Новообращенный.

Вечереет.

Темнеет монохромное небо сентября. В случайном порядке зажигаются окна городского госпиталя, творя спонтанную мозаику желтыми, белыми и черными квадратами. Недавний ливень оставил мокрые разводы на серых стенах, разлинованных стыками бетонных блоков.

Внутри пристанища для больных и обители врачей никто не беспокоится о непогоде. В комфортабельных палатах тепло, в коридорах свет горит сутки напролет, и никаким сквозняком не вытравить медицинский запах. Он въелся в белые халаты снующих докторов и махровые халаты пациентов, которые на исходе приемного часа, шаркая тапочками, провожают посетителей в бахилах. Вслед за нажатием кнопки вызова лифта говорятся теплые слова в преддверии разлуки; гости прощаются с близкими в ожидании одной из кабин вертикального транспорта, четырьмя шахтами пронизывающего девятнадцать этажей госпиталя.

Циферблат над створками лифта ведет обратный отсчет. 3… 2… 1. Имитация звона колокольчика оповестила, что кабина прибыла к месту назначения. Расползлись в стороны металлические двери, и пассажиры стали выходить в холл, разбредаясь в разные направления. Но двое у дальней стенки задержались. Молодая девушка в синем платье, что нервно ломает руки, подняла взгляд на мужчину средних лет, одетого как начальник офиса. Ее глаза распахнуты от ужаса и надежды, а он, вальяжно облокотясь на поручень, с отрешенным выражением на угловатом лице, кивком велел выходить первой. Девушка повиновалась.

Вокруг снуют безучастные люди. Они здесь не без причины, а ради собственных дел. Никто не замечает сигнала «СОС», которым трезвонит взор несчастной девушки. И от этого ее паника растет, а реальность становится немыслимой и пронзающе острой, терзающей здравый рассудок.

Ватные ноги ведут к гардеробу в вестибюле; стоило девушке встать в очередь за своим пальто, как ее конвоир приблизился и тихим бархатным голосом произнес в затылок:

– Ненужно.

Он понюхал ее волосы. Девушка обомлела, теряя самообладание. И хотя сердце зажато в клыкастой пасти испуга с того момента как бедняжку застали врасплох, казалось, эти тиски будут смыкаться до тех пор, пока оно не лопнет, разбрызгав кровь.

Настойчивая ладонь опустилась на поясницу, и девушка сорвалась на торопливый шаг в сторону проходной. Она скрывает дрожь подбородка, ощущая, как преследователь таит оскал злорадства.

Жертве не спасись ни бегством, ни криком. Руки по карманам, мужчина сопровождает девушку непринужденной походкой, с будничным, скучающим взглядом, чуть понурив голову, чтобы не стать легкой мишенью для камер наблюдения.

Взгляд девушки вцепился в охранника; в истукана с пустыми глазами, аксессуаром приставленного к турникетам.

– П-простите… – обратилась она: – Я оставила пропуск в…

Не дослушивая и не фокусируя взгляд, охранник разблокировал треногу турникета, обезглавив последнюю надежду мгновенно, как то делает палач посредством гильотины.

До выхода из госпиталя остался десяток шагов. Нутро девушки сжалось; словно соскальзывает она по наклонной к краю пропасти. Порыв ветра набросился на нее, когда стала спускать по ступеням крыльца; всколыхнул подол, растрепал волосы. Девушка остановилась и задрожала. Ноги отказались идти дальше.

Она обернулась. Бескровные губы трясутся, а из глаз-блюдец ручьями текут слезы. Ее зрачки мечутся, пытаясь смотреть в оба глаза незнакомца, который стал полноправным хозяином ее участи.

– Пожалуйста…

Надломленным голосом смогла произнести лишь слово, и добилась только одного – на отрешенном лице мужчины проступила ухмылка садиста. Через мгновение, он превратил ее в галантную улыбку, с которой сопроводил миловидную девушку до респектабельного внедорожника на обочине шоссе. Он отворил заднюю дверь авто, с изощренным наслаждением ухаживая за пленницей.

Беспечно насвистывая мелодию, представительный джентльмен обошел внедорожник и занял место водителя. Он позаботился о том, чтобы заблокировать все двери – нажал кнопку и раздался щелчок, от которого вздрогнула пассажирка. Мужчина поднял глаза на зеркало заднего вида, засмотрелся на красивое, выбеленное страхом личико своей добычи, и снисходительная улыбка смягчила резкие черты его лица.

Такое поведение ввело пленницу в заблуждение. Она истово взмолилась:

– Пожалуйста! Отпустите! Я умоляю! Я никому не скажу!

Не перебивая, водитель открыл бардачок, демонстративно достал пистолет и заправил ствол за пояс.

Обреченная сжалась в комок и зарыдала. Тонированные стёкла машины и музыка радиостанции скрыли истерику от прохожих на улице; но не от довольного изверга, который стал дирижировать пальцем под мелодию плача. Этим же пальцем он ткнул кнопку зажигания, завел двигатель и уехал в неизвестном направлении.

* * *

Вечереет.

В парковых зарослях сырой воздух сентября. Его выдыхает струями пара юноша на пробежке; наброшен капюшон черной толстовки, опущена до подбородка тень. Темп спортсмена перекликается с ритмом Nu metall’а в наушниках; спринтер разгоняется, когда барабанщик учащает удары.

Юноша свернул с асфальта беговой дорожки на неясную тропу, проложенную им за прошлые тренировки. Опалые листья скользят под кроссовками, проминается земля. Низкорослые деревья и кустарники сплетают препятствия; бегун заслоняется локтями, проворно уклоняется от ветвей, ловко огибает столбы стволов. Используя воображение, он добавляет бойцовские упражнения, представляя себя в окружении врагов. Удары ног и ладоней лупят по коре; юноша продвигается вперед, оставляя позади листопады.

Непрямой путь привел к поляне столь малой, что тень кряжистого дуба покрывает ее треть. Спортсмен вбежал; усмиряя пульс, заходил кругами. А тем временем начался раззадоривающий припев. Юноша скинул капюшон с волос бурого цвета, смахнул тень с буро-карих глаз; рывками высвободился из толстовки, скомкал и отшвырнул. Рот беззвучно прокричал отрывок песни, копируя экспрессию вокалиста.

Юноша покивал головой в такт, размял шею, встряхнул плечи. Со спины растекается пятно пота на футболке болотного цвета. Двухметровый спортсмен подпрыгнул и уцепился за низовую ветку; потревоженный дуб обронил чешуйки сухих листьев.

Руки ждали нагрузки, завидуя ногам во время пробежки. Со строгой дисциплиной счета начались подтягивания; двадцать касаний подбородком насчитал без замедления, и еще пять – стиснув зубы.

