Часть вторая 2 страница

Выпрямившись, он помахал деньгами у нее перед носом.

— Открой глазки. Глянь-ка! Стал бы я просить у тебя денег, когда у меня их такая куча на заднице? Пошевели мозгами! Господи, да я же из техасского Хьюстона, и мой папа нефтяник! Я никогда в жизни ни у кого и цента не одалживал. Ну, ты кончишь хныкать?

Она стала рыдать еще горше и отчаяннее. Он сунул ей пачку носовых платков, взятых с ночного столика. Она прижала их к лицу, продолжая всхлипывать.

Он тихонько прошептал ей на ухо:

— Эй, — и легонько коснулся ее щеки. — Ты СОВЕРШЕННО потрясающая баба, Кэсс. Мужик только взглянет на тебя, и тут же сходит с ума.

Она открыла глаза. Джой кивнул.

— Точно, — сказал он.

Затем он взял двадцатидолларовую бумажку и засунул ее в ложбинку между грудями.

— Вот туда ее.

Кэсс Трехьюн села и прочистила нос.

Оставив апартаменты Кэсс, Джой отправился в ближайший салун выпить. Он здорово устал, и в голове у него был сплошной туман. В памяти у него все время всплывала та жуткая баба в техасском борделе, мать Том-беби. Он понять не мог, почему физиономия этой ведьмы все время крутилась у него перед глазами, но она появлялась снова и снова.

Он сделал еще один глоток, надеясь, что жгучая жидкость прочистит мозги и он начнет что-то соображать. Он решил пройтись, разглядывая окрестные вывески, но плохо представлял, куда направляется. К полуночи он обнаружил себя в другом салуне, крепко напоминающем большой бордель под названием «Эверетт», где-то на Бродвее в районе 40-х улиц. Телевизор и музыкальный ящик, как электронные психи, перекрикивали друг друга, и извергаемый ими шум, отражаясь от истертого пола, эхом уходил к потолку из оцинкованного железа, производя жуткий грохот, но никто из двадцати или около того посетителей бара, казалось, не обращал на него внимания.

Джой пропустил две порции ржаного виски, сопроводив их пивом. Затем, закурив, он поискал глазами зеркало, взгляд в которое мог бы придать ему уверенности. Снова перед ним вспыхнула Хуанита Босоногая, давая понять, что расставаться с ним она не собирается. Он видел, как она сидела на корточках, подманивая его, подобно дьяволу, приглашающему в ад. Он видел, как она разевала пасть, слышал даже звук ее голоса, но слова были неразличимы. Обнаружив зеркальце на небольшом автомате для сигарет, он купил совершенно не нужную ему пачку «Кэмела» и увидел свои усталые глаза, по-прежнему видя перед собой Хуаниту. Она перекрывала собой весь Нью-Йорк, и он уже смирился с тем, что она даст ему какой-то совет.

Совет.

Он должен выслушать его, хоть от кого-нибудь, вот в чем было дело. Эта мысль завладела им, он не может в этом городе и шагу ступить без того, если не найдет кого-нибудь, кто знает тут ходы и выходы и сможет дать ему дельный совет.

Обретя новое расположение духа, Джой увидел, что на него уставилась некая личность, которая появилась тут во время его отсутствия: костлявый парень детского телосложения, который расположился по соседству с ним.

Поймав взгляд Джоя, он улыбнулся и слегка махнул ему рукой.

— Ты уж меня извини, что я глазею, — сказал он с явным нью-йоркским акцентом, — но я просто восхищаюсь такой потрясающей рубашкой. — В немом восторге он покачал головой. — Черт, ну и рубашка! Бьюсь об заклад, что она тебе недешево обошлась, верно? — Он говорил шепотом, но настолько серьезно, что Джой увидел в парне намерение установить конспиративные отношения. Он тут же догадался, даже не отдавая себе отчета, что такая манера разговора говорит о тесном знакомстве с уголовным миром.

— Да, уж не дешева, — скромно сказал Джой. Он уперся кулаками в бедра и осмотрел себя сверху донизу. — То есть, ага, я бы сказал, что рубашка в самом деле стоящая. Знаешь, я как-то не привык таскать дешевые вещи. Точно.

