Южный Холстед 5 страница

— Куда исчезло всё это? — снова спрашивает она. Даже самые маленькие знают историю. Она что, из скептиков? Одна из тех закоренелых скептиков, которые не верят в то, что наши несведущие, эгоистичные предки нанесли непоправимый урон климату, а затем они же боролись за оставшиеся ресурсы, что привело к истреблению части населения? Она что, собирается стоять здесь и рассказывать нам, что практически полное глобальное разрушение было коварным планом Единого Мира ради получения доминирования на рынке? Я не самый большой поклонник Единого мира, но даже я не настолько цинична.

— Рыбы, птицы, четвероногие мохнатые животные были истреблены в нашей окружающей среде, а с чем же мы остались? Голограммы? — Её смех горький и неприятный. — Разве это полноценная замена? Но дело не только в фауне. Флора тоже исчезла. Самовоспроизводящийся, роскошный зелёный пейзаж, который делал Землю самой удивительной планетой в солнечной системе. Животные и растения на Земле жили, как единое целое. Это было симбиотическое существование. — Она сцепляет пальцы вместе. — Давай. И бери взамен. — Она раскачивается. — Наш углекислый газ взамен на их кислород. Наш кислород вместо их углекислого газа. Мы питали друг друга каждым вдохом и выдохом. — Она останавливается, закрывает глаза и глубоко дышит.

— И мы чувствовали. В глубине нашего тела. Голод. — Она прижимает руки к животу. — И желание. — Она передвигает руку чуть ниже пупка, я вздрагиваю. — И в наших сердцах. — Теперь она прижимает обе руки к груди… — потому что сердце, мои дорогие, это не просто мускул. Мы понимали это, когда были единым целым с Землей. Когда наша энергия была взаимосвязана. Мы умели сочувствовать. Мы умели любить. У нас была злость и ревность. И, что ещё важнее, мы наслаждались непредсказуемостью всех проявлений. Мы могли переживать весь спектр эмоций, которые не были предусмотрены каким-нибудь химическим коктейлем, который создали учёные в лабораториях, и сказали что это ради нашего же блага.

Толпа презрительно смеётся, а я ёрзаю на своем стуле, надеясь, что никто не догадается, что она говорит о моей матери.

— Мы должны быть полны тоски и сострадания. Если только дадим себе шанс снова ощутить это.

— Я чувствую это, Ана! — выкрикивает кто-то.

— Ты пробудила моё сердце, — звучит ещё один выкрик.

— Эти эмоции делают нас людьми. Они отличают нас от машин, которые мы создали. И не важно, что они говорят, становиться единым целым с машинами, это не выход.

Я вздрагиваю, потому что в этот раз под " они" она подразумевает моего отца.

Она сильно стискивает своё одеяние. — Человечество было на вершине своих возможностей, когда работало в паре со вселенной, а не тогда, когда мы начали бороться против неё! — Ана останавливается и понижает голос. — Появляются последствия, когда мы отдаляемся от природного порядка вещей и начинаем переделывать все элементы нашего человеческого естества. Мы должны осознать себя, как часть макрокосмоса, а не обманывать себя тем, что мы можем всё контролировать. Но...— она грустно покачивает головой, затем слегка улыбается, — люди не так умны, как животные.

Этот разговор довёл бы обоих моих родителей до бешенства. Они не одобряют идею того, что если мы позволим природе главенствовать, все будет прекрасно. Как говорит моя мама: Хорошо для кого? Для тараканов?

Теперь Ана становится застенчивой. В уголках её губ играет лёгкая улыбка, и она смотрит в пространство, как будто представляет другое место и время. — Знаете, когда у первых рыб образовались ноги, они не думали о себе: О, мне следовало бы отрубить их. Нет, они начали исследовать Землю.

Она начинает ходить в толпе.

