ОБЩЕСТВЕННАЯ ПАЛАТАРоссийской Федерации (ОП) — совещательный орган, созданный для осуществления связи между гражданским обществом и государством. 5 страница

Плюрализм в лучшем случае провозглашается или симулируется. Способность с помощью совершенных информационных технологий управлять общественными процессами ведет к стандартизации процессов, протекающих в общественном сознании, делает их управляемыми и, по сути, превращает плюрализм в фикцию.

Любое управленческое решение или мнение в настоящее время становится безальтернативным, господствующим — при декоративной видимости соблюдения разнообразия взглядов, дискуссионности и т. п. Всеобщее избирательное право как способ реализации плюрализма с развитием СМИ и появлением интернета практически утратило эффективность.

В СССР требование плюрализма также стало одним из девизов перестройки, проводившейся в конце 1980-х — начале 1990-х гг. Но истин ное отношение к плюрализму продемонстрировал Е. Лигачев, автор получившей широкую известность фразы: «О плюрализме двух мнений быть не может».

Под предлогом внедрения плюрализма в России в 1990-е гг. реально насаждалась власть и мировоззрение узкой группы либеральной интеллигенции, тесно связанной с олигархией и западными фондами. Только восстановление государственного контроля над СМИ, восстановление вертикали власти и вывод избирательной системы из-под влияния олигархов в последние годы дало возможность всем слоям общества в России высказывать свою точку зрения.

Естественно, что эти новые точки зрения, ранее находившиеся «в подполье», потеснили либерально-демократическую пропаганду. Это было интерпретировано отставными менеджерами этой пропаганды как «исчезновение свободы слова». Однако оценки социологов свидетельствуют: общество в целом позитивно реагирует на политику В. Путина иД. Медведева и считает, что она не сужает, а расширяет возможности для самореализации для большинства населения.

ПОЛИТИКА (от греч. «полис» — множество, куча, гора, город-государство) — искусство (наука и практика) борьбы за власть, управления государством, в т. ч. в отношении других государств.

Политика

П

Основоположником политики как науки был Аристотель. До него вместо теории были разные афоризмы и «мысли» и, конечно, сама политическая практика, а системной науки о политике, системной терминологии не было. Рассуждения Аристотеля о формах государственного устройства исходят из того, что власть может быть либо у одного, либо у некоторых, либо у всех. Следовательно, есть 3 формы правления: монархия, аристократия, республика (или, как называет ее Аристотель по-гре чески — полития). Но поскольку тут еще все зависит от того, насколько каждая форма соответствует цели государства, то каждой из этих хороших форм соответствует испорченная форма: тирания (по-латински — диктатура), олигархия и демократия соответственно.

Вопрос о критерии отличия, на пример, монархии от тирании, или олигархии от аристократии — справедливость. Там, где один правит справедливо — там монархия, где несправедливо — там тирания и т. д.

В рамках этой матрицы нужно выделить 3 крупных традиции, со своим лицом, которые стали конкурировать в политической науке.

Первая традиция утверждает, что все представления о демократиях или олигархиях есть иллюзия. Реально власть принадлежит всегда одному и только одному. У всякого стада есть вожак или пастух, и он всегда один. У всякой армии или компании всегда один руководитель, везде принцип единоначалия. Если даже правит какая-то группа, то в ней всегда есть тот, кто ведет, тот, за кем последнее и решающее слово. Даже в Англии за не имеющей никаких прав королевой есть право подписи, т. е. содержание закона готовит не она, но закон не действителен, если нет подписи. И королева этим поль зовалась.

Но это формальности. Реально же надо понимать: никогда никакая великая мысль не придет в голову 10 чел., ее рождает один, так же как «народные песни» придуманы кемто, а не народом. Так же как волю и характер проявляет лидер, герой, святой, а вокруг него что-то начинает вертеться.

Примеры такого мышления можно подбирать уже с Гомера и Гераклита, но наиболее ярко эта традиция представлена в творчестве романтиков с их учением о «гении». Конечно же, у Карлейля с его учением о «героях». У неогегельянцев, у анархиста Штирнира, а потом — Ницше с их культами личности, противостоящей толпе. У традиционалистов, в «Майн Камф» Гитлера, которые развивают доктрину «фюрерства», теории К. Шмитта, Батая и другие теории «суверенности».