И тут Джой внезапно понял, где он получит совет, в котором так нуждался.

Он протянул руку:

— Джой Бак из Хьюстона, Техас. Что ты скажешь, если я поставлю тебе выпить?

Они обменялись рукопожатием. Давно не мывшийся маленький кудрявый блондин представился как Рико Риччио из Бронкса. Он производил впечатление человека, понимающего, что к чему и почем. И знал, как слушать собеседника: в его больших карих глазах были внимание и сочувствие, и у него были большие настороженные уши, словно чья-то рука была постоянно приставлена к ним, чтобы они не потеряли ни звука.

Пока они разговаривали, Джой угостил Риччио выпивкой и дал закурить. Чувствуя себя в данной ситуации хозяином, он старался, насколько возможно, почтить своего гостя, постоянно подливая ему пива и поднося огонька.

Джой убедился, что ныне он открыл сокровенную сущность алкоголя. Он не только придал ему чувство уверенности в общении, но и раскованность языку, и он во всех подробностях изложил внимательному и восхищенному слушателю детали представшей перед ним дилеммы. И когда Риччио проявил осторожный интерес к финансовому положению Джоя, тот с подчеркнутой аккуратностью выложил ему точно девяносто один доллар. Наличными. Из бокового кармана. Того, что слева.

Риччио предложил, что их необходимо посчитать. Просто для точности.

В этом месте беседы внимание нового друга Джоя было отвлечено появлением двух молодых людей. Войдя, они расположились у дальнего конца стойки. Риччио явно дал понять, что не рвется встретиться с ними. Он предложил Джою уединиться в кабинке.

Следуя за Риччио в заднюю часть бара, Джой обратил внимание на две вещи, касающиеся того. Во-первых, он был инвалидом. Левая нога его была меньше и короче, скорее всего, в результате болезни в детстве. При ходьбе он при каждом шаге клонился на сторону, напоминая качели. Второе, что отметил Джой, заключалось в том, что большие уши, в своей оттопыренности далеко отстоящие от головы, казалось, не принадлежали их хозяину. Внезапно ему показалось, что коротышке не больше двенадцати лет, и он сделал усилие, чтобы не дернуть его за рыжеватый вихор.

Когда они рассаживались, заняв отгороженную нишу рядом с орущим музыкальным ящиком, Джой заметил, что Риччио взял обеими руками свою левую ногу и засунул ее под стол. Он стиснул зубы и побледнел от напряжения при этом усилии.

Для Джоя это было решающим моментом: он увидел, что его новый друг страдает от боли, и, может быть, живет с постоянным ощущением ее, что угрожало нарушить так блистательно складывающуюся дружбу. Алкоголь придал Джою особенно острое ощущение бытия, и он во всей обнаженности увидел жизнь, которая доныне была скрыта от него: всегда, в самые лучшие часы, перед тобой может всплыть ее внезапное безобразие. Ты можешь быть наверху блаженства, но одно слово ввергает тебя в глубины печали. И это, и понимание того, что он ничего не может сделать с больной ногой друга, вызвало у Джоя гнев, который перешел едва ли не в ярость. Эту ярость он не мог долго сдерживать в себе, поскольку перед глазами постоянно был ее источник. Внезапно взгляд его упал на музыкальный ящик. Он начал извергать оскорбления по поводу звуков, которые тот издавал, и перед его мысленным взором предстал лихой ковбой, который одним точным ударом гасит все его мигающие огни. Он встал, решив предотвратить этот образ в реальность, но внезапно его остановило выражение лица Риччио, на котором он увидел удивление и страх.

Джой со смущенным видом улыбнулся и направился в туалет. По пути он выяснил, что выпитый алкоголь оказал на него и побочный эффект: его мутило, и у него кружилась голова. Ему придется скорее добираться до туалета, если он не хочет, чтобы его вывернуло тут же на пол.

