Глава 7. Так вот на островах вдруг все вспомнили о Жоре, называя его земляком Атлантом

Так вот на островах вдруг все вспомнили о Жоре, называя его земляком… Атлантом!.. Будто бы все они были ему родственники. Ему и атлантам. Коль скоро до Атлантиды-то рукой подать!

— Совершеннейшая чушь! — говорит Лена.

— Наверное… Тем не менее… Итак, Жору взяли… Без Иуды, без его поцелуя… Валерочка не стал его целовать — и без поцелуя было ясно, кто настоящий Иуда!

— Да уж…

— Ходили слухи, что Жоре тайком от мира на одном из необитаемых островов удалось клонировать Нефертити… ну ты помнишь эту историю…

— Хрестоматийная пара! — восклицает Лена. — Ромео и Джульетта, Данте и Беатриче, Петрарка и Лаура, Юнона и Авось…

— Могла бы организоваться всем парам пара! Жора и Нефертити! Блажь какая-то, блажь чистой воды. Но ведь так могло и случиться! Собственно, у нас все знали об этой сумасбродной Жориной идее, и вот уже поползли слухи, мол, ему таки удалось… Не бывает же дыма без огня!

— Не бывает, — подтверждает Лена.

— …и весь мир уже шептался по закоулкам в ожидании свадьбы, свадьбы… Слухи просочились… Ведь не даром же за нами велась беспрерывная слежка всеми службами мира. Охота! Да — и охота! Прессинг по всему полю! Все хотели взглянуть на живую невесту — царицу!, жену Эхнатона, которую Жора прятал от любопытных взглядов, желая лишь одного — жениться на царице!.. Эхнатона он сунул куда-то, вождём в какое-то низкорослое племя. То ли в Африке, то ли в… Да, неважно! Поговаривали даже о дате… Планировали на конец года, на конец этого года, на последние числа декабря, кажется, на двадцатое… Чтобы 21.12.12-го, как раз… И уж верили, рассказывала Юля, верили, что наш Жора лицом в грязь не ударит, что свадьба будет самая-самая, всем свадьбам свадьба, что сам князь Альберт позавидует, и Альберт… а уж принц Уильям, герцог Кембриджский со своей Кэтрин Миддлтон…. Кейт, конечно, прекрасна, но наша Неффи… Сочились слухи, что…

— Жорина!

— Жорина!.. Да и принцесса Диана, будь она жива… Да, Диана вряд ли… Жаль, ах, как жаль! Мы все так страдали, когда они… Жора был в те дни в Лондоне…

И другие и князья, и принцы, графы и графини, даже короли со своими королевами… Не говоря уже о индийских и китайских миллиардерах… Да, многие… Обзавидовались бы!

И вдруг — распятие!

Юля, конечно, была потрясена: Жора женится! У неё спёрло дыхание!

Рассказывая, она едва сдерживала себя от того, чтобы не разрыдаться, прерывая рассказ на полуслове, давясь словами, глядя в одну точку… Как полоумная… У неё всё поплыло перед глазами. Она сглотнула слюну и, справившись с собой, продолжала:

— И тут вдруг распятие!

— Слушай, — говорит Лена, — скажи мне вот что… сотни миллионов на этих свадьбах летят просто на ветер в то время, когда почти весь мир голодает… Как же так?!

— Потому и распятие… Этот мир заслужил свой крест! Потому-то Жору и… Жора — только начало… Затравка… Центр кристаллизации!

— Начало конца?

— Жора сам принял решение положить конец этому миру. Это же его хрустальная мечта! Вспомни, как он поносил этот мир, как он кричал во всё горло: «Мне не по пути, мне не по пути с вашей сраной цивилизацией…»

— Да помню я, помню… Докричался…

— … и вот они…

У меня пересохло в горле, я отпил из стакана.

— … и вот они…

Я силился вспомнить всё, о чём говорила Юля, но в голове был такой кавардак, перед глазами мелькали событие за событием, как кадры мирового шедевра. Никакой последовательности, конечно, не было и в помине, ворох фактов, нагромождение, хаос…

— … и вот они… Да, вот ещё — откуда ни возьмись появилась Тина! Наша — клон!.. Они о чём-то шептались с Иисусом, тот кивал в знак согласия, иногда тихо о чём-то спрашивал и тогда кивала Тина своим рыжим хвостом… В конце концов, рассказывала Юля, они, радостно, улыбнувшись друг другу и кивнув головами, видимо пришли к согласию. Тина вдруг стала оглядываться по сторонам, ища кого-то и, так и не найдя, растворилась в толпе.

Что ей было нужно и о чём они шептались с Иисусом, осталось тайной.

