Киньчжоу

В 50 верстах к северу от Артура гористый Квантунский полуостров узким перешейком соединяется с ма­териком. С обеих сторон — воды Желтого моря. Если стать лицом к северу и смотреть туда, куда уходит рель­совый путь на Родину, то направо, в сторону Кореи и Японии, лежит бухта Хунуэза и немного севернее от нее бухта Керр. Налево, на запад, в сторону Китая, — залив Киньчжоуский с его пологими берегами, широко оголяю­щимися в часы отлива.

Сам перешеек — шириной около 4 верст, и это уз­кое дефиле запирается громадой горного массива Нань-Шань, — Южная Гора по-китайски. С нее на много-много верст открывается незабываемый кругозор, и сто­ит она, как часовой, преграждая путь из Южной Маньчжурии в Артур. Сама природа создала здесь передовую позицию Квантуна.

За год, примерно, до начала Русско-японской войны в Киньчжоу прибыл из Китая 5-й полк. Работы по укреп­лению позиции еще не были даже начаты, и многое пред­стояло сделать для усиления ее естественных оборони­тельных качеств. Командиром полка был строевой офи­цер, участник двух кампаний, турецкой и китайской, — по образованию академик и военный инженер. Это по­следнее обстоятельство было, конечно, учтено при назна­чении полка. Он был выделен из родной 2-й Сибирской стрелковой дивизии, бывшей до 1904 года бригадой и на­ходившейся в Маньчжурии, и придан 4-й, — Квантунского укрепленного района. Стал он, таким образом, по сло­вам некоторых (Шт.-кап. Костюшко, «Ноябрьские бои на Высокой Горе под. Порт-Артуром».) «Пасынком в чужой семье», но японская война показала, что и «пасынок» может быть не хуже других, «природных сынов» дивизии.

Весною 1904 года Киньчжоуская позиция уже грозно щетинилась против врага: 8 редутов и люнетов были опорными пунктами вырытых в полный профиль, места­ми в два, местами в три яруса окопов с блиндажами, {219} козырьками от шрапнели и бойницами, с ходами сообщения и широкой телефонной сетью. Многочисленные пре­пятствия, засеки, волчьи ямы, 84 фугаса и пр. прикры­вали ее с фронта. Лишь «техники» было мало: только в марте, через два месяца после начала войны, были до­ставлены, наконец, 65 артиллерийских орудий, да и это были, главным образом, трофеи Китайской кампании, — поршневые орудия с предельной дальностью шрапнели меньше трех верст. Стрелять с закрытых позиций еще не умели, и артиллерия устанавливалась на открытом склоне гор и возвышенностей. За два дня до японского штурма прибыла одна 6-дюймовая пушка системы Шнейдера-Канэ, но для нее требовалось особое оборудование. Быстро закончить эту работу не удалось, и она не смогла принять участия в бою.

Но если количество «техники» было сугубо недоста­точно, то и численный состав гарнизона не соответство­вал значению и протяжению Киньчжоуской позиции. Этот гарнизон составляли 3 неполных батальона 5-го полка, из коих 3-й, недавно сформированный, лишь в конце мар­та прибыл к полку. Всего было 11 рот, так как 1-ая рота находилась в Пекине, при Российском посольстве.

Этим ротам 5-го полка были приданы 3 роты и 2 охотничьих команды других полков. Общая численность, таким образом, была немного более 4000 штыков, кото­рые, даже при расположении в одну линию, могли занять лишь часть окопов и укреплений четырехверстной по­зиции. Резервы сводились до минимума и считались по­луротами. Поэтому прорыв позиции не мог быть допу­щен: боевая стойкость русского офицера и солдата, — в данном случае, 5-го полка — должна быть дове­дена «до отказа».

Правда, позже, когда появилась действительная угроза атаки японцами Киньчжоуской позиции, в непо­средственный ее тыл были подвинуты три полка 4-й стрелковой дивизии, но в дело они введены не были.

В середине апреля 1904 года берега Ляодунского по­луострова совершенно очистились от льда, и японское командование отдало распоряжение о высадке 2-й армии генерала Оку в северо-востоку от Киньчжоу.

{220} Было раннее утро 22 апреля. Туман медленно поды­мался от морской поверхности. Всё было тихо вокруг. Небольшой офицерский разъезд 1-го Верхнеудинского полка, после короткого ночлега, только что подтянул под­пруги и вытягивался на наблюдательный пункт около города Бицзыво на восточном берегу Ляодуна. Казачий офицер внимательно смотрел в бинокль на полосу тума­на, и она казалась ему в то утро особенно темной.

На краю поля зрения этот туман совершенно почернел и, не­ожиданно быстро поднявшись, сразу оголил силуэты многих дымивших судов. Офицер и казаки еще считали, сколько их было, а от них уже отвалили и быстро шли к берегу катера с вооруженными людьми. Широким наме­том помчался на своем малорослом коне забайкальский казак с донесением на ближайшую станцию полевого те­лефона. Еще накануне поздней ночью в штабе 4-й диви­зии были получены донесения наблюдательских постов о появлении японских судов. Началась новая глава в исто­рии Русско-японской войны.

35 транспортов с войсками под прикрытием трех во­енных кораблей, под флагом адмирала, подошли ближе к берегу. В первый же день Оку удалось высадить одну пехотную дивизию. Десант прочих частей и артиллерии занял еще три дня. Коротким броском японская кавале­рия достигла западного побережья полуострова и пре­рвала сообщения. Киньчжоу и Порт-Артур оказались от­резанными от Маньчжурии и России.

В тот же день 5-й полк занял окопы и укрепления Киньчжоуской позиции. Однако, прошла еще неделя пре­жде, чем главные силы японцев начали подходить.»

3-го мая два батальона полка с прочими полками 4-й дивизии произвели усиленную рекогносцировку с боем в северо-восточном направлении. Еще и раньше были стыч­ки передовых частей, но на этот раз наше продвижение было быстро остановлено. Ружейный и в особенности артиллерийский огонь противника значительно усилился. Правда, наши стрелки вышли из боя с молодецкими пес­нями, но потеряли около ста солдат убитыми и ранеными. В 5-м полку в этом бою был смертельно ранен капитан Гамзяков.

{221} Усталые физически, но бодрые духом роты 5-го пол­ка возвратились в свои окопы. Ночь оказалась беспокой­ной: то там, то сям вспыхивала перестрелка, и наши сторожевые посты, выдвинутые вперед, были принужде­ны местами отойти. Части 2-й японской армии посте­пенно занимали расположенные к северу от Киньчжоус­кой позиции высоты. Потребовалось еще около недели для сосредоточения главных сил с их многочисленной артиллерией. Генерал Оку решил штурмовать 12-го мая позицию, «где три бесстрашных русских батальона при­готовились встретить три японских дивизии» (A. Керсновский.), поддержанных отдельной артиллерийской бригадой (всего око­ло 35.000 штыков при 198 орудиях и 48 пулеметах). С запада, со стороны Киньчжоуского залива, атаку должны были поддержать канонерские лодки, но они запоздали, и штурм был отложен поэтому на один день.

Рассвет 12 мая начался грохотом японских орудий: ураганный огонь неприятельской артиллерии обрушился на Киньчжоускую позицию и ее защитников. Столбы кам­ней, земли, щебня, балок от блиндажных настилов скоро обратились в густой дым, окутавший русские окопы. Наша артиллерия не заставила себя долго ждать, и гро­хот ее выстрелов слился скоро в одно с грохотом рву­щихся снарядов. То была лишь артиллерийская подго­товка, но ее размеры, ее невиданная еще мощность го­ворили уже о напряженности предстоящей борьбы, и длилась она, без перерыва, до самой темноты.