— А когда у этих созданий выросли крылья, они не думали: Вау, наверное, мне следует избавиться от них. Нет, они взлетели к небесам. — Ана широко раскрывает руки и кружится. — Мы должны принимать все мельчайшие изменения, которыми природа наделяет отдельных счастливчиков, чтобы они могли дать возможность летать всем нам! — Она останавливается, но продолжает держать руки открытыми. — Потому что, друзья мои, мы стоим на краю пропасти, — она поднимается на цыпочки, — готовые броситься навстречу нашей гибели, если мы не изменим наше отношение к окружающей среде.

Теперь я абсолютно уверена, что эта женщина спятила. Рыба, обрезающая собственные ноги? Летающие люди, двигающиеся к собственной смерти? Я понятия не имею, о чём она. Для меня всё это выглядит бредом сумасшедшего. А она, на вполне серьёзно продолжает дальше. — Некоторым нашим братьям и сестрам, Тулипу, Латуку и Гардении[12] обрезали крылья. Их заперли.

По толпе проносятся возгласы протеста. Я смотрю на Безила, который не кажется удивлённым этими новостями.

— О, да, — говорит Ана. — Это правда. За что, спросите вы? — Она осматривает толпу, впитывая энергию, бушующую в комнате. — За то, что они были людьми. За то, что у них присутствовали настоящие человеческие потребности. За активность самых обычных человеческих импульсов, наличие которых было заложено в нас с рождения, и которые были искоренены из нас ради всеобщего благополучия.

В комнате наступает тишина, пока все ждут, когда она раскроет нам их преступление. Я обдумываю варианты. Проявление агрессии? Кража? Нарушение договора? Я не могу представить, чтобы кто-то с именем Гардения сделал что-нибудь столь гнусное.

Ана опускает руки. Её плечи поникли. Она стоит перед нами, как обречённая душа. — Они были голодны, — тихо произносит она. — Испытывали голод по тем взаимоотношениям между человечеством и планетой, которые заложены в нас изначально. Голод по источнику жизни, который поддерживал нас. Это не есть плохо, друзья мои. Это человеческая природа. Именно это желание будет толкать нас вперёд, если только у нас будет...— Она снова тычет пальцем в детский рисунок. Все вокруг хлопают и свистят. — И я скажу вам больше, — перекрикивает она толпу. — Всё это там, если только мы позволим себе отыскать это.

Люди безумствуют, но я отпускаю руку Бэзила и усаживаюсь основательнее на своём стуле, качая головой, потому что она зашла слишком далеко.

Бэзил видит мою реакцию. — Ты в порядке?

В ответ я поднимаю бровь. Он же не мог купиться на весь этот бред. — Еды больше не существует, помнишь? — говорю я ему, как будто он инопланетянин, не слышавший последние земные новости. Именно открытие моей мамы возможности контролировать позывы голода с помощью изменения гена FTO в 16й хромосоме привело к возможности завершения войны. Безпродуктовое питание разрабатывали в течение двадцати лет, и оно было единственной возможностью удержать человечество от приобщения к остальным исчезнувшим растениям и животным. Последний фрагмент, контролирующий ненасытный аппетит в человеческом организме, пазла, который нужно было собрать, чтобы завершить войну. Тем более, что Единый Мир жаждал контроля.

Я всегда думала, что Динозавры были единственным наследием восстания из-за хранилища семян на Шпицбергене, но сейчас думаю, что Аналоги могут быть сестринской ветвью скептиков. Я озираюсь вокруг, думая, может ли быть здесь у кого-нибудь татуировка Шпицбергена с прорастающим ростком над словом Помни. Затем решаю, что, скорее всего, нет. В отличие от Динозавров, эти люди верят, что вокруг нас есть еда. Ага, как же. Она, наверное, замаскирована, как мой новый Гизмо.

Ана вытаскивает что-то из кармана своего платья. — Узрите, — говорит она, протягивая это, чтобы каждый мог видеть. Это металлическая жестянка размером с её ладонь. Кажется, у неё нет этикетки. Она открывает крышку. Люди в комнате приподнимаются, чтобы рассмотреть получше. Трудноуловимый аромат наполняет комнату. Он не плох или хорош, он странно притягивающий. Все стараются вдохнуть поглубже. Когда я делаю вдох, мой желудок тихонько урчит.

