Часть 15. -Как же ты тут не утопился, а?

-Как же ты тут не утопился, а? – Минсок поглаживает распаренного теплой ванной и умилительно довольного Лухана по волосам одной рукой, а другой – неожиданно любвеобильного лабрадора, ворочающегося со стороны левого бока, по макушке. – И удобно его в квартире держать?

-Нормально. С ним моя соседка гуляет, - Лухан перехватывает теплую ладонь, прижимает к своей щеке и трется, как кот, посылая разряд от кончиков пальцев прямо в ноющее противоречивыми чувствами сердце. Минсок, зажатый двумя горячими существами, разрывается между желаниями вдоволь насладиться и этими медленными поцелуями, и мнущейся жесткой шерсткой под рукой. – Его Баоцзы зовут.

Лабрадор откликается на свое имя энергичным вилянием хвоста и уверенно плюхнувшейся на бедро лапой, кончиками когтей цепляющей лохматую макушку Лухана.

Минсок ощущает себя мамашей двух сопливых деток, серьезно, дурацки хихикает и щелкает вздернутый кончик носа, когда Лухан прикусывает мягкую складочку между большим и указательным пальцем. Эти попытки привлечь внимание такие милые, что невозможно устоять.

-Я уже договорился со своим знакомым. Он поможет твои вещи перевезти на выходных, - Лухан ворочается, а потом тянет Минсока к себе и усаживается на бедра, обнимая лицо теплыми ладонями. Наклоняется так, что расстояния между губами почти не остается – ничего не стоит получить долгожданный поцелуй, но ревнивый Баоцзы поскуливает и пытается влезть мордой между их животами. – Ты же не передумал?

-Нет, - Минсока не радует перспектива делить с Исином ванную и кухню еще несколько дней, но не говорить же об этом Лухану? Может, у Лухана ревность до красного, последнего уровня взлетит, и разрушающей силой пройдется не только по Сеулу, но и вообще всему земному шару. Минсок ерзает, когда ему в живот врезается собачья морда, и кивает вниз, пока Лухан занят, безусловно, важным и нужным именно сейчас и не секундой позже выцеловыванием всего лица: – Он что-то хочет.

-Тебя он хочет. Я, кстати, тоже.

У Минсока перед глазами вселенная рассыпается яркими звездами, руки сжимаются за сгорбленной спиной и, спасибо выпитому, мыслей о сопротивлении и побеге в душ даже не возникает. Не будут же они прямо так сразу…

-Баоцзы! – Лухан отпускает нижнюю губу расслабленного и стекающего по спинке дивана Минсока, которую мучал нетерпеливыми покусываниями, и обращается к опустившей голову собаке: – Ты забыл, где твое место?

Правда, помогает только один верный в данной ситуации метод – спальня и закрывшаяся на замок дверь.

-Он меня смущает, - Минсок упирается ладонями Лухану в грудь и уворачивается от нового слюнявого поцелуя, потому что шум за дверью мешает сосредоточиться на влажном языке в своем рту и руках, что уже перебираются к поясу джинсов, натягивая и без того узкую ткань выше. Так, что можно схватиться за ягодицы и нырнуть пальцами в залегший глубже между ними шов, а губами съесть последующий нервный вздох. – Подожди.

-Нет, - Лухан упрямо валит Минсока на кровать – как его голосу можно противостоять? – как мечтал уже все то время, что они изводили друг друга. Минсок на его кровати, на его простынях, среди его подушек, Минсок с раскрасневшимися щеками, Минсок, готовый на все, Минсок с бледной голой грудью и о-господи-боже-этим-невозможным-пирсингом в соске. Лухана пыльным мешком по голове ударяют всякий раз, что они оказываются предельно близко друг к другу, смешивая дыхания в одно, и все секундные порывы вместе с желаниями собираются где-то под стремительно набирающей высоту плотной ширинкой. Короткие поцелуи смешиваются со сбивчивым шепотом, пока подрагивающие от нетерпения руки избавляют желанное до судорог тело от футболки и дергают ремень. – Я уже ждал весь вечер. Больше не буду. Никогда вообще. Забудь про это слово.

