от него улизнуть.

И тут же, нагнувшись через балкон, он положил каску прямо в руки торговца.

– Вы меня знаете? – переспросил тот. – То есть вам показалось, будто вы меня знаете.

– Да нет же, я вас отлично знаю. Ведь вы…

Буржуа, казалось, искал в своей памяти. Торговец ждал, не шевелясь.

– Ведь вы Никола…

Лицо торговца исказилось, каска в его руке задрожала.

– Никола?! – повторил он.

– Никола Трюшу, торговец скобяными изделиями с улицы Коссонери.

– Нет, нет, – ответил торговец. Он улыбнулся и вздохнул, словно у него гора с плеч свалилась.

– Не важно, у вас честное лицо. Так вот, я бы продал полные доспехи, – кирасу, наручни и шпагу.

– Учтите, сударь, что это запрещенный род торговли.

– Знаю, тот, у кого вы только что купили кирасу, кричал об этом достаточно громко.

– Вы слышали?

– Отлично слышал. Вы очень щедро расплатились. Это-то и навело меня на мысль договориться с вами. Но будьте спокойны, я не вымогатель, так как знаю, что такое коммерция. Я сам в свое время торговал.

– А, и чем же именно?

– Что я продавал?

– Да.

– Льготы и милости.

– Отличное предприятие.

– Да, я преуспел и теперь, как видите, – буржуа.

– С чем вас и поздравляю.

– Поэтому я любитель удобств и продаю старое железо, которое только место занимает.

– Вполне понятно.

– У меня имеются также набедренник и еще перчатки.

– Но мне всего этого не нужно.

– Мне тоже.

– Я бы взял только кирасу.

– Вы покупаете только кирасы?

– Да.

– Странно. Ведь вы же в конце концов все перепродаете на вес, так вы, по крайней мере, сами заявляли, а железо всегда железо.

– Это верно, но, знаете ли, предпочтительно…

– Как вам угодно: купите одну кирасу.., или, пожалуй, вы правы: не надо ничего покупать.

– Что вы хотите сказать?

– Хочу сказать, что в такое время, как наше, оружие может каждому пригодиться.

– Что вы! Сейчас ведь мир.

– Друг любезный, если бы у нас царил мир, никто бы, черт возьми, не стал скупать кирасы. Мне вы этого не рассказывайте.

– Сударь!

– Да еще скупать их тайком.

Торговец сделал движение, видимо, намереваясь удалиться.

– Но, по правде-то сказать, чем больше я на вас гляжу, – сказал буржуа, – тем сильнее во мне уверенность, что я вас знаю. Нет, вы не Никола Трюшу, но я вас все-таки знаю.

– Молчите.

– И если вы скупаете кирасы…

– Так что же?

– Так я уверен, ради дела, угодного богу.

– Замолчите!

– Я от вас просто в восторге, – произнес буржуа, протягивая с балкона длиннющую руку, которая крепко вцепилась в руку торговца.

– Но вы-то сами кто такой, черт побери?

– Я – Робер Брике, по прозванию гроза еретиков, лигист и пламенный католик. Теперь я вас безусловно узнал.

Торговец побледнел как мертвец.

– Вы Никола… Грембло, кожевенщик из «Бескостной коровы».

– Нет, вы ошиблись. Прощайте, мэтр Робер Брике, очень рад, что с вами познакомился.

И торговец повернулся спиной к балкону.

– Что же это, вы хотите уйти?

– Как видите.

– И не возьмете у меня доспехов?

– Я же сказал вам, что у меня нет денег.

– Я пошлю с вами своего слугу.

– Это невозможно.

– Как же нам тогда сделать?

– Да никак: останемся каждый при своем.

– Ни за что, разрази меня гром, уж очень мне хочется покороче с вами познакомиться.

– Ну, а я хочу поскорее с вами распрощаться, – ответил торговец. Решив на этот раз бросить свои кирасы и все потерять, лишь бы его не узнали, он дал тягу.

Но от Робера Брике было не так-то легко избавиться. Он перекинул ногу через перила балкона, спустился на улицу, причем ему даже почти не пришлось делать прыжка, и, пробежав шагов пять-шесть, догнал торговца.

– Что, вы с ума сошли, приятель? – спросил он, кладя свою большую руку на плечо бедняги. – Если бы я был вам недруг и хотел, чтобы вас арестовали, мне стоило бы только крикнуть: как раз сейчас стража проходит по улице Августинцев. Но черт меня побери, если я не считаю вас своим другом. И вот вам доказательство: теперь-то я безусловно припоминаю ваше имя.

На этот раз торговец рассмеялся.

Робер Брике загородил ему дорогу.

– Вас зовут Никола Пулен, – сказал он, – вы чиновник парижского городского суда. Я же помнил, что тут не без какого-то Никола.

– Я погиб! – прошептал торговец.

– Наоборот: вы спасены, разрази меня гром. Никогда вы не сможете совершить ради святого дела все то, что намерен совершить я.