В тот вечер 12 мая командир 5-го полка приказал подполковнику Еремееву, начальнику небольшого гарни­зона (2½ роты), занимавшего самый город Киньчжоу, расположенный впереди левого фланга позиции, отойти назад.

Японцы могли легко обойти город с юго-востока и отрезать наш передовой отряд. Эти опасения оказались правильными: японская пехота, пользуясь темнотой дождливой ночи, уже обходила город, и отряду подпол­ковника Еремеева не без труда удалось присоединиться к своим. Стрелки последней полуроты, уже отрезанные {222} от ворот высокой городской стены, прыгали вниз с двух­саженной высоты.

Темная, грозовая ночь на 13 мая с бесчисленными раскатами грома, со сверкающими ударами молнии про­ходила тревожно. Было 4 часа утра, когда в обрывках утреннего тумана, из горных ущелий, из-за седловин и перевалов гористого массива показались густые колонны. Они выходили в долину одни за другими и быстро при­ближались к нашей позиции. Казалось, не было им ни счета, ни конца. Развернувшись в густые цепи, малень­кие люди в защитной, цвета хаки, одежде, поблескивая штыками в лучах восходящего солнца, быстро подвига­лись вперед. Повсюду были видны офицеры, одни, по­махивавшие казавшимися игрушечными саблями, другие, сжимавшие в руке сталь револьверов. Доносилась изда­ли резкая, гортанная команда, и скоро буквально вся Киньчжоуская долина была заполнена солдатами. Те, что были вдали, тащили пулеметы, а передние, подойдя к ис­кусственным препятствиям, уже резали проволоку или бросали настилы на ямы.

Частый огонь нашей артиллерии окутывал их раз­рывами шрапнелей, вырывал целые клочья в живой мас­се атакующих, но на место их выступали новые и но­вые солдаты. Один за другим начали взрываться фугасы, и черные столбы земли, камней и человеческих тел высо­ко взлетали на воздух, но японская пехота продолжала настойчиво продвигаться, цепляясь уже за первые скаты русской позиции.

А там, на горных склонах Нань-Шаня, едва видне­лись белые рубахи сибирских стрелков. Их было так ма­ло, между ними были такие широкие пустые промежут­ки, что они казались тонкой, тонкой прерывчатой и сла­бой линией. Японское командование полагало, что без особого труда удастся сбросить и разбить русских.

По звуку пехотных горнов раздались новые коман­ды, и сразу в нескольких местах вспыхнуло громкое и дружное «банзай»: японская пехота ринулась на штурм Киньчжоуской позиции.

Теперь не только огонь русской артиллерии бил по атакующим, — уже часто-часто стучали русские {223} пулеметы, и прицельно метко стреляли из винтовок солдаты 5-го полка. Всё гуще падали японцы и длинными вереницами ползли назад или плелись, согнувшись, раненые.

Несмотря на брошенные на штурм батальоны, не­смотря на фанатичное упорство атакующих, на разру­шающий ураган артиллерии, — роты 5-го полка остано­вили японские дивизии, и их стремительная атака за­хлебнулась в ружейном и пулеметном огне.

Однако, в 7-м часу утра в Киньчжоуском заливе по­явились неприятельские канонерские лодки, затем к ним присоединились миноносцы, и Киньчжоуская позиция бы­ла взята в продольный огонь морской артиллерии крупно­го калибра. Разрушения русских окопов и укреплений не поддаются описанию. Очень много наших орудий было приведено к молчанию или разбито.

Сменив потрепанные батальоны свежими, Оку бро­сил их на новый штурм, но и этот штурм, после упорно­го боя, был отбит: 5-й полк продолжал защищать свою позицию.

В это время, около 9 часов, в бухту Хунуэза, за пра­вым флангом позиции, вошли наша канонерская лодка «Бобр» и миноносцы «Бурный» и «Бойкий». Их орудия открыли огонь по фланговой 3-й дивизии японцев. Там произошло замешательство и атакующие отхлынули на­зад. Несколько японских батарей было подавлено артил­лерией наших военных судов.

Защитники Киньчжоуской позиции радостно встре­тили эту неожиданную помощь, но их ликование, к со­жалению, продолжалось недолго. Уже в 10 часов русские корабли ушли и отныне одни японцы обладали морской артиллерией. Трудно было бороться с ее разрушительным огнем. К полудню наши батареи начали постепенно умол­кать: на одних — много орудий было подбито, на других не было больше снарядов или не хватало орудийной при­слуги: много артиллеристов было убито, еще больше из­ранено. Начальник одного из боевых участков подпол­ковник Радецкий был убит. Легко был ранен в ногу командир 5-го полка, находившийся на центральной ба­тарее № 13.

Но в полдень и с японской стороны наступило {224} затишье. Однако, его причины были совершенно другого порядка: надо было вынести раненых из сферы огня, привести в порядок смешавшиеся части, заменить или укрепить их резервы, накормить людей, пополнить снаб­жение, занять более выгодные артиллерийские позиции. То было грозное затишье перед новой бурей, перед но­вым штурмом.

Стрелки 5-го полка лихорадочно торопились при­водить в порядок разрушенные окопы и укрепления, но не прошло и двух часов, как японская артиллерия снова открыла огонь. Казалось, он еще более усилился. Тогда Оку бросил свою армию на новый штурм, на тот штурм, который, по его мнению, должен был дать победу.

Но так же стойко, как и раньше, стоял русский полк. В дыму, в свисте и в грохоте рвавшихся японских снарядов, тяжелых и легких, в настоящем огненном аду, неся огромные потери, бросаясь временами в рукопаш­ную борьбу, роты 5-го полка продолжали доблестно отражать атаки врага.

«На каждую русскую роту японцы двинули полк, по каждому батальону били из 12 батарей (А. Керсновский.), но 5-й полк вы­держал это эпическое единоборство, и к 4 часам дня и этот штурм японских дивизий был отбит.

«В это время в положении армии Оку настал опас­ный кризис: 1-я дивизия, бывшая сначала несколько впе­реди других понесла столь большие потери, что ее уси­лили двумя батальонами из резерва армии. 3-я дивизия, поражаемая во фланг русской канонерской лодкой («Бобр») и тяжелой артиллерией... также несла большие потери... ее положение стало настолько трудным, что ее решили поддержать последним батальоном, оставшимся в резерве армии...» («Осада Порт-Артура». Кр. ист. исслед. Сост. герм. Гене­ральным Штабом.).

Сам генерал Оку доносил: «Из-за упорного сопро­тивления неприятельской пехоты, положение не измени­лось до 5 ч. дня... В виду этого я был вынужден приказать нашей пехоте предпринять штурм позиции и овладеть ею, даже тяжелой ценой, а нашей артиллерии приказано {225} было расходовать оставшиеся снаряды... Пехота нашей первой дивизии бросилась вперед на позицию неприяте­ля, храбро и отважно, но благодаря жестокому фланго­вому огню неприятеля, большое количество наших людей было быстро убито или ранено. Положение стало кри­тическим, так как дальнейшее наступление казалось не­мыслимым» («Русско-японская война», Т. VIII. «Оборона Квантуна и Порт-Артура», Ч. I.)...

В этот исторический час надо было играть послед­нюю карту, и Оку решился на новый штурм. Главный удар было приказано вести правой 4-й пехотной дивизи­ей, часть солдат которой еще днем залегла в морской воде, обходя левый фланг русской позиции и пользуясь небольшой глубиной вдоль пологих берегов во время на­ступившего отлива. Этим частям было приказано во что бы то ни стало выйти в тыл русских укреплений левого фланга. Здесь еще утром траншеи и блиндажи, занятые 5-й и 7-й ротами 5-го полка и двумя охотничьими коман­дами, были совершенно разбиты огнем японской морской артиллерии. Обе роты понесли большие потери. Началь­ник боевого участка полк. Сейфуллин был ранен.