— Как это у неё получилось? — спрашиваю я Бэзила. — Существует ещё один генератор запахов?

Он выглядит таким же удивленным, как и я. — Я не знаю.

Затем Ана совершает самую странную вещь, которую я когда-либо видела. Она запускает пальцы в жестянку, достает маленький плоский кусочек чего-то светло-коричневого, показывает так, чтобы все видели и кладет это в рот. Она закрывает глаза и начинает работать челюстями. На её лице расплывается улыбка, когда она глотает. — Аххх, произносит она, и открывает глаза. — Еда.

* * *

Пока Ана стоит перед нами, смакуя кусочек, который она положила в рот, в комнате повисает тишина. Кажется, что все задают себе одни и те же вопросы: Где, как, что…?

Пожилой мужчина, Спинич, поднимается. — Ана Луиза Гиньон, — объявляет он громко и чётко. — Ты арестована по подозрению в нарушении своего договора о Питании Единого Мира, укрывательстве нелегальных продуктов питания и проповедовании пищевых извращений. — Пока он говорит, ещё пять человек из толпы встают и направляются к Ане, которая стоит идеально прямо, почти очаровательно улыбается, как будто она именно этого и ожидала.

Женщина в цветастом платье вскакивает на ноги и кричит, — Шпионы! — За ней вскакивают все остальные и, крича, толкаясь, сбивая стулья, пытаются добраться до Аны.

Я хватаю Бэзила за руку. — Что происходит?

— Я не знаю, — говорит он, но я вижу в его глазах панику. — Должно быть это агенты безопасности.

Несколько людей, включая мужчину и женщину, которые стояли у двери, создают защитную стену вокруг Аны, но агенты легко отталкивают их и надевают на неё наручники. Спинич вытаскивает Гизмо и объявляет через усилитель звука. — Все должны оставаться на местах для дальнейшего допроса, — инструктирует он. — Агенты займутся вами в ближайшее время. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие.

Бэзил высвобождается из моей хватки. — Они арестуют меня, — шипит он. — Я и так в их списке наблюдения. — Мне нужно убираться отсюда. — Он протискивается сквозь бушующую толпу, двигаясь за агентами, которые уводят Ану.

— Бэзил, — кричу я и бегу вслед за ним, лавируя между обозлёнными фигурами. Я шарю в сумке, которая болтается вокруг моего тела и вытаскиваю свой Гизмо и подношу его к губам. — Астрид, подгони Разумобиль! — тихо командую я. Затем я хватаю Бэзила за рубашку. Он поворачивается, готовый оттолкнуть меня прочь, но я кричу, — Моя машина! — и вытаскиваю его из схватки. Кажется, во всеобщем хаосе никто не заметил, как мы крадёмся к краю комнаты. Я указываю на женщину с непроницаемым лицом, стоящую у двери, к которой мы пробираемся. Резко остановившись, мы с Бэзилом ударяемся друг о друга.

Он хватает меня за руку. — Сюда! — мы ныряем в тускло освещённый коридор от главной комнаты. — Здесь есть выход на аллею.

— Астрид, определить место! — командую я, пока мы бежим дальше.

Когда мы распахиваем боковую дверь, мой Разумобиль уже терпеливо дожидается нас, как может только машина.

Двери закрываются, и машина застёгивает на нас ремни безопасности, а Астрид заводит свою обычною волынку. — Куда бы ты хотела поехать?

— Заткнись! — кричу я. — Никуда. Просто домой.

— Направление определено, — объявляет она. Машина начинает движение вниз по разбитой дороге между тёмными зданиями. — Пожалуйста, усаживайтесь поудобнее, расслабьтесь и наслаждайтесь дорогой.

Бэзил оглядывается назад, чтобы убедиться, что нас никто не преследует.

— Ты видишь кого-нибудь? — спрашиваю я. Моё сердце подкатило к горлу, а желудок сдавливает, как будто мои внутренности хотят выползти наружу.