Пришло время для мышц живота. Прием «Выход силы» рывком поднял атлета, и потертый ремень разношенных джинс стал вровень с веткой. Юноша резко развернулся и сел; удерживаясь на сгибе коленей, свесился вниз головой. Откинулся подол футболки, оголяя напряженный пресс. Приток крови распирает сосуды в глазах и висках; юноша не медля выполнил пятьдесят сгибаний. Чтобы спрыгнуть, акробат пустил импульс вверх по телу, толкнулся и описал ногами ход стрелки часов, отмеряющей доли секунд.

Тело напряжено до предела. Горячий пот заливает ушные раковины – уже выскальзывают наушники. Юноша сбросил футболку. Жаркий торс пышет в холодном воздухе.

– Хорррошо! – довольно взревел спортсмен.

Осталось заключительное упражнение. Упирая ладони в березовое поленце, заменившее скамью, он начал отжиматься.

– Раз, два, три, четыре…

Первые два десятка насчитал шустро – по три приема на одном выдохе.

– Восемь, девять, тридцать, раз, два…

Руки распирает изнутри. Мышечная ткань лопается микротрещинами.

– Сорок, раз, два…

Ритм учащенного сердцебиения становится все громче, сил в руках остается все меньше.

– Пятьдесят. Раз. Два…

Не прерывая счет, спортсмен переносил напряжение на грудные мышцы…

– Шестьдесят.

…на мышцы спины…

– Семьдесят.

…на мышцы поясницы.

– Восемьдесят...

Ярость искривляет багровое лицо. Юноша рыком оглашает счет.

– Девяносто!..

Уже выжато все без остатка. Уже меркнет свет. Суматошное дыхание иссушило рот. В бешеном темпе сжимается и толкается сердце, будто эспандер в кулаке. Но ничто не имеет значения, кроме цифр.

– Раз… – «Главное не прерваться!», – Два… – «Пусть даже выныривать головой, но продолжать!»

Выкладываясь до предела и дальше, юноша нещадно довел себя до ощущения, будто плоть готова воспламениться.

–… Семь… Восемь!.. Девять!.. Сто-о!!!

Тяжело дыша, упал коленями в пожухлую листву. Локти разлеглись на бревне поверх коры с надрывами, подстилаясь для головы. Несколько секунд судорога скручивала тело, требуя расслабления для мышц. Следом зашумело море в ушных раковинах, надолго вытесняя какие-либо мысли. Наступил покой, в котором душа казалась умиротворенной.

Отчужденный от размышлений, юноша нашел силы собрать хворост. На ремне синих джинс прикреплен чехол с туристическим топориком. Маленькая рукоять почти целиком пропадала в кулаке, но он был неплохим помощником. Юноша заготовил запас для костра, который станет приятелем в пору угасающего вечера. Торопиться некуда.

Частый гость леса знал толк в разведении огня. Сырость непогоды не помешала задымиться шалашику на бересте. Умеренный прикорм позволил пламенным саламандрам поселиться в древесном пристанище.

Морской шум незаметно сменился шелестом крон. Прохлада остудила перегретое тело. Стало приятным одеться и сесть перед костром; протянуть к пламени мозолистые ладони, осязая купол жара, который сушит и стягивает надрывы кожи.

В душе каждого есть тревоги, спасение от которых обретается в суете будней. Но когда рядом никого нет, собеседником может стать одиночество. Оно перескажет все мысли, звенящие в глубине сознания.

Юноша заворожено смотрит на костер, но видит образы из памяти: моменты переживаний, совершенные поступки. И почему-то появилась привычка с цинизмом комментировать прошлое. Словно внутренний голос становился кем-то посторонним, цепким и придирчивым.

«Зачем все это?».

Беззвучный вопрос ощущается явно. Юноша сообразил, о чем начинается диалектика с подсознанием; посмотрел на запачканные, зудящие ладони. Если упражняться в спортзале, то таких неудобств можно избежать. Но странным казалось то, что в них был смысл – трудности воспитывают превозмогание лучше тренажеров. Сила воли ценнее эффектной мускулатуры.

«И зачем?».

Сам процесс тренировок, бесспорно, приносит удовольствие. Физические нагрузки помогают сбрасывать стресс. Но юноша, – не без помощи внутреннего голоса, – уже давно уяснил главную подоплеку. С тех пор как в год бешенства погибли родители, мысли стали крутиться вокруг силы, как Луна на орбите Земли. Когда сироте назначили инъекцию вакцины Волхова, он мечтал, что сбудется шанс обрести сверхспособности.

«Ну и зачем?».

Так или иначе, желаемого не случилось. И чтобы больше никого, никогда не потерять – упорный юноша взялся задавать судьбе русло. За все свои неудачи он безраздельно брал ответственность. Он презирал боль и страдания, презирал слабость духа. Он твердо верил только в себя, и лишь на себя полагался.

Нынешней осенью начался 24-ый год его жизни. И молодой человек уже не столь патетичен, как тогда. Смерть родителей годами точила чувством вины, не оставив уверенности, что он способен защищать близких. Он осознает, что ненависть к собственной никчемности закипает на каждой тренировке. Сила нужна юноше для самозащиты от всепоглощающего чувства бессилия.

На крыло носа упала капля. Юноша поднял лицо, увидел небесную темень в прогалах крон, что линяют листвой. Вторая дождинка закрыла веко.

Ливневая туча подкралась в сумерках; атакует внезапно. Осталось лишь смиренно наблюдать, как вода колотит огонь, а тот затравленно шипит. Юноша накинул капюшон, пряча тенью хмурое лицо. Не в его силах решать – гореть ли костру.

«Каким бы могучим ты ни был, судьба найдет способ поставить тебя на место…».

Не иначе, как назло, дождь смертельно ранил костер и закончился. Недобитые огоньки трепещут на боках отсыревшего хвороста, пытаются ползти, но чахнут. Вскоре, юноша оказался в темноте.

Не осталось иного выбора – только подняться, и уйти прочь.

Лесная тропка угадывается осторожной поступью. Ущербность глаз в ночную пору наделяет ухо непривычной чуткостью. Вдалеке непрерывно шумит автострада; а поблизости, из темноты доносится то треск, то шорох. В живом воображении, эти звуки рождают подозрения, опасения.

Полон таинства ночной лес. Пока опушка не видна – он кажется бесконечным. Нет никаких зрительных ориентиров, говорящих о протяженности пути. Вокруг лишь деревья и их тени; и мнится, что в целом мире не бывает иначе.

Но все же – это не лес, а всего лишь лесопарк. Мрака чащобы здесь не бывает. Небо всегда пропитано свечением ночного города – маревом ложной авроры, затмевающей мириады звезд.

Юноша отрешенно бредет по вытоптанной колесами земле, возвращаясь не тем путем, которым пришел. Он задумался о том, сколь немногих захотел подпустить близко к сердцу за прошедшие годы; избегал дружбу, не доверялся влюбленности.

Тем временем, лесной коридор оказался пройден. Юноша остановился на пороге опушки. Земляная дорога уперлась в два ряда бетонных плит. За ними пролегает холмистый луг; сухие пакли бурьяна колосятся над пожухлой травой.