Чуть позже, умываясь над раковиной и сполоснув рот, он с удивлением услышал отразившийся от зеркала свой громкий голос, который на самом деле был голосом Хуаниты Босоногой, и куда более звучным, чем его собственный: «Выпей-ка и освежись, ковбой, это тебе поможет».

«Заткнись, старая ведьма, я сам знаю, что мне делать», — сказал он, стараясь придать твердость своему голосу.

Вернувшись к столику, он сказал:

— Ну вроде с меня хватит пить. Баста.

Риччио, погруженный в какие-то свои мысли, кивнул и взглянул на Джоя прищуренными глазами.

— Я пока тут прикинул, что к чему, — сказал он, с трудом выталкивая слова из горла, в котором, казалось, громоздилась куча гравия. — Тебе повезло, Джой. Дайка мне сигарету.

Джой торопливо протянул ему «Кэмел» и дал прикурить. Чувствуя, что наступил едва ли не самый важный момент в его жизни, закурил сам и, глубоко затянувшись, наклонился вперед.

Риччио выпустил клуб дыма. Затем покивал, не сводя глаз с Джоя Бака. Раза три или четыре он промычал «М-да», каждый раз рассматривая собеседника под каким-то новым углом.

— Знаешь, что тебе нужно? — наконец сказал он. — Мистер О'Даниел.

В этот момент чертов музыкальный ящик опять взорвался грохотом, и Джой не уловил имени человека, который был ему так нужен.

Риччио аккуратно вытащил изо рта табачную крошку и внимательно изучал ее, держа большим и указательным пальцами.

Джой схватил его за руку.

— Кто мне нужен? Кто мне нужен? — крикнул он.

— Мистер О'Даниел, — повторил Риччио.

— Мистер О… КТО?

— МИСТЕР О'ДАНИЕЛ.

— Говори громче.

— Менеджер, — крикнул Риччио, в ответ. — Тебе нужен менеджер. Ты знаешь что это такое?

— Слышал.

— Тогда о'кей. — Риччио склонился к нему и каким-то чудом до слуха Джоя стало доходить каждое сказанное им слово.

— Есть шикарные бабы, которые готовы платить

деньги, потому что большинство из них уже не первой молодости; они богатые и держаться с достоинством — такие вот светские бабы. Следишь за моей мыслью? Так что они не могут, понимаешь, бродить по Таймс-скверу, прицениваясь. Понимаешь смысл? Они должны иметь дело с неприметным солидным человеком средних лет. С агентом. С представителем. Вот как мы с тобой, Джой, — идет?

— Ага! ИДЕТ! — Яростно кивнув головой, Джой снова подставил ухо к губам Риччио.

— Значит, договорились, — заключил Риччио. — Мистер О'Даниел — во мужик! — Он вскинул руки ладонями кверху. — Вот такой.

Джой расслабил мышцы. Прислонившись к стенке, он позволил себе отдохнуть. От жесткого сиденья побаливали ягодицы, но чувствовал он себя словно на крыльях. Покачав головой, он улыбнулся и сказал:

— Ну, дер-р-рьмо! — Затем он засмеялся от счастья.

— Скажу тебе, — поведал Риччио, — что недели две тому назад я устроил к нему одного парня. Сегодня у него просто СКАЗОЧНАЯ жизнь. Куча новой одежды. Водит машину. Что ни день, отправляется в банк — естественно, чтобы ПОЛОЖИТЬ туда деньги. Хотя, насколько я знаю, он не представляет собой ничего особенного. Совершенно обыкновенный парень.

Джой снова выпрямился.

— Черт возьми, как мне повезло, что я напоролся на тебя.

— Да это просто позор, что такой парень, как ты, дал двадцать долларов какой-то толстухе, это сумасшествие. Не то, что я тебя ругаю. Господи, мне так же плохо, как тебе. Да еще хуже! Стоит бабе заплакать, и я готов дать ей все, что она просит. Пустит слезинку — и я готов сердце вырвать из груди ради нее.

— Яготов, — сказал чей-то новый голос, — сделать эту маленькую операцию.

Рядом с ним стояли двое молодых людей, которых несколько раньше они видели входящими в заведение. Говорил тот, кто был повыше; голубоглазый парень с лоснящимся лицом напоминал фермера, но брови его были сведены в жесткую прямую линию, что противоречило первому впечатлению.