— Нет, — говорит он. — Никого.

Мы подъезжаем к шлагбауму и я кричу: — Езжай дальше! Вперёд! Вперёд!

Планка поднимается и загорается зелёный свет, когда мы проезжаем через ворота и выезжаем на главную дорогу.

— О, Боже! — кричу я. Откидываюсь на сидении и облегчённо вздыхаю. — Что это было, чёрт возьми? Что всё это значило?

Бэзил в замешательстве качает головой… — Понятия не имею. Ничего подобного раньше не происходило.

Когда между нами и хаосом во Внешнем круге образуется достаточное расстояние, у меня начинает кружиться голова и я борюсь между плачем и смехом. — Это самое безумное, что когда-либо со мной происходило.

— Со мной тоже! — говорит Бэзил. — Этот пожилой дядька, Спинич? Он был среди доверенных лиц Аны с тех пор как я начал ходить на встречи насколько лет назад.

Я показываю пальцем, и кричу: — Шпион! — точно так же как женщина в цветастом платье, отчего мы оба начинаем нервно смеяться.

Затем Бэзил внезапно становится серьёзным. — Ты ведь не одна из них?

Это приводит меня в замешательство. — Как бы я могла? Я даже не знала, кто они такие или чего они хотят. Или хотя бы, кто ты такой, если уж на то пошло. — Я сильно сжимаю руки и мрачно смеюсь. — Нет, правда, — говорю я. — Кто ты такой?

Бэзил не отвечает. Вместо этого, он снова оглядывается через плечо на пустое шоссе позади нас. — Они должны были тщательно спланировать эту акцию. Им нужно было дождаться, пока она совершит ошибку, чтобы раскрыться и арестовать её.

— За что? — спрашиваю я. — Всё, что она делала, это пялилась на нас, говорила безумные вещи, затем грызла что-то, что выдала за еду. Насколько серьёзным преступлением это может быть? И почему не ушло больше людей? Это же не является преступлением ходить на собрания. Им же не обязательно оставаться там и ждать, пока парни из Единого Мира будут допрашивать их?

— Они боятся! — ответил Бэзил.

— Боятся чего? — переспросила я со смешком.

— Ты же не имеешь ни малейшего понятия, насколько строги законы, запрещающие еду?

— Законы, запрещающие еду?

— Когда-нибудь слышала о Едином Законе о Защите Питания?

— Это тот закон о питании?

— Только его часть, — объясняет Бэзил. — Но служба безопасности была создана не только из-за него. Они знают, что Ана причина возможных перемен. Она пробуждает людей и Единый Мир использует любую причину, чтобы остановить её. Даже если это приведёт к голоданию её последователей. — Голос Бэзила становится горьким и холодным.

— Подожди, эй, притормози, — я поворачиваюсь на сидении, чтобы посмотреть ему в лицо. — Что ты имеешь в виду? Причина перемен? Пробуждает людей? Голодание последователей? Ты не преувеличиваешь слегка?

— Она пробуждает что-то внутри людей. — Он ударяет себя в грудь. — Она объединяет людей и даёт им надежду.

— Ты, правда, это чувствуешь?

Он пристально смотрит на меня. — Ты почувствовала что-нибудь, пока была там?

— Нет, — отвечаю я, хоть это не совсем правда.

— Совсем ничего? Ни малейших признаков? — он смотрит на меня сквозь полуторадюймовое расстояние между большим и указательным пальцами.

— Ну, — медленно говорю я, — Было интересно находиться среди всех этих людей. Я чувствовала...— я останавливаюсь, подыскивая слово.

— Связь, — заканчивает он.

— И что? Люди чувствуют связь в PlugIn или в АР. Поэтому они туда и ходят.

— Но связь, которую пробуждает Ана, заставляет людей верить в лучшую жизнь.

— А вдруг, она не права.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он, злясь на мой скептицизм.

