Свободу Фрэнку Райену.

...Пусть трусы ликуют и злобствуют тираны,

Какое до них нам дело!

Арестантский убор — вот благороднейшая из корон,

Которую может носить ирландец...

Все те, кто вернулся из Испании, считали разоблачение фашизма своим главным политическим долгом. Актуальность этой задачи обусловливалась не только тем, что республиканская Испания продолжала бороться с фашизмом, но и явно надвигавшейся угрозой войны, которую фашисты в конце концов обрушили на Европу в 1939—1945 годах.

Многих в ирландском национально-освободительном движении поначалу сбила с толку пропагандистская кампания «христианского фронта», полностью извратившая правду об испанской войне. Но в широких слоях общества росло понимание истинной обстановки в Испании, и это происходило благодаря тем, кто отправился воевать на стороне Испанской республики. Многие из них пользовались широкой известностью и уважением у себя на родине. С другой стороны, союз традиционно реакционных сил в Ирландии с Франко, а также неблаговидная роль правительства Великобритании, которое нанесло Испанской республике удар в спину, все больше изобличали репрессивный характер империализма, и прежде всего фашизма.

Однако в ходе последовавшей вскоре второй мировой войны возникла более сложная, с точки зрения многих ирландцев, ситуация, поскольку Великобритания вступила в войну против нацистской Германии. Реакция общественного мнения в Ирландии на проблемы второй мировой войны могла бы послужить темой еще одной книги; но этот вопрос затрагивается здесь лишь постольку, поскольку он непосредственно касается бывших ирландских интербригадовцев и последующей судьбы Фрэнка Райена.

В июле 1938 года в Ирландии состоялась демонстрация, свидетельствовавшая о понимании сущности фашизма. Ее устроили в связи с прибытием в порт Дублин с визитом вежливости итальянского военного корабля.

Ирландские антифашисты организовали пикетирование корабля. Когда же экипаж отправился осматривать город,

за офицерами неотступно следовала враждебная толпа, выкрикивавшая требование: «Свободу Фрэнку Райену!» — и распевавшая итальянскую антифашистскую песню «Бандьера росса».

Итальянским офицерам пришлось срочно вернуться на корабль в сопровождении полицейских.

Пока в Испании продолжалась война, Фрэнк Райен — этот несгибаемый и любимый командир ирландских интербригадовцев — подвергался кошмарам Бургосской тюрьмы.

В декабре 1938 года — вскоре после того, как последние ирландские добровольцы вернулись на родину, — Франко развернул мощное наступление по всей линии фронта: от Пиренеев до реки Эбро и морского побережья. В течение ноября — декабря немецкие и итальянские транспорты форсировали переброску солдат, технического персонала и сотен тысяч тонн военных грузов.

Для нанесения смертельного удара по Каталонии была создана армейская группировка из трех франкистских армий, в том числе наваррской и марокканской, четырех итальянских дивизий с мощным артиллерийским, танковым и авиационным обеспечением. Командовал всей этой армадой даже не испанец, а итальянец — фашистский генерал Гамбара.

Подавляющему превосходству вооруженного до зубов противника, численность которого на Каталонском фроптѳ была доведена до 340 тысяч солдат, республиканцы смогли противопоставить 120 тысяч бойцов, из которых только 37 тысяч были вооружены винтовками. И это в то время, когда в каких-нибудь милях от границы находились конфискованные французским правительством 500 орудий и 10 тысяч пулеметов, направлявшихся законному правительству Испании.

В таких условиях и началась неравная битва. В попытках сдержать фашистское наступление республиканцы ожесточенно и героически отстаивали каждый рубеж. Защитники республики несли огромные потери.

26 января 1939 года франкисты взяли Барселону. Тысячи республиканских бойцов, а также гражданское население — все те, кто не мыслил находиться под пятой Франко, покидали Испанию. Уходили целыми семьями. Измученные дети, женщины и мужчины преодолевали горные тропы, которые вели к границе. С ними был и Пэдди Дафф из Дублина. Они перебрались через Пиренейские горы во Францию, правительство которой их интернировало и заключило в концлагеря.