Юноша потопал в бетон, сбивая с кроссовок комья грязи. Сомневаясь меньше минуты, он решил продолжить прогулку; зашагал по бетонной дороге вдоль опушки и вдоль луга, направляясь к живописному месту, от которого можно почерпнуть силы. То был обрыв – возвышенность над полосой города.

«Вид с вершины упоительный!.. Там гирлянды фонарей над автострадами. Белые реки фар, красные реки габаритных огней. Иллюминация окон жилых домов…»

Бетонный настил пришлось поменять на широкую межу́ луга. В рытвинах скопились вязкие лужицы; глинистая дорога – как согретый в руках пластилин. На ней отпечатан недавний слепок шин.

О живописной панораме на краю обрыва знают местные. И не секрет, с каким деликатным поводом туда приезжают в ночную пору; оставляя после себя разбросанные в траве конрацептивы, сделавшие радость телесной близости беспечной.

«Эх, девушки… Разве таким вы представляете романтический вечер в своих грезах?».

«Каждому – свое».

«А где мое?».

Буроокий улыбнулся, не стал допытываться. «Указатель» подвернулся сам. Юноша, нахмурился, остановился, склоняясь над странным предметом, чтобы рассмотреть получше.

На краю межи оставлена женская туфелька.

Тронув находку, он поверил глазам. Светлая туфелька-лодочка не выглядит сношенной. Может ли быть так, что ее обронила пассажирка того автомобиля, след от которого свеж?

Догадки заходят в тупик. Все, кроме одной. В машине может происходить близость не только без любви, но и без согласия. Жуткие образы мелькнули вспышкой, оставляя для рассудка готовый вывод: «идти дальше – большой риск».

Страх и стыд вспыхнули в сердце. Ненависть, как сопротивление слабости, вонзила клыки в душу и потащила, заставляя бороться за самоуважение. Юноша скинул капюшон и ускорил шаг на подъеме к обрыву.

«Ну, герой! Придумал себе подвиг! Вот будет огорчение, когда увидишь, что никого там нет!».

«Оно и к лучшему».

«А если там кто-то есть?! Постучишься и спросишь: девушка не против? Или будешь следить из бурьяна, чтобы процесс соответствовал нормам?».

Вдоль протяженного обрыва межа пошла ровнее, но по-прежнему – вверх. До края пропасти – с десяток метров через высокую траву, где ютятся березки, не дозревшие до белизны. За краем мерцают электрические огни. Подмена звездной россыпи небес, их созвездия простираются за горизонт.

Пусть и неяркое, городское свечение мешает глазам приспособиться к близкому сумраку, в который пытливо всматривается юноша, ища очертания кузова. Он споткнулся о нечто белесое. Этим оказалась вторая туфелька.

«А вдруг там и вправду происходит нечто криминальное? Что ты сделаешь? Уверен, что сможешь кого-то защитить?».

До развязки остается все меньше шагов. Виден поворот, ведущий по умятой траве вплотную к вершинному участку обрыва. И уже видны блики на стеклах автомобиля. Передние места пустуют.

Ладонь опустилась на топорик в перевязи; осталась наготове. Пальцы норовят отстегнуть липучку, чтобы взвесить приятную тяжесть оружия. Но юноша сомневается: он готов признать, что опасения растут из вымысла, что подогнана связь с туфлями.

«Изнасилование?! Парочка просто уединилась, а ты прешься к ним, да еще с топором…».

«Я просто пройду мимо».

Сердце замирает – кузов внедорожника все ближе, а юноша так и не решил, как поступить. Он оказался в десяти шагах от машины, когда в салоне закричала девушка.

Ее мольба о помощи оборвалась громом и всполохом выстрела. Ознаменовалась точка невозврата.

Бессознательный рывок бросил прижаться к борту машины. Юноша затаился под окном, вслушиваясь сквозь набат сердцебиения. Воздуха как будто не хватает, а искривленный рот исторгает клубы пара.

В салоне тишина. Словно не было ни крика, ни выстрела. Рука нерешительно, – будто еще можно договориться, – потянулась освободить топор. Липучка предательски затрещала; грянул выстрел. На гладком корпусе двери расцвел маленький бутон, распустился жестяными лепестками. Рваный цветок рядом со щекой; юноша недоумевает – и в этот момент, дверь вышибли изнутри.

Ударом по голове спасителя отбросило в сторону от внедорожника. Он перекатился по траве и замер лицом в небо. Окруженный тучами, лунный диск растекается и множится. То верный симптом сотрясение, как и звон в ушах. Едва нашлись силы повернуться на бок.

В глазах мельтешат искры, но оглушенный замечает, как отворяется задняя дверца. Из темного зева салона на землю ступила нога. Штанина задралась; над носком видна перевязь с ножом. Во властной позе, мужчина остался на краю сиденья. Пистолет небрежно повисает в руке, уложенной на колено.

*Двигаясь нетвердо, юноша попытался подняться, но опрокинулся на живот; заелозил, не находя в руках крепости, чтобы оттолкнуться. Враг, которому перешел дорогу, чувствует вкус превосходства. В равнодушно пустых глазах нет и толики жалости; есть больной интерес к жестокости.

Грянул выстрел. Раскаленное жало впилось в мокрую почву близко с плечом юноши. Без адекватности восприятия, он стал ожидать отстроченную шоком боль. Выстрел. Снова выстрел. И еще. Юноша физически ощущает, как пули буравят землю рядом, проникая со шлепком.

Каждый промах может оказаться попаданием. Но пока что – хищник играет. Он может ранить несмертельно – прострелить ногу, ладонь, колено. Он может раздавить череп колесом, а потом обвинит заступника в убийстве девушки. Все будет так, как пожелает человек с пистолетом. У юноши нет сил, чтобы противиться его воле.

А губитель решил подвести черту; направил пистолет на жертву, которая так и не оклемалась. Юноша привставал и падал, с упорными и тщетными попытками подняться. Он вновь постарался принять упор лежа; но время вышло. Затвор блестит лунным бликом. Дуло, с хохолком мушки, черной глазницей смотрит в висок обреченного.

«Уже все…»

«Еще нет!!! Ты все равно сдохнешь, так хоть порадуйся напоследок – размозжи башку ублюдку! Двигайся!!!»

Вибрирующий мандраж паники, сводящий судорогами руки и ноги, делающий их слабыми и неуправляемыми – сгладился в ровную, тугую напряженность послушных мышц. Юноша стиснул зубы. Яростно оттолкнулся – неваляшкой взмыл в воздух; оставляя на влажной земле глубокие отпечатки рук, вдавленные импульсом. Выстрел завершился промахом. Время будто ускорилось, но реакция следует по пятам, и мощь насыщает стремительные движения бойца.

