Глава IV. Ни один человек в мире, наверное, не любил субботы так, как Билл

«И грянул гром»

Ни один человек в мире, наверное, не любил субботы так, как Билл. Парень уже битый час валялся в постели, не открывая глаз, но и не засыпая. Он прокручивал в голове недавние события, иногда тихо смеясь в голос, вспоминая их разговоры с Густавом и Георгом, выходки Мари, перлы учителей на уроках и хитрющую мордочку Ирмы. В сознании обрисовалось лицо Тома, с той самой «закулисной» улыбкой. Губы Каулитца, сжавшись на секунду, отзеркалили счастливое мимическое выражение Трюмпера.

— Билли. — Брюнет притворился спящим, хотя двигающиеся под веками глазные яблоки выдавали его с потрохами. Парень надеялся, что сестрёнка этого не заметит. — Би-и-и-ил… Я же знаю, что ты не спишь. — Свободное место на кровати прогнулось, и Билл почувствовал маленькие ладошки у себя на щеках. — Открой глазки, м? — сжалившись над девочкой, Каулитц распахнул веки и, вытянув руки, резко прижал малышку к себе. Та довольно взвизгнула от неожиданности, но сопротивляться не стала.

— Доброе утро, мелкая. — Парень не удержался и поцеловал девочку в нос-кнопочку.

— Доброе утро, великан.

— С чего это вдруг любовь такая с самого утра?

— Я кушать хочу. — Тяжело вздохнула Мари. — Мама оставила записку, где велела тебя разбудить, чтобы мы вместе позавтракали.

— Эх, а я уже было надеялся, что ты меня решила приласкать, — Билл уткнулся губами в маленькую шею и сильно дунул — малышка заливисто рассмеялась.

— Я тебя люблю, — Мари произнесла это настолько серьёзно и убедительно, что не поверить было верхом кощунства.

— И я тебя люблю, маленькая. Давай беги на кухню, включай чайник и садись за стол, я сейчас спущусь.

Девочка спрыгнула с кровати, получив лёгкий шлепок по попке, и, громко напевая одну из детских песенок, поскакала вниз по лестнице. С водными процедурами Билл решил не затягивать, так как знал насколько был страшным гнев Мари, когда не выполняешь обещания. Футболку надевать совсем не хотелось, поэтому брюнет решил разгуливать по дому в пижамных штанах и тапочках с собаками (это был подарок Мари, и она очень обижалась, если старший брат их не надевал).

— Ты сегодня прямо электровеник.

— М-да, и эта девочка пять минут назад мне в любви признавалась.

Билл достал шоколадные хлопья и высыпал их в глубокую тарелку, заливая молоком. Мари очень любила подобное лакомство и могла съесть всю пачку за раз, чему брюнет очень удивлялся — как в такой маленький желудок помещалось столько пищи. Себе парень налил заваренный, видимо, отцом, кофе и сделал пару бутербродов. Так дети семейства Каулитц и ели в тишине, пока её не нарушил звонок в дверь. Мари пулей вылетела из-за стола и, встав на цыпочки, заглянула в окошко, предварительно отодвинув тонкую занавеску.

— Денни! — воскликнула она, распахивая дверь перед своим гостем, но в дом вошли двое: мальчик ростом ещё ниже Мари с ужасно вьющимися русыми волосами, которые торчали из-под тёмно-синей шапки с изображением Спайдер-мена, и ещё один «мальчик» почти задевающий дверной косяк дредастой головой в дюраге.

— Том? — Билл замер, увидев неожиданного гостя, так и не откусив бутерброд с колбасой и сыром.

— Доброе утро. Извини, что прервал завтрак. Этот маленький засранец…

— Эй! — возмутился мальчик, стягивая с себя шапку не без помощи заботливых ручек Мари.

— В общем, наши мамы сейчас гуляют по магазинам, а мелких было велено собрать вместе. Фрау Каулитц предложила свой дом. Вот я и привёл Дэна сюда.

