Глава 8. – Осторожнее! Тут на ступеньках шею можно сломать

– Осторожнее! Тут на ступеньках шею можно сломать. Одно из любимых несдержанных обещаний отца – когда-нибудь починить эту лестницу.

У Анны был фонарик, но она шла впереди Саксони, а та – передо мной. В результате я видел лишь слабые желтые отсветы, мелькавшие вокруг да около их ног юркими змейками.

– Почему во всех подвалах пахнет одинаково? – Я оступился и машинально оперся о стену. Та была сырой и крошилась. Мне вспомнился запах в лесном домике Ли.

– Как пахнет?

– Душок – ну точно в раздевалке, когда вся команда наплещется в душе.

– Нет, это чистый запах. В подвалах пахнет таинственно и скрытно.

– Таинственно? Как что-то может пахнуть таинственно?

– Ну уж по крайней мере раздевалкой здесь точно не пахнет!

– Погодите, вот и выключатель.

Щелчок – и большую квадратную комнату залил желтый, оттенка мочи, свет.

– Томас, береги голову, потолок тут низкий.

Пригнувшись, я осмотрел подвал. В углу маячила по-казарменному темно-зеленая печь. Стены – грубо и неровно оштукатурены. Пол – такой грязный, что еще чуть-чуть, и его можно было бы назвать земляным. Помещение пустовало, не считая связок старых журналов. «Маскарад», «Диадема», «Кругозор», «Сцена», «Джентри» – я никогда о таких не слышал.

– Чем ваш отец тут занимался?

– Потерпите минуточку, сейчас покажу. Идемте дальше.

Когда она сдвинулась с места, я наконец заметил дверной проем, очевидно, ведущий в другую комнату. Щелчок выключателя, и мы вошли следом.

Там висела классная доска, примерно три на шесть футов, и сбоку – коробочка для мела, полная новеньких белых мелков. Я сразу почувствовал себя как дома, с трудом удержался от того, чтобы подойти к доске и расписать схему предложения.

– Вот здесь начинались все его книги. – Анна взяла мелок и стала рассеянно чиркать посреди доски. Довольно небрежный, без особого сходства, портрет Снупи из комикса «Пинатс»^[62].

– Но вы, кажется, говорили, что он работал наверху?

– Да, но только после того, как набросает всех персонажей здесь на доске.

– И так для каждой книги?

– Да. Он пропадал тут целыми днями, создавая свой следующий мир.

– Как? Каким образом?

– Он говорил, что всегда отталкивался от главного персонажа, намечал его заранее. Для «Страны смеха» это была Королева Масляная, мать Ричарда Ли. Ее имя он писал в самом верху доски и ниже начинал перечислять остальных.

– Имена реальных людей или вымышленные?

– Реальных людей. Он говорил, что если сначала подумает о реальных людях, то те их черты, которые нужно использовать, сами приходят на ум.

Она вывела на доске «Дороти Ли», а ниже «Томас Эбби», и вправо от обоих имен прочертила стрелки. Затем рядом с первым именем написала «Королева Масляная», а рядом с моим – «Биограф отца». Ее почерк не имел ничего общего с отцовским – он был неровный и неаккуратный; в моей практике такие встречаются через сочинение, и при проверке я не премину высказать свое «фе».

Под строчкой «Томас Эбби – Биограф отца» Анна вывела: «Знаменитый отец, учитель английского, умный, неуверенный, многообещающий, сила?».

Я нахмурился.

– Что еще за «сила?»?

Она отмахнулась от вопроса:

– Подождите. Я делаю так, как делал отец. Если он чего-нибудь точно не знал или не был уверен, станет ли использовать, то помечал вопросом.

– А прочие эпитеты – это тоже обо мне? Неуверенный, многообещающий…

– На месте отца я бы написала, как я вас ощущаю и какие ваши качества кажутся мне достаточно интересными, чтобы использовать в книге. Это же просто мои впечатления. Вы ведь не сердитесь?

– Кто, я? Не-е-ет. Вовсе нет. Не-е-ет. Ни…

– Ну хватит, Томас, мы уже поняли.

– Не-е-ет. Не…

– Томас!

Анна взглянула на Саксони. Пожалуй, она мне не поверила.

– Он что, действительно рассердился?

– Ну что вы. Наверно, его просто задело «неуверенный» – и насчет знаменитого отца.

– Не забывайте только, что я – это я, а не мой отец. Если бы он захотел вас использовать, то мог бы увидеть в вас что-то совсем другое.

– Серьезно, Анна, мне кажется, это было бы хорошим началом для биографии. В прологе я бы просто описал, как ваш отец спускается по этим скрипучим ступеням, включает свет и начинает работать над одной из своих книг – рисует на доске такую вот схему. То есть все первые несколько страниц будут началом и его книги, и моей. Что скажете?

Она впервые положила мел и ладонью стерла Снупи.

– Мне это не нравится.

– А мне кажется, это прекрасная мысль.

Не знаю уж, действительно Саксони так понравилась моя идея, или ей просто хотелось повздорить с Анной.

– Но вам, Анна, она не нравится.

Анна отвернулась от доски и отряхнула руки одна об другую.

