Семь дел телесного милосердия к ближнему

О человеколюбии вообще

Православная Церковь определила по семи дел милосердия к ближнему, телесного и духовного, как особенные обнаружения христианской братской любви. В этом определении она имела в виду двоякую природу человека, до которого относится оказываемое милосердие; в выборе самых дел милосердия она руководилась евангельским текстом о последнем суде и вообще словом Божиим; перечисляя те и другие дела милосердия, желает тем более напечатлеть их в нашей памяти и тем вернее обязать нас к исполнению их, подобно тому, как в деловых каких-либо бумагах или в обыкновенных письмах мы поставляем другим пункты с тою именно целью, чтоб даны были нам ответы прямые и полные, так как люди любят уклоняться в ответах. Это прекрасное исчисление дел милосердия полезно для нас еще и тем, что в нем каждый из нас видит возможность оказывать ближнему, если не ту, то другу. И третью милостыню. И действительно, милосердие к ближнему в смысле милостинных дел есть необходимый долг каждого христианина. Оно имеет неразрывную связь с самою верою (Иак.1, 27). Где чистая православная вера, так последствием ее является чистое же милосердие к ближнему. Впрочем, и не одно и то же: вера и доброта к ближнему. Иногда неверие или маловерие говорят к успокоению себя: «что мне догматы и заповеди веры? Вот вся моя вера: делать добро человеку!» Напрасное успокоение! Добро делает человеку или оказывает другим свое человеколюбие и магометанин. В этом смысле человеколюбие (гуманность) и милосердие христианское имеют большую разность. Укажут ли на примере Корнилия сотника, который был язычником, значит, не имел правильной веры, и, однако, заслужил Божие благоволение делами своего человеколюбия? Да; человеколюбивые дела Корнилия прямо названы милостынями. Но только впереди их поставляются молитвы его: «молитвы твоя и милостыни твоя, взыдоша на память пред Бога» (Деян.10, 4). А молитвы уже предполагают веру и не могут быть без веры в Бога, хотя, положим, эта вера в самом Корнилие была неясная или как только естественное неведение. Нет! православная вера должна быть сама по себе, а человеколюбие само по себе. Но чтоб человеколюбие было христианскою добродетелью, чтоб удостоено было награды (награда же за него Царство небесное), для этого-то и требуется чистая, живая вера. Спаситель, призывая милосердых к царству небесному, говорит: «понеже сотворите единому сих меньших, Мне сотвористе» (Мф.25, 40). Значит для оправдания на страшном суде делами милосердия, для вечной награды за них, нужно быть человеколюбивым (гуманным) собственно с мыслью о Христе, с любовью ко Христу и с любовью чрез Христа к ближним. (Отсюда прекрасный, истинно православный обычай простолюдинов при подаянии милостыни бедным креститься и говорить: «примите Христа ради!») Значит, вместе с тем, не столь легко получить царство небесное в награду за дела милосердия к ближнему, как думают некоторые и потому считают на сей раз счастливыми богатых людей, которые имеют-де средства быть милосердыми. Где чистая вера и теплая любовь ко Христу, там предполагается готовность исполнять всякую заповедь евангельскую, всякое правило церковное. И, следовательно, там бывают и молитва, и самоотвержение, и лишение себя во многом. Милости и милостыни наши ко ближним в сравнении с другими добрыми делами, только скорее преклоняют на милость к нам самим Господа Бога (Евр.13, 16), искупляют наши грехи (Дан.4, 24). - После этого понятно также, что милостыня бедным по поводу увеселений (после спектаклей, аллегри в каких-либо других забав и игр) не для Христа да и со Христом, или с благодатью Христа (Иоанн.15.5). А на увеселения будто можно ходить со Христом? Посему милостыня после, так называемых, «благотворительных увеселений» разве только есть дело человеколюбия: у многих и многих здесь нет и мысли о бедных, трогающей сердце и привлекающей к пожертвованиям. Притом, и человеколюбие это такое, которым унижается человеческое достоинство бедных до того, как питали бы животных крупицами, падающими со стола (веселятся-потешаются, и бедным оставляют куски хлеба или объедки). Для чего же смешивать святую милостыню с суетными увеселениями? почему бы святое не творить особо? - Ты, православный христианин, остановись на том, что чистое человеколюбие (гуманность) не может быть вне пределов веры и что доброта к ближнему не заменяет веры, ни есть самая вера, напротив — без веры она всегда нечиста и непрочна. Чтоб угодить Господу Богу каждым делом милосердия в отношении к ближнему, чтоб удостоиться за милосердие вечной награды, ты милосердствуй для Христа, с приближением себя ко Христу в духе веры и любви, с живым припоминанием себе Его слов: «Мне сотвористеl»