Юноша мгновенно подскочил к захлопывающейся двери и разбил кулаком стекло. Интуитивно уклонился – отвернулся от неприцельного выстрела и от вспышки. Предчувствие заставило метнуться рукой в пролом – выставленные в темноту пальцы подрагивают словно усики насекомого. Нервный импульс сообщил о прикосновении к горячему металлу – мизинец вытянулся вдоль пистолетного затвора, соскользнул с ребра. Щелчок, снова щелчок – губитель исступленно дергает спусковой крючок. Боек стучит по ногтю мизинца, а не по ударнику.

Юноша выхватил пистолет; держа словно дубинку, хрястнул врага по челюсти.

Словно гадюка, из провала выметнулось лезвие ножа. Острая сталь впилась в тугие мышцы живота, дернулась, протолкнулась глубже. Юноша охнул и выронил пистолет в салон. Губитель нырнул следом, зашарил рукой по полу. Раньше, чем нашел – сильная длань схватилась за его волосы.

– Ы-Ы-А-А-А!!!

Мужчина заорал, отбиваясь кулаками от рук, которые рывками протаскивают через окно. Ткань трещит и рвется – зубцы осколков режут куртку и кожу на груди. Юноша уперся ногой в борт, толкнулся, перехватил за шиворот, напряг все группы мышц – и дернул. Мощь броска выкинула врага на пять метров, и еще полтора – протащила по траве.

В пылу схватки, буроокий не удивился такой силе. Не посмотрел на влажные ладони, обле́ пленные клочьями выдранных волос. Он презрел боль, когда резко выдернул нож из себя.

Битва еще не закончена.

Враг вскочил на ноги. Его трясет, как при лихорадке, и так же сверкают глаза. Дышит с хрипом, загнанно. Руки судорожно задергались, схватились за ворот куртки; растерзали ее в клочья, неистово порвали рубашку. Невменяемый завопил; его вой прерывается спазмами глотательной мускулатуры.

Зажимая рану, юноша беспомощно наблюдет, как от голого торса мужчины поднимается пар, становясь заметным.

«Температура тела достигает 41 градуса».

Губитель дымится в холоде осенней ночи. Сердце бьется истово; виден пульсирующий бугор под солнечным сплетением.

«Тахикардия».

Пенистые слюни потекли с искривленного ненавистью рта.

«Бешеный…».

Юноша сплюнул и засучил рукава. Открыл дверь машины и пнул по внутренней стороне. Она шарахнулась с немереной силой, с громогласным скрежетом о борт. Бесстрашный ухватился за раму рукой. Машина качалась на рессорах, когда он расшатывал петли.

Дверь стала удобным щитом. Для второй руки предназначался топор. Вооруженный широко расставил ноги, грянул железом о железо.

– Давай, тварь! Нападай!

Бешеный наделен запредельной силой, живучестью. Природные качества разрушили дамбы сознания. Буйный психопат ринулся в нападение. Юноша взревел боевым кличем и кинулся навстречу, выставляя щит.

Дверь вмялась между телами. Бешеный тянет руки в окно, к шее жертвы, вопя и разбрызгивая слюни, кишащие инфекцией. Капли падают на лоб и щеки, попадают на сжатые губы. Давление на заслонку постоянно, локоть плотно прижат к груди. Пятки бороздят землю. Юноша переборол натиск; повел щит в сторону и засадил топор в трапецию врага. Перерубил ключицу.

Бешеный осатанел, выбил щит. Ринулся вперед, схватил горло жертвы. От давления глаза полезли орбит. Пережатые артерии стали толкаться под пальцами.

Юноша взял запястья врага, сжал и помолол; суставы раскрошились с хрустом фарфоровых чашек. Удушающий хват размяк. Силач с борьбой опустил руки бешеного, перехватил, чтобы рывком выгнуть локти врага в обратную сторону. Переломанные конечности повисли плетями. Одержимый рассвирепел еще больше; кинулся вперед, чтобы загрызть жертву. Юноша отшагнул и бросил кулак навстречу – кадык исчез с шеи врага. Бешеный зашатался и остановился, запрокинул голову и неистово завизжал.

Перебитая глотка издает непереносимы клекот. Такой жуткий звук может издавать сверло, проходя кость. Вопль переполнен лютой ненавистью, которая не позволяет умереть. С вытаращенными глазами, бешенный потащился вперед, являя зрелище, от которого сотрясается психика.

Юноша схватил врага за плечо, зафиксировал. Правый кулак отбойным молотом нанес удар в грудь. Бешеный выгнулся. В месте солнечного сплетения образовался кратер. Оборвался вопль, застрял в дыхательных путях. Забурлила подступившая кровь. Умирающий пытается коснуться груди, но руки ниже предплечья болтаются уже безжизненно.

Враг пал лицом в траву, вздрагивая конвульсиями, как от ударов электрошокера. Смерть долго выволакивала жизнь из зараженного тела. Пар все еще подымался над ним, когда грянул раскат грома, и хлынул дождь, ливнем гася тлеющие искры агонии.

Капли ретиво стучат по голове, смачивают бурые волосы. Юноша стоит над трупом, стережет. Тварь под ногами, наконец-то, бездвижна.

«Победа!».

Рука, немеющая от возрастающей боли, дрожит поверх глубокой бреши в животе. Пальцы замком стягивают края раны – это единственный способ замедлить кровотечение.

«Я победил!..».

Одежда пропитывается теплой кровью. Стоять ровно уже невозможно.

«Ты умираешь».

Юноша не только чувствует, но и понимает, что ему не выжить с пробитой печенью.

Каждый шаг спровоцировал вспышку жгучей боли; словно была она костром, на который летят брызги бензина. Жар опаляет изнутри, а щеки стремительно бледнеют. Сгибаясь и скрипя зубами, раненый вернулся к внедорожнику. Ливень стучит в крышу, ручейками срывается с карниза над провалом на месте задней двери. Юноша уперся ладонью и заглянул в салон.

Силуэт девушки едва различим во мраке. Она сжалась в дальнем краю заднего сиденья; обхватив ноги и подол платья, уронила голову на колени.

– Эй, – юноша тронул ее плечо, оставив на бледной коже красный отпечаток. – Эй. Ты меня слышишь?

Она изнеможенно подняла мертвенно бледное лицо.

– Ты ранена?

Девушка не ответила.

– Угрозы больше нет. Уходим. Поспешим…

Слова освободителя не воодушевили страдалицу; он потянулся за ней.

Боль гранатой рванула во всем теле. Зарница в ночном небе совпала с зарницей в голове. Свет вспыхнул и потускнел. Мука скрючила и повалила искривленным лицом в сиденье.

«Все... Больше некуда спешить», – осознал юноша, вместо горя принимая душевный покой.

Снова накатила волна световой вспышки. Но боль уже не так остра.

«Хотя бы умру не напрасно. Защитил…»

Та часть сознания, что не унималась до конца, осталась верна себе. Юноша гнал слабость, цеплялся за ощущения как за соломины: напрягал зрение, слух, внимал дыханию, сердцебиению. Но, все равно, спустя минуту – лишился всего этого.