— Ты со своими Тинами просто всех запутаешь, — возмущается Лена, — сам-то как-то их различаешь — где клон, а где сама твоя настоящая Тина? Ты хоть родинку кому-то из них дорисуй…

— Дорисую.

— Различаешь?

— А то! Тина — это Тина, а клон — это клон! Понимаешь?..

— Чё уж тут…

— Не уверен, — говорю я. — Тут должно быть чутьё. Как у волка! Живая Тина — это… Это…

— Да ладно, не пыжься!..

— А клон… Сама понимаешь… Но я — различаю! Это — ясно?.. Живая Тина — это… это… Ну как тебе объяснить? Она…

— Да уж… Рассыпал ты её таинственным бисером…

— …и пахнет она… как Живая!.. Ты знаешь, как пахнет альфа Центавра?

Лена молчит, улыбается. Я продолжаю:

— На Жору, рассказывала Юля, Тина даже не посмотрела. Хотя он ел её взглядом. Но не произнёс в её адрес ни слова. И мне, говорила Юля с обидой в голосе, ничего не сказал. Представляешь — ни слова!

Жора, как сказано, уселся на крест… Как на скамейку. Передохнуть на пути к… Куда он там так спешил? Достал из своего желтого видавшего виды портфеля свою чёрную трубку (заметь — мой подарок!), затем извлёк кожаный кисет…

Наталья молчала…

Мы все сгрудились над ним, рассказывала Юля, просто нечем было дышать! Иисуса тоже сдавили со всех сторон, никто не проявлял недовольства, не ворчал, мирился с происходящим… Все ждали начала спектакля, рассказывала Юля… И не только Юля. Потом я слышал эту историю из разных уст — каждый рассказывал по-своему, каждый подметил что-то своё, на его взгляд, особенное…

— Интересно, — говорит Лена, — интересно… Интересно было бы и мне взглянуть…

— Распни меня, — говорю я, — и наслаждайся!

— Не шути так!

— Да я и так уже давно распят на своей Пирамиде! Ты меня словно сняла с креста. Лен, если бы не ты… Спасибо тебе… Выходила… Раны зализала…

— Рест, перестань…

— Как только миру стало известно о новом распятии, тотчас были организованы репортажи с места событий, с самой, так сказать горячей точки земли! Конечно же, это было событие из событий, конечно же, это была суперсенсация! Ничего подобного мир не знал! Даже распятие Настоящего Христа две с хвостиком тыщи лет тому назад казалось медным грошем в сравнении с этим распятием! Какие там Везувии с Помпеями, какие там цунами и землетрясения с сотнями тысяч жертв! Гибель динозавров, всемирный потоп? Да кто их видел?! Атлантида? Да это же просто выдумка какого-то там Платона! У меня бы мозг никогда не шевельнулся такое придумать!.. И представь себе…

— Чем же Жора заслужил такой резонанс, такую помпу? — спрашивает Лена.

— Он сидел и курил свою трубку. На кресте.

— Я понимаю твою иронию, но правда — чем? Если подумать…

— Лен, мне ли тебе объяснять?

— Объясни… Не мне — человечеству. Каждый, прочитавший твою книжку об этом, обязательно задастся вопросом: кто такой Жора?.. А ты кто такой?!

— Как задастся, так и ответит, — говорю я, — тут всё дело в удельной серости мозга спрашивающего. Ты понимаешь, о чём я говорю.

— Ты рассчитываешь на…

— Были созданы беспрецедентные меры безопасности. Все эти Скотлан-Ярды и Пентагоны, Кагэбэ и секретные службы Израиля (и «Моссад», и «Шабак», и «АМАН», и «МАТАМ», и Мамад») собственно, все самые крепкие службы мира объединили свои усилия для защиты Жоры от любых посягательств на его жизнь. Это как если бы у нас, землян, появился общий враг, скажем, инопланетяне, или тот же Апофиз, или даже Армагеддон! Никакие межнациональные, или расовые, или религиозные распри никого уже не интересовали. Не то что не интересовали — были тотчас напрочь забыты как только в воздухе запахло жареным — Жжжжжор-ааааа… Всеобщий всевселенский жор!.. Ааааа!.. Прям потекли мировые слюнки… Жора! Только Жора! Только Жорино распятие! Как только миру стало об этом известно, рассказывала Юля, тотчас были организованы телемосты… Журналисты, радио и телекорреспонденты… Все-все-все сбились в тугую жадную до простоты вынюхивающую кучку — что, что там?.. Просто куча мала! Блики фотовспышек и телекамер… Было еще утро, но это был настоящий закат! В сто тысяч солнц! Лезли и лезли с вопросами… С самого начала…

— Скажите, Георгий…

— Как вы думаете?..

— Не кажется ли вам?..

— Не понимаю, зачем вы?..

— Кто вам дал право?..