Вскоре ураган японских снарядов обрушился на центр и левый фланг Киньчжоуской позиции. Здесь на побережье залива положение русских становилось кри­тическим. Находившиеся на самом берегу охотничьи ко­манды 13-го и 14-го стрелковых полков, понеся большие потери, не могли больше держаться в разбитых морски­ми орудиями окопах и отошли несколько назад. Японцы начали просачиваться в тыл нашего левого фланга.

Bo-время заметив это, командир 5-го полка приказал одной из 2¹/₂ рот, остававшихся у него еще в резерве, восстановить положение. Это была рота 13-го полка, ко­торой было приказано занять окопы влево от батареи № 10 и преградить таким образом дорогу просачивав­шимся японцам. Однако, по неизвестной причине она вышла не к западу, а к востоку от батареи и не выпол­нила поставленной ей задачи: японцы продолжали накап­ливаться к северо-западу от батареи.

{225} Эта ли угроза или что-либо другое побудила началь­ника русской 4-й стрелковой дивизии генерала Фока приказать ординарцу поручику Глеб-Кошанскому пере­дать левофланговым ротам 5-го полка в первую очередь, а потом и прочим приказ об оставлении Киньчжоуской позиции.

Не зная еще ничего об этом приказе, командир 5-го полка, находившийся на батарее № 13 и обеспокоенный продолжавшимся проникновением японцев в охват лево­го фланга позиции, решил лично со своим последним ре­зервом отбросить японцев. Приказав подать себе коня, он поскакал к остававшейся еще в резерве одной роте, чтобы направить ее к батарее № 10, но в это время ча­сти 4-й японской дивизии уже показались на ее верках и в тылу левофланговых рот 5-го полка. Нечего было и думать с одной ротой выбивать оттуда японцев.

Теперь только оставалось выполнить приказ об от­ходе и обеспечить последний, преградив дорогу выхо­дившим в наш тыл японцам. Дравшиеся впереди батареи № 10 левофланговые роты 5-го полка, — 5-я и 7-я, не­смотря на тяжелые потери, продолжали оборонять свою позицию и начали отходить лишь тогда, когда получи­ли приказ (Lieut. General N. A. Tretyakov. " My experiences at Nashan and Port-Arthur with the Fifth East Siberian Rifles.").

Несколько позже начали отходить по приказу и роты правого фланга, но в центре позиции упорная борьба за каждую пядь земли продолжалась до самой темноты. «Окруженные роты 5-го полка продолжали упорно сра­жаться. Японцы лезли со всех сторон, но славные сиби­ряки встречали их в штыки и гибли в неравной борьбе. Ни один солдат не сдался в плен» (Ген. А. И. Сорокин, «Оборона Порт-Артура».).

Офицеры полка отказывались оставить позицию и раненые продолжали защищаться. Невозможно пере­честь всех подвигов, совершенных в этом бою.

Офице­ры помнили еще прежний приказ о том, что отступления с позиций не будет и теперь отказывались верить сло­весному приказанию об отходе. Здесь, под командою подполковника Белозора, две роты — 4-я капитана {227} Шестина и 8-я капитана Маковеева — продолжали сра­жаться. Они были обойдены японцами, которые отре­зали также и 3-ю и 12-ю роты. Японцы, уверенные, что они захватят обойденные ими части, кричали им о сда­че и махали им белыми платками, но стрелки под ко­мандою подполковника Белозора и своих офицеров бро­сились прорываться и в страшном пулеметном и ру­жейном огне проложили себе дорогу. Полковник Белозор и капитан Шастин были тяжело ранены, но их под­виг позволил стрелкам присоединиться к своим. Никто не сдался японцам.

Капитан Макавеев, отказавшись покинуть окопы, занятые его ротой, пал смертью храбрых, расстреляв в упор последние патроны своего револьвера. Капитан Соколов, командир 9-й роты, бросился с шашкой на японцев и пал, поднятый на штыки. Пал также и по­ручик Крагельский, отказавшийся отступать и пропу­скавший мимо себя отходивших солдат своей роты (Lt. Gen. Tretyabov. Op. cit. с. 55, 58-59.).

Спустились уже сумерки, когда командир 5-го пол­ка, лично объехав новую позицию на склонах Тафащинских высот, всего в 2-3 верстах к югу от прежней, убедился, что она занята отошедшими ротами и ба­тальоном 14-го полка. По всему фронту японцы были остановлены, и наши стрелки готовились к новой упор­ной обороне.

Однако, вскоре от генерала Фока был получен письменный приказ об отходе в Артур.

Уже в полной темноте сворачивались в колонну остатки полка и выходили на большую дорогу.

В это время сзади раздалась какая-то беспорядоч­ная стрельба, несколько обозных двуколок понеслись вскачь прямо по полю, а в тревожных криках можно было разобрать отдельные возгласы: «японская кавале­рия». Командир полка и офицеры бросились восстанав­ливать порядок. Полковому оркестру было приказано играть, и в ночной темноте раздались звуки военной му­зыки. Сразу тревожное настроение исчезло, и всё бы­стро успокоилось. Стройные ряды стрелков с офицерами {228} и унтер-офицерами на местах, отбивая ногу шли мимо своего командира. В темноте южной ночи мерно колы­халось полковое знамя, и зловещий отсвет окружавших пожаров играл на его малиновой шелковой ткани. Ког­да смолкал на время оркестр, русская песнь, солдат­ская песнь раздавалась в маньчжурской ночи:

Взвейтесь соколы орлами,

Полно горе горевать...

Конные охотничьи команды прикрывали отход устало­го, но сохранившего воинский дух полка. Там, позади, то и дело вспыхивала ружейная перестрелка. Еще даль­ше ухали японские пушки, и тогда над отходившей ко­лонной пела шрапнель.

Много раненых с просочившимися кровью перевяз­ками шло в строю или передвигалось рядом. Когда че­рез несколько дней генерал Стессель произвел смотр пол­ку, то он приказал вызвать вперед всех стрелков, которые, будучи ранены, тем не менее остались в строю, и намеревался наградить их всех знаком отличия Воен­ного ордена. Но, по его мнению, вышло так много, — 300 человек, — что он отказался от своего первона­чального намерения и наградил георгиевскими крестами лишь 90 стрелков, из наиболее тяжело раненых. Больше наград за этот бой солдатам не было дано.

Под Киньчжоу мы потеряли 20 офицеров и 770 сол­дат убитыми и пропавшими без вести. Восемь офицеров и 640 солдат были ранены. Об упорстве борьбы и геро­изме русских офицеров и солдат свидетельствовали по­тери 5-го полка. В нем выбыло из строя 51% офицер­ского состава и 37% стрелков.

Японцы потеряли, по их данным, убитыми 33 офи­цера и 716 солдат, и ранеными 100 офицеров и 3355 сол­дат. В этом сражении армия Оку израсходовала свыше 40.000 артиллерийских снарядов и около 4 миллионов патронов.

Так окончилось двухдневное сражение у Киньчжоу, где один русский полк схватился в кровавом бою со всей армией Оку и «где три русских батальона {229} пригвоздили к месту три японских дивизии». То было «герой­ское единоборство 5-го Восточно-Сибирского полка со 2-й японской армией. И русский полк остановил япон­скую армию... У японцев, кроме армии, действовал и флот... Сокрушить же вместе с армией и флот врага пехотному полку, — даже Российской Императорской пе­хоты, — было не по силам. Киньчжоуская позиция пала, но ни один офицер, ни один стрелок не сдались японцам».

Офицер 5 Восточно-сибирского полка

Б. Н. Третьяков

{231}

НА МИННОМ КАТЕРЕ

Большая часть моей службы в Порт-Артуре во вре­мя войны протекала на миноносцах. Вскоре после ги­бели «Петропавловска» я, по давнишнему моему хода­тайству, был, наконец, переведен с крейсера «Диана» на эскадренный миноносец «Боевой».