Алчущего напитать

«Взалкахся бо, и дасте Ми ясти» (Мф.25, 35). Одни из телесных милостынь относятся к сохранению жизни ближнего, а другие к особенным бедственным (критическим) обстоятельствам его. На самом первом месте полагается напитать голодного. Кто это голодный? Каждый, которому не откуда и не на что взять пищи, хоть бы он был вовсе не бедный. В таком голодовании может оставаться иной всего на один день. Милосердый христианин и предлагает ему свой стол, видя его голод, и если делает это без надежды на взаимное хлебосольство, то уже по евангельски питает алчущего. Затем, здесь разумеются продолжительно голодующие, хоть так же еще не нищие; это, например, семья, которой глава питатель болен или отлучился или слаб силами, так что не может один справиться с пропитанием семьи. На сей раз особенно уместна тайная милостыня, которую заповедует нам Евангелие (Мф.6, 1-4) и пример, который видим в жизни свят. Николая Чудотворца, бросавшего ночью кошелек с золотом к обедневшему отцу семьи. (К сожалению, только иные из простолюдинов относительно тайной милостыни держатся предрассудка: думают, будто ночная милостыня, хоть бы была и малая, равняется большой—дневной. Мало того. Прибегают и к лукавству: чтобы не подать большего, нарочито подают ночью и что-нибудь слишком малое, например, кладут под окно сухарь). Далее: есть голодающие случайно во время неурожая, которым требуется помочь уже общими силами ж без замедления, в пользу которых, кроме Церкви, и правительство приглашает к пожертвованиям. Наконец, есть всегда или на неопределенное время голодные, как, например, престарелые и беспомощные обоего пола, вдовы с малыми детьми и малые же круглые сироты. Такие голодающие сами придут к нам и попросят у нас хлеба. Христос Спаситель, напитавший пятью хлебами пять тысяч человек, с благоволением принимает и от нас каждый кусок хлеба, который мы подаем во имя Его. Но кто имеет состояние, тот прекрасно сделает, если будет по временам собирать к себе в дом нищих и кормить их у себя, например, во дни воскресные, по случаю своих именин или поминовения близких родственников. (В древности равноапостольный Константин на такое кормление нищих употреблял чрез служителей Церкви в год до 8 тысяч хлебов). Господь наш по Своему примеру прямо заповедует нам такое прекрасное гостеприимство: «когда делаешь при, зови нищих, увечных, хромых, слепых» (Лк.14, 13). И что же тогда? «И блажен будешь, что они не могут воздать тебе» (Лк.14, 14). Ныне у нас развита более общественная благотворительность, чем частная. Но и там, где устроены богоугодные заведения, где единоличная милостыня заменяется общественною, и там даже представляется возможным сверх этого буквально исполнить евангельскую заповедь о питании алчущих. Тем более эта заповедь удобоисполнима в малых городах и селах. Повторяем: прекрасно во многих отношениях это кормление у себя алчущих. Почему же? —Потому что иное дело только распорядиться о милостыне, отделить из кошелька несколько копеек или рублей для нее, и иное послужить собственными руками нищим. Иное дело выполнять милостыню заочно, на листки бумаги, в котором предлагают подписать пожертвование на приют нищенский, и иное вести милостыню лицом к лицу, с живой нищетой, сидеть и ухаживать около нищих. И первое хорошо, а последнее еще лучше. В последнем случае человек гораздо более развивает в себе христианскую доброту и человеколюбие. Словом, в непосредственном нищепитании вполне чувствуется сила слов: «блаженнее есть паче даяти, нежели приимати» (Деян.20, 35). Тогда более счастливым сознает себя не тот, кто питает, но кто питает. Это блаженство – счастье скрывается и в сознании очевидной добродетели и в радости за голодного, который остался доволен трапезой, и в утешении своей совести. Да такою (животною) милостынею и злоупотреблять нищие не могут. Злоупотребляющим нужны не хлеб-соль для утоления голода, а деньги, которые бы они могли обратить на прихоть. Денег же здесь нет: так тунеядцы и изобличают себя здесь явно тем, что не приходят к нашему столу. – Милосердная христианская душа! Не отвечай: «Бог даст» просящему у тебя не дневное пропитание, если можешь подать не всем, так хоть некоторым просящим, и если не имеешь очевидной причины признать просителя за тунеядца. Отвечая так, ты отсылаешь от себя нищего – голодного к Богу, между тем, как Бог к тебе посылает его. Итак, во имя Божие, с верою во Христа, не откажи голодному! От такой милостыни вполне освобождаются только нищие же, да еще те, которые истинно могут сказать о себе: «мы оставили все» (Мф.19, 27), т. е. какие-либо пустынники или миссионеры-проповедники.