— Вырезать у тебя эту маленькую штучку, — сказал он, — не сложнее, чем проткнуть нарыв.

— Идем отсюда, Джой, — сказал Риччио.

Но он не шевельнулся, потому что молодой человек перекрывал ему дорогу.

— В сущности, — продолжал высокий, — можешь сидеть тут и не дергаться, а я справлюсь перочинным ножичком. Тебе даже не понадобится «скорая помощь». Что думаешь об этом плане, Рэтсо?

— Меня зовут Риччио.

— Это я и говорю, Рэтсо.

Наконец Джой Бак решил встать на ноги. Поднимаясь, он лениво демонстрировал смесь угрозы и доброжелательства, которую почерпнул из вестернов.

— Привет, — сказал он высокому парню, и в улыбке его явно читалось: мне бы не хотелось убивать, но если меня зажмут в углу…

Эта пара посмотрела на него с определенным уважением. Джой Бак просто несколько раз величественно качнул головой, давая понять, что он не настаивает на немедленном открытии военных действий.

— Все в порядке, — сказал Риччио, — я уж привык, что такие типы вечно пристают к калекам. И тут полно такого дерьма.

— Прошу прощения, — с подчеркнутой вежливостью сказал похожий на фермера парень, обращаясь к ковбою. — Могу ли я кое-что спросить у вас?

Джой неторопливо опустил ресницы, давая ему на то разрешение.

— Все очень просто: если ты сидишь вот тут, а он, — говоривший указал на Риччио, — вон там, думаешь, он удержится, чтобы не запустить тебе руку в карман? Ну ладно, — он пожал плечами, давая понять, что тема разговора его больше не интересует. — Я уверен, что он уже выкинул эту мысль из головы. — Он повернулся к Риччио. — Спокойной ночи, радость моя.

И пара покинула заведение.

Риччио смотрел на Джоя широко открытыми глазами, и на его лице была глубокая печаль.

— Теперь, — сказал он, — я думаю, что ты считаешь меня ОБМАНЩИКОМ!

Прежде чем Джой успел ответить, Риччио продолжил.

— Ну и пусть! Так что, если ты хочешь отделаться от меня, мы живем в свободной стране.

— Черт побери, — ответил Джой, — ничего я не собираюсь делать. Я не отворачиваюсь от друга просто потому, что он там почему-то не поладил с сопляками какими-то. — Джой совершенно отчетливо видел теперь перед своими глазами Хуаниту Босоногую: она, зевая, смотрела на небо. — Кроме того, — продолжал Джой, не обращая внимания на эту старую ведьму, ты знаешь тут все ходы и выходы. И вот что я собираюсь делать — мне надо выкрутиться из того дурацкого положения, в которое я попал.

Риччио слегка расслабился. Он быстро облизал губы и сказал:

— Я думаю, что ты совершенно правильно оцениваешь положение дел.

Джой перегнулся через стол. — Так ты можешь сегодня же познакомить меня с этой птичкой, с мистером Как-его-там?

— Сегодня же? — Джой не смог скрыть изумления. — Так поздно? — Он нахмурился, пытаясь осмыслить вопрос Джоя.

— Ну, думаю, что в общем-то могу, но… — он испытующе в упор посмотрел на Джоя. — Слушай, объясни, почему я должен этим заниматься? Только потому, что ты хороший парень? Потому что ты поставил мне выпивку? Ладно, все это, конечно, прекрасно, но ты не представляешь, как нелегко мне будет найти этого типа. Во-первых, мне придется порядком побегать, в моем состоянии это требует немало времени, и для меня это будет уж точно не пикник. Кроме того, что мне с этого будет? Я чертовски устал, и в кармане ни цента. Ты со мной рядом? А завтра, когда ты будешь валяться в какой-нибудь шикарной спальне на Пятой авеню и шикарная баба будет чесать тебе спину, кто вспомнит о каком-то Риччио? Разве что вот этот автомат!