С этим кораблем и его личным составом я уже раньше тесно связался в период практического плава­ния летом 1903 года в Корейских шхерах, в которое я был командирован в качестве младшего штурмана «Ди­аны» для изучения этих шхер.

Плавать под командой лейтенанта Е. П. Елисеева, выдающегося, как по своей образованности, так и по блестящим военно-морским качествам офицера, было моей давней мечтой, и, действительно, на «Боевом» я прошел отличную школу, включительно до самостоятель­ного управления при входах и выходах из гавани, это­го самого большого тогда миноносца нашего флота (410 тонн), в то время как на большинстве других ми­ноносцев это почиталось чуть ли не священной приви­легией одного командира. Да и не мудрено: в мирное время по лихости этих маневров начальство не редко су­дило о достоинствах его, и вся его карьера могла от них зависеть. А так как старший офицер, лейтенант А. И. Смирнов, был минным офицером и при том исполнял должность флагманского минера первого отряда мино­носцев, то на меня легли обязанности и штурмана, и артиллерийского офицера и флаг-офицера Елисеева, командовавшего отрядом.

Неоднократное участие миноносца в ночных крейсерствах по охране внешнего рейда нередко приводило к столкновениям с японскими миноносцами, а {232} постановка мин и траление впереди судов эскадры дополняли мою боевую школу.

И когда в одном из ночных боев Елисеев и Смирнов оба были тяжело ранены, а миноносец выведен из строя, и мне, мичману по второму году службы, пришлось времен­но вступить в командование и отвести корабль на буксире другого миноносца, сперва в Голубиную бухту, а на ут­ро в Порт-Артур, школа эта оказалась мне в высшей степени полезной.

Не могу по этому поводу не вспомнить с благодар­ностью имя флагманского врача отряда Я. Кефели. В ночь этого боя он находился в Порт-Артуре и на мино­носце имелся только фельдшер, могший оказать ране­ным лишь первую помощь. Легко понять мою радость, когда внезапно из темной ночи к нам подошла китай­ская шампунька и в ней наш доктор. Оказалось, что, узнав о нашем бое, он немедленно верхом прискакал в Голубиную бухту, нанял шампуньку и разыскал нас сре­ди ночи в открытой бухте. Благодаря, быть может, та­кому глубокому сознанию своего долга доктором Ке­фели, своевременно оказавшему помощь раненым, была спасена дорогая для меня жизнь моих начальников.

По окончании ремонта и вступлении миноносца в строй, Командующий эскадрой контр-адмирал В. К. Витгефт оставил меня временно, до выздоровления Ели­сеева и Смирнова, командующим миноносцем, с тем, од­нако, что на выход в море к нам присылались команди­ры стоящих в ремонте миноносцев по очереди.

В один из таких походов под командой лейтенанта барона Косинского в июле месяце «Боевой» в ночном бою был почти разорван пополам попавшей в середину борта торпедой. Мне пришлось руководить мерами подкрепления палубы при помощи находящихся, к счастью, на бор­ту бревен, употреблявшихся при тралении для предох­ранения буртика, и при этом даже вмешаться в распо­ряжение командира, давшего, не оценив положения миноносца, ход машинам, что могло иметь последствием разрыв его на две части. Отдав приказание в машинное отделение застопорить машины, я побежал на мостик и {233} объяснил командиру, почему я отменил его приказание. К чести лейт. Косинского, он не только не обиделся на меня, но в своем рапорте приписал мне спасение миноносца и представил к боевой награде. В этих моих дей­ствиях мною руководила та же школа Елисеева, всегда поощрявшего инициативу подчиненных.

На этот раз отремонтировать «Боевой» не при­шлось. Док понадобился минному заградителю «Амур» и нас вывели. А так как «Амур», в конце концов, был в доке разбит японскими снарядами с суши, то оказалось невозможным вывести его оттуда.

Но и не до того было! Эскадра готовилась к выходу в море, и Елисеев, поправившись от ран, вступил в ко­мандование отрядом, и с ним я перешел на «Выносли­вый» в качестве флаг-офицера.

По возвращении эскадры, после боя у Шантунга, в Порт-Артур, Елисеев в непродолжительном времени вынужден был снова слечь в госпиталь для удаления застрявшего возле сердца осколка, и оба отряда мино­носцев были сведены под общую команду кап. 2 ранга Е. И. Криницкого, к которому я и перешел, так сказать, по наследству, флаг-офицером. Штабная служба на сто­явшем на бочке учебном судне «Забияка» меня тяготила, и вскоре, с разрешения Криницкого, я подал рапорт о переводе меня на сухопутный фронт. Однако, командую­щий минной обороной Порт-Артура отказал в этом и перевел меня флаг-офицером в свой штаб на канонер­скую лодку «Отважный», стоявшую на внешнем рейде и несшую охранную службу.

Единственным развлечением в этой новой должно­сти были ночные походы на миноносцах, некоторые ко­мандиры которых, как например лейтенант А. И. Непенин, Лепко и др., нередко просили штаб командировать меня на поход, как штурмана, хорошо знающего бере­га Квантуна.

Целью этих ночных поисков было найти и атаковать японские вспомогательные суда, повадившиеся бомбар­дировать днем из бухты Луиза наши сухопутные пози­ции левого фланга крепости, а на ночь удалявшиеся в {234} Печилийский залив. Поиски эти, однако, успеха не име­ли, и нам ни разу не удалось найти их базу, на которой, по картинному выражению командира «Властного» лейт. Карцева они «ночевали», став на якорь и мирно склонив­шись на один борт.

Единственным результатом одного из походов был захват лейтенантом Лепко японской парусной шхуны, груженной пивом для армии. Эту шхуну я с призовой командой привел в Порт-Артур под обстрелом двух япон­ских миноносцев, с которыми Лепко, прикрывая меня, вступил в бой. Придя на рейд, я прежде всего свез не­сколько ящиков пива в кают-компанию на «Отважный», за что призовой суд наложил на меня начет, что-то 12 рублей. Начет этот, однако, так и замотался, а свою призовую долю, примерно в таком же размере, я получил по возвращении в Россию.

А вот Командующий флотом В. А. Скрыдлов, бывший во Владивостоке, получил по закону за эту самую шхуну что-то около — 800 рублей! Такова горькая доля мичмана!

Начальник Обороны ген. Стессель и Комендант кре­пости ген. Смирнов настаивали, чтобы флот защитил фланг крепости от японских судов, безнаказанно бом­бардировавших его из мертвых углов обстрела наших фортов в бухте Луиза. Особенно сильно стало сказы­ваться это в ноябре, когда японцы повели отчаянные атаки с фронта на левый наш фланг.

С этой целью наши миноносцы поставили целый ряд минных банок в Печилийском заливе, но после гибели на минах крейсера «Хей-Иен» японцы стали проявлять су­губую осторожность. Неприкрытые огнем мины вытра­ливались, а к бухте Луиза японские корабли подходили в сопровождении тралящего каравана.

Особенно докучал нашим позициям крейсер «Сай-Иен», старый китайский броненосец, взятый японцами еще в Китайскую войну. Хотя небольшой размерами (2159 тонн) и с ходом всего около 15 узлов, он имел со­лидное вооружение (2 — 8-дюймовых; 1 — 6-дюймовая; 2 — 75 мм.). Положение нашего штаба станови­лось прямо невыносимым.