— Слушай, танцы, песни и весь этот зрительный контакт были очень трогательными, но все её фантазии о том, что животные были умнее нас — полная чушь. Они все мертвы, помнишь? А мы все не можем просто перестать принимать синтамил и отказаться от прививок. Количество населения выйдет из-под контроля, у нас будет ещё больше войн и все будут голодать! Ты должен понимать это.

Он озирается вокруг, как будто чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. Прядь волос спадает на его левый глаз, мне хочется потянуться и откинуть её, но я сжимаю руки коленями и надеюсь, что он не скажет мне что-нибудь безумное, вроде того, что он купился на бредовый оптимизм Аны.

Он придвигается чуть ближе и его голос понижается. — а что, если она всё-таки права?

— Бэзил, — говорю я, положив руку ему на плечо. — Она не права.

— Ты не знаешь наверняка.

— Нет, знаю. Оглянись вокруг.

Он качает головой. — Мир намного больше, чем ты можешь видеть. — Когда я отстраняюсь, Бэзил выпрямляется и говорит: — Давай предположим, что она не права, ради продолжения спора. И что эти её пристальные взгляды — просто небольшое сумасшествие.

— Всего лишь небольшое?

— Ладно, грандиозное. Но дело не в этом. Людям нужна надежда. И Ана даёт её им. А если у них есть надежда, тогда, может быть, мы сможем изменить мир.

— И что же ты хочешь изменить? — спрашиваю я, но Бэзил отвлекается на что-то за окном, пока мой Разумобиль съезжает с шоссе.

— И это здесь ты живешь? — спрашивает он, нахмурив брови.

— Ага. А в каком Круге живешь ты?

— Нигде поблизости. Ты можешь высадить меня где угодно.

При мысли о расставании с ним, моя грудь сжимается. — Правда? Но... Я хочу знать больше? Мы можем поехать куда-нибудь, где мы можем поговорить?

— Куда?

— Я не знаю, — я боюсь, что могу не увидеть его ещё раз, так что я продолжаю, — Почему бы тебе не зайти ко мне домой? Посмотрим, может, нам удастся узнать, что случилось с Аной, а ты сможешь рассказать мне больше об Аналогах. А потом я прикажу своему Разумобилю отвезти тебя, куда захочешь.

Он откидывает волосы с глаз и какое-то мгновение смотрит на меня словно застенчивый маленький мальчик, ищущий компаньона для игр. — Ты уверена, что твоя семья не будет возражать, если я заявлюсь без приглашения?

— С чего вдруг? — спрашиваю я, хотя и заранее знаю ответ. Если моя мама узнает что я была во Внешнем Круге она разозлится на меня, но она не сможет обвинить его. Это был мой выбор. Кроме того, будет лучше, если моя семья узнает о Бэзиле сейчас. Тогда мне не придется тайком красться, когда я захочу увидеться с ним в следующий раз. Потому что я надеюсь, что следующий раз таки будет.

В уголках губ Безила появляется лёгкая улыбка. — Ладно, — тихо говорит он, — Если ты уверена, то всё хорошо.

— Абсолютно, — отвечаю я.

* * *

Когда мы заходим в дом, мама и бабушка Эппл так поглощены новостями на главном экране, что не замечают нас. Репортёр стоит перед кирпичным домом с номером 1601 над дверью. — Этим вечером, на заброшенной территории во Внешнем Круге, говорит он, — Агенты безопасности Единого Мира арестовали Ану Гиньон, лидера группы сопротивления, которая называет себя Аналогами.

— Боже мой, мы же только что оттуда, — вырывается у меня. А я ещё пыталась скрыть, куда иду этим вечером. Серьёзно, мне куда лучше удаётся хранить секреты онлайн.

Бабушка поворачивается: — Ты вернулась, — улыбаясь, говорит она. — И привела с собой друга.

Мама резко поворачивается. На её лице появляется недоумение, когда они видит Бэзила. — Кто это? — спрашивает она, но прежде, чем мне удается ответить, она добавляет, — И что ты имела в виду, когда сказала, что вы только что оттуда?