Ливень стучит по жестяной крыше.

«Терял ли я сознание?», – стало первым вопрос юноши.

Кажется, что нет; но не удается вспомнить как получилось, что он лежит вдоль сиденья, а девушка восседает на его бедрах. Толстовка задрана вместе с футболкой; над раной замерли девичьи ладони.

Головокружение вызывает ощущение невесомости. Рассеянное внимание юноши привлекло странное тепло в животе. Жала боли, до коленей пронзающие раскаленными спицами, вымываются приятным жаром, что растекается подобно воску, заволакивая разрывы плоти. Буроокий не может разглядеть девушку в темноте. Он поднял голову и увидел бардовое свечение в клетке ее пальцев – слабое, как язычок пламени на спичке. Ощущениями мерещится, что огонь зализывает рану.

– Что ты делаешь? – ошеломленно спросил юноша, не узнавая собственного голоса.

Ее обессиленные губы колыхнулись, испуская шепот.

– Я лекарь.

Осознав происходящее, юноша утратил дар речи. Боясь нарушить неведомое действо, он стал покорно ждать, не выдавая шквал эмоций.

«Неужели настал конец издевательствам паршивого рока?! Неужели я смог защитить чужую жизнь?!»

Молния подожгла небеса. Синий всполох просветил салон, и юноша разглядел девушку. Мгновение он видел смерть в ее блеклых глазах. И в то же мгновение увидел синее платье с широким кровавым пятном под грудью. Нахлынула чернота тьмы; затрещал гром.

– Ты рехнулась?! – в отчаянии дернулся юноша: – Залечи себя!

Резкие движения спугнули бардовый огонек. Он запрятался вглубь ладони, просвечивая кожу и мышцы.

– Я не хочу… – надломлено прошептала девушка. – Не мешай… Пожалуйста…

Она продолжила приносить себя в жертву, отдавая остатки жизненных сил. Юноша подхватился, чтобы отстранить девушку… как вдруг сверкнула иная мысль. Решение показалось наивным, но вместе с этим – естественным, как способность дышать.

Его осторожные пальцы нащупали отверстие, прогрызенное пулей в животе целительницы, которая не почувствовала прикосновений. Дальнейшие действия неизвестны уму; остается только обратиться к интуиции, не имея другого источника знаний. Юноша опустил веки и прислушался к дождю, успокоился, сконцентрировался на ощущениях. Без объяснений, пришло ясное, аксиомное понимание природы происходящего процесса. Словно разум узнал то, что уже знал.

То, что впору назвать энергией, льется из рук целительницы; наполняя нутро юноши, побуждает силы для заживления. Сакральная магия представляется очевидной – она не лечит, а провоцирует и питает естественное восстановление организма. Ясно чувствуется особое тепло, исходящее от ладоней девушки; оно похоже на лучи знойного солнца прохладным утром. Мягкие волны омывают плоть, приводят в гармонию бодрость и покой.

Юноша обошел руки целительницы, поднося ладони к ее животу. Выставленные, длани сразу активировались, будто в центрах открылись тепловые шлюзы. Вскоре, в сумраке автомобильного салона разгорелся второй бардовый огонь, укрытый мозолистыми перстами. Теперь юноше понятно, что свечение обретает энергия, в равной степени телесная и духовная. Ее поток направляется усилием воли, которым привычно пользоваться на тренировках, когда нужно заставить двигаться изнуренное тело. Ныне, сохраняя неподвижность, можно прочувствовать огненные реки внутренней энергии. Как кровь, они циркулируют от пят до макушки; из каждой клетки организма тянутся нити энергетических капилляров.

Каждая клеточка уподобилась батарейке. Мощь всеобщего заряда переполняет юношу, вытесняет ощущения материальности плоти. Только ледяная воля позволяет управлять бурлящим потоком перекрестного лечения, закольцованным восьмеркой с животом девушки.

Энергетическая связь единит два тела. Она не монотонна; возникло различение, когда поток сливается от девушки, перемещается по телу юноши, переставая быть ее энергией и становясь его. Затем, мягкой волной, густой жар устремляется к длани юноши, проникает и растекается внутри девушки, снова наполняясь оттенком ее сущности.

Обмен энергией, – плотским теплом, – приблизился к той форме, которая хорошо знакома страстным любовникам. Испытывая глубокое удовольствие, юноша не позволяет наслаждению пленить рассудок; он поддерживает расслабленную сосредоточенность, в то время как щеки целительницы наливаются румянцем, а дыхание становится шумным и прерывистым. Если бы юноша не культивировал равнодушие, то услышал бы томность вздохов, почувствовал бы напряжение ее бедер, разглядел бы, как девушка кусает губы, удерживаясь от сладострастного стона.

* * *

Иссякающий дождь постукивает в крышу последними каплями, шелестит изморосью. В салоне слышно громкое дыхание целительницы.

Юноша раскрыл веки, чтобы вынырнуть из транса. Первым, что забеспокоило пробужденный разум, стали руки. Разглядывая ладони, буроокий наблюдает, как бардовое свечение уходит вглубь, вбирается в плоть по сотням канальцев толщиной с нить. Отток энергии перекрылся, и кисти пропали в темноте.

Дыхание девушки успокоилось, но не ее душа, пропустившая через себя череду умопомрачительных эмоций. Истовая надежда дошла до апогея, когда, отбиваясь от насильника, невольница заметила прохожего в окне. Горькое отчаяние охватило сердце, и боль, причиненная выстрелом, оказалась терпимой, когда началась неравная схватка мужчин. Девушка, утратившая веру, приняла апатию во спасение; исход битвы стал неважен – она смиренно ждала, когда жизнь вытечет из раны, и снизойдет освобождение. Анемия расслабила тело и рассудок; подступал последний сон, когда судьба поглумилась прощальной иронией – защитник одержал победу. Но раньше, чем девушка захотела жить, смертельная рана подкосила спасителя.

То, что показалось иронией, стало испытанием; а может – наказанием за желание умереть. Крохами оставшихся сил целительница могла спасти только одну жизнь. И выбор был сделан. Девушка ни на что не надеялась, она не думала о воздаянии в час божьего суда, но душа обливалась слезами; плакала от жалости, что все произошло так нелепо. Что можно было не умирать.

А потом юноша оказался магом. Неопытным, но сильным. Таким удалым, что рвением своим довел лечение до тантрического секса – перестарался с энергией мужского естества. А может быть и так, что сделал это нарочно, чтобы вожделением отвлечь от пережитого горя. Так думала двадцати трехлетняя целительница, восседая на незнакомце.

– Тебя прислал Леший? – тихонько прозвучал ее вопрос.

– Я не знаю никого с таким именем.

Ответ насторожил девушку. Она отстранилась, отползла на край заднего сиденья. Шелестя движениями, юноша подтянул ноги, сел. Он зашарил по бархатистой обшивке потолка; кнопка отыскалась посередине. Лампочка засветилась, скудной желтизной раздвигая сумрак, проявляя тени. Вокруг пластика торшера изгибаются кровавые полосы, оставленные испачканными пальцами на бежевой материи. Салон забрызган красным. Обивка трехместного сидения хлюпает и пенится кровью, если надавить рукой.