Обсуждая его с флагманским штурманом штаба {235} мичманом С. М. Поливановым, я высказал мысль, что, так как по наблюдениям с Золотой Горы «Сай-Иен» отпускает обычно трали перед самым входом в бухту Луиза, то единственным шансом потопить его является постановка мин в глубине самой бухты. Для миноносца произвести такую операцию представлялось невозмож­ным, т. к. несомненно на берегах узкого входа должны были быть расположены наблюдательные посты непри­ятеля. Даже если бы миноносцу и удалось войти в тес­ную бухту и поставить там мины, его присутствие там было бы обнаружено и внезапность постановки пропа­ла, а значит, на другое же утро бухта была бы протралена. Только с более мелких судов можно было бы рас­считывать произвести такую постановку, и для этой це­ли наиболее подходящими представляются минные катера с «Победы» и «Пересвета»

Разработав совместно план такой постановки, мы доложили о нем адмиралу, который вполне его одобрил, получил согласие Командующего эскадрой К. А. Вирена на представление для этой цели указанных катеров и поручил Поливанову и мне привести его в исполнение. Так как Поливанов был старше меня по выпуску, то командование экспедицией было возложено на него.

Под личным нашим руководством катера были обо­рудованы деревянными салазками для спуска мин, ко­торых оказалось возможным взять по три штуки на ка­тер, сохраняя достаточную устойчивость на волне.

На мою долю выпало командование катером с «По­беды», уже отличившимся под командой мичмана Дмит­риева в ночной атаке на японский миноносец, и я быстро проникся любовью и уважением к его украшенной Геор­гиевскими крестами команде и молодцу-старшине катера.

В безлунную ночь с 16-го на 17-ое ноября (ст. ст.), приняв с вечера мины, мы вышли в море, пробираясь вдоль берега Ляотешаня, чтобы не напороться на дозор­ные японские миноносцы. Перед самым нашим выходом береговым прожекторам было отдано приказание, не прерывая освещение рейда, чтобы не привлечь этим внимания неприятеля, отнюдь не освещать до полуночи {236} прибрежную полосу, по которой пройдут наши катера. Несмотря на это, один из прожекторов у б. Белый Волк, не только дважды нащупал нас своим лучом, но даже некоторое время провожал им нас, словно желая убе­диться, что это действительно те самые катера, о ко­торых было сделано предупреждение. В морской крепо­сти береговая оборона находилась почти всегда в руках армии, что нередко и приводило к подобным недоразу­мениям, благодаря сложности передачи приказаний в порядке подчиненности через ряд посредствующих ин­станций. К счастью, не только ни один из наших фортов нас не обстрелял, но, по-видимому, наши бессильные про­клятия не в меру усердному минеру, оперировавшему прожектором, какими-то таинственными путями долета­ли даже до японцев и они нас не заметили.

В маленькой, укрытой от волн и ветра бухточке у мыса Ляотешань, пришвартовавшись борт о борт, ста­ли катера на якорь. Еще и еще раз повторяли мы план постановки. Произвести ее было решено около четырех часов утра, когда бдительность японских постов должна была быть наиболее ослабленной, и в то же время мы могли вернуться до света к Ляотешаню. Выйдя для этого около двух часов ночи к острову Мурчисон и точно по нему определившись, мы ложились на курс, ведущий прямо в проход в бухту Луиза. Впереди — Поливанов, за ним — я. По входе в бухту катер с «Пересвета» по­ворачивает на 8 румбов вправо и ставит свои мины с промежутками в 50 фут, и затем снова ворочает на 8 румбов вправо. Катер с «Победы» идя на левой рако­вине первого, начинает тогда свою постановку и, окон­чив ее, ложится в кильватер ему. Таким образом избе­галась необходимость в каких либо сигналах или коман­дах, могущих привлечь внимание неприятеля. В случае, если бы катера потеряли друг друга из виду, мы дол­жны были возвращаться по способности на наше свида­ние у Ляотешаня.

Когда мы снялись с якоря, волна в Печилийском за­ливе стала увеличиваться. Ветер крепчал и катер то поднимало на гребень, то совершенно скрывало у по­дошв волн. При большой нагрузке на палубе {237} положе­ние становилось не очень приятным. К счастью, вскоре о. Мурчисон прикрыл нас и, хорошо определившись, мы от него легли по волне, при чем боковая качка умень­шилась.

На фоне далеких прожекторов крепости выгляну­ла довольно отчетливо полоса берега. На левом крамболе встал входной мысок в бухту. Волна под берегом слегка улеглась. Однако, никакого приметного пункта для точной проверки нашего места найти было нельзя. Когда, по моему исчислению, нам оставалось еще около 5 минут хода до намеченного места банки, катер с «Пе­ресвета» повернул и качал постановку. Следуя его дви­жению, произвел ее и катер с «Победы». На берегу ни­какого движения мы не заметили. Но когда мы отошли приблизительно на милю в море, на катере с «Победы» вдруг выкинуло из трубы факел. Очевидно, прибавляя ход, кочегар не в меру пошуровал в котле. В тот же момент на берегу вспыхнул прожектор и повел свой бледный ус по морю. Но мы уже вышли на волну и среди беляков он нас не нащупал.

Вернувшись в нашу бухточку, мы стали составлять рапорт о наших действиях, причем у нас вышло неболь­шое разногласие. По моему исчислению мы поставили банку у входа в бухту; по наблюдениям Поливанова — внутри ее. Так как точных наблюдений быть не могло, а Сергей Матвеевич был прекрасный штурман, то я уступил и подписал общий рапорт.

На рассвете мы благополучно вернулись в Порт-Артур.

Около полудня 17 ноября, при хорошей видимости, с Золотой Горы донесли, что японские суда, как обыч­но, приближаются к бухте Луиза. Поливанов тотчас же отправился на пост, чтобы лично наблюдать за резуль­татами нашей ночной работы.

В 2 часа дня с Золотой Горы стали поступать по телефону на «Отважный» донесения: «Сай-Иен» подхо­дит к бухте; «Сай-Иен» отпустил тралы; «Сай-Иен» входит в пролив; и, наконец, в 2 ч. 30 м. дня «Сай-Иен» взорвался и, еще через две минуты — «Сай-Иен» пото­нул.

{238} Вот как описывает этот эпизод официальное япон­ское донесение: «Описание военных действий на море в 37-38 гг. Мейдзи» (стр. 80 и 81) — «Сай-Иен» и «Кориу-Мару» вышли 30 ноября (н. ст.) от острова Мурчисон и, придя в б. Луиза, встретили там «Акачи», ко­торая для стрельбы по берегу подошла к мысу С. Аббс и высадила на берег офицеров для наблюдения за па­дением снарядов. Держась в удобном для себя положе­нии, лодка обстреливала батареи у Жда-ху-Тсиу и позиции полевых орудий; в 1 ч. 40 м. дня один неприя­тельский снаряд разорвался в воде близ лодки и разле­тевшимися осколками было ранено два нижних чина».

«В это время «Сай-Иен» вместе с «Кориу-Мару» шел на помощь к «Акачи» и для передачи ей наблюдений о падении снарядов; вдруг в 2 ч. 24 м. дня, находясь на Норд-Вест-тень-Борд от мыса С. Аббс, с правого борта «Сай-Иен» близ передней кочегарки раздался грохот взрыва, сопровождавшийся сильным сотрясением судна. Капитан 2 р. Тадзима (командир «Сай-Иена» и началь­ник отряда судов, действовавших у б. Луиза. — Б. Д.), понял, что судно наткнулось на мину, немедленно приказал закрыть непроницаемые двери, дал знать о ката­строфе прочим судам и, чтобы спасти судно от потоп­ления, повернул носом к берегу. Однако вода сильно прибывала; не прошло и минуты после взрыва, как судно стало тонуть носом и предпринять для спасения ничего было нельзя. Видя это, кап. 2 р. Тадзима приказал эки­пажу покидать судно, спустить шлюпки и бросить в море плавающие предметы, на которых можно было бы дер­жаться. Судно легло на правый борт и, спустя три ми­нуты после взрыва, окончательно затонуло. Все приня­лись за спасение людей... Командир кап. 2 р. Тадзима, 38 офицеров и нижних чинов пропали без вести».