Билл только сейчас вспомнил, что записку он так и не прочёл, доверчиво следуя отданным сестрёнкой приказам.

— Да вы проходите, проходите! — Каулитц вышел из-за стола, направляясь к неожиданным гостям. Том, расстёгивающий замок куртки, замер, переводя взгляд с лица Билла к шее, спускаясь ниже к груди, очерченному лёгкими кубиками пресса животу и обратно.

— Побежали ко мне! — Денни скинул ботинки и был взят Мари за руку. — У меня машинки новые есть!

Дети слониками потопали на второй этаж и, хлопнув дверью в спальню девочки, притихли.

Только слепой мог не заметить столь изучающего «путешествия» по своему телу. Каулитц чувствовал себя не частично обнажённым, а голым полностью.

— Блин, замёрз я что-то. Ты не стесняйся, там кофе горячий в кофеварке, бутерброды на столе, я пойду, надену что-нибудь и вернусь.

Том молча кивнул и прошёл в столовую, немного задев практически вылетающего из комнаты Билла плечом.

— Классные тапки! — крикнул Трюмпер ему вслед, заставив окончательно покраснеть не хуже Густава.

Каулитцу отчаянно хотелось что-нибудь ударить, но боксёрскую грушу из его комнаты перевешали на чердак, поэтому бежать туда было бы просто архиглупым решением. Билл не понимал, что за идиотство с ним происходит и почему реакции на Трюмпера были именно такими. С какой стати он вдруг застеснялся своей частичной наготы и унёсся одеваться? Даже дохляки, коих Билл повидал за свои восемнадцать лет немало, щеголяли всё лето без маек, выставляя на обозрение свои ребра стиральной доской и впалый живот. Брюнет был совсем не хилым, даже наоборот, так чего он так стушевался?

С огромной злостью на самого себя Каулитц достал чёрную кофту с длинным рукавом, чтобы больше не давать возможности больно наблюдательному Тому рассматривать оголённые участки своего тела. А ещё снял эти пресловутые тапки, сменив их на серые носки; Мари сейчас вряд ли волновало, что у её брата на ногах. В голове вспыхнула единственная здравая мысль, и парень собирался осуществить её при любой удобной возможности. Вернувшись на кухню, Билл застал Трюмпера за очень неблагодарным занятием — мытьём кружки.

— Ты зачем посуду моешь? — возмутился Билл, подходя к импровизированной Золушке под два метра ростом.

— Не посуду, а всего лишь чайную ложку и кофейную чашку.

— Поставь на место, я сам всё вымою. — Билл хотел было отобрать у чистоплотного Тома предметы кухонного обихода, но тот поставил всё в сушку и лучезарно улыбнулся:

— Твой кофе уже остыл, наверное.

— А и чёрт с ним, всё равно я его допивать не собирался, — безбожно врал, конечно же, и Том это понял, но виду не подал. — Ты никуда не торопишься?

— Да вроде нет.

— Тогда пошли в пинг-понг порежемся. Мои дружки стали больно романтичными, и всё своё свободное время проводят с девчонками. Скоро розовыми кустами обрастут, а я заржавею, так как сто лет мячик по столу не гонял. Ты играть-то умеешь?

— Обижаешь. Я чемпионом был… в шестом классе. — Том рассмеялся, прищурив глаза в своей манере.

— Отлично, а я вообще не умею. — Безусловно, это была шутка.

Теперь уже смеялись оба.

⋆ ⋆ ⋆

— Трюмпер, ты — говнюк! Двадцать — пятнадцать в твою пользу! — Билл сжимал мячик в правой руке, пребывая в состоянии крайней озлобленности на Тома — тот играл просто отлично.

— Двигаться надо, а не ворон считать.

— Иди на хрен. Никого я не считаю.