Спасенная девушка смотрит искоса. Под челкой до переносицы затаился недоверчивый взгляд голубых глаз. Густые волосы шатенки, обрамляют красивое лицо. Пышные перья-локоны струятся на плечи, закручиваются кончиками, словно брызги водопада. Искусанные губы стали ярко-пунцовыми. Легкое платьице порвано; обнажая черную чашу кружевного бюстгальтера, опадает лоскуток лифа.

Девушка прикрылась коленями, обхватила руками красный подол синего платья. Обдумывая продолжение разговора, юноша уставился на кругленькие пальчики ее ног, венчанные ноготками с бирюзовым лаком.

– Ты селянка?

– Нет. А ты?

– Я горожанин.

Таинственная улыбка проявилась на губах собеседницы.

– Ты ошибаешься.

– Как это понимать?

– Ты больше не горожанин.

– И кто же я теперь?

Девушка повела плечами.

– Простого ответа у меня нет. Я и сама перестала быть горожанкой совсем недавно. Считай себя новообращенным.

Юноша удрученно вздохнул.

– Почему я должен перестать считать себя обычным горожанином?

Во взгляде девушки сверкнули удивление и смех.

– Потому что горожане не имеют право колдовать.

– Все верно. И не просто не имеют право, но и неспособны из-за вакцины Робертсона.

И вновь снисходительная улыбка:

– Ты думаешь, что я избежала вакцинацию? Это не так. Ты ведь тоже не преступил закон, единый для каждого горожанина. Либо две прививки, – от бешенства и от магии, – либо изгнание. Но в нашем с тобой случае магия оказалась сильнее медицины.

– Но я не маг.

– Ты в самом деле ничего не понимаешь? Как ты думаешь, почему я сейчас не мертва.

Юноша поскреб затылок.

– Сложно будет словами… Если по сути – то мне показалось, что… хм… если я замкну цепь, то ты сможешь закольцевать проводку чего-то, что ты проводила, и тогда будешь лечить обоих одновременно. Вроде, как закономерности движения тока в электрической цепи.

Девушка фыркнула:

– Я не способна на то, что ты выдумал в качестве объяснения. Да и сил у меня оставалось так мало, что больше, чем на первую помощь, рассчитывать не стоило. Только благодаря твоим способностям, твоей магии – мы живы. Забудь о том, что ты обычный горожанин.

Юноша выбрался из машины, опустил руки в карманы толстовки. Взглянув на небосвод, он увидел растрескавшуюся пелену облаков; в прорези заглядывают мерцающие глаза звезд, дрейфующие в океане космоса.

Сквозь одежду, пальцы трогают мягкий шрам на месте смертельной раны. Боль сошла на нет, но рубец на кубике пресса – достоверное свидетельство моментального исцеления. А труп бешеного – доказательство убийства, совершенного не без магии.

Тугой столб пара выметнулся изо рта, освобождая от избытка внутреннего жара. Юноша подступил к обрыву. Огни города мерцают вдалеке; он смотрит на них в задумчивости, и они начинают расплываться, распускаясь лучистыми бутонами. Буроокий видит движение машин, шумящих в поздний час колесами по городской автостраде; видит дома, в окнах которых живут тысячи семей. Их будничное времяпрепровождение не изменилось. Но что осталось бы от безмятежности местных горожан, если бы они сейчас же узнали о произошедшем на краю темного обрыва?

От представления такого поворота судьбы, в груди заколотило сердце. Юноша поспешил убедить себя, что уже миновала опасность быть замеченными, раз до сих пор он не видит полицейские мигалки. Это хорошо. Потому что сейчас его руки измазаны кровью трупа. Он убийца и, – хуже того, – маг. Даже если закон простит ему первое как неотъемлемую меру самозащиты, то за второе – амнистии не будет.

Юноша вспоминает дом, в котором живет, улицы и дворы, которыми ходит, станции метро, магазины, университет. В одночасье город стал опасен. Как много прохожих он привык не замечать каждый день? Но отныне каждый, заподозрив в нем мага, пожелает ему зла. И очевидно, что теперь юноше нужно учиться, как не выдать себя взглядом, не дать заподозрить тайну в бурых глазах.

Настала пора начать скрываться.

Пока юноша стоит поодаль, девушка приподнялась над задним сиденьем, чтобы задрать подол до груди. За высохшей кровью не разглядеть, сильно ли шрам обезобразил кожу. Девушка обыскала салон и нашла влажные салфетки в подлокотнике между креслами. Оттирая живот, она волновалась, словно счищала пленку на лотерейном билете. Этот билет оказался выигрышным – кожа абсолютно чиста. Удачливая выдохнула с облегчением. Она выглянула из машины, осмотрелась; свесила босые ножки с края сиденья, не спеша ступать на мокрую траву.

– Как тебя зовут? – спросила она.

Ее голос выдернул юношу из раздумий. Зрачки, устремленные на огни искусственного света, сфокусировались; лучистые лепестки фонарей вобрались в точки. Буроокий не отвернулся от городской панорамы; обронил:

– Бронислав… Тебя?

– Настя. Как ты нашел меня?

– Я гулял. Увидел туфли на дороги. Твои?

– Да… Я не верила, что это поможет… Этот, – она кивнула на труп, – даже останавливаться не стал. Только гадко залыбился.

– Как ты оказалась в его машине?

– Я прохожу медицинскую практику в госпитале. Сегодня, я решилась помочь магией… В палате никого не было, а сам пациент глубоко спал. Этот… Застукал меня… Угрожал сдать властям...

– Ты знала, что он бешеный?

– Бешеный?!

– Хм… Горожанка-маг удивляется встрече с горожанином-бешеным.

– Ничего забавного! Я думала он просто маньяк. С чего ты взял, что он бешеный?

– В 2015-ом научился узнавать.

– И ты, – одолев бешеного без оружия! – сомневался в магии?

– Я был не безоружен.

Юноша подошел к мертвецу, потянулся за рукояткой топорика. Сталь увязла в ключице по обух; заскрежетала о кость, понуждая упереть ногу в плечо и дернуть посильней. Психика целительницы достаточно устойчива, чтобы наблюдать за парнем и шутить:

– М-м… Бешеному пулевые раны не слишком-то вредят. Он должно быть со смеху откинулся, увидев тебя с таким грозным оружием.

– Почему не начала лечиться, когда бешеный отвлекся на меня?

Вопрос Бронислава подобен щелчку полбу. Девушка враз перестала улыбаться.

– Я отчаялась. Я не верила в спасение… Поэтому решила… что лучше умереть… чем быть изнасилованной…

Настя крепилась как могла, но на последнем слове уже прятала слезы на щеках, и губы, искривленные беззвучным плачем. Бронислав пробубнил: «Это ты зря. Бороться нужно до конца», – и стал вытирать топорище об одежду покойника.