Никола Пулен застонал.

– Ну, ну, мужайтесь, – сказал Робер Брике. – Придите в себя. Вы обрели брата, брата Робера Брике. Возьмите одну кирасу, а я возьму две других. Сверх того я дарю вам свои наручни, набедренники и перчатки. А теперь – вперед и да здравствует Лига!

– Вы пойдете со мной?

– Я помогу вам донести куда следует доспехи, благодаря которым мы одолеем филистимлян: указывайте дорогу, я следую за вами.

В душу несчастного судейского чиновника запала, правда, искра вполне естественного подозрения, но она погасла, едва вспыхнув.

«Если бы он хотел погубить меня, – подумал Пулен, – стал бы он признаваться, что я ему знаком?»

Вслух же он сказал:

– Что ж, раз вы непременно этого желаете, пойдемте со мной.

– На жизнь и на смерть с вами! – вскричал Робер Брике, сжимая в своей руке руку вновь обретенного союзника. Другой рукой он ликующим жестом высоко поднял свой груз железного лома.

Оба пустились в путь.

Минут через двадцать Никола Пулен добрался до Маре. Он был весь в поту, разгоряченный не только быстрой ходьбой, но и живостью беседы на политические темы.

– Какого воина я завербовал! – прошептал Никола Пулен, останавливаясь неподалеку от дворца Гизов.

«Я так и полагал, что мои доспехи пойдут сюда», – подумал Брике.

– Друг, – сказал Никола Пулен, с трагическим видом поворачиваясь к Брике, стоявшему тут же с самым невинным выражением лица, – даю вам одну минуту на размышление, прежде чем вы вступите в логово льва. Вы еще можете удалиться, если совесть у вас не чиста.

– Ну что там! – сказал Брике. – Я еще и не то видывал. Et non intremuit medulla mea [2], – продекламировал он. – Ах, простите, вы, может быть, не владеете латынью?

– А вы владеете?

– Сами можете судить.

«Ученый, смелый, сильный, состоятельный – какая находка для нас!» – подумал Пулен.

– Что ж, войдем.

И он повел Брике к огромным воротам дворца Гизов, которые и открылись после третьего удара бронзового молотка.

Двор был полон стражи и еще каких-то людей, закутанных в плащи и бродивших взад и вперед, подобно теням.

Света в окнах дворца не было видно. В одном углу стояли наготове восемь оседланных и взнузданных лошадей.

Удары молотка заставили большинство собравшихся здесь людей обернуться и даже выстроиться в шеренгу для встречи вновь прибывших.

Тогда Никола Пулен, наклонившись к уху человека, выполнявшего функции привратника и приоткрывшего дверное окошечко, назвал свое имя.

– Со мною верный товарищ, – добавил он.

– Проходите, господа, – вымолвил привратник.

– Отнесите это на склад, – сказал тогда Пулен, передавая привратнику три кирасы и другие части доспехов, полученные от Робера Брике.

«Отлично! У них, оказывается, есть склад», – подумал тот.

– Просто замечательно, черт побери! Вы прекрасный организатор, мессир прево.

– Да, да, мозгами шевелить мы умеем, – самодовольно улыбаясь, ответил Пулен. – Но пойдемте же, я вас представлю.

– Не стоит, – сказал на это буржуа. – Я очень застенчив. Если мне разрешат остаться – большего и не потребуется. Когда же я докажу, что достоин доверия, то и сам представлюсь; по словам греческого писателя: за меня будут свидетельствовать мои дела.

– Как вам угодно, – ответил судейский. – Подождите меня здесь.

И он отправился приветствовать собравшихся во дворе, большей частью здороваясь с ними за руку.

– Чего мы ждем? – спросил чей-то голос.

– Хозяина, – ответил другой.

В этот момент какой-то человек высокого роста как раз входил во дворец. Он услышал последние слова, которыми обменялись таинственные посетители.

– Господа, – промолвил он, – я явился от его имени.

– Ах, да это господин Мейнвиль! – вскричал Пулен.

«Э, оказывается, я среди знакомых», – подумал Брике и тотчас же постарался скорчить гримасу, которая делала его неузнаваемым.

– Господа, мы теперь в сборе. Давайте побеседуем, – снова раздался голос того, кто заговорил первым.

«А, прекрасно, – заметил про себя Брике, – номер два. Это мой прокурор, мэтр Марто».

И он переменил гримасу с легкостью, доказывавшей, как привычны были ему подобные упражнения.

– Пойдемте наверх, господа, – произнес Пулен.

Господин де Мейнвиль прошел первым, за ним Никола Пулен. Люди в плащах последовали за Никола Пуленом, а за ними уже Робер Брике.

Все поднялись по ступеням наружной лестницы, приведшей их к входу в какую-то сводчатую галерею.

Робер Брике поднимался вместе с другими, шепча про себя:

«А паж-то, где же этот треклятый паж?»