— Да брось ты! — оскорбился Джой. — Занимайся лишь своим делом, вот и все. Ты что, думаешь, я из тех сукиных сынов, которые получают что им надо и уносят ноги? Ты думаешь, я не отвалю тебе кусок? Ну, парень, ты, я вижу, совсем хвост поджал. — И взмахом руки Джой небрежно отмел все те глупости, которые сейчас прозвучали.

— Спасибо, Джой, — сказал Риччио. — Я говорил, что ты отличный парень, и сейчас ты мне доказал это. Но, м-м-м… — Он покачал головой. — Я ничего не делаю из-за выгоды. Это дело принципа. Понимаешь?

— Да я ничего и не говорил о выгоде, — сразу же возразил Джой. — Я сказал, что отвалю тебе кусок. А ты уж сам скажешь, чего тебе надо.

— Нет, нет, нет, Джой, я хотел сказать, что никогда не доверял людям, которые мне что-то сулили потом. И никаких обид, ты честный парень и у тебя благородное лицо. Но и у меня тоже. Верно? Ведь у меня тоже благородное лицо?

— Ну да, черт возьми, жутко благородное.

— Во! — Риччио щелкнул пальцами и вытянул указательный, чуть не ткнув Джоя в нос. — Ты доказываешь мою точку зрения: у меня честное лицо — но я жуткий обманщик. Так почему же я должен доверять тебе? Можешь ты мне ответить на это?

Джой задумался, наморщив от усилий лоб. Сплюнув окурок, он полез в боковой карман брюк.

— Я тебе сразу же подкину кое-чего, вот сию минуту, черт бы ее побрал!

— О, подожди, Джой, — сказал Риччио. — Пошевели мозгами. — На лице его появилось бесконечно грустное обиженное выражение, словно слова, которые предстояло сказать, причиняли ему огромную боль. Встряхнув головой, он заговорил свистящим шепотом: — Ты не должен мне доверять. Ты что, не понимаешь? — С этими словами он съежился и уставился Джою прямо в лицо, так широко распахнув глаза, что, казалось, будто ресницы вот-вот оторвутся. — Ведь мне ничего не стоило бы обстричь тебя, — сказал он.

— О, черт, думаешь меня это беспокоит? — Джой отмахнулся от этой мысли, бросая деньги на стол. — Сколько тебе, по твоему мнению, причитается?

Риччио с готовностью склонился к нему.

— Представляю это решать тебе, Джой.

— Слушай, кончай крутить мне яйца и давая к делу. Можешь ли ты сделать так, чтобы уже сегодня ночью я поимел богатую бабу?

— Ночью? Ты говоришь, ночью? — удивился Риччио. — Мистер О'Даниел не утруждается таким и скороспелками — на ночь. Он найдет тебе положение, при котором ты будешь чувствовать себя, как у Христа за пазухой. Может, первая дама и не станет твоей постоянной. Кто знает, может, со второй или с третьей тоже не получится, чтобы надежно устроиться, тебе придется поработать. Но только за знакомство тебе придется выложить пятьдесят или сто, а может, и больше. Только за проклятое знакомство.

— Знакомство?

— Ну, ты к ней присмотришься, попробуешь, проведешь с ней ночь.

Джой был поражен.

— Пятьдесят или сто? Долларов? — Он побарабанил пальцами по столу, на котором лежали его деньги. — Вот. Сколько ты хочешь? Десятку?

Риччио с отвращением хмыкнул и, оскорбленно улыбаясь, сказал:

— О, Джой, прошу тебя. Ты хоть представляешь, что я мог бы сделать за то время, которое мне понадобится на поиски этого типа? Ладно, не буду тебя утомлять. Слушай, вот что я тебе скажу: пока с меня хватит десятки. — Он небрежно сунул бумажку в карман, давая понять, что она не представляет для него никакого интереса. — Но когда я передам тебя из рук в руки мистеру О'Даниелу, я должен буду получить еще десятку. Справедливо? — Наступило молчание. — Ладно, если ты считаешь, что это не так, забудь.

— Ответь мне вот что, — спросил у него Джой. — Есть ли возможность, что мне удастся подцепить птичку уже сегодня?