– На самом деле вы еще ничего не знаете, Томас, а уже пытаетесь умничать, прикидываете, как бы эдак по-заковыристей…

– Я не пытался умничать, Анна. Мне честно показалось, что…

– Дайте мне договорить. Если я позволю вам написать книгу, вы должны сделать это со всем тщанием, на какое способны. Знаете, сколько я прочла ужасных биографий, когда герой предстает абсолютно плоским, безжизненным, скучным?.. Вы не представляете, Томас, как это важно, чтобы книга получилась хорошо. Я уверена, мой отец достаточно много значит для вас, чтобы вы сами хотели сделать все как следует, так что всякое умничанье тут неуместно. Все это умничанье, упрощения, абзацы, начинающиеся с «Двадцать лет спустя…». Ничего такого не должно быть. Ваша книга должна вмещать все, иначе она не…

Ее тирада была такой безумной и прочувствованной, что, когда Анна замолкла на полуслове, это застало меня врасплох.

Я сглотнул:

– Анна?..

– Что?

Но тут вмешалась Саксони:

– Анна, вы действительно хотите, чтобы Томас написал эту книгу? Вы действительно в этом уверены?

– Да, теперь уверена. Категорически.

Я набрал полную грудь воздуха и шумно выдохнул в надежде, что это разрядит витавшее в воздухе напряжение, готовое достичь термоядерной отметки.

Саксони подошла к доске, взяла мел и начала рисовать картинку рядом с нашими – миссис Ли и моим – именами. Я знал, что она мастер рисовать, я видел наброски к ее куклам, но на этот раз она превзошла саму себя.

Мы с Королевой Масляной (очень похожая, в несколько уверенных штрихов, копия знаменитой иллюстрации Ван-Уолта) стоим у могилы Маршалла Франса. Над нами Франс – он смотрит вниз с облака и, как кукловод, дергает за привязанные к нам ниточки. Изображено было очень здорово, но в свете всего, сказанного Анной, картинка вызывала тревожное ощущение.

– Не вижу что-то я никакой категорической уверенности. – Саксони закончила рисунок и положила мел обратно в коробочку.

– Значит, не видите? – тихо проговорила Анна, пристально глядя на Саксони.

– Да, не вижу. По-моему, авторская интерпретация – главное в любой биографии. Это не должно быть простое перечисление фактов: он сделал то, он сделал это.

– Разве я говорила что-то подобное? – Голос Анны утратил былой накал и звучал… приятно удивленным.

– Нет, но вы прозрачно намекнули, что хотите контролировать все от начала до конца. У меня уже сложилось отчетливое впечатление: вы хотите от Томаса, чтобы он написал вашу версию жизни Маршалла Франса, а не свою.

– Постой, Сакс…

– Нет, это ты постой, Томас. Знаешь ведь, что я права.

– Разве я возражал?

– Нет, но собирался. – Она облизала губы и потерла нос. Когда она сердилась, у нее всегда чесался нос.

– Саксони, а вам не кажется, что это довольно неучтиво с вашей стороны – при том, кто я такая, и сколь многим рискую в этом деле? Да, конечно, я предубеждена. Я действительно думаю, что книга должна быть написана определенным образом…

– Что я тебе говорила? – Саксони взглянула на меня и горестно покачала головой.

– Я не это имела в виду. Не искажайте мои слова.

Обе они скрестили – сцепили – руки на груди.

– Эй, милые дамы, остыньте! Я еще ни одной страницы не начал, а вы уже в полной боеготовности. – Ни та ни другая не повернулась ко мне, но слушали обе. – Анна, вы хотите, чтобы в книге было абсолютно все, так? И я хочу того же. Сакс, ты хочешь, чтобы я писал ее по-своему. И я хочу того же. Так кто-нибудь скажет мне, в чем вообще проблема, а? Где она?

Я говорил и все думал, что сцена очень в отцовском духе. Возможно, я несколько переигрывал, но с миротворческой миссией справился.

– Хорошо? Так вот, слушайте, у меня есть предложение. Можно взять слово? Да? Прекрасно, так вот: Анна, вы даете мне все нужные материалы, чтобы я написал первую главу книги по-своему. Сколько бы это ни заняло времени, я не буду ничего вам показывать, ни кусочка, пока не закончу главу и не буду сам ею доволен. А тогда передам ее вам – и можете делать с ней все, что хотите. Кромсать там, перекраивать, можете просто выбросить. А вдруг вам даже понравится, как у меня выйдет… Во всяком случае, если не понравится, то обещаю: после этого будем работать совместно, как вам угодно. Печатать под вашу диктовку я не стану, но труд будет коллективный от начала до конца; каждый из нас троих внесет свою лепту. Конечно, звучит совершенно непрофессионально, и любой издатель, услышь такое предложение, волосы себе выдрал бы, но мне наплевать. Если вы согласны, давайте так и сделаем.

– А что, если первая глава мне понравится?

– Тогда я пишу по-своему всю книгу и приношу вам, когда она будет готова.

По-моему, честнее некуда. Если она забракует мою первую главу, мы будем работать вместе с самого начала. Если забракует конечный продукт, у нее будет полное право – бр-р! – отправить его в мусорную корзину и предложить мне или кому-нибудь другому переделать все заново. О такой перспективе думать не хотелось.

– Хорошо. – Она взяла черную войлочную тряпку и в два маха стерла рисунок Саксони. – Хорошо, Томас, но я хочу назначить вам срок – один месяц. Один месяц полностью самостоятельной работы – и первая глава должна быть готова. Время поджимает.

Я не успел ничего сказать, когда вмешалась Саксони:

– Ладно, только уж будьте добры обеспечить нам доступ ко всему, что понадобится. И без утайки и обмана, хватит.

На это Анна выгнула бровь. Прямота Саксони восхищала меня и доводила до отчаяния.

– Если вы планируете соблюдать хронологию… Надеюсь, планируете? Я дам вам все, что у меня есть, о его жизни до приезда в Америку. В первой главе больше и не охватить.