– Ты что – оптимист? – вспылила девушка.

– Нет. Не оптимист. Просто упрямый…

– Я итак держалась до последнего! Раз не бросилась из окна госпиталя, а села в эту проклятую машину с отчаянной надеждой на спасение!

– Об этом я и говорю, – спокойно заметил юноша. – Все разрешилось лучшим образом.

– Ага, ты прав! Все просто чудесно! – сказала она с издевкой, но уже спокойнее. – А если бы ты не поспел – все было бы хуже, чем я боялась.

Бронислав перевернул полуголый труп на спину. Выпученные глаза с прежней ненавистью уставились на юношу; по светящемуся в темноте белку ползет крошечная гусеница, к липкому подбородку пристали травинки. Новообращенный не смог пересилить порыв еще раз осмотреть плоды своей разрушительной силы; даже сейчас, ощупывая впадину, – мягкую, как желе плоть, и острые обломки ребер, – юноша не может принять умом, что способен на подобное.

Голос девушки вновь вырвал из оцепенения:

– Нам надо идти в лес.

– Да. Но перед этим – надо скрыть улики. Если скинуть машину в деревья под оврагом – ее заметят не сразу. Чем позже возьмутся за расследование, тем лучше для нас.

Босая девушка стоит поодаль на холодной траве; тревожным взглядом провожает юношу – он сел на водительское место. Она укутана в его черную толстовку, но ей зябко. У Насти плохое предчувствие. Но она тоже считает, что это нужный для них поступок. Поэтому молчит, когда предостережения просятся стать озвученными.

Бронислав нажал кнопку возле руля, завел автомобиль. Не зажигая фар, тихо шурша травой, он откатил машину, нацеливая капот на пропасть. Не заглушая двигатель, надолго остановился, чтобы сгладить возрастающую оторопь.

Все улики собраны. Нож, – ранивший юношу, – торчит в спинке заднего сиденья. Туда же втащена оторванная дверь, и на полу валяется пистолет с отстреленными гильзами. Труп владельца авто перетянут ремнем безопасности в пассажирском кресле.

Пальцы юноши крепко сжали руль. Затея перестала казаться такой уж простой, когда впереди предстал край земли. В темноте не просчитать расстояние до взлета; десять или одиннадцать метров – вопрос жизни и смерти. И нет гарантий, что сегодняшняя удачливость сохранилась.

«Это нужно!» – убеждает себя юноша. Но все равно его потряхивает от страха. Чем больше он старается взять себя в руки, тем сильнее они трясутся. Первобытный ужас поднимется из глубин естества, но воля бросает ему вызов. Начинается противоборство сомнений и уверенности.

Глубоким дыханием Бронислав успокаивает сердечный мотор. Чувствуется трупный смрад – тело зараженного разлагается неестественно быстро; уже потрескалась кожа на лице, сочится сукровицей. Гримаса мертвеца похожа на хохот мстителя.

Юноша внушает себе мысль о победе – это последний способ сняться с предохранителя. Он понимает, что страх не искоренить, но надо одолеть паралич паники. Через лобовое стекло, буроокий смотрит на городские огни, горящие далеко за пропастью углями бесконечного кострища. Мнится Инферно.

Дверь возле себя Бронислав распахнул настежь. Он придавил педаль газа пожестче, чтобы спрыгнуть пораньше. Резкий оборот колес провернулся вхолостую на мокрой траве. Автомобиль взревел и рванулся в последний путь, вжимая водителя в спинку кресла. Расстояние покрывается стремительно; и вот Бронислав уже готов отпустить руль.

Внезапно, левый бок машины высоко подпрыгнул на кочке; захлопнулась водительская дверь. Ухаб опрокинул юношу на колени мертвеца. На мгновение, буроокий утратил зрительный контакт с лобовым стеклом. А когда посмотрел вновь – не увидел земли.

Водитель не успеет пристегнуться. Когда капот вомнется об дно оврага – руль в щепки разобьет грудную клетку. Все это Бронислав предвидит, пока вестибулярный аппарат сообщает о смещении линии горизонта, а ягодицы отрываются от сидушки.

Секунда растянулась во стократ. Масляным факелом в сознании вспыхивает мыслеобраз непримиримости – «Живи!». Призыв награждает силой, в которой больше нет сомнений.

Громыхнул удар; лист железа отделился от борта авто и улетел. То была дверь, которую Бронислав высадил ногой. Цепляясь за край рамы, он тут же вскочил на порожек, чтобы переметнуться по дуге на теряющий горизонтальность капот. От лобового стекла юноша толкнулся в воздух, пропуская под собой излет крыши, чтобы запрыгнуть на подставляющийся багажник. Шаг на понижающейся поверхности – рывок на вырастающую стену обрыва.

Болезненный удар ребрами вышиб воздух из легких. Юноша соскользнул до локтей. Словно грабли, пальцы воткнулись в мокрую почву. Растирая грязь по щеке, Бронислав остервенело забарахтался. Кроссовки шарят в поисках опоры, ссыпая комья земли.

«Живи!».

Брониславу удается поднять голову над краем обрыва, когда карниз начинает проседать, отделяясь от массива.

«Живи!».

Скрипит песок на зубах. Юноша сопит, упёрто тянет руки и вонзает пальцы, по сантиметру выволакивая себя из пропасти.

«Живи! Живи! Живи!».

Девушка вцепилась в руку юноши. Едва помня себя от ужаса, Настя принялась вытягивать Бронислава; поскользнулась и упала, но не отпустила. Стала отползать, волоча до тех пор, пока юноша не выбрался на метр от края земли. Карниз осы́ пался, словно преследуя; словно сожалея о том, что юноше удалось выжить.

«Сколько раз я мог умереть за прошедшие часы?», – думает Бронислав, ссадинами на щеке ощущая приятный холодок травы, на которой распластался.

«Не умер. Но переродился».

Он уже отдышался и чувствует прилив бодрости. Энергия тонизирующей порцией адреналина растекается по жилам. Сила, готовая за мгновение ока стать мощью – наделяет уверенностью. Юноша может в любой момент принять очередной вызов судьбы. Он готов.

«Вот, какой я теперь», – не без задора подмечает новообращенный, с азартом признавая новую точку отсчета.

Пребывая в совершенном спокойствии, Бронислав поднялся, стряхивая с торса комья вспаханной им же земли; заметил на пальце оторванный до середины ноготь. Видимо, напоролся на камень. Не колеблясь, он сорвал остатки, зная, что кровоточить будет недолго.

Бронислав протер ладони о джинсы, чтобы подать Насте руку. Ее взгляд хранит отпечаток шока. Сидя на траве, она подняла лицо и сверкающие влагой глаза; над головой юноши клубятся лоскуты облачного полотна, разодранного в клочья и раскиданного по небосводу. Девушка опустила пальчики поверх мозолистой ладони.