Билл возобновил подачу, и просторное помещение чердака вновь наполнилось выражениями порой не очень вписывающимися в литературный немецкий язык, возгласами об очередной победе Тома и заунывными стонами Билла. Спустя час силы сравнялись, и парни решили закончить игру, заваливаясь на ярко-синий ковер с длинным ворсом.

Каулитц очень любил быть здесь. По его же инициативе родители сделали из «места под крышей» целую игровую комнату, где помимо стола для пинг-понга стоял огромный телевизор, к которому подключалась Плейстейшн, на стене напротив дивана висел круг для дартса, но даже не это было самым интересным: лестница со второго этажа вверх не заканчивалась на чердаке, она плавно переходила в небольшую площадку, где стоял телескоп. Окошко в крыше легко открывалось и закрывалось, вмещая в свой диаметр двух взрослых, не очень крупной комплекции, человек. Проблем с обзором Вселенной не было.

— Здорово у вас тут, — Том тяжело дышал, глядя в «потолок».

— Угу.

— У нас дома тоже подобная комната есть, только там больше игрушек Дэна, чем того, с чем мне можно повозиться. Хотя собирать конструктор я очень люблю.

— Да ну?

— Ага.

— А я и забыл, когда последний раз с этими деталями работал. Давно это было…

— Сказал старейшина Билл, кряхтя и хватаясь за радикулитную поясницу.

— Да уж, старость не радость.

Парни хрипло рассмеялись, хватаясь за животы.

— Слушай, тебе не кажется, что в доме слишком тихо, а ведь два чудовищных урагана сейчас, возможно, производят разгром в твоей комнате.

— Пошли, проверим.

Том поднялся первым и протянул руку всё ещё лежащему на полу Биллу. Каулитц ладонь принял, но волну привычного волнения утихомирить в себе не мог. С этим надо было срочно что-то решать.

Тихонько спустившись по лестнице, парни приоткрыли дверь в комнату Мари. Картина, представшая их взору, умилила бы даже самого толстокожего человека в мире: мальчик крепко держал в правой руке пожарную машинку, мигалка которой исправно горела и потухала красным светом; левой же Денни держал ладонь Мари, которая, приняв позу звезды, тихо посапывала в самом центре кровати.

— Вот же чудики. — Прошептал Том у самого биллового уха, отчего парень вздрогнул. — Укрыть бы чем-нибудь, замёрзнут.

Билл зашёл в свою комнату, снимая одеяло с не заправленной постели и толкнув бесшумно открывшуюся дверь в комнату сестры, укрыл детей. Игрушку из рук Трюмпера-младшего забирать не стал, боясь разбудить.

— Линяем, иначе они проснутся и начнут поедать наши мозги, — предложил Каулитц, тихо закрывая дверь. Том возражать не стал, молча следуя за Биллом в его комнату.

До прихода матерей-шопоголиков парни успели перебрать и обсудить практически всю коллекцию дисков Билла, отмечая тот факт, то их вкусовые предпочтения очень схожи, не считая, конечно, что Каулитц любил звучание и потяжелее, вроде Менсона, Слипнот, Мунспелл и прочих «зубров» жёсткого рока. Малышня проснулась как раз, когда любящие мамы зашли к ним в комнату. В итоге, трапезничали уже вшестером, бурно обсуждая прошедший день. Затем с нотариального агентства вернулся Каулитц-папа, и ужин провели повторно, попутно выслушивая весьма интересные рассказы отца об очередном рабочем дне.

— Здорово мы сегодня время провели. — Том завязывал шнурки на шузах, хотя мама неоднократно говорила ему переобуться по сезону, но любитель кедов и всех его «родственников» Том совету фрау Трюмпер не следовал.

— Да. Кстати, запиши мой номер, если что созвонимся и сходим куда-нибудь… — Билл подошёл ближе, снизив интонацию до шёпота, — пива попьём.