На экране мы видим, как Ана кладёт еду в рот и жует. У нас с Бэзилом перехватывает дыхание.

— Кто-то снимал видео, — выдавливает он.

Я решаю, что следует прояснить ситуацию, поэтому я говорю, — Эта женщина, Ана, проводила очень интересную и познавательную лекцию... — Я показываю на Спинич, который выводит Ану в наручниках под светом гигантских переносных прожекторов, которые были установлены снаружи дома. Камера увеличивает картинку, когда Спинич осторожно пригибает её голову, чтобы она могла забраться в машину службы безопасности Единого Мира. Прежде чем залезть внутрь, она смотрит в камеру и улыбается, отчего у меня в желудке слегка покалывает. Как будто она смотрит прямо на нас с Бэзилом, давая нам знать, что с ней всё в порядке. Потом, когда она отворачивается, её волосы открывают плечо, и я вижу маленькую зелёную татуировку со словом Помни как раз под её ухом. — Шпицберген, — шепчу я.

Бэзил хватает меня за запястье, — О, Эппл, — внезапно произносит он.

Мама поднимается с дивана. — Почему вы были там? И откуда ты его знаешь? — Она сужает глаза в своём фирменном стиле.

— Мы познакомились пару дней назад, когда я гуляла с Язей, — говорю, я слегка запинаясь.

— Как мило. — Бабушка встаёт. — Я бабушка Талии, Ребекка.

— Талия? — переспрашивает Безил, застигнутый врасплох. — Талия Эппл? — я киваю, и Бэзил отшатывается.

Бабушка подходит к нам и протягивает руку: — Очень приятно познакомиться с тобой.

Бэзил неуклюже пожимает руку и бормочет: — Рад знакоммству, мадам.

— Такой вежливый, — воркует бабушка.

— Но мне необходимо покинуть вас, — отступает он.

— Нет, — твердо говорит мама. — Лучше тебе оставаться на месте. — Бэзил замирает. Мама стоит со скрещенными руками и задумчивым лицом, как будто она делает какие-то вычисления. — Теперь позвольте мне прояснить. Ты и этот мальчик, с которым ты познакомилась пару ночей назад, ходили на собрание во Внешний Круг?

— Боже, мама, — фыркаю я, — Не будь таким снобом. Это было просто собрание.

— Аналогов, — продолжает она.

— Да, — говорю я, подражая её ядовитому тону. — И это было удивительно. Люди танцевали, мы пели, потом ещё читали стихи, и не было никаких экранов. Люди по-настоящему общались. — Я стараюсь обходить спорные моменты. — Ана говорила о важных вещах. Это было похоже на несколько расширенный семейный вечер. Тебе бы там понравилось, бабушка!

У мамы вырывается смешок: — Талия, ты ходила на собрание группы сопротивления!

Я закатила глаза: — Сопротивления чему? Всему скучному и раздражающему?

— Это не шутки! — говорит мама. — Эти люди противники корпорации. — Она указывает на экран, где все, кто был на митинге, включая Рэдиш, Кумкват, Строуберри и маленькую девочку с рисунком, сидят тихими, стройными рядами.

— Агенты безопасности всё ещё допрашивают около сотни людей, — говорит репортёр.

— Вы разыскиваетесь для допроса, молодой человек, — говорит мама Бэзилу.

Он переминается с ноги на ногу.

— Мам! Ты же знаешь, это смешно. Не запрещено посещать встречи. Все эти люди могли бы выйти через минуту, если бы знали свои права.

— В чем-то она права, — говорит бабушка. — Людям позволено свободно собираться.

Мама поворачивается к бабушке: — Вы на чьей стороне?

— Я не принимаю ничью сторону, — отвечает ей бабушка. — Я всего лишь пытаюсь понять, что случилось.

— Я скажу Вам, что случилось, — говорит мама. — Этот парень — часть сопротивления против всего, над чем Макс и я так упорно трудились, и он втянул в это мою дочь, которая понятия не имеет, во что вляпалась!