И флаг-капитан Штаба минной обороны кап. 2 р. Н. Г. Львов и офицеры «Отважного» уже поздравляли нас с успехом нашей постановки, когда Начальник мин­ной обороны контр-адмирал Лощинский пригласил нас к себе для тщательного разбора дела. Видя, что в на­шем рапорте место банки показано в самой бухте, а по наблюдениям с Золотой Горы «Сай-Иен» затонул у {239} входа в нее, адмирал не мог, без всяких сомнений устано­вить, что он погиб именно на наших минах. Ввиду этого он вызвал в штаб командира последнего минонос­ца, ставившего мины вблизи бухты, лейтенанта Степа­нова, банка которого была показана на карте мористее места гибели «Сай-Иена». Лейтенант Степанов не брался со своей стороны утверждать точности ее положения, т. к. определял его по исчислению, а при сильных приливоотливных течениях мины могло за прошедшее вре­мя сдвинуть так же с места.

Принимая во внимание, что «Сай-Иен» погиб при­близительно по средине между банкой Степанова и на­шей, адмирал вышел из затруднительного положения с чисто Соломоновой мудростью.

В виду того, что лейтенант Степанов поставил поч­ти в пять раз больше мин, чем мы, и потому, по теории вероятностей, выходило, что было в пять раз больше шансов, что «Сай-Иен» мог взорваться на его минах, Начальник минной обороны вынес такое решение: «Лей­тенанта Степанова за потопление «Сай-Иена» предста­вить к ордену Св. Георгия 4-й степени, а мичманов Поливанова и Дудорова за постановку мин в районе, занятом неприятелем, — к орденам Св. Владимира 4-й степени с производством в лейтенанты за отличие в де­лах против неприятеля. Всей команде катеров выдать знаки Военного Ордена очередных степеней».

Но самым главным результатом этой работы мин­ной обороны явилось то, что с этого дня заход японских судов в б. Луиза прекратился и наши батареи левого фланга вздохнули свободнее.

Уже много лет я был эмигрантом в Америке, ког­да адмирал Номура был назначен японским послом в Соед. Штаты. Я и ранее нередко встречался с ним в Японии по должности морского агента, т. к., будучи адъютантом морского министра, он ведал сношениями с иностранными агентами. Но как-то ни разу не {240} пришлось спросить его о том, что он делал во время Рус­ско-японской войны.

И вот в одном американском журнале появилась его биография. Оказалось, что он был в числе немно­гих офицеров, спасшихся с «Сай-Иена», и сам приписы­вал свое чудесное спасение лишь тому, что на нем был бинокль, лично пожалованный ему императором за от­личное окончание Морского училища.

Случайно я упомянул об этом одному сослуживцу по заводу Хенди, на который я поступил в 1943 году для работы по обороне. Совершенно неожиданно для меня мой рассказ о нашей минной постановке почти 40 лет тому назад, вызвал сенсацию. Меня интервьюировали репортеры больших газет; дважды я повество­вал о ней по радио на всю Америку; мои портреты печатались в прессе; я даже, ввиду получившейся рек­ламы заводу, получил на нем повышение по службе.

Конечно, причиной всей этой шумихи вокруг не­значительного самого по себе факта потопления сорок лет тому назад небольшого старого японского корабля, была не моя личность, а лишь случайное совпадение то­го, что именно на нем находился тот самый Номура, который так предательски затягивал переговоры в то время, когда, подобно январю 1904 года, вопрос о вой­не уже твердо был решен японским правительством и шла подготовка удара флоту Соединенных Штатов в Перл-Харбор, по существу своему повторившего предательскую атаку на русский флот в Порт-Артуре без объявления войны, пример, которой не послужил на пользу тем, кто в свое время так безжалостно осуждали нас за то, что мы не смогли ее предотвратить, и втайне даже радовались успеху японцев.

Контр-адмирал

Б. П. Дудоров

{241}

ВЫСОКАЯ

Очертания горных высот особенно ясно и четко со­храняются в памяти. Проходят годы, но всё так же стоят перед глазами когда-то виденные горные верши­ны. Тому, кто бывал на Кавказе и в Крыму, не забыть ни снежной шапки Эльбруса, ни остроконечного Казбе­ка, ни сурово-скалистого Ай-Петри.

Так и те, кто были в осажденном Артуре, не забыли, конечно, двугорбой вершины Высокой Горы. Не потому, что она поражала своей красотой и величественностью, не потому, что она радовала и веселила взор, — а по­тому, что слишком много переживаний, больших пере­живаний было связано с нею.

Впереди незаконченных долговременных сооруже­ний Западного фронта крепости, — форта № 4, укреп­ления № 4 и форта № 5, в общем направлении к бухте Луиза возвышался горный массив. Как и в других ме­стах Квантуна, здесь было то же, столь характерное нагромождение многочисленных сопок и тот же изви­листый лабиринт горных склонов, небольших долин, горных троп и второстепенных дорог.

Не трудно было и заблудиться, но среди этих вершин сразу бросалась в глаза одна высота. Это была та гора Высокая (ино­странцы ее называли Высотой 203 метра), — тактиче­ский ключ крепости, с вершины которой вся Артурская гавань со всеми ее портовыми сооружениями была вид­на, как на ладони. Лежала эта высота в одной версте к северо-западу от передовых люнетов укрепления № 4, и от вершины ее до Морского госпиталя на набереж­ной Нового города в Артуре не было и трех верст. В плане крепостного строительства ее обошли, и не было сооружено на ней ни форта, ни редута. Лишь с весны, после начала военных действий приступили к ее укреп­лению.

{242} В сентябре, во время второго штурма крепости, японцы направили сюда свой главный удар. Им уда­лось было закрепиться на одной из ее вершин, но тем не менее 5-й полк с приданными ему ротами других полков и моряков, в тяжелых упорных боях, продолжав­шихся несколько дней, отстоял Высокую и отбросил в конце концов японцев.

Быстро и как-то незаметно прошли и лето и осень. Теперь стояли холодные ноябрьские дни и ночи. Всё чаще и чаще подымался ветер или с моря или со стороны Маньчжурии. Темные тучи неслись низко над сопками, и снежные завирухи прерывали дождливые дни. По но­чам вода начала замерзать, и на позициях, в окопах, бы­ло холодно.

Запасы продовольствия еще осенью заметно умень­шились. С 10 сентября мясной паек солдата на фронте был сокращен до ¹/₃ ф. конины, и то только два раза в неделю. Но и конины хватило не надолго. Лошадей на­до было беречь: они были нужны, чтобы подвозить на позиции снаряды, патроны и проч. снабжение. На 14 но­ября солонины, консервов и мяса оставалось только на одну выдачу. Отпуск консервов для войск был прекра­щен, и лишь больные и раненые получали по ½ банки в день в течение 5 дней недели и по ¼ ф. конины в осталь­ные два дня. Кривая болезней, в особенности цынги и ди­зентерии, непрестанно шла вверх. Много больных офи­церов и солдат оставались в строю, на фронте, но и в госпиталях число их возрастало изо дня в день.

Над Старым и Новым городами Артура то и дело, грозно завывая, пролетали тяжелые снаряды или неслись по воздуху с глухим, нарастающим гулом огромные «паровозы» 11-дюймовых гаубиц (весом в 12 пудов). Они рвались, сотрясая землю и разрушая всё вокруг. Но на улицах города, несмотря на этот обстрел, там и сям стояли группами мирные жители, раненые и больные сол­даты, женщины, дети, китайцы. Временами останавли­вались проходившие офицеры и матросы, и на лицах всех можно было прочесть одну и ту же тревогу, один и тот же волнующий вопрос: «устоит или не {243} устоит», — осилят ли японцы наших изнуренных защит­ников или 5-му полку удастся снова, как и два месяца тому назад, преградить дорогу врагу.