В рамках этой традиции есть куст проблематических моментов на еще тысячи докторских диссертаций: определения фюрера, вождя, его критерии, личные и сверхличные качества, сознательные и бессознательные качества, генезис великой личности, биографии и сходные условия формирования, судьбы и трагизм существования, техники господства и влияния, непонимание гения толпой, отсроченное влияние и так далее и тому подобное.

Вторая традиция говорит: всегда правят некоторые, меньшинство. Это соль земли, у них есть свободное время, деньги, власть и слава, различные по типу ресурсы, потому что один никогда все ресурсы не объединит, и ему нужны держатели других ресурсов, а значит, надо договариваться, а значит, уже возникает группа.

Все монашеские ордена, масонские ложи, заговоры и проч. исходили из теории «правящего меньшинства». Но к этой же традиции надо отнести не только эзотерические доктрины тайной власти, но и вполне публичные теории типа теории «партий», которые нужны в демократическом обществе как выразители и представители интересов команды.

Сюда же относится и классовый подход К. Маркса, у которого и политика, и мораль, и законы есть лишь «выражение интересов господствующего класса». Следовательно, все марксисты в их вариациях (Лукач, Грамши, франкфуртцы и проч.), разделяющие классовый подход, но предлагающие каждый раз нового гегемона (сейчас, например, предлагают такие классы как нетократия и креакратия), тоже относятся к этой традиции.

Сюда же мы отнесем все теории элит в их различных модификациях. Это и Михельс, и Моске, и Парето, и многие другие, кто вплоть до сегодняшнего дня предпочитает говорить об олигархиях, аристократиях и элитах разных видов. Здесь тоже возможны тысячи докторских диссертаций по темам: виды правящих меньшинств, условия их формирования, критерии отнесения к элите, механизмы ротации элит, исторические смены гегемонов, приемы удержания власти и манипуляции, механизмы «спаек» и заговоров и проч.

Третья традиция заявляет: все разговоры о том, что миром правят лидеры или некие меньшинства — это ерунда, а есть только масса или народ (в зависимости от степени пиетета), а следовательно, и такие категории как «народный дух» или «дух времени», народный менталитет, массовое сознание, инстинкт толпы, тренд истории, специфика культуры и проч.

Аргументы просты: какими бы личности и аристократы ни были великими и ужасными, они правят только пока им дает народ. Так что народ — последняя инстанция. Хотят или не хотят, они вынуждены либо вести народ за собой и служить ему, либо обманывать и заигрывать с народом. То есть в любом случае они если не пляшут под его дудку, то считаются с ним, объясняют ему свои действия истинно или ложно. Великие личности к тому же велики потому (как и элита), что они чувствуют и отражают глубинные интенции народа иногда даже лучше, чем сам народ, выражают его исторические миссии, дух и менталитет.

В этой традиции много мыслителей эпохи Просвещения (типа Руссо), часть романтиков и марксистов. Лебон, Московичи и Канетти — од

Политические технологии

П

ним словом, разные социологи и живописатели психологии масс, а также просто наивные юристы, социологи и политологи, наивные политики и просто граждане, которые считают: «главное — народ и демократия».

В рамках этой парадигмы тысячи докт. диссертаций можно написать, изучая народный менталитет, дух и культуру, историю народов, психологию массовых сознаний и поведений и т. п. Можно понять и каждый раз отдавать себе отчет, как меняется анализ исторических событий и их интерпретация в зависимости от того, к какой из тех огромных традиций принадлежит ученый-аналитик. То есть одни всегда выискивают великих личностей и показывают, что без них бы все пошло иначе. Другие видят заговор или классовые интересы и процессы смены элит, третьи анализируют исторические тенденции и задачи, менталитет народа, роль толпы. Причем и те, и другие, и третьи разоблачают все остальное как видимость. А теперь помножьте все это на политическую ангажированность этих наблюдателей, неполноту и «своеколокольность» их информации, и представьте, сколько миллионов страниц, причем совершенно разных и не стыкующихся между собой, можно написать по поводу какого-нибудь даже невинного путча, не говоря уж про революцию.

В какое положение ставит такое обилие интерпретаций, проблем, идеалов любого политического лидера? Отсутствие ориентиров и бесспорных ответов приводит к тому, что ценностью становится власть как таковая, политик начинает исходить не из политической теории (которая пытается установить сущность политического вообще и тем самым указать горизонт возможностей для политика), а из прагматических соображений (что выгодно сегодня, то используется на практике). Благодаря этому блужданию происходит обесценивание политического, его деградация. Если еще 100 лет назад люди шли на смерть за право голосовать, то сегодня законодательство многих стран придумывает различные стимулы для участия в выборах.