Минсок млеет от голоса, от прикосновений длинных пальцев к обнажающейся коже, млеет от тяжести тела Лухана на своем и забывает про изводящегося за дверью Баоцзы. Прости, друг, но отказаться от жарких поцелуев и ласк нереально.

-Скажи «Ханни», - просит Лухан и прижимается губами к подрагивающему животу. – Хочу услышать свое имя твоим голосом сейчас.

-Ханни, - Минсок облизывает пересыхающие губы и дергается по кровати вверх, когда с него одним движением стягивают джинсы вместе с трусами, тянется руками помочь Лухану, страдающему из-за острой необходимости одновременно и облизать с головы до ног – ну и что, если без душа – и прижаться всей поверхностью тела, чтобы ощутить каждый изгиб, каждую мышцу, растереть этот жар между ними, застрявший в особо интимных и чувствительных местах. – Ханни?

-Да, - страстно выдыхает вконец свихнувшийся Лухан и падает на Минсока таким же обнаженным и разгоряченным, тут же оказываясь зажатым между дернувшимися вверх бедрами. Единственным соображающим существом в этой квартире остается смирившаяся со своей одинокой участью собака, терпеливо выжидающая под дверью. Лухан жадно собирает ладонями тепло под согнутыми коленками, растирает кожу на бедрах с задней стороны и просовывает руки между ними и кроватью, чтобы ухватиться за напрягшиеся ягодицы и сократить расстояние до предельного минимума. – Обними меня.

Минсок послушно сцепляет руки на шее, больно впутывается пальцами в волосы и подставляет бедра под приятные толчки, постепенно набирающие внушительную скорость. Как будто они настоящим сексом занимаются, а не трутся друг о друга, как все еще не готовые переспать школьники. Со стороны это выглядит ужасно, уверен Минсок, но напоминающие удовольствие, быстро исчезающие отголоски приятных ощущений между ног с каждым резким движением вверх наливают распахнутое тело голодной тяжестью и стремлением обвиться вокруг шумно дышащего Лухана, врасти в него и больше никогда не оказываться порознь.

Хотя бы до тех пор, пока ленивая нега не заполнит собой под завязку. И Минсок, грязный, но удовлетворенный, совсем забывает о необходимости поехать домой, когда Лухан скатывается на кровать рядом, переводит дыхание и гладит бедро до коленки.

Это все превращается в какой-то бесконечный и неконтролируемый забег до отметки кто-кому-сделает-приятнее: Минсок смахивает с обнаженных плеч холодные капли, стекающие с волос, и давится завтраком, когда чувствует у себя между ног голую стопу. Лухан как ни в чем не бывало пьет кофе, закрывая ехидную улыбку большой чашкой.

-Что ты делаешь? – голос как-то резко падает вместе с окружающей реальностью под резинку трусов.

-Ничего?

У Минсока вываливаются палочки из руки – стопа начинает двигаться вверх и вниз, пальцы подталкивают член под тонкой тканью ближе к тугой резинке. И это слишком для Минсока, не привыкшего к таким частым сексуальным марафонам. В его жизни вообще все было просто и до уныния банально, а теперь он сидит на чужой кухне в чужом белье, цепляется вспотевшими ладонями за край стола и поджимает губы, чтобы отчаянно не завыть на всю округу… и пытается думать о школьном курсе математики, лишь бы не сдаваться вот так сразу. Но Лухан, черт китайский, ставит чашку на стол и облизывает губы, нарочно светит своим пирсингом – знает, что у Минсока на этом заскок. Да и заскоков этих обнаруживается с каждым днем все больше – от самых пошлых до странных.

Белье почти не ощущается преградой, Минсок не знает, хорошо это или плохо, но у него позорно встает после пары ощутимых и точных прикосновений. Лухан щурит хитрые глазища и нажимает пальцами ноги предположительно туда, где краснеет головка твердого члена. Белье смешно натягивается, Минсок опускает голову и наблюдает все это безобразие – вот стопа полностью накрывает его, вот опускается, вот пальцы пытаются прихватить топорщащуюся ткань. Это ужасно пошло и ужасно приятно, поэтому Минсок начинает непроизвольно елозить задницей по стулу и двигаться бедрами навстречу, потираясь о неподвижную прижимающуюся стопу.