— Макс? — выдыхает Бэзил. — Макс Эппл? Он твой отец?

— Да, — отвечаю я. Он закрывает глаза, как будто у него внезапно разыгралась ужасная головная боль.

Мама делает шаг в сторону нас с Бэзилом. — Как ты нашел её? Ты нацелился на детей сотрудников Единого Мира? На что ты надеялся? Промыть ей мозги? Похитить её ради выкупа?

— Нет, это не...— от волнения и испуга Бэзил не может ясно выражать свои мысли.

— В кои-то веки я привела домой друга...— говорю я маме.

— Это не тот друг, которого бы ты хотела, — выдыхает мама. — Я вызываю охрану.

— Мам, не надо! — я смотрю на бабушку. — Где папа?

— Он вернулся на работу, — её глаза широко открыты.

Мама вытаскивает из кармана свой Гизмо.

— Прекрати! — кричу я. — Что ты собираешься сделать? Позволить им арестовать меня? Я ведь тоже была на той встрече. — Мама смеётся, я хватаю Бэзила за руку и притягиваю его ближе. — Если уйдёт он, я тоже уйду.

У мамы отвисает челюсть. Какое-то мгновение она стоит неподвижно, затем начинает бормотать, как будто раздумывая над набором данных. — Похоже что арузатрол в твоей крови... всплески допамина, твоё настроение скачет, этот внезапный порыв... — Её глаза широко открываются, как будто её внезапно озаряет. Она осторожно смотрит на меня. — Слушай, Талия. Эти чувства, которые ты ощущаешь — голод и эти новые эмоции по отношению к этому мальчику, — они не настоящие.

— Как ты можешь это знать? — огрызаюсь я. Она понятия не имеет, что я почувствовала сегодня, когда увидела его, заглядывающего в мою машину. Или что происходит каждый раз, когда его пальцы прикасаются к моей коже.

Мама делает шаг в нашу сторону: — Ты помнишь ту мутацию на хромосоме 16, ту самую в твоём FTO гене, которую ты обнаружила? Я провела некоторые исследования, которыми я намереваюсь поделиться с доктором Деметер и...

Бэзил напрягается рядом со мной. Он сжимает мою руку, и мы закрываем глаза.

— Я думаю, эта мутация усложняет правильное воздействие твоих прививок и работу синтамиловой формулы, — продолжает мама. — Твои позывы голода не были подавлены в нужном виде, и, кажется, гормоны вышли из-под контроля, так что ты ощущаешь эмоции и желания, которых не должно быть. Эти вещи, которые ты чувствуешь, всего лишь химические вещества у тебя в мозгу. Допамин и серотонин, циркулирующие внутри тебя, преобладают над твоей префронтальной корой, так что более примитивная часть тебя, которая отвечает за желание есть и, скажем, производить потомство, возобладала. И из-за этого ты действуешь импульсивно.

Короткую долю секунды во мне проносится мысль, что она может быть права, но затем я вспоминаю то, что говорила Ана. Что эмоции, которые мы чувствовали до того, как стали принимать синтамил и получать все прививки, делали нас людьми и отличали от машин. — Что может быть более настоящим, чем это? — кричу я. Я крепче сжимаю руку Бэзила. — Ты можешь остановить голод и держать рост населения под контролем, но ты не можешь контролировать мои эмоции. Они мои. Они часть меня и неважно, что ты там говоришь!

— Так ты думаешь, он чувствует то же самое? — спрашивает мама с явным цинизмом в голосе. — Он не чувствует. Он использует тебя, Талия. Ты пешка в его руках.

Я смотрю на Бэзила: — Это правда?

Он отпускает мою руку и задумывается над ответом.

— Ты отправляешься прямиком к доктору Деметер, — говорит мама, становясь между нами. — А он? Он отправляется в тюрьму.