— Возможность? Об этом не стоит и говорить. Тебе придется приниматься за работу уже этим же вечером. Факт. Ты просто не понимаешь, Джой, что очутился в Нью-Йорке. Ты никак не можешь ухватить ситуацию, в которой ты теперь находишься. Ты знаешь такое выражение: рынок сбыта?

Джой покачал головой.

— Это значит, что спроса больше, чем предложений. Усек?

Джой насупился.

— Скажу тебе проще: женщин тут выше головы, так что бездельничать тебе не придется.

Джой стремительно поднялся на ноги.

Направляясь по Бродвею к Таймс-сквер, Джой заметил, что на открытом пространстве Риччио неплохо управляется со своей ногой. Наметив перед собой определенную цель — скажем, ближайший угол, он снимался с места, дергаясь в таком диком ритме, что с трудом притормаживал перед красным светом на перекрестке.

На 42-й улице Риччио сказал:

— Первым делом попробуем заглянуть в гостиницу. Если нам здорово повезет, то есть я хочу сказать, если нам фантастически повезет, мы найдем его в номере. Пошли. — Они протолкались сквозь толпу людей, по внешнему виду которых можно было бы предположить, что они никогда не видели солнечного света, существуя лишь в сумрачном свете неона и электричества городских улиц, которые беспощадно высвечивали всю дряблость кожи, что не могла скрыть даже косметика.

— Не может быть, чтобы он оказался здесь, — пробормотал Риччио. — Я думаю, то есть я предполагаю, что нам придется таскаться по всем барам. Сороковых улиц с западной стороны; и честно говоря, не могу понять, чего ради я утруждаю себя ради какой-то мелочи.

Когда они оказались в холле гостиницы «Таймс-сквер палас», Джой сказал:

— Ну, дер-р-рьмо, парень, я ведь тут живу! Риччио остановился, словно споткнувшись. Он внимательно посмотрел на Джоя.

— Ты здесь живешь? — приглушенно спросил он. Джой кивнул.

— Ага.

— Так. Ты знаешь еще кого-нибудь, кто живет здесь? Хоть мимолетно?

— Не думаю. Я только сегодня устроился.

— Уверен?

— Черт возьми, конечно, уверен.

— Ну надо же, — растерянно улыбнулся Риччио. — Вот это совпадение, а?

Он снял трубку внутреннего телефона.

— Мистера О'Даниела, будьте любезны. Я хотел бы поговорить с мистером О'Даниелом.

Во время паузы, он подмигнул Джою, показав ему кружок, составленный из большого и указательного пальцев.

— Мистер О'Даниел? Как поживаете, сэр? Это говорит Энрико Риччио… О, я, конечно, помню вас. Да, сэр… Да, сэр, много раз, это было незабываемо… Мистер О'Даниел, я привел тут молодого человека, просто великолепного молодого ковбоя. И он, м-м-м, он готов к, м-м-м… ну, откровенно говоря, сэр, он только что с Запада, и ему нужна ваша помощь — просто позарез… Как вы думаете, вам удастся как-то поработать с ним сегодня вечером? Мне еще не доводилось видеть такого… я бы сказал, что он в полной готовности, просто горит желанием вникнуть в… Ох, это просто чудесно… Да, сэр, если бы вы могли, я бы, м-м-м… Закрыв рукой микрофон, он шепнул Джою: — Он жутко хочет, чтобы ты начал уже сегодня же вечером. Мне кажется, что у него есть куча заказов, а послать ему некого. Ты уверен, что можешь взяться?

Джой закивал с такой готовностью, что пришла в движение вся верхняя половина туловища. Риччио сказал в трубку:

— Да, сэр, триста семнадцатый номер. Благодарю вас, сэр, большое спасибо.

Риччио повесил трубку.

— Он жаждет сразу же увидеть тебя.

— И ч-ч-что мне делать? Просто подняться?

— Номер триста семнадцатый. Давай-ка посмотрим, как ты выглядишь. — Риччио сделал шаг назад, осматривая Джоя с головы до ног. — Прекрасно, просто прекрасно. А теперь мне причитается еще одна десятка. Так?