— О, вот это запросто. — Закончив процесс одевания, Том достал свой КПК и выжидательно глянул на Каулитца. Тот быстро продиктовал номер, сбросил звонок Тома, дабы сохранить его контакт, но его взгляд приковала заставка на телефоне Трюмпера. Тот поспешил убрать аппарат в чехол и протянул ладонь для рукопожатия:

— До встречи, Билл.

— Пока.

Семейство Трюмперов покинуло так радушно встретивший их дом.

— Билл, с тобой всё в порядке? — поинтересовалась Симона, заметив если не гипершокированное, то недоумённое выражение лица сына точно.

— Да, мам. Я к себе пойду. Инглиш надо доделать.

Каулитц оставил пожавшую плечами мать у лестницы. Перепрыгивая через три ступеньки, он быстро оказался в коридоре второго этажа и впоследствии в своей комнате, где, взяв трубку радиотелефона, уже набирал номер Ирмы.

— Дом Шнейдеров. — Ответил низкий мужской голос.

— Здравствуйте, герр Шнейдер, это Билл.

— Здравствуй! Как поживаешь?

— Спасибо, хорошо. Вы как? — избежать этого обмена любезностями Каулитц не мог.

— Спасибо, тоже отлично. Тебе Ирма нужна?

— Да.

— Она гулять ушла. — Билл мысленно покрыл и Густава, и его уже теперь новоиспечённую девушку отборным матом. — Ей, может, передать что-то?

— Передайте ей, чтобы она перезвонила мне, как вернётся. Даже если это будет в час ночи.

— Ну, до такого времени ей блуждать пока рановато.

— Отлично. Спасибо.

— Не за что.

— До свидания, герр Шнейдер.

— До свидания.

А бить грушу на чердак Билл всё же отправился, ведь внизу его больше не ждал странный, непонятный, пристально глядящий Том.

⋆ ⋆ ⋆

— Нас ожидает преждевременный Апокалипсис, или ты нашёл погрешности в законе тяготения? — девушка любила здороваться подобным образом, и будь Билл в другом настроении, обязательно ответил что-нибудь в подобной форме, но вместо этого он весьма твёрдо произнёс:

— Я — псих.

— Наконец-то ты это признал, — трубка звонко рассмеялась.

— Шнейдер, я говорю совершенно серьёзно.

— Думаешь, я шучу?

— Завязывай стебаться и лучше скажи, каким образом мне вынуть свои мозги, прочистить их и вставить обратно.

— Золотце моё, без трепанации тут не обойтись.

Каулитц уже тихо ненавидел свою подругу.

— Ты можешь хотя бы пять минут не умничать?

На другом конце линии помолчали пару секунд и снова заговорили:

— Что случилось?

— Ты когда-нибудь ставила фотографию Густава на заставку телефона?

Тишина в трубке возобновилась.

— Ну, в смысле, до того момента, как вы встречаться начали.

— Да.

— Для чего?

— Каулитц, ты просил меня перезвонить за тем, чтобы узнать, почему я ставила на заставку мобильного телефона фотографию человека, который мне нравится?

— Да, идиотский вопрос, конечно. — Билл упал спиной на кровать, тяжело выдохнув.

— Мы так и будем играть в игру «Угадай, что в голове Каулитца», или ты мне всё-таки расскажешь, какого чёрта назвал себя психом, задаёшь поистине тупые вопросы и… чего ты такой нервный вообще?

— Ты помнишь Тома?

— Причём здесь он и заставка моего телефона?

— Да забудь ты пока об этом!

— Не ори, я и так всё прекрасно слышу. — Ирма умела вовремя осадить, и Билл, зная об этом, умерил свой пыл — в конце концов, подруга не была виновата в том, что у Каулитца развилась ненаследственная шизофрения. — Разумеется, я его помню, мы с ним уже второй месяц общаемся, если ты не забыл.

— Ну да… Что-то у меня мыслительная деятельность отказала, кажется.