Жаждущего напоить

«Возжадахся, и напоисте Мене» (Мф.25, 35). Кто это жаждущий? Всякий, кто хочет пить, но сам почему-либо не может утолить своей жажды; например, проходящий куда или нуждающийся в питье воды (как весной) из колодца, из источника, которые могут быть не общим владением, подобно реке, а принадлежать известному хозяину, находятся на дворе его. Какого рода питье разумеется здесь? Прежде всего естественное, или простая вода («студены воды», сказано (Мф.10, 42)), которую всякий имеет. Затем, может быть принято здесь питье и несколько искусственное, как квас, более утоляющий жажду (Иоанн.19, 28-29), даже иногда важное для привыкших к нежному, как чай. Но во всяком случае питье невинное. Почему же оно вменяется в услугу? В Палестине за скудостью вообще источников и чаша студеной воды томимому жаждой могла считаться благодеянием; кроме того, здесь принимается во внимание некоторый труд, например, сходить за водой или почерпнуть воды, как черпала и наливала Ревекка посланному от Авраама (Быт.24, 26). Собственно же Господь Бог обещает награду даже и за такую ничтожную милостыню вот почему: чтобы расположить нас вообще к человеколюбию, чтобы и сами бедные или нищие, которым обыкновенно делается милостыня, знали (и исполняли), как и они не лишены, в свою очередь, оказать милосердие к ближнему, потому что легко могут принести или подать напиться жаждущим. А главное вменяются здесь в заслугу внутреннее побуждение и расположение, т.е. и опять вера во Христа: «во имя Мое, яко Христовы есте» (Мрк.9, 41), а также братская духовная общительность. Отсюда уже видно, что не всякое напоение жаждущего вменяет заслугу пред Богом, что множество самого вкусного и также бесплатного питья для утоления невинной жажды, например, во время прогулки в саду какого-либо богатого человека не стоит и одного стакана воды. Но все ли и всегда оказывают даже такое малое милосердие ближнему? Бывает, одни скупятся напоить, другие ленятся, третьи предлагают питье окислов, негодное, которое притом дается за деньги (не вышел запас питья, а нужно выручить за него деньги, как при железных дорогах, и угощают окислым). Но редкие-редкие утоляют жажду ближнего с верующею мыслью о Христе. Христианин! подивись милосердию Божию: как оно и за стакан воды обещает воздаяние, как ищет только, за что бы нас наградить!

Нагого одеть

«Наг, и одели Меня» (Мф.25, 36). У евреев нагим назывались недостаточно прикрытые от холода и зноя, а также и слишком худо одетые (Деян.19, 16; Иов.22, 6). Того же рода нагие, т.е. а) дрожащие от холода и стужи и б) ходящие в рубищах, в лоскутках, разумеются и здесь. Летом и солнечная теплота дополняет одеяние нищего. Зимой же он зябнет, дрожит и близок к простуде; потому что и на плечах-то у него тонко и на всем телe коротко и на ногах просто. А если он вместе с тем и несыт, то в зимнее время больше чувствует суровость воздуха; потому что кровь от скудной пищи мало его греет. И так, почему бы нам не уделить от себя в пользу полуобнаженного хоть одну из своих одежд, которых полон гардероб? Но если не всегда готовая одежда может прийтись по плечам полуобнаженного (нищие малютки обыкновенно закутываются в длинных подаянных кафтанах): то почему бы богатому человеку не иметь у себя в запасе теплые одежды, обувь и рубашки, чтобы в случаи нужды тотчас же одеть полуобнаженного? (В редкость такие умные христолюбцы). Затем, как же это допустить, чтоб ближний наш ходил в таком рубище, которое скорее можно положить на пол, под ноги, чем на плечи творения, созданного по образу Божию? как видеть нищего в тех же лоскутках и в той же черноте даже во дни великих праздников или же когда он приступает к святым тайнам Христовым? (Рубашка не сходит с плеч несколько месяцев и пожелтела от пота, а обувь снизу пустая...) И так и на сей раз «имеяй» только «две ризы, да подаст не имущему» (Лк.3, 11). О праведном Товите говорится, что он был «одеяние нагим» (Тов.1, 17). Божия Матерь и последние две одежды свои отдала двум вдовам (Четь-Мин.15 авг.) И ты, милосердый христианин, не откажись, если можешь, надеть на плечи полуобнаженного одну из собственных твоих или же купленных тобою одежд. Тогда ты оденешь Самого Христа: тогда, поверь нам, эта риза или только нижнее платье—рубашку, которые будут поданы тобою нищему и в твоих же может быть глазах надеты им, будут всегда с приятностью вспоминаться тебе!