«Молчание масс» называется ведущими социологами единственной и подлинной проблемой современности (Бодрийар). Для стимуляции масс придумываются искусственные кризисы и проблемы. Подобно тому, как вся экономика держится на добычи нефти и газа, энергии природы, вся политика держится на добыче социальной энергии, которую осуществляют с помощью политических технологий и утилизируют в политических действиях (легитимируют те или иные решения или институты).

Но постоянная манипуляция дает только временный выход, в общем и целом все большее количество людей не поддается ни на какие призывы, не провоцируется никакими действиями. На цинизм политиков массы отвечают собственным цинизмом и эскапизмом. Массы отказывают в доверии государствам и лидерам, а в это время большой вес получают межгосударственные образования (ТНК, бизнес в оффшорах, мировой терроризм и проч.), разрушающие государства, а каждое новое рухнувшее государство только прибавляет количество свободных радикалов.

Мир идет к новому трайбализму, новому общинному догосударственному, а точнее, постгосударственному хаосу (см. теории модных интеллектуалов Делеза, Барда и Зодерквиста, которые, как ни странно, совпадают с пророчествами террористов, например, Х.-А. Нухаева). Это в свою очередь уничтожает основу политики как искусства управления именно государством и требует новых теоретических категорий, адекватных новой реальности.

Даже если апокалипсические прогнозы не оправдаются, все равно существует насущная необходимость в обновлении категориального аппарата политической науки, мало менявшегося со времен Аристотеля, а также в инновациях в политической практике, могущих вернуть человечеству доверие к политике и ее лидерам.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛО� ГИИ — совокупность методов, техник, приемов воздействия на человека с целью изменить его мышление, убеждения, настроение и поведение.

Возникли так же давно, как и сама политика. Уже в первобытных обществах были жрецы, специалисты по ритуалам, внушению, манипуляции мнением толпы и т. д. В древней Греции благодаря искусству софистов были разработаны приемы публичной полемики, аргументации, логики, выборных технологий, в древнем Риме были усовершенствованы правовые механизмы и созданы институты, позволяющие управлять различными политическими процессами.

Особое развитие политтехнологии получили в Новое время (благодаря интенсивным выборным процессам) и в новейшее время в тоталитарных обществах (благодаря востребованности техник пропаганды).

В конце XX в. в условиях изменившегося общества произошла революция в понимании политических технологий. Если раньше их целью было подавление собственного со знания и воли индивидов, внушение, манипуляция бессознательными и иррациональными мотивами, то теперь манипуляция строится, наоборот, именно на провоцировании свободной воли, сознания и субъективности человека. Как писал известный французский социолог Ж. Бодрийар: «Совершается переход от предписания к расписанию».

Если раньше реклама и пропаганда требовали и внушали избрать Иванова и ни в коем случае не избирать Петрова, то сейчас пропаганда требует проявить сознание и волю и именно выбрать между Ивановым и Петровым. Только потом оказывается, что и тот и другой финансируется одними и теми же ТНК, и на практике будут делать одно и то же.

Спектр подобных приемов очень широк. Коварство современных мягких методов пропаганды в том, что они создают у тех, кто подвергся их воздействию, иллюзию полной свободы и самостоятельности. Так, в ходе «бархатных революций» десятки

Политкорректность

П

миллионов людей, подвергшихся манипуляциям, думали, что выступают за свободу и уверяли, что все решают сами, никто на них не воздействовал.

В связи с эффективностью новых политических технологий часто старые «горячие войны» стали заменяться на новые информационные холодные войны. Зачем уничтожать врага и тратить силы, если ты можешь заставить его самого разоружиться, самоуничтожиться, если ты сможешь даже заставить служить себе, направить его против других врагов?

Отследить воздействие мягких политических технологий довольно трудно, это требует специального образования и подготовки. Подобно тому, как современный человек вынужден самостоятельно, не обращаясь к специалистам как раньше, владеть элементарными знаниями из области права, медицины, психологии и т. п., ему в скором будущем придется овладевать и азами информационных и политических технологий.

В США уже ведется законодательная работа по защите личного пространства, персональных данных и идентичности от воздействия рекламы, пиара, политической пропаганды. Такие же меры должны предприниматься и у нас.