-Какой же ты… - вздыхает Лухан по другую сторону стола и сглатывает, всматриваясь в напряженные плечи с очертившимся мышцами, в белеющие пальцы, стискивающие край стола, стремительно краснеющие щеки, шею и грудь.

Эта грудь… у Лухана ненормальный фетиш на всего Минсока, в особенности – на маленькие нежные соски с пирсингом, которые сейчас манят своей твердостью, этими трепетными острыми вершинками облизать, втянуть в рот, мучить долго и сладко, и на ласкающие взгляд плавные изгибы не слишком-то узких бедер в тесных штанах. А когда все эти прелести оказываются еще и обнаженными, открытыми для горячих ласк, готовыми взорваться наливающимся под кожей возбуждением, Лухан вовсе теряет связь с реальностью.

Часы на микроволновке безостановочно отсчитывают секунды, минуты до официального начала рабочего дня.

-Сделай что-нибудь, - не выдерживает и стонет Минсок, вжимая пах в услужливо подставленную ногу, шлепает ладонями по столешнице рядом с тарелками и вздергивает голову. В его взгляде плавится рождающаяся благодаря Лухану похоть и желание сдаться любым, какие только взбредут в голову, сексуальным утехам. – Ханни, не могу…

Минсок спускает белье ниже, открывая чувствительную кожу непосредственному соприкосновению с ногой, а Лухана ведет от того, какой член под его стопой горячий и твердый. Лишь сильнее его мажет от мысли, что этот самый твердый и горячий можно обхватить ладонью и засунуть себе в рот, чтобы давиться слюнями, но ублажать такого соблазнительного, просящего Минсока с утра до вечера. Сутками напролет.

Вот только работа не ждет, а часы показывают начало десятого.

-Ханн… - Минсок стукается затылком о стену, когда Лухан оказывается между его ног, хватает под коленками, стягивая ближе к краю стула, и накрывает головку члена губами. – Идиот что ли?!

Лухан мычит, что да, идиот, еще какой идиот, влюбленный в тебя по уши идиот, но говорить с членом во рту невозможно, поэтому расставленными пальцами прижимает горячие мышцы напряженного паха и удивляет неопытного, чувствительного Минсока своими горячими оральными умениями. Минсок не успевает подумать, сколько для этого нужно было пробовать, только впутывается пальцами в волосы и до ноющей боли в пояснице подставляется под судорожные поглаживания между ног, раскрываясь больше, сильнее, чтобы Лухану было удобнее так непристойно двигать головой и, отстраняясь, сглатывать слюну. А потом все заново – так хорошо, так влажно и жарко…

-Уйди, - Минсок тянет волосы в кулаке вверх, потому что вот-вот не сдержится, отводит бедра и давит стоны в сухой глотке. – Ханни, уйди…

И получается как-то нелепо: Минсок, испугавшись, что Лухан подавится и в худшем случае задохнется, пихает его пяткой в плечо и отталкивает от себя. Правда, все равно поздно, но уж лучше так, чем до конца?..

Валяющийся на полу Лухан вытирает губы, язык и удивленно вскидывает бровь:

-Не понравилось? – его голос сексуально приправляется хрипотцой, а губы слишком красные, выдают со всеми потрохами.

-Понравилось, - Минсок хватается за столешницу, чтобы не свалиться со стула прямиком в преисподнюю, и смущенно отводит взгляд – этот красный грязный рот стимулирует не менее грязные желания. – Просто… глотать…

-Дурак, - Лухан звонко чмокает голую коленку и возвращает белье на место, пока Минсок приходит в себя после столь неожиданного минета и собирается с силами, чтобы посмотреть в его сторону. – Тебе надо меньше думать. И не стесняйся стонать! Я хочу слышать и видеть все.

Минсок воет что-то про отстань-какой-ты-извращенец-откуда-такие-берутся-только и прячет пылающее лицо в ладонях.

-А хочешь римминг? Мне так нравится твоя упругая попка. Это будет приятно... Минсок, ну, не бейся, я же хороший!