Бэзил двигается так быстро, что я слышу, как открывается дверь, прежде, чем понимаю, что он ушёл. Я поворачиваюсь и смотрю, как вечернее солнце озаряет порог. Я бегу вслед за ним, но когда я выбегаю за двери, его нигде не видно. Подъездная дорожка, дорога, тротуар, и улица пусты и тихи, как будто он растаял. — Бэзил! — кричу я и собираюсь бежать на поиски, но мама ловит меня за руку.

— Нет, — кричит она и тащит меня обратно в дом. — Ты отправляешься в реабилитационный центр! — я сопротивляюсь, но она на удивление крепко держит меня. Она ещё пару раз дергает меня, затем отдает дверям команду закрыться и запереться.

* * *

Ахимса сердито смотрит на нас с главного экрана в гостиной. — Что, чёрт возьми, она там забыла? Как долго она была частью этой группы? — орёт она на мою маму. — Ты что, совсем её не контролируешь?

Мама меряет шагами комнату, пытаясь заверить Ахимсу, что она так же удивлена, как и все остальные, моим недостойным поведением. Я сжимаю диванную подушку, изо всех сил пытаясь сдержать слёзы, пока бабушка гладит меня по руке и заверяет, что все будет в порядке. Но я знаю, что этого не случится, потому что я никогда больше не увижу Бэзила. Даже если я найду его, он не захочет иметь со мной ничего общего после всего, что наговорила моя мама.

— Она же есть на записи, — выражает недовольство Ахимса. — Мы кадр за кадром просмотрели запись и вот она, бледная как смерть, убегает с мальчиком, которого никто не может идентифицировать. Мы никак не можем отрицать этого, Я смотрела на данные о её местонахождении. Она была здесь во время ареста.

— В последний раз, когда я проверяла, ходить на встречи было легально, — резко выкрикиваю я.

Мама в ужасе поворачивается, а Ахимса наклоняется так близко к экрану, что её носатое лицо маячит в нашей гостиной. — Ты понятия не имеешь, куда ты вляпалась, Талия. Эти люди опасны для общества. И твоя причастность к ним может создать проблемы твоей семье. Мне. Единому Миру. — Она отклоняется назад и с отвращением качает головой. — Дочка топ-сотрудников на нелегальном собрании. — Она смотрит на маму. — Ты должна позволить службе безопасности допросить её. — Затем переводит взгляд на меня. — А ты, — говорит она, тыкая в меня пальцем, — должна рассказать им всё, что знаешь о том мальчишке.

— Нет. — Я сильнее сжимаю подушку. — Я ничего им не расскажу. — Разумеется, дело ещё и в том, что я ничего о нём не знаю. Он исчез так быстро, что я иногда думаю, не был ли он голограммой в игре, в которую я играла.

— Сейчас, Талия, — произносит бабушка, нервно похлопывая меня по ноге, — тебе нужно сотрудничать, чтобы мы могли разобраться со всем этим. Ты оказалась не в том месте не в то время. — Она смотрит на Ахимсу. — Она познакомилась с ним всего лишь пару дней назад. Она не понимала, что делает.

Мама сжимает кулаки и прикрывает глаза, как будто изо всех сил старается не взорваться, затем она выкрикивает. — Это все генетическая мутация! А её синтамиловая формула работает неправильно. Это всё взаимосвязано. Импульсивное, неустойчивое поведение. Сильные эмоции. Неправильное суждение. Этот бред с Аналогами и тем мальчиком. Эти... эти... отношения! — кричит она, указывая на меня рукой. — Она должна сию же секунду отправиться в реабилитационный центр к доктору Деметер, чтобы мы могли всё исправить.

— У нас был уговор! — кричу я в ответ.

— Ты нарушила уговор в тот момент, когда пошла на эту встречу, — отвечает мама.

— Вообще-то это может сработать. — Ахимса откидывается в кресле, скрещивает руки на груди и на мгновение задумывается. — Если ты отправишь её сегодня туда, мы можем избежать вмешательства службы безопасности. Мы все скажем, что она поддалась влиянию агентов Аналогов, потому что была психически нездорова, очень восприимчива.