— А вот это меня уже пугает. Что такого могло произойти, после чего у нашего несравненного мозга речь не уступает по смыслу десятилетнему ребёнку?

— Мне кажется, я влип.

— Пф-ф-ф-ф, я, конечно, люблю загадки, но сейчас у меня начнётся нервный тик. Вываливай уже всё, как есть.

И Билл вывалил всё, как было. На духу. Проговорив минут двадцать без остановки, он с гулом в ушах от учащённого сердцебиения ждал вердикта подруги, которая, помолчав какое-то время, сделала весомое умозаключение:

— Ты влип.

— А то я, бл*дь, это не понял!

— Ты мне сейчас истеричную бабу напоминаешь. Не позорься и возьми себя в руки.

Каулитц хотел было ответить какой-нибудь язвительной ремаркой, но, поразмыслив, в руки себя всё-таки взял.

— Успокоился?

— Да.

— Теперь слушай меня: ещё на репетиции я заметила пристальный взгляд Тома в твою сторону, особенно, когда он пел, ты в тот момент что-то увлечённо и совершенно показушно искал в сумке с дисками. Не отвечай сейчас ничего. Захлопни свою челюсть и внимай дальше, — за те долгие одиннадцать лет их общения они успели узнать друг о друге всё, поэтому Билл и не удивился тому, что подруга как раз озвучила его действия. — Так вот, я решила понаблюдать за ним дальше. И… какой же ты всё-таки конь, Каулитц! — девушка не сдержала смешка.

— За «коня» я тебе лифчик разорву при всём классе.

— Густав тебе не позволит с меня его снять, — самодовольно произнесла Ирма.

— Он мне ещё и поможет в этом деле.

Подруга спорить не стала, так как в возможности такого исхода не сомневалась.

— Ладно. Не в этом суть. Значит, каждый раз, когда я встречала его в коридоре, он постоянно стоял у окна и кого-то высматривал. С его-то немаленьким ростом это особого труда не составляло. Я долго не могла понять, кто стал объектом наблюдения столь симпатичного, стройного парня с удивительными шоколадными глазами…

— Если ты делаешь это для того, чтобы лишний раз добавить к чаше моего терпения ещё одну каплю, то можешь радоваться — она почти переполнена. Готовь оборону для лифчика и не только.

— Прости, я, наверное, перегибаю, — интонация Ирмы стала заметно мягче, — но это так забавно наблюдать за двумя людьми, которые друг другу нравятся, но боятся признаться в этом. Особенно себе.

— Мне нравится Том? Ты с Луны свалилась?! — Каулитц аж с кровати соскочил, начиная «рисовать» круги по комнате.

— Вот, о чём я и говорю.

— Да бред это. С хрена ли я — парень, которому всегда нравилась девичья грудь и вагина, вдруг резко перешёл на член и бицепсы.

— А я знаю? Мужская логика для меня потёмки. Я — всего лишь независимый наблюдающий, что проливает тебе свет в ночи.

— Ну, началось… Давай без твоих литературных оборотов. Оценивать их красоту и глубину я сейчас не в состоянии.

— Не будь ты моим лучшим другом, причём попавшим в реальную… кхым… Короче я бы на тебя обиделась.

— Ты прости, что я так разорался на тебя. — Билл, явно оставшись довольным от виртуально нарисованного овала, снова завалился на кровать, меняя положение трубки с правой стороны на левую. — Просто для меня сейчас всё сказанное тобой настолько дико, что хоть открывай окошко на чердаке и вой на Луну.

— А ты повой. Может, полегчает, и ты проснёшься натуралом на следующий день.

— Шнейдер, я только прогнал от себя мысли о нанесении твоему нижнему белью телесных повреждений…

— Люблю я тебя, олень ты мой голубенький.

— Бл*дь.

— Брань твою речь не украшает, дорогой.