— Слушай, друг, — Джой протянул Риччио бумажку и взялся за него обеими руками — одной за кисть, а другой за локоть. — Я хотел бы сказать тебе, что чертовски ценю все, что ты для меня сделал, а дальше, когда дела пойдут на лад… ну, словом, я не забуду тебя.

Насчет этого можешь поставить об заклад последний доллар, и не проиграешь.

— Да брось, ничего ты мне не должен. Я просто был рад помочь тебе. — Мгновенным движением пальцев Риччио переправил деньги в боковой карман.

— Нет, нет, — продолжал настаивать Джой. — Я хотел бы знать, где я могу найти тебя. Потому что, черт возьми, все получилось только из-за тебя. Так где ты живешь?

— Да ладно, брось, и давай двигай.

— Мне нужен твой адрес, — продолжал настаивать Джой.

— Ну ладно, я живу в гостинице «Шерри-Нидерланд», а теперь хвост торчком — и валяй. Он ждет тебя!

Джой отпустил руку Риччио. Закрыв глаза, он стиснул виски пальцами, повторяя: «Шерри-Неверлин, Шерри-Неверлин, Шерри-Неверлин. Запомнил!» — Открыв глаза, он увидел, что Риччио уже миновал стеклянную дверь гостиницы и захромал по тротуару, демонстрируя свою головоломную походку.

Джой воспользовался зеркалом у лифта. Выяснив, что он несколько бледноват, резко согнулся в поясе, достав руками пол и сделав несколько таких наклонов, надеясь, что лицо обретет естественные краски. Затем он причесался, одернул рубашку, несколько секунд повозился с обшлагами, выравнивая их, с клацаньем притопнул каблучками по мозаичному полу, улыбнулся своему отражению и вошел в лифт.

Как только приоткрылась дверь, Джой почувствовал себя маленьким ребенком. Ибо у человека, ждавшего его в 317-м номере, было отеческое выражение лица; он был в том возрасте, в котором должен был бы быть его отец: в годах, но не о ч е н ь стар, и на нем был старый выцветший купальный халат, которые преподносят в подарок в День Отцов.

Мистер О'Даниел был полноват, и одутловатые припухлости на лице говорили, что он или сидит на диете, или недавно болел. Наибольшее внимание привлекали глаза. С темными мешочками под нижними веками и густыми нависающими бровями, они отличались выцветшей голубизной, как у старого морского волка, который, щурясь, долгие годы оглядывал горизонт. Стоя в своем купальном халате, чуть приоткрыв рот и испытующе глядя на Джоя, он напоминал жертву кораблекрушения, которая выбралась на берег и еще не знает о судьбе своих детей — «Живы ли они? — казалось, спрашивали его глаза. — Не ты ли один из них?»

Джой, заговорив, вел себя так, словно пытался ответить на один из этих вопросов: «Как поживаете, сэр, меня зовут Джой Бак».

Мистер О'Даниел кивнул. Повторив его имя, он снова кивнул. Глаза его говорили: «В ужасный час ты вернулся к порогу дома, но слава Богу, что ты жив».

Вслух он сказал:

— Джой Бак.

Джой понял, что аудиенция состоится, и постарался придать лицу максимально осмысленное выражение.

— Мне сказали, что ты ковбой — это верно?

— Нет, сэр. — Джой с удивлением обнаружил, что говорит чистую правду. Затем, как-то почувствовав прилив юмора, он добавил: — Я не ковбой, но трахать умею по первому классу.

Шутка его не вызвала той реакции, на которую он рассчитывал. Мистер О'Даниел был откровенно шокирован.

— Сынок, — сказал он, и голос его был тверд. — Не стоит употреблять такие выражения. А теперь подойди-ка поближе.

Джой сразу же обратил внимание на убожество комнаты, отметив и грязно-зеленые стены, и единственное окно, выходившее в глухую шахту, и сырой запах гниения от отбросов, мокнущих внизу.

Но ему и в голову не пришло, что мистер О'Даниел может обитать в такой комнате лишь по бедности: вне всякого сомнения, у него были какие-то убедительные причины находиться здесь, имеющие отношение к тому, чем он занимался.