В последнее время среди экспертов-политологов распространяется мнение о вредности политтехнологий на основании того, что России пришлось очень сильно от них пострадать. Но это мнение является несостоятельным, поскольку с тем же успехом можно говорить, что раз Россия пострадала от каких-то совершенных видов оружия, то нам не надо их развивать, а лучше вовсе запретить. Подобная позиция маргинализирует Россию и приводит к отставанию в гуманитарных технологиях и вообще в сфере хай - хьюма.

ПОЛИТКОРРЕКТНОСТЬ (политическая корректность, от англ. political correctness) — культурноповеденческая и языковая тенденция, нацеленная на замену устоявшихся терминов, могущих задеть чувства и достоинство того или иного индивидуума эмоционально нейтральными и/или положительными эвфемизмами.

Термин впервые предложен в 1983 г. известной феминисткой Карен де Кроу, президентом Американской Национальной организации в защиту прав женщин. Политическая корректность как система взглядов стала распространяться в вузах США, студенческих городах-кампусах, а затем и во всех прочих сферах американского общества. С 1989 г. свыше 200 колледжей и университетов США приняли кодексы, запрещающие расовую и половую дискриминацию меньшинств.

Политическая корректность — один из продуктов общества постмодерна (см. Постмодернизм), характеризующегося мультикультурализмом, методологическим анархизмом, социальной фрагментацией и выходом на передний план более узких идентичностей. Демократия втаком обществе предстает как общественный уклад, предполагающий не власть большинства, но прежде всего защиту прав всякого меньшинства, вплоть до отдельного человека. В действительности даже самое демократическое государство не состоянии защитить все провозглашенные им права и обеспечить реализацию амбиций каждого члена общества.

Симуляцией решения этой проблемы является широкое распространение языковой практики политкорректности, предлагающей избегать использования тех слов и высказываний в отношении расовой и половой принадлежности, возраста, состояния здоровья, социального статуса, внешнего вида представителей определенных социальных групп, которые те могут посчитать оскорбительными и дискриминационными. Так, «политически корректно» называть негра «афроамериканцем» (african american), индейца — «коренным американцем» (native american), инвалида — «преодолевающим трудности из-за своего физического состояния (physically challenged), толстяка — «горизонтально ориентированным» (horizontally oriented), бедняка — «лишенным преимуществ» (disadvantaged), человека, роющегося в помойках — «собирателем вещей, от которых отказались» (refuse collectors) и т. д.

Чтобы предупредить стигматизацию «сексуальных меньшинств», или «людей с нетрадиционной ориентацией» (тоже политкорректные эвфемизмы), предлагается употреблять по отношению к ним, например, не термин «гомосексуалист», а «гомосексуал».

Оскорбительными были найдены и «сексистские» морфемы, якобы намекающие на превосходство мужчины над женщиной. Такие этимологически связанные с корнем «man» (мужчина) слова как chairman (председатель), foreman (начальник), fireman (пожарник), postman (почтальон) предлагается исключить из обихода в пользу, соответственно, chairperson, supervisor, fire fighter, mail carrier. По той же причине слово woman (женщина) надлежит отныне писать как «womyn» (или даже vaginal american), а вместо местоимений he, his (он, его) — всегда употреблять she, her (она, ее).

Во избежание проявления обидного для животных и растений антропоцентризма слова pets (домашние животные) и house plants (домашние растения), представляющие человека как их хозяина, предлагается заменить на animal companions (компаньоны-животные) и botanical companions (компаньоны-растения).

Американские издатели изымают из учебников для школ и колледжей слова «Бог», «старик», «слепой», «малыш», «мальчишеская фигура», «варвар», «яхта» и другие по той причине, что они могут вызвать у читателей отрицательные эмоции. Например, употребление слово «яхта», оказывается, неэтично по отношению к людям, которые не достигли соответствующего уровня материального благополучия. Комментируя политику издателей, профессор Нью-Йоркского университета Даян Равич заметил: «Новояз Джорджа Оруэлла становится реальностью».

Постмодернизм

Политкорректность не есть нечто насаждаемое на Западе структурами власти — она зародилась в недрах гражданского общества как некий общественный договор, фактор предотвращения конфликтов и утверждения толерантности. Человек, не придерживающийся политкорректности, становится политическим маргиналом, изгоем в обществе и может также быть уволенным с работы, привлеченным к суду и т. д. Возможно, вскоре для обозначения подобных неполиткорректных изгоев будет также изобретен свой политически корректный эвфемизм.