Жора, как сказано, сидел и курил…

— Ой, это был такой спектакль! Цирк! Балет! Шекспир отдыхает!

— Балет?

Наталья не проронила ни слова.

— Ага, балет! Всё вокруг прыгали и кружились как…

— Я так люблю балет, — разоткровенничалась Светка, — я бы крутилась и крутилась, и крутилась…

Потом Иисус всем заткнул своим выразительным кляпом враз все их лужёные глотки — поднял руку! И воцарилась могильная тишина. Было так тихо, что, слышалось только, как струится дым из Жориной трубки… Шурша… Периодически… Когда Жора не затягивался.

И вот Иисус лениво кому-то кивнул, мол, пора, брат… Не было никаких поцелуев, хотя Иуды со свирепо разинутыми ртами и вываленными из орбит жёлтыми глазами только и ждали команды наброситься на Жору со своими мерзкими вонючими поцелуями…

— Какие Иуды, — спрашивает Лена, — о ком ты говоришь?

— Да ты оглянись, присмотрись хорошенько! В каждом твоём друге на большую его половину сидит гаденький Иудёнок. Ты только свистни, и он тут же оттопырит губы, чтобы присосаться к твоей щеке. Как пиявка!.. Валерочка, твой Славик или тот же Переметчик… Они же… И иже… И с ними… иже…

— Ты перегибаешь, — говорит Лена, — ты становишься чересчур недоверчивым.

— Ты поживи с моё, — говорю я, — присмотрись хорошенько.

— Идём, — говорит Лена, — потом дорасскажешь, в машине.

В машине, так машине. Если тебе не интересно, думаю я, я могу и совсем не рассказывать. Я замечаю, что становлюсь занудой и злюкой. Да — злюсь на всех, вот даже на Лену. Хотя она одна из множества, кто проявляет интерес к моей жизни.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — идём… А куда мы едем?

Проходит неделя.

— … ты собираешься дорассказать эту твою историю с Жорой? — спрашивает Лена.

— Его-таки так и распяли, — говорю я, — я же рассказал.

— Ясное дело, — говорит Лена, — это я знаю. Мне нужны подробности.

Эти подробности сведут меня с ума! Какие ещё нужны подробности?! Распяли и есть распяли! Нельзя же распять лишь чуть-чуть, на копейку, на рубль. Распяли, что называется, напрочь! Уложили на крест, приковали, поставили крест на попа — виси! Э-ка невидаль! Сам любуйся и радуй ротозеев!.. Это уже было-было… Об этом только ленивый… Весь мир пестрит этим распятием… Правда, — Христа! Сколько книг написано — не перечитать! Сколько написано картин — не пересмотреть! Монумент в Рио — не перепрыгнуть!..

— Подробности, — говорю я, — да, подробности…

Лена включает диктофон.

— …и потом, — говорю я, — по всем странам и континентам прокатилась волна протестов, многолюдные митинги, миллионнолюдные… мир такого еще не видел…

— Протестов? — спрашивает Лена.

— Протестов в поддержку, — говорю я.

— Как это?

— На всех площадях всех столиц всех стран всего мира, — говорю я, — каждый день, почти каждый день… Красная площадь была просто усеяна головами, как красной икрой, если смотреть с высоты вертолёта…

— С высоты птичьего полёта, — уточняет Лена.

— В Мадриде перед…

— В Лондоне вся Трафальгарская площадь… На этой стеле — колоне Нельсона —, как, впрочем, и в Питере на Александрийском столпе… Они висели как шашлычные куски мяса на шампуре… Сползали друг на дружку…

— А что Папа, — спрашивает Лена, — как Папа Римский и Ватикан?

— Тоже, — говорю я, — Папа был рядом с Иисусом, они вместе пришли к выводу, что…

— А Далай-Лама?

— Ты не поверишь, но ночью, перед самым Жориным распятием, у Большой Медведицы отвалилась звезда.

Лена не понимает: какая звезда, как так отвалилась?

— Ну так, — говорю я, — раз и… готово! Та маленькая звёздочка, по которой древние греки определяли зрячесть своих воинов. Стариков…

— Зоркость, — говорит Лена, — та, что рядом со второй звездой!

— Зоркость или зрячесть, — говорю я, — со второй или с шестой… Смотря откуда считать!

— Митинги? — спрашивает Лена.

— Сплошь и рядом, — говорю я. — И не было никакого парада планет. Правда, на солнце в ту ночь отмечалась дикая солнечная активность.

— В ту ночь? — спрашивает Лена.

— Именно, — говорю я, — в ту самую ночь перд самим Жориным распятием. Юля говорила, что он никак не мог уснуть в эту ночь.

— Он ночевал с Юлей?