— Но с другой стороны, — сказал этот человек, не теряющий своего отеческого вида, — почему бы и нет? Сдается мне, что ты готов к откровенному разговору. Поэтому ты и явился прямо сюда — или я ошибаюсь?

— Да, сэр, — ответил Джой. Он с трудом понимал,

к чему клонит мистер О'Даниел, но после первой оплошности он из кожи вон лез, чтобы показаться умным и покладистым.

— Ты, м-м-м… — Видно было, что мистер О'Даниел по-прежнему оценивает его. — Ты несколько отличаешься от большинства ребят, что приходили ко мне. Большинство из них были какие-то дерганые и смущенные. А ты, видимо, понимаешь, что тебе требуется. — В голосе его было что-то старомодное — так тянут гласные лодочники с Миссисипи, так врач беседует с больным, успокаивая его, но скорее всего, он напоминал обыкновенного человека откуда-то из Чилликоты или тому подобных местечек.

— Ручаюсь, что вы не ошибаетесь, сэр.

— Ну, а я ручаюсь, что у тебя есть нечто общее с ними всеми: спорю, что ты так же о д и н о к! — Казалось, мистер О'Даниел с трудом сдерживается, чтобы не выйти из себя. — Я прав? Ты одинок, не так ли?

— Ну, я, м-м-м… — Джой явно тянул время. Он не мог понять, чего от него ждут. — Не очень. Ну, понимаете, я хочу сказать, что в общем-то немного есть. — Вот! И я понял это, не так ли? Этим всегда можно оправдаться, «Я так одинок». — Он сделал гримасу хнычущего человека. — «Я пью потому, что я так одинок». «Мне тоскливо одному, и поэтому я пристрастился к наркотикам». «Я один как перст, и поэтому я ворую, прелюбодействую и торгую женщинами». «Фу!» — говорю я. — Фу! Все это я слышал. И под всем этим то же самое: «Я одинок, я так одинок!» И мне надоело все это, до смерти надоело!

Внезапно Джою показалось, что он уловил смысл всего происходящего: этот мужик, конечно, в самом деле крупный сводник, как Риччио и говорил, но к тому же он еще и немного сумасшедший. Жаль, что он раньше об этом не знал.

— А ныне перед нами открыт путь к Блаженству, — сказал мистер О'Даниел и, уставившись в потолок, принялся цитировать: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное; блаженны плачущие…»

Интересно, подумал Джой, что бы мне ему такое сказать, чтобы он занялся делом, вот бедный старик…

— Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Вот так! — сказал мистер О'Даниел с видом человека, который наконец-то обрел истину и теперь может себе позволить быть великодушным. — Где в этих строчках говорится об одиночестве и тоске? Хоть одно слово? О, да, в них говорится о нищих духом, о кротких, об униженных; идет речь о тех, кто алкает правды. Конечно, это есть. Но! — Сидя на краю кровати, он склонился вперед, положив локти на колени и сплетя пальцы, горящими от возбуждения глазами он уставился на Джоя. — Но ни звука — ни малейшего звука! — об одиночестве. И знаешь почему? Потому что в одиночестве нет Блаженства. Книга гласит, что нет им благословения. Никому!

Казалось, что мистер О'Даниел был готов впасть в очередной приступ гнева.

— Вы только и знаете, как лелеять свое одиночество! Только этим вы и занимаетесь! Черт побери, слышишь ли ты меня: я говорю, что этим, именно вот этим вы и занимаетесь!

Выпрямившись, он обхватил себя руками за плечи, как человек, которого внезапно стала бить дрожь от холода. Вот он и услышал печальную новость о детях, которые были на гибнувшем судне: все утонули.

— И вот их кидает туда, и вот их кидает сюда, они занимаются и тем, и этим, и всякой прочей ерундой, их словно несет по ветру, и они думают, что это прекрасно, просто прекрасно — и все потому, что они лелеют свое одиночество! Хм-м-м. Хм-м-м. Хм-м-м. Но это вовсе не так хорошо.