Как языковой феномен политическая корректность в той или иной форме существовала в разных культурах, не перерастая в особую идеологию. В СССР были распространены такие термины как «оператор машинного доения», «механизатор» — вместо «доярка» и «тракторист». Персонаж Л. Утесова настаивал, что он не «извозчик», а «водитель кобылы». Учебные заведения для умственно отсталых детей назывались «спецшколами», а смертная казнь — «высшей мерой социальной защиты».

Термин «политическая корректность» в российской прессе впервые был зафиксирован в статье А. Плахова «Итоги кинофестиваля в Монреале», опубликованной в газете «Коммерсантъ-Daily» за 8 сентября 1993 г. Несколько позднее А. Плахов впервые применил сокращенный вариант этого выражения — «политкорректность».

В настоящее время этот термин становится все более популярным в России. Зачастую он используется как синоним несдержанности, неумения держать себя в руках. Так, например, в начале 2000-х гг. «Независимая газета» охарактеризовала нового спикера Совета Федерации С. Миронов а: «не знаком с Конституцией, не признает правил игры, не полит корректен». В обиход вошли понятия «российский» вместо «русский», «лицо кавказской национальности» и др.

По подозрению в неполиткорректности отменяется проведение некоторых праздников и юбилеев.

Так, в ноябрь 2005 г. было практически проигнорировано празднование 275-летие со дня рождения великого русского полководца А. В. Суворова, чтобы не напоминать лишний раз европейцам, что были они не раз биты русским оружием за вероломство и предательство.

Политкорректность часто критикуют за лицемерие, стремление уйти от реальных общественных проблем, замалчивание острых противоречий, за дискриминацию большинства, насильственную маргинализацию устоявшихся традиций. Многие американцы считают политкорректность одним из проявлений цензуры и посягательством на свободу слова, что противоречит Первой поправке к Конституции США.

Крайности, до которых подчас доходит политкорректность (например, требование писать якобы унижающее женщин слово history (история) как herstory, а также перевод на «политкорректный» язык детских сказок), становятся предметом насмешек. Есть также мнение, что педалирование «нормальности» представителей тех или иных общественных групп лишь подчеркивает их «ненормальность». По словам Умберто Эко, именно политическая корректность является на сегодня главным врагом толерантности.

Результаты насаждения политкорректности уже налицо. Так, массовые беспорядки во Франции в октябре — ноябре 2005 г., главными участниками которых были эмигранты из Северной Африки, во многом стали следствием политической корректности в отношении жителей бывших французских колоний. Сегодня арабы чувствует себя во Франции подлинными хозяевами. Почти каждый 10-й житель страны — эмигрант из Северной Африки. В пригородных кварталах, где живет их большая часть, практически в свободном обороте находятся оружие, наркотики, взрывчатка, ведут активную деятельность экстремистские исламские организации. Коренные французы не могут даже назвать араба арабом — неполиткорректно. Надо: «выходец с Ближнего Востока». Неполиткорректно защищать себя от издевательств этих «выходцев» на улице — можно прослыть расистом.

По словам журналиста «Известий» О. Осетинского, «учителя до такой степени задурили головы детям пресловутой “политкорректностью”, что французские девушки не решаются отказать хулиганам в случае откровенного насилия, чтобы не прослыть расистками. “Ну как я могла им отказать, — объясняла мне фактически изнасилованная школьница, — ведь их отцы и деды так страдали при колониализме. Мы теперь должны расплачиваться за вину наших дедов и отцов”».

ПОСТМОДЕРНИЗМ — одно из наиболее влиятельных идейных течений последней трети XX в., осмысляющее специфическое состояние западной цивилизации, обусловленное кризисом новоевропейской метафизики, научной традиции и социальной парадигмы.

Приставка «пост-» в составе термина указывает как на преемственность постмодернизма по отношению к до сих пор незавершенному модернистскому проекту, так и на требование преодоления последнего. В этом смысле понятие «постмодернизм» начало употребляться лишь в конце 1960-х гг., хотя в разных контекстах его использовали культуролог Р. Паннвиц (1917), литературовед Ф. де Онис (1934), историк А. Тойнби (1947) и др.

Постмодернисты заявляют об исчерпанности ситуации «модерна», «современности», для которой характерны прогрессизм, историзм, универсализм, культ новизны, вера в неограниченные возможности просвещенного разума.

Ситуация постмодерна предполагает недоверие к «метанаррациям» — единым объяснительным схемам и обобщающим теориям, служащим для «самооправдания буржуазного общества», отказ от универсализма и рационализма как проявлений «империализма рассудка».