Лица всех были обращены в сторону Чайной до­лины. Так называли эту долину не из-за чая, который там, конечно, и не рос, а всего лишь из-за находившей­ся там чайной лавки одного из стрелковых полков. В глубине долины виднелась Высокая Гора, и казалось в те дни, что это была не обыкновенная маньчжурская сопка, а какой-то огнедышащий вулкан, где всё горело в артиллерийском огне японцев. Там непрерывно, одна за другой, взрывались шимозы, высоко вздымались столбы земли и камней, и вся вершина была окутана густым сизым дымом. Грозный грохот, не умолкая, до­носился оттуда, и тоскливо-тревожно вторила ему в Ар­туре дрожь оконных стекол.

Между тем осадная армия генерала Ноги усили­валась. В самом начале ноября прибыла из Японии но­вая, 7-я пехотная дивизия. Артиллерия также непрестан­но возрастала. Парк тяжелых 11-дюймовых гаубиц пополнялся новыми батареями. Японские орудия вели огонь непрерывно, днем и ночью, наши же отвечали те­перь редко: надо было беречь снаряды.

После неудачных и кровопролитных трех штурмов, Ноги надеялся теперь, главным образом, на минные ра­боты против русских фортов, но японское командова­ние настойчиво торопило со взятием Порт-Артура. В ноябре последовал приказ немедленно штурмовать кре­пость и уничтожить остатки русской эскадры.

С 8 час. утра 13 ноября японцы усилили артилле­рийский огонь, подготовляя штурм на восточном фрон­те, а в 12 часов взорвали бруствер форта № 2. Это было сигналом для всеобщей атаки. Вскоре отчаянный бой перешел в рукопашную схватку. Дрались чем по­пало — штыками, прикладами, саперными лопатами и просто камнями, и так продолжалось до позднего вече­ра. Японцы вводили в дело всё свежие и свежие вой­ска, но наши части отбивали все атаки. Японцы были отброшены.

{244} В тот же день поздно вечером расположенную не­далеко Курганную батарею атаковал отряд «Белых по­мочей» генерала Накамура. Этот отряд был составлен исключительно из отборных храбрейших солдат япон­ской армии. Без единого выстрела ворвались они на батарею, но после ожесточенного боя их натиск был от­бит. Они еще раз повторили атаку, но были опрокину­ты и разбиты подоспевшими тремя десантными ротами моряков, ударившими прямо в штыки под командою доблестного лейтенанта Мисникова. Японцы в панике бежали, а раненому Накамуре едва удалось спастись.

После этой кровавой неудачи Ноги понял, что штур­мовать снова на Восточном фронте безнадежно и решил перенести свой главный удар на Западный, дабы овла­деть, наконец, Высокой Горой. Для нанесения удара первоначально была назначена 1-я пехотная дивизия и 5 батальонов других частей.

Осадная артиллерия на этом участке была усилена батареей 11-дюймовых (275 мм.) гаубиц, тремя батареями 100-миллиметровых полевых гаубиц и 3 батареями мортир.

Этот район крепостной обороны был 1-м отделом Западного фронта под начальством командира 5-го полка, имевшего в своем распоряжении около 3, 5 тысяч штыков. Высокую Гору занимали 2-я, 4-я и 6-я роты 5-го полка и 4-я рота 15 стр. полка.

За два месяца, прошедших со времени сентябрь­ского штурма, укрепления Высокой были значительно усилены: окопы углублены, сделаны траверсы, блинда­жи из железных балок, рельс, камня и бревен. На одной из вершин построен специальный редут со рвом в 2 мет­ра глубиной, на другой — батарея 6-дюймовых морских орудий, окруженная рвами и окопами.

Но накануне штурма японские параллели стояли всего в 150-200 шагах от наших окопов.

14 ноября рано утром начался сильнейший артил­лерийский огонь японцев. За один только этот день на Высокую Гору упало несколько десятков 11-дюймовых снарядов, 300 6-дюймовых и свыше 1000 других {245} калибров. Причиненные разрушения были огромны, вся вершина горы была изрыта воронками разрывов.

В 5 ч. дня японцы ринулись в атаку. Им удалось захватить часть наших окопов, но упорный бой продол­жался беспрерывно до полуночи. В конце концов не­приятель был повсюду отброшен.

Утро следующего дня началось ураганом японских снарядов, обрушившихся снова на Высокую. Японцы снова стремительно атаковали и вскоре японский флаг был водружен на левой вершине горы. Комендант Вы­сокой 5-го полка капитан Стемпневский 1-й быстро организовал контратаку и, после короткого боя, японцы и их флаг были сброшены. Однако, они снова пытались и неоднократно повторить атаку, и сила их всё нараста­ла и нарастала. Командир полка приказал капитану Стемпневскому держаться во что бы то ни стало, и, сняв с соседней дивизионной горы одну роту, отправил ее на Высокую.

Но японцы бросились на новый штурм и на этот раз им удалось занять наши окопы справа и слева от редута. Положение стало сразу угрожающим. Наши ро­ты понесли большие потери, резерва больше не было. Командир полка решил личным присутствием поднять дух своих стрелков и отправился на гору. В это время ружейной пулей под ним была ранена лошадь, и многие увидели в этом дурное предзнаменование.

Прибыв на гору, командир полка собрал всех стрел­ков, что можно было собрать, усилил их нестроевыми и солдатами запасного батальона и с наступлением тем­ноты направил их выбивать японцев.

Однако, эта контр­атака не имела успеха. Пришлось снова приводить в порядок перемешавшиеся роты. В это время подошла рота моряков и рота 5-го полка. Ночь была темная. Ружейный огонь тем не менее не смолкал, и пули сви­стали во всех направлениях. То и дело взрывались руч­ные гранаты, которыми японцы забрасывали наши око­пы. Взлетали осветительные ракеты, рвались артилле­рийские снаряды. Командир 5-го полка стал во главе {246} своих стрелков и моряков и повел их сам в штыки на японцев, засевших около редута.

Несмотря на всю стремительность удара, произошло замешательство, и в страшном огне японцев наши сол­даты отхлынули назад. Вся вершина Высокой была оставлена, и на горе около командира полка оказались лишь зауряд-прапорщик Ермаков и несколько стрелков. Командир полка послал прапорщика Ермакова вернуть отошедших, а сам организовал, как мог, сопротивление. Узнав, что командир не покинул горы, солдаты начали быстро возвращаться, и не успели еще японцы занять наши окопы, как удалось снова организовать контр­атаку. На этот раз за командиром полка бросились на японцев поручик минной роты Феттер, прапорщик Ер­маков, стрелки и моряки. Стремительным ударом на­чался короткий рукопашный бой. Японцы его не выдер­жали и около полуночи остатки их были сброшены с горы. Высокая была снова спасена.

«Радостная весть облетела весь Артур, лихорадоч­но ожидавший результата. Какая радость была у всех, можно судить по телефонограмме, полученной от Стесселя в штабе 5-го полка в 1 ч. 30 м. ночи: «Ура! Вам, героям, дать достойное награждение. Благодарю... Всех вас крепко обнимаю» (Шт. кап. Костюшко.).

Ожидая возобновления японских атак, командир полка решил не покидать Высокой. И, действительно, на утро неприятельская артиллерия снова обрушила свой огонь на Высокую. В это время пехота накапливалась в сапах и траншеях, готовясь к новому штурму.

Уже утром 16 ноября японцы несколько раз пыта­лись штурмовать, но их попытки были остановлены руч­ными гранатами и короткими рукопашными схватками.