Прийти к заключенным в темницу

«В темнице бых, и прридосте ко Мне» (Мф.25, 36). Темница есть место для укрощения воли таких людей, которые свою волю обращают на зло и во вред другим. Там сидят обидчики, обманщики, воры, грабители и убийцы. Скажите: «они сами виновны в своей участи; стоять ли они посещения?» За преступления и пусть судить их закон: а долг христианина оказать к ним милосердие, потому что «любовь» христианская «не радуется неправде, а сорадуется истине, …любовь долготерпит…, всему верит» (1 Кор.13). Если и сам судья приходит к арестантам, то обращается с ними не как судья (потому что не здесь его судейское место), а как только человеколюбивый посетитель. Даже первая осторожность каждого (частного) посетителя тюрьмы должна быть та, чтоб не любопытствовать: кто и за что здесь содержится. Нет! И преступники темничные для нас ближние, и в отношении к ним лежит на нас долг ближнего. Почему они нам ближние? потому что они нуждаются в нашей помощи: а притча евангельская о самарянине показывает, что мы сами к тем-то и бываем искренно ближними, которые требуют от нас особенной помощи (Лк.10, 36). Притом, в числе несчастных, которым мы обязаны оказывать свое милосердие, заключенные составляют особенность: эти люди связаны по рукам и ногам не могут сами просить нас о помощи, как просят ее нищие и бедные, приходящие к нам на дом; они от нас за крепкими стенами и, сколь бы ни вопияли о какой-либо своей нужде до нас, голос их будет слышаться только ими самими. Затем, как же можем мы перестать считать их ближними, когда между ними может быть найдены невинные? Ведь и Иосиф долго сидел в темнице, между тем как сидеть бы ему на троне царском. Наконец, пусть будут они совсем посторонние для нас, пусть они закоснелые и вполне виновные преступники. Но их темничное состояние напоминает нам о возлюбленном Спасители нашем. В каком смысле? В том, что Спаситель наш также был за наши грехи в темничных узах, а невидимо и доселе пребывает, как обещался, с заключенными.
Впрочем, не столько вопрос о сочувствии к заключенным требует доказательств, сколько может затруднять практическое применение этого вопроса. Вот первые христиане по простоте времен и чрез подарки стражам темницы могли еще входить к заключенным. А ныне темничные двери широки только для тех, которые имеют несчастье дойти до преступления, да еще для лиц, заведующих темницами или служащих в них. А Христос Спаситель в отношении к заключенным, главным образом, заповедует нам посетить их. Как же после сего быть? Если мы не имеем права и дозволения входить в острога, в таком случай можем милосердствовать заключенные чрез тех, которые по праву входят туда. Это так называемые, директоры тюрем, а также и священник тюремной церкви. Новый вопрос: «чем же мы окажем свое милосердие заключенным? не излишни ли будут наши услуги им»? Действительно, во многих темницах заключенные сыты, одеты и пригреты. Но можно найти им милостыню другого рода, для которой средства замка не всегда или везде бывают достаточны. Например, одарите их крестиками на грудь; дайте им в каждую комнату по молитвеннику, чтоб они молились утром и вечером, читая вслух молитвы; доставьте им возможность видеть у себя пред иконой горящую лампадку или свечу, особенно для больных, которые не могут пойти в церковь, хотя бы церковь была внутри темничного дома, и особенно на годовые праздники, как Рождество Христово и Пасха, еще во время «стояния страстей» и заутрени в великую субботу; дайте им средства вознаградить за труд такого между ними грамотного, который бы в палатах больничных читал два-три раза в неделю акафисты для больных, способных еще слышать молитву из чужих уст; а главное доставьте им для чтения книгу духовную, которая заменит частью личную беседу вашу с ними; пожертвуйте им, если имеете состояние, целую библиотеку; устройте при том же условии церковь в замке, которой еще нет, и которая будет вековечным памятником благотворителя. Но если постройка церкви в тюрьме требует уже особенных средств и особых принаровлений к зданию тюрьмы, то во всяком случай библиотека-то духовная была бы самою умною и незаменимою милостынею для замка. До этого пожертвования не каждый может додуматься, но с ним редкое пожертвование (после устройства тюремной церкви) может сравниться. В иных замках заключенные изо дня в день томятся от скуки и бездействия, но и там, где работают, дни нерабочие, например, во время святок, пасхальная неделя, наводят на особенную скуку. Эта скука и облегчилась бы и сменилась душевным назиданием чрез духовную книжку. Словом сказать: пожертвования в тюрьмы, удовлетворяющие религиозным потребностям заключенных, и желательны самим заключенным (просят масла, свеч к иконам, иной умоляет о псалтири для чтения) и пред Богом особенно угодны. Свеча расположит арестанта к молитве, о которой иначе он, может быть, и не подумал бы: свеча сгорит, и злоупотребить ею нет никакой возможности. Книга пробудит в нем добрые мысли. Но если книгами действительно злоупотребляют арестанты, уничтожая в них листы: то это злоупотребление может быть еще предотвращено, во всяком же случае не должно вменяться в вину тем, которые искренно желают читать. И вот вся эта польза для души, для утешения и назидания преступников последует от чьих-либо умных пожертвований. Не верная ли после этого надежда жертвователям на воздаяние от Господа Бога царством небесным. И стоит, стоит вообще позаботиться тем, которые имеют средства о подобных пожертвованиях для тюрем, потому что ведь не десятки там заключенных лиц, а часто сотни, а со всех тюрем составится этого рода людей и целый мир!
Что сказать о тех, которые то по должности и за плату жалованья обращаются каждый день с заключенными в тюрьмах, как например, заведующие тюрьмой и тюремная прислуга, то по долгу христианского человеколюбия считаются попечителями заключенных, то имеют к заключенным временный и случайный вход, как врачи, доставщики припасов, ремесленники и т.п. Как же эти лица должны выполнять евангельскую заповедь в отношении к ним? По праву или по обязанности входящие часто в тюрьмы уже лицом к лицу поставлены к нуждам и лишениям узников, и вот многие из них, действительно: «милосердые отцы и братья» узникам. Зато есть такие, которые обращают все внимание свое и других на одну только сторону узников – на пороки, за которые в них, конечно, дело не встанет; например, указывают на ложь и коварство арестантов, на готовность их злоупотреблять всяким благодеянием, на строптивость их, на буйство и закоснелость. Лишение же и нужд тюремной жизни служащие и бывающие в тюрьмах будто не замечают. А им ли бы не видеть этих лишений и нужд? Первое лишение заключенных, это потеря свободы. Сколь тяжело лишиться свободы и быть не под кратковременным только арестом, но вполне узником, можно судить и потому, что иной нетерпеливый арестант решается перенести всякую опасность, чтоб только воспользоваться свободой, и часто (как уже и сам знает) на короткое лишь время. К этой дорогой потере присоединяется для узника разлука его с родными, сознание бесчестия тюремного, волнение при допросах на суде, ожидание наказания, теснота и духота тюремных помещений, злое товарищество и ночная бессонница. Кажется, все это ясно дает видеть в узнике человека придавленного тяжестью, убитого. Но вот лица, по тому или другому случаю посещающие заключенных, так или иначе действующие на судьбу их, хвалящиеся знанием их характера, рассуждают, что они «недостойны никакого сострадания и попечения, что не следует давать им книг для чтения, и т.п.». Как рассуждают и убеждены, так эти влиятельные на тюрьмы лица и поступают. Иные и в тоне голоса и во всем обращении своем с заключенными выражают злорадование стесненному положению их и полную их зависимость от себя. (Не без того, что некоторые ловко присваивают себе многое, что должно быть достоянием несчастного узника, т.е. окрадывают его.) Боже мой! Как же эти люди не поймут, что преступники – своего рода больные, с которыми нужно обращаться и строго и милосердно, или отечески, что у них и самая кровь от стесненного, гнилого воздуха изменяется и располагает их к раздражительности! И вот, стоя на уже на самом близком пути к царству небесному, эти лица напротив отягчают свою вечную участь! К ним относится упрек св. Давида: «зане, его же ты поразил еси, тии погнаша, и к болезни язв…приложиша» (Пс.68, 27). Ах! Не лучше ли было бы им совсем не вступать на прекрасный сам по себе путь служения в тюрьмах и тюрьмам, чем служить, если от их доброй воли зависел выбор служения? Получить бы им царство небесное оставалось за исполнение евангельской заповеди: «в темнице бых, и придосте ко Мне», а они, между тем, еще дальше отдаляют себя от царства небесного. Почему же так? Потому что невинное угнетение убогих, которыми преимущественно надобно назвать лишенных свободы, есть грех, вопиющий на небо. - О, милосердный христианин! если тебе открыт вход в темницы для посещения заключенных, приходи туда чаще в дух терпения, снисхождения и любви. А если не можешь прийти, окажи твое сочувствие к узникам хоть чрез посредство других. Но сохрани тебя Бог ожесточаться против узников