Одним из первых суть постмодернизма сформулировал (по апофатической схеме) литературовед И. Хасан

Постмодернизм

П

(1971): если модернизм определяется такими принципами как законченность формы, предварительный проект, иерархичность структуры, возможность интерпретации, стандартность подходов, то постмодернизм отличают отсутствие целостности, разорванность смысловых структур, открытость, процессуальность, игра, случайность, анархия и т. п.

По мнению Ж.-Ф. Лиотара, наступление эпохи постмодерна знаменует закат метанарраций как тотальных, претендующих на статус единственно истинных способов высказывания. Диктат общих норм, «больших идеологий» и «планов спасения мира» уступает место «языковым играм» — плюрализму локальных языков, стратегий, структур, институций, имеющих отныне равные права.

Положение об ацентричности культурного, социального, научного и других пространств, равнозначности всех элементов и направлений носит в постмодернизме программный характер. В науке это выражается в стирании границ между научным и обыденным сознанием, в методологическом анархизме (принцип «все дозволено» П. Фейерабенда), в утверждении социально-исторической обусловленности, а стало быть, относительности научных истин (концепции «парадигм» Т. Куна и «эпистем» М. Фуко). В политике — в деградации «всех прежних центров притяжения, образуемых национальными государствами, партиями, профессиями, институциями и историческими традициями» (Ж.-Ф. Лиотар). В искусстве — в уничтожении граней между элитарным и массовым, в эклектизме, коллажности, пародийности, в превращении «произведения» как феномена авторского, обязанного своим бытием некому изначальному акту смыслопорождения, в «текст», понимаемый как некая сеть отсылок, аллюзий, совокупность скрытых и явных цитат (Р. Барт, У. Эко и др.).

Для описания способа организации целостности, альтернативного замкнутым линейным структурам, Ж. Делез и Ф. Гваттари предложили использовать метафору ризомы (фр. rhizome — корневище). В ризоме нет центра и периферии, нет ствола и ответвлений, нет устойчивой конфигурации — в любой момент каждая ее точка может быть произвольно связана с любой другой. Именно так, по мнению Делеза и Гваттари, строятся социальные связи в постсовременном мире — иерархичная и «древообразная» структура общества уступает место непрестанно и непредсказуемо меняющей очертания ризоме микрогрупп, субкультур, «племен» (см. также Трайбализм).

В теории деконструкции Ж. Деррида постулирование языкового плюрализма осуществляется в русле критики логоцентризма — свойственного метафизическому мышлению стремления к систематизации явлений, исходя из представления о неком центре, «первоначале», «первосмысле» (логос, архэ, эйдос и т. п.), относительно которого фиксируются различия между противоположными понятиями. В бинарных оппозициях один из их членов всегда превалирует над другим как основополагающий (мужское над женским, элитарное над массовым, рационализм над мистикой, оригинал над копией, естественное над искусственным, присутствие над отсутствием и т. д.). Деконструкция расшатывает отношения основного и маргинального, главного и второстепенного, девальвируя тем самым понятия центра, смысла, означаемого.

Учение Дерриды стало одной из теоретических основ политкорректности, уравнивающей в правах соци альное большинство и любые меньшинства (национальные, сексуальные, культурные и т. п.) и дезавуирующей понятие нормы как инструмент дискриминации.

Положение о взаимообусловленности политических, социальных и языковых механизмов является центральным для большинства представителей постмодернизма, от группы Тель Кель, М. Фуко и Р. Барта до У. Эко, зачастую определявших свою теоретическую деятельность (в рамках вскрытия «доминантного культурного кода» в СМИ, речевых практиках, моде и т. д., обнаружения сделанности тех вещей, которые претендуют на естественность, обучения людей «семантической герилье» против властного дискурса) как сугубо политическую.

«Политическая семиология» Р. Барта исходит из тезиса об укорененности власти в «самом начале языка», являющегося отнюдь не «нейтральным средством коммуникации», как это принято считать, но общеобязательной формой принуждения, инстанцией, сущность которой не в запрещении, но в понуждении говорить что-либо определенным образом. Это происходит за счет вторичного означивания слов и выражений, надстраивания над ними новых смыслов, т. е. мифологизации языка. В результате реальность кодифицируется таким образом, что человеку в неявной форме предписывается определенный образ поведения, определенные желания и потребности.

По Барту, буржуазное общество предельно мифологизировано, и всесилие мифа состоит в том, что он маскирует обличием естественности идеологию, делая ее анонимной и всепроникающей.