Было 4 часа дня, когда крупные соединения неприя­тельской пехоты бросились снова в атаку. Невозможно было остановить эту лавину яростно-фанатичных япон­цев, и после рукопашного боя наша линия была прорва­на, и левый редут оказался в руках врага. Командир 5-го полка, собрав ближайших к нему стрелков и {247} 57 матросов с броненосца «Севастополь», повел их сам в контратаку. С другой стороны, с небольшой группой стрелков ударил в штыки новый комендант Высокой Белозоров, сменивший на время Стемпневского. Японцы в рукопашном бою не выдержали нашего удара и бе­жали с горы. Наши потери были очень велики. Капитан Белозоров был смертельно ранен. Но Высокая Гора бы­ла снова спасена.

За день на ней разорвалось несколько сотен 11-дюй­мовых снарядов. Японцы понесли за эти два дня боев такие потери, что генерал Ноги приказал сменить 1-ю пехотную дивизию. На ее место была выведена в пер­вую линию свежая 7-я дивизия, состоявшая из кадро­вых, хорошо обученных солдат.

Но некем было сменить обескровленные, понесшие также огромные потери русские роты. Сражение за Вы­сокую продолжалось. 125 дней и ночей сибирские стрел­ки, артиллеристы и моряки доблестно отражали много­кратные штурмы японцев. В ночь на 17 ноября на гору подошел последний «резерв», то была «рота» слабосиль­ных, т. е. не оправившихся еще от ранений и болезней солдат.

На 126-й день обороны артиллерия японцев с утра сосредоточила свой огонь по Высокой. Очень скоро всё, что было восстановлено за ночь, снова было разрушено ее губительным огнем. Снова это был огнедышащий вулкан. И в 8 час. утра японцы пошли на новый штурм. На этот раз это были свежие части 7-й пехотной ди­визии.

Начальник 1-го отдела, командир 5-го полка, лич­но руководил на вершине Высокой нашей обороной. Под горой в штабе полка находился генерал Кондратенко. В тяжелые часы ожесточенного боя он приказал: «Убить лошадь, сварить ее, порезать на порции и в таком виде отправить на Высокую, чтобы там каждый боец мог взять кусок мяса и хлеба и, вернувшись в окоп, съесть, когда ему будет удобнее».

Было 9 час. утра, когда штурмовая колонна япон­цев ворвалась снова на левофланговый редут и водру­зила свой флаг. Наши защитники были почти все {248} перебиты. Кондратенко взял отдыхавшие две роты и спешно направил их на вершину, но командир 5-го пол­ка, еще до их прибытия, собрал несколько десятков стрелков и бросился с ними на японцев. Японцы были выбиты лихим штыковым ударом и редут снова оказал­ся в наших руках. Японский флаг был сорван.

Но через час новые массы японцев пошли на штурм. Кондратенко снял с Северного фронта одну роту, с дру­гого участка еще одну и послал их в распоряжение ко­мандира 5-го полка. В ожесточенной контратаке япон­цы были снова отброшены.

Прошло едва два часа, как японцы пошли на новый штурм, и в третий раз японский флаг в тот день заре­ял на Высокой. Ряды наших защитников на горе сильно поредели, но новой стремительной контратакой коман­дир полка восстановил положение и снова японский флаг исчез с горы. Разрывом тяжелого снаряда коман­дир 5-го полка был ранен, но не покинул Высокой и продолжал на месте руководить обороной.

Поздно вечером японцы бросились на новый штурм и снова овладели было левым редутом, но в это время подоспела лихая 1-я охотничья команда 5-го полка. Ко­мандир полка повел ее сейчас же в атаку и снова выбил японцев с горы. Ночью этого числа он доносил, что по­ложение на Высокой было удовлетворительное. «Около полуночи вновь полетели радостные вести по всему Ар­туру. Не одна благодарность, не одна похвала сорва­лась с языка артурцев по адресу героев Высокой Горы» (Шт. кап. Костюшко).

«За четыре дня сражения укрепления Высокой бы­ли сравнены с землей, из 43 блиндажей уцелело всего два. Ночью измученные боями солдаты были вынуждены строить импровизированные укрытия для себя и вос­станавливать то, что можно было восстановить... Через каждые пять минут на горе разрывалась 11-дюймовая бомба» (Ген. м. А. И. Сорокин).

На 127-й день Ноги убедился, что хотя на {249} Высокой не было долговременных укреплений, стрелки 5-го пол­ка так же доблестно держались, как и другие русские части. Теперь вся надежда была лишь на инженерную подготовку. Продолжая держать под артиллерийским огнем вершину горы, Ноги направил сюда всех сапер осадной армии и они начали днем и ночью рыть землю, подводя сапы и параллели к самому гребню горы.

Часть гарнизона Высокой была сменена в эти дни двумя ротами моряков Квантунского экипажа и возду­хоплавательной ротой.

Был прекрасный солнечный и холодный день 21 но­ября, когда вершина горы снова клубилась в разрывах японских шимоз. Неожиданным ударом, накопившись в скрытом мертвом пространстве, японцы снова бросились на штурм и снова японский флаг был водружен на вер­шине, где был левый редут.

Командир полка, вызвав быстро в ружье одну из рот 5-го полка, сейчас же бро­сился с ней в контратаку, и снова лихим штыковым уда­ром левая вершина горы была очищена от японцев. Положение опять было восстановлено, и еще раз Высо­кая была спасена.

Но японская артиллерия вела целый день сокру­шающий огонь. Вся земля на вершине клубилась в раз­рывах. Защитники так привыкли к этому огню, что мало кто обращал на него внимание.

Когда вечером в тот день огромный 11-дюймовый снаряд налетел, гроз­но завывая, на гору, его почти и не заметили. Но он разорвался на главном наблюдательном пункте в сто­явшей там группе офицеров и солдат. Перед самым разрывом он снес половину головы находившемуся здесь коменданту Высокой капитану Веселовскому... Разда­лось столь обычное в эти дни: «Санитары, носилки! Но­силки сюда!» Когда солдаты разобрали груду убитых и раненых, они нашли среди них и командира 5-го полка. Получив несколько ранений, главным образом в голову, он тяжело дышал и был без сознания. На кожаной курт­ке виднелась кровь и куски мозга. (Позже выяснилось, что это были куски мозга убитого рядом капитана Веселовского).

Положив своего командира на носилки, солдаты {250} понесли его вниз с горы. Тяжелое предчувствие и уныние охватило защитников Высокой.

Командира полка заменил сначала доблестный его помощник подполковник Сейфуллин, потом подполков­ник Бутусов.

22 ноября пять полков японцев снова штурмовали Высокую и Плоскую Горы. Им удалось овладеть верши­ной Высокой, и наша контратака была неудачна. За­щитники горы таяли безостановочно. Офицеры были пе­ребиты. Русские коменданты, раненые, сменялись один за другим. Последним комендантом горы оказался ин­женер-механик флота Лосев, который в 4 ч. 30 м. до­носил по телефону, что японцы закрепились уже в не­скольких шагах от его блиндажа.

В 5 ч. 30 м. на 131-й день обороны крепости япон­цы окончательно овладели Высокой. Правда, ночью на­ми была произведена попытка отбить гору, но она не увенчалась успехом.

Теперь началась агония Артура, агония и находив­шейся в нем эскадры.

В боях за Высокую обе стороны понесли большие потери. У японцев выбыло из строя 12 тысяч офицеров. и солдат. Одна только 7-ая японская дивизия потеряла 6.000 солдат. Ее командир генерал Осака после боев смог сформировать из оставшихся едва два батальона.

Велики были и наши потери. У нас было убито и ранено 4.500 человек, в том числе 1.500 моряков. В ротах 5-го полка оставалось по 30-50 стрелков, и в 10 час. вечера 22 ноября в командование полком всту­пил старший из уцелевших офицеров, — штабс-капитак Фелицын.