Странника принять

«Был странником, и вы приняли Меня» (Мф.25, 25). Под странником здесь надобно понимать каждого кто находится в дороге, но кто не имеет у себя средств ни для пищи, ни для того, чтоб оплатить квартиру (номер в гостинице), иногда же не знает где только остановиться, у кого найти себе ночлег, как, например, в селе или деревне. Это именно «поклонники» святым мощам и местам по обету или только по особенному усердию. Пусть эти люди обязаны из дома запастись по возможности средствами на пищу и одежду, но комнату, где отдохнуть, они не могли взять с собой; а оплатить помещение в гостинице не в силах. И так во имя Христа следует принять их. Это затем, «сборщики» пожертвований на устройство или исправление церквей и монастырей. Сборщики тем более заслуживают странноприимства, потому что они трудятся бескорыстно, бесплатно и собирают пожертвования для славы Христа. Это «переселенцы» из одного места в другое вследствие неурожаев или только тесноты места, где до этого жили: они бегут от нужд и голода и, естественно, нуждаются в нашем странноприимстве. Это и «погорельцы» которым не где укрыться от первой ночи; а также «изгнанные» кем-либо и незнающие где провести ночь: так, например, первых христиан гнали начальники языческие, и гонимые убегали в пустыню и в даль, между тем как другие боялись принять их и принимали их только глубоколюбящие Христа. Это, наконец, бедный «рабочий», который за 50 и 100 верст идет пешком, чтоб отыскать себе работу: он не меньше прочих странников заслуживает странноприимства. Исполнение долга о странноприимстве опять напоминает нам о возлюбленном Спасителе нашем. Иисус Христос, живя на земле, также не имел где «приклонить голову» (Лк.9, 58). Пример странноприимства видим в Аврааме: принимая странников, Авраам удостоился принять Самого Господа в лице трех странников (Евр.13, 2). В чем же именно должна состоять наша услуга странникам? По смыслу евангельской заповеди первее всего мы должны дать им помещение: иные в дороге больше ничего и не требуют. К помещению относятся также постель и ночной светильник, словом все, что только может более успокоить странника. Затем, предоставляется усердию делать и больше, например, предложить страннику бесплатный стол, дать ему в дорогу хлеба. Большая будет заслуга пред Богом и большее утешение страннику, когда хозяин все приготовит для покоя странника собственными руками, например, постель. Во всяком случай не следует давать почувствовать страннику, что его обязываем или что он обременил нас своим приходом. Если б прием его был в виде гостеприимства, за которое могло бы быть вознаграждение от него тем же, но которого, однако, нельзя почему либо ожидать, или если бы он напрасно утруждал нас, потому что имеет средства нанять помещение в пути, тогда еще иное бы было дело. А странноприимство ради Христа вовсе не бесплатное: оно во сто раз вознаградится. Значит, нужно радоваться случаю оказать такое страннопринятие, а не укорять им странника. Авраам не просто принимал странников, но сам выходил к ним на встречу и приглашал их. Высший подвиг странноприимства состоит в том, чтобы построить «странноприимный дом» или же выделить в своем доме помещение для принятия странников. Ты, христианин, если по своим средствам и домашним обстоятельствам можешь дать приют и ночлег бедным людям, которые путешествуют куда-либо по уважительной нужде и с благородного целью, не отказывай никогда: иначе ты допустишь пройти мимо твоего дома Самому Христу!