Билл закрыл глаза, прокручивая внезапно вспыхнувший в голове момент на качелях:

— Знаешь, о чём он спросил меня тогда на детской площадке?

— М?

— Всегда ли я без матов разговариваю.

— М-да, ну и беседы у вас были, конечно. Взяли бы лучше да поцеловались, чем языком чесать о всякой чуши.

— Э-э-э, то, что у меня странные чувства к парню не говорит о том, что я собираюсь ему об этом говорить и делать то, о чём ты мне только что поведала сопливо-розовым голоском!

— Мы пошли по кругу, не находишь?

— Пожалуй, ты права.

Билл замолчал, переводя взгляд в окно — ночное небо сегодня было особенно звёздным. Парень не переставал переваривать этот поистине абсурдный, но в то же время нужный разговор.

— Мы только что побили с тобой рекорд. — Раздался в трубке зевающий голос Шнейдер. — Час уже разговариваем.

— Чувствую себя девочкой-малолеткой, которая днями и ночами висит на телефоне, треща о пацанах, обидах на физичку и новой кофточке из хрен-знает-какого-магазина.

— Да ладно тебе, зато сейчас ты чувствуешь себя немного лучше. Чувствуешь же?

— Ну да.

— Вот и здорово. Кстати! Чуть не забыла. Какая фотография у Трюмпера на заставке стояла-то?

— Я в библиотеке. Причём ещё с русыми волосами.

— Давно, видно, у него к тебе чувства.

— А всё равно не понимаю: он ведь совсем не похож на того, кому нравятся парни, да и о девчонках он мне сам рассказывал.

— Ай-я-яй, Билл, вроде школу уже заканчиваешь, а ума не набрался. Неужели в твою чёрную голову не приходила мысль о том, что он просто боялся, чтобы кто-либо узнал? Неужели ты всерьёз полагаешь, что быть «другим» легко? Да его бы б о льшая половина школы загнобила.

— Мне точно нужно повыть на Луну, потому что сейчас я чувствую себя дауном.

— Короче всё, заканчивай свои мозговые процессы, иди отвлекись чем-нибудь, музыку послушай, ну что мне, учить тебя расслабляться? И завтра решение в твою голову придёт. С проблемой надо переспать.

— Ты считаешь это проблемой?

— Нет, но я не знаю, как к этой ситуации относишься ты.

— Как всегда выкрутилась, — Билл улыбнулся, хватая край одеяла и заворачиваясь в него как в кокон.

— Уж это я умею лучше всего, — голос был наигранно-горделивым. — Ты только помни: что бы ты ни решил, я тебя поддержу при любом исходе.

— Спасибо, что терпишь меня.

— Не за что благодарить. Вот, правда. Я ещё о нас обо всех книгу напишу, вот тогда я тебя буду благодарить за подаренную историю любви.

— Даже не вздумай! — конечно же, Билл знал, что подруга в очередной раз подшучивает над ним, поэтому всерьёз слова Шнейдер не воспринимал.

— Уже иду вас с Томом слешить…

— Чего делать? — последнее слово он определённо слышал впервые.

— Небо, говорю, звёздное сегодня.

— Это да… Но этимологию произнесённого тобою глагола всё равно в Интернете найду. Надеюсь, это не противозаконное что-то?

— Я точно лифчика лишусь. И не одного.

Друзья одновременно рассмеялись.

— Ладно, ложись спать, а то я тебя своим разговором утомил, наверное.

— Вовсе нет, но глаза закрываются.

— Спокойной ночи, Ирма.

— И тебе. Всё обязательно будет хорошо.

Под одеялом было так тепло, а лампочка на ночнике как раз кстати перегорела, от чего комната погрузилась во мрак. Билл решил, что звёзды до завтрашнего вечера никуда не исчезнут и, чуть высунув голову, улёгся на подушку. Глаза налились свинцом и закрылись. Гром в душе постепенно утихал.