— Не было никакого солнечного затмения, — говорю я, — ни лунного, ни солнечного… Вулканическое кольцо по всему побережью Тихого океана, конечно, выперлось… Но не так, чтобы это была угроза… На Гаваях что-то там буркнуло, да и Этна в долгу не осталась… И этот гренландский тоже пукнул — Эйяфьятлайокудль… Или как там его?..

Да, мир вдруг встал на дыбы: «Распни, распни его!». Будто бы распинали Самого Христа. Оказалось — Иисус сам распинал! Чудеса в решете!.. Жору раздели… Юля сказала, что он был похож на Христа… С него стащили шорты, футболку… Кеды он сам расшнуровал и отбросил в сторону. Оголили! Затем на него надели жёлтые спортивные трусы… Кто-то сказал, что он был похож на какого-то известного бразильского футболиста. Жаль только что белый. Он не просто белый — белотелый! Загар никогда не брал его кожу. Ни о каком отчаянии не могло быть и речи — Жора держался, с восхищением рассказывали потом, держался молодцом! Не произнося ни слова, он сам улёгся на крест, раскинул руки и пошевелил всем телом, словно выискивая поудобнее положение на этом жёстком ложе, кивнул, мол, всё в порядке и даже подмигнул, рассказывали, чтобы придать уверенности своим палачам, мол, смелее, ребята!

— Палачам?

Наталья молчала…

— Ну не то, чтобы они были настоящими палачами, они выполняли волю Иисуса, да и самого Жоры, поскольку он, все ведь это знали, не терпел над собой никакого насилия, а тут пришлось подчиниться, и он сам желал, чтобы пытка эта побыстрее закончилась. Он геройствовал, но и не пал духом, и даже с любопытством и как бы со стороны смотрел на весь этот спектакль, режиссёром которого сам-то и был. В содружестве с Иисусом! Иногда они переглядывались короткими взглядами, словно согласовывая свои действия. Мол, всё идёт хорошо? Всё отлично! И — дальше по тексту… Без единого слова.

— Итак, Жору уложили на крест, — говорит Лена.

— Толпа, конечно, была взволнована, — говорю я, — все жили ожиданием какого-то чуда. Но никакого чуда не произошло — всё было до смешного банально: ни молний, ни громов, светило как всегда солнце, легкий бриз шевелил волосы… Здесь!..

— Ты говорил, что по всему побережью Тихого океана…

— Юля рассказывала, — говорю я, — и не только Тихого! Весь мир клокотал! И не только Юля! Весь мир вдруг засудачил о конце света. Это было начало конца! Вдруг с этим утверждением все согласились! И учёные и президенты! Все в один голос вдруг заявили: «Началось!». Учёные, сверкая глазами, уверяли в том, что случилось всё так, как мы и предсказывали, что жаль, что нам не поверили, что, мол, наши прогнозы, вот видите, оправдались, и если бы нам увеличили финансирование…

— А президенты? — спрашивает Лена.

— И короли, и премьеры, и президенты разбежались по своим бункерам, как тараканы. И ты же помнишь, что сказал в тот вечер Обама?

— Что он сказал? — спрашивает Лена.

— То же что и король Норвегии, и королева Виктория, и датчане, и даже князь Альберт…

— Что?

— Все в один голос! Правда, некоторые…И Путин, и твой Путин тоже…

— Ладно. Бог с ними, с президентами и королями. Тараканы и есть тараканы.

— Да-да, как…

— Итак, Жору уложили на крест…

Наталья не выла…

— Нестерпимо кричащее спокойствие! Классическая поза! Вероятно, Жора испытывал неодолимую потребность еще раз убедить весь этот настороженный мир (ведь он точно знал о том, что мир, затаившись, следит сейчас за каждым его движением, прислушивается к каждому его слову), убедить в том, что… Своим теперь поведением на кресте! Мол, ценой собственной жизни я хочу вам ещё

раз прокричать… Всё, точка, — произнёс он тихо, — the buck stops here (Фишка дальше не идёт, — англ.).

Это жертвоприношение, считал он, должно возбудить в людях жажду уразумения…

— Ты так думаешь? — спрашивает Лена.

— Он так думал, — говорю я, — он об этом как-то мне рассказал…

— Он считал себя жертвой?

Иисус только молча наблюдал за происходящим. А усердствовали в большей степени все эти… недомерки и планарии… и, конечно, цезари, ленины, наполеоны… Старались Валерочка с Ушковым…Они, наконец, спелись…

Наталья только смотрела…

— Ты мне так и не ответила, — говорю я потом.

— Что? — спрашивает Лена.

— Как пахнет альфа Центавра?

— Как?.. Ясное дело — сиренью. Верно?..

Запахи живой Тины… Эх-ма!.. Никому не дано знать, как пахнет космический бисер. Я — знаю!..

— Ага, — говорю я, закрыв глаза, — полынью…