Посетить больного

«Был болен, и во посетили Меня» (Мф.25, 35). Какие это больные? Прежде всего, конечно, родственники и знакомые. Далее: одинокие, которые пусть и не нуждаются ни в чем, пусть будут состоятельные, но или не имеют ни роду ни племени, или заболели в чужом месте, и таким образом вполне заслуживают нашего сострадания. Наконец, «беспомощные»: этим нечем полечиться; для этих некому призвать священника, чтоб исповедать их. А вообще больные столько же имеют права на наше человеколюбие, как и в темнице заключенные. Между тем, как алчущие, жаждущие, нагие и странники сами сказывают о своих нуждах, только не нужно запирать от них дверей, больной прикован к постели, как и узник заключен в своей темнице: кто же его увидит и услышит, если б он и стал просить о помощи? А часто ж и вопиять-то о помощи он не может, даже и чувствовать свою нужду не в силах. И так тем более лежит на нас долг христианского милосердия в отношении к больным. Представим себе, чего бы мы пожелали от других, если б находились на одре болезни, и, тем самым, послужим больному. Если мы еще и не испытывали сами состояния тяжкой болезни: все же более чем вероятно болезнь и нас встретит в старости перед смертью. Возлюбленный Спаситель наш, приглашающий нас к посещению больных, Сам показал нам сию добродетель в тысяче примеров. Чудеса Его в том и состояли, что Он исцелял больных (Мф.4, 23-24). Он не только не отказывал в своей помощи страждущим от различных болезней, но и сам спрашивал иных: «хочешь ли быть здоров?» (Ин.5, 6). Исполняем ли мы и по-евангельски ли исполняем Его заповедь о посещении больных? О, как немного таких, которые в этом духе исполняют! И к близкому-то больному мы не соберемся придти или приходим вместо пяти раз только однажды; потому что нам скучно кажется сидеть у постели больного. А к постороннему, но одинокому, и не считаешь долгом прийти, хоть знаем и уверены, что он был бы благодарен нам за наше посещение. К бедному же и беспомощному как пойти? нужно спуститься к нему куда-нибудь в подвал или в нижний этаж, где сыро и душно. Тем более целую больницу как обойти? Там духота воздуха, идет перевязка ран, слышатся стоны, некоторые лежать без памяти: все это картины невеселые и неприятно действующие на наши нервы. Правда, если заболеет богатый человек или начальник, у постели этих не мало бывает посетителей. Но по чувству ли любви к ближнему, или по вниманию ли к евангельской заповеди, собираются здесь посетители? не по обычаю ли только или не для того ли чтоб больной или его семейные оценили их посещение, и жалея больного на словах, желают ли ему посетители в самой душе выздоровления? Что, притом, более бывает предметом разговора их у постели больного, что, как не новости какие-либо, вообще легкомыслие и пустота слов, которые не успокоят болящего, а скорее утомят его?
По-евангельски же не так следует исполнять заповедь о посещении больных. Евангелие не требует от нас на этот раз многого, а только предлагаете одно: «посетить». Действительно, для больного скучно и тяжело проходит время; он рад бывает посетителю, доволен участием в его положении других, а все это, успокаивая и ободряя его дух, облегчает и болезнь. Большее сделать для него Евангелие и опять предоставляет нашему усердию. И вот прекрасно, если кто лично служит больному. Это служение развивает в нем чувство сострадания к ближнему; оно обнадеживает и его постороннею помощью в том случае, если он сам заболеет; оно — такая заслуга, что равняется собственною болезнью, особенно если бываешь у постели трудного или слишком неспокойного больного. Прекрасно, если богатый человек приглашает к беспомощному больному врача и платит за лекарства. Истинно евангельская услуга, если иной читает у постели больного духовную книжку или акафист, как только больной может выслушать чтение. Наконец, хоть не велик, но важен и этот труд, пригласить к больному священника или напутствования его исповедью и прочими таинствами, вознаградить труд церковного причта и вообще принять на себя все расходы по этому предмету, как, напротив, самый тяжкий грех допустить умереть больному без исповеди. Но спросят: «как же быть, если ни время, ни близость расстояния, ни текущие занятия, не дозволяют послужить больному»? В таком случае и опять можно выполнить дело милосердия чрез других, когда дозволяют средства. Можно попросить кого из соседей иметь уход за больным или же поместить больного в больницу с платою от себя. Когда благодетельный самарянин не мог сам лично ухаживать за больным, которого нашел на дороге, потому что должен был, поспешать вперед, тогда выдал от себя два сребренника (Лк.10, 35) хозяину гостиницы, у которого остановился с больным, и просил последнего позаботиться о больном, обещаясь и еще приплатить к тому, что будет израсходовано сверх двух сребреников. Особенным, и опять в некотором смысле вековечным подвигом по исполнению Евангельской заповеди о больных может быть построение больницы за свой счет. И так ты, евангельская душа, любящая дела евангельской милостыни, посещай больных и служи им, сколько можешь, представляя себе каждый раз стоящим у изголовья их Самого Христа Спасителя. Поверь, что одно такое посещение твое будет полезнее сотни посещений (визитов), которые бы ты хотел сделать знакомым твоим в годовой праздник. Посещай, а если можешь, и личною услугою успокаивай больных, и ты получишь царство небесное!