Ступив на землю, Настя жалобно пискнула.

– Кажется я порезалась!..

Опираясь на плечо юноши, девушка пощупала стопу, ногтями подцепила краешек стекляшки, а извлекла осколок величиной с полпальца. К счастью, чувствительность не успела восстановиться после аффекта.

Прижав к груди, Бронислав обхватил рукой талию Насти и, – раньше, чем девушка спохватилась, – поднял на руки.

– Я отнесу тебя до обуви, – объяснился Бронислав.

Ее глаза распахнулись от испуганного изумления. Она дала согласие, заключая его шею в робкие объятия.

Ступая твердыми шагами по слякотной дороге, Бронислав смотрит только вперед. Взгляд суров и юноша молчалив; собран и чу́ ток, как на вражеской территории. Если вдалеке появятся случайные встречные, он готовится укрыться в опушке. Мышечный каркас пышет энергией. Девушка на его руках будто ничего не весит, а ноги способны припуститься на бег. Бронислав уверен в своих силах, и поэтому спокоен.

На руках юноши, Настю обволакивает чувство защищенности. Оно сглаживает мандраж от кошмара, в котором спаситель срывается вместе с машиной. Когда это происходило, ее ноги и душа оказались парализованными – не сразу Настя кинулась опрометью, не замечая битого стекла на траве, успевая в последний момент.

Сейчас, сильные руки мягко покачивают, словно на морских волнах. Настя опустила голову на горячее плечо. Чтобы залечить ранку на стопе, девушка применила запас энергии, который оставил в ней юноша, когда переусердствовал с врачеванием в салоне авто. Теперь его тепло обнимает снаружи и струится внутри.

Найденную на меже туфельку Бронислав подхватил за ремешок, не ставя девушку на землю. Стараясь выказать признательность меньшую, чем хочется, Настя прошептала, дыханием касаясь уха.

– Не волнуйся… Все будет хорошо…

Ей не видна ухмылка, которая проявилась на губах Бронислава.

«Мое сердце трепещет в восторге! Душа ликует, упивается жизнью, которую можно отвоевать силой!»

Огненная энергия растекается по телу; она в избытке, но юноша жаждет еще. Он хочет испытать, сколько огня сможет принять и покорить. Что-то подначивает схлестнуться с самой силой.

Настя забеспокоилась, когда жар юноши начал обжигать. Она заглянула в бурые глаза, прячущие за отрешенным взглядом хаос внутренней борьбы. Девушка нежно прикоснулась ладонью к щеке Бронислава, чтобы поделиться успокаивающей силой женского естества. Бархатная прохлада глотком энергии влилась в нутро юноши, закрутилась, как Инь в пылающем Яне.

– Все хорошо, Бронислав, – ласково заверяет Настя, заботливо поглаживая щеку. – Сражения позади. Ты можешь расслабиться и отпустить магию. Не бойся ее потерять, она еще вернется к тебе. Не доводи себя до дикости.

Юноша не снял маску отчужденности, но руки постепенно остыли; и тогда Бронислав улыбнулся, выражая извинения и благодарность. Он остановился над последней туфелькой, опустился, усаживая Настю на подставленное колено. Девушка вытянула мысочки, и галантный юноша надел обувные лодочки одну за другой.

Остановка на меже оказалась недолгой. Бронислав присмотрелся к опушке. Выход из леса источает зеленоватые огоньки, будто выдыхает пыльцу. Мерцая, искры опадают наземь, стелются в траве, как вдруг взметаются, словно в горячем воздухе над костром. Как ни старался, юноша не смог определить зримое явление.

– Поспешим, – Настя взяла руку Бронислава и поманила за собой. – Нас ждет Леший.

Бетонные плиты дороги и тишина придают шагам слышимость. В сумраке ночи, двое идут вдоль опушки, влекомые зеленым светом на пороге в лесной чертог.

Витающими искрами оказались светляки. Их сотни. Фосфоресцирующие тельца снуют в траве и над ней, горят гирляндами на кустах и низовых ветках древ. Желтовато-зеленые лампочки освещают коридор вглубь леса. Реальность обретает сказочность.

Раньше, чем зайти, Бронислав остановился, чтобы разумом постичь природу происходящего. Настороженно прислушался; но не уловил ничего, кроме жужжания сотен пар крылышек.

– Красота, – с улыбкой подметила Настя, бесстрашно отправляясь вперед.

Юноша последовал за ней, сквозь коридор живых огней. Складывается впечатление, что тропа существует лишь там, где стелется зеленоватый свет, а за деревьями наступает мрак космического небытия. Бронислав посмотрел за спину – от зеленого коридора плетется хвост длиной в полудюжину метров. С каждым уходящим шагом людей – светлячки разлетаются врозь; тропа рассеивается, перестает существовать. Место, куда огни слетаются в бессчетном множестве, находится справа и впереди.

«Мы не в лесопарке. Мы в настоящем лесу», – рассудил Бронислав по густоте соснового бора, когда светляки мелькали в зарослях. Лесной коридор взял уклон направо и вниз. Двое проследовали по склону, вышли к просторной поляне и остановились.

Темные воды лесного озера отражают звездное небо. Луна смотрится в зеркало глади, выглядывая над кольцом хвойных крон, припорошенных серебристым светом. Светлячки облюбовали озеро сплошной петлей; летают над спокойной водой, играясь с близнецами-отражениями. Лунный свет вытянулся причалом. Свежий ветер веет прохладой; запах тины едва уловим. Двое вышли из сумрака дебрей, чтобы встать перед невысоким обрывом берега и окинуть взглядом сказочную панораму.

Рядом оказался старый пень, который был когда-то широким древом на холме. Дряхлый остов тянет последнюю ветку-лапу, преподнося путникам вывешенную одежду.

Настя прикоснулась к ткани…

– ОЙ, МАМОЧКИ!

… и тут же отскочила. В расщелине пня она разглядела крупного филина.

Птица не таилась – лишь укутался в крылья. Их окрас продолжает текстуру облупленной коры, а темно-серая грудь раскрашена черными пестринами, будто размашистыми запятыми.

Филин изворотил шею; под причудливым углом наблюдает за девушкой, вопрошая о причине переполоха. Из-под вскинутых бровей зыркает по-человечески осознанный взгляд.

– Не смотри на меня, как на чудачку, – шутливо возмутилась Настя, почесывая пальчиком перья на грудке филина.

– Он тоже маг? – спросил Бронислав.

– А?.. Не-ет. Просто птица.

Девушка стала рассматривать дары «просто птицы»: длинный сарафан, рубаха и штаны, опоясанные бечевкой. Некрашеная хлопковая материя сшита самым незамысловатым кроем. Филин перелетел на крепкую ветку, уселся напротив Насти и услужливо распахнул крылья, растягивая пернатую ширму во всю длину. Девушка поняла намек раньше юноши; с тревогой и смущением опустила взгляд, но стала выбираться из мешковатой толстовки.