Похоронить умершего в бедности и убожестве

Этот подвиг телесного милосердия к ближнему, подобно посещению заключенных в темнице и принятия странников, также напоминает нам о тесном или беспомощном положении, в каком находился возлюбленный Спаситель наш: «сего страннаго, его же ученикъ лукавый на смерть предаде» (Служб. вел. пятка), сего Иосиф аримафейский приготовил к погребению и положил в своей семейной могиле. Этим-то подвигом обессмертил себя в истории праведный Товит (ТОв.1, 17): обширная была и деятельность Товиту, потому что за городскими воротами, где он жил, просто выбрасывали тела убитых пленников, которые были с ним одного отечества. Ради этого подвига Товит лишился имения своего и потерял зрение, но за то Господь Бог наградил его семейным счастьем, впоследствии возвратил ему и зрение, на том свете удостоит вечного блаженства. Первые христиане с великим усердием собирали с мест казни тела мучеников и погребали мученические мощи. В IV веке (в греческой церкви) были известны особенные люди, на которых возлагался труд погребать бедных мертвецов: эти люди назывались «тружениками». Какие же те мертвые, о погребении которых мы обязаны позаботиться по долгу христианского милосердия? О родственниках и близких знакомых и не следовало бы упоминать здесь. Но, к сожалению, иные бегают и близкого к ним покойника. Почему же? Чтоб не видеть и не слышать напоминаний о смерти, чтоб не обонять неприятного запаха от разлагающегося тела. Но смерть не обойдет и каждого, а брезгливость на сей раз показывает излишнюю негу обоняния. Христианского милосердия требуют от нас такие умершие, после которых и на похороны ничего не осталось: может быть, это были люди служащие, даже высокого сана, например, семейный священник. Речь наша, без сомнения, не о великолепии похорон, ни о заказе памятника умершему, но о самом необходимом, как гроб, могила, руки, которые должны отнести и предать земле мертвеца, панихида и отпевание по обряду христианскому. Как же не пожертвовать по подписке или просто по сбору, наконец, и по собственному вызову на такие похороны? Но в иных случаях представляется возможность даже буквально по примеру Товета выполнить христианское милосердие к убогим мертвецам. Так, в больших городах не в редкость бывают тела умерших на дороге людей, вообще умерших насильственною или напрасною смертью. Даже нельзя иногда узнать и по имени мертвеца, потому что он пришелец, и можно лишь догадаться, что он был христианином, потому что найден на дороге с крестом на груди. Пусть обязанность погребать таких мертвецов относится к полицейской власти, но есть здесь место и для нашего милосердия, например, имеющие состояние могут приготовить или вперед выдать для них нескудное погребальное белье; могут возложить на мертвого крест, проводить его в церковь для отпевания и на могилу. (Между тем вместо милосердия к подобному мертвецу иные, т. е. обязанные уже погребсти его, не покрывают его и холстиною, складывают для него гроб так легко, что он выпадает из гроба... Какое жестокосердие!). Православный христианин! ты, как верная ближнему душа до самой последней беспомощности его, покажи твое усердие к погребению бедных и безродных! Тогда ты примешь участие и в подвиге Иосифа, который удостоился погребсти Христа! Послушай на случай собственной твоей смерти и погребения такую речь Церкви: «еще помиловалъ еси, человече, человека, той имать тамо помиловати тя... Аще въ житии нага покрывалъ еси, той имать тамо покрыти тя!» (Из послед. погреб. священ.).