Каталония пала, но все еще держался Мадрид — символ борьбы испанских республиканцев за победу. Невзирая на тяжелое поражение, продолжали оказывать сопротивление такие крупные центры, как Валенсия, Аликанте, военно-морские базы в Картахене и Альмерии. Испанские республиканские силы, несмотря ни на что, сохранили боеспособность и сражались вплоть до 27 февраля 1939 года, когда правительства Великобритании и Франции — старейшины империалистической дипломатии — официально признали Франко. Английский премьер-министр Чемберлен отправился в Италию, где сделал заявление: «Дальнейшее продолжение войны в Испании может лишь обострить международную обстановку... Я считаю, что нам необходимо попытаться наладить самые лучшие отношения с Франко, который, как кажется, хорошо расположен к нам».

Положение Мадрида было отчаянным: город испытывал острую нехватку оружия, медикаментов и продовольствия. 14 февраля 1939 года лондонская «Таймс» сообщала, что каждую неделю в столице от голода погибало от 400 до 500 жителей, но Мадрид был так же полон решимости выстоять, как и в 1936 году. «Они не пройдут!» — по-прежнему было боевым лозунгом города.

В свете политики Великобритании, подкрепленной заявлением Чемберлена в Италии, английские дипломатические и разведывательные службы приступили к поискам предателя, который помог бы им открыть ворота Мадрида. Им удалось вступить в сговор с Касадо — одним из руководителей обороны Мадрида. Оп соглашался впустить фашистов в город, но лишь после того, как ему удастся сломить решительное сопротивление его капитулянтской политике.

28 марта 1939 года фашисты вошли в город, которым, невзирая на все их превосходство, они так и не сумели овладеть. Они вошли в Мадрид лишь тогда, когда им его отдали.

Спустя два дня — после 986 дней беспримерного сопротивления — вся Испания оказалась во власти Франко. В результате поддержки со стороны нацистов и итальянских фашистов и помощи правящего класса буржуазных «демократий» богачи одолели бедняков.

Теперь началось мщение тем, кто оказывал сопротивление. Тюрьмы были переполнены. Людей расстреливали днем и ночью. За девять месяцев было приведено в исполнение свыше 100 тысяч смертных приговоров. В июле 1939

года зять Муссолини граф Чиано записал в своем дневнике:

«15 тюрьмах содержится 200 тысяч заключенных. Трибуналы заседают каждый день и выносят приговоры едва ли не сразу. До сих пор продолжаются массовые расстрелы. Только в Мадриде их совершается от 200 до 250 в сутки, в Барселоне и в Севилье — 150».

К 1942 году через тюрьмы прошло свыше 2 миллионов человек. Тысячи людей оказались за тюремной решеткой на долгие годы, многие — не менее чем на 20 лет.

Ежедневные расправы и нечеловеческие условия тюремного содержания — вот в какой обстановке томился в фашистском застенке города Бургос Фрэнк Райен. После вынесения смертного приговора его поместили в камеру, где находились еще 18 смертников. Каждое утро на расстрел вызывали по девять человек, их место занимали девять других и ждали своей очереди.

По имеющимся данным, Фрэнк Райей приготовился к худшему:

«Он не думал, что мир уже узнал о его судьбе. Он нацарапал свое имя на расческе. Если бы его повели на расстрел, оп бросил бы расческу сквозь решетку другой камеры, обитатели которой были приговорены к различным срокам заключения. Он рассчитывал, что это станет той ниточкой, которая дотянется до Ирландии и поможет установить то, что случилось с ним. Иначе — Райен знал — он будет всего лишь одним из пропавших без вести» ¹.

Как уже говорилось, представительному ирландскому комитету удалось добиться отмены смертного приговора.

В Англии действовала еще одна группа, в которую входил Майкл Макинерпи, в последующем политический корреспондент ежедневной газеты «Айриш таймс». Задачей этого комитета являлась организация давления на Франко через английское правительство, в адрес которого поступали многочисленные петиции, к которому обращались депутации от лейбористской партии, от ее членов парламента, от руководства профсоюзов.

К этому следует добавить, что в США был создан национальный комитет с отделениями в Нью-Йорке, Чикаго, Сан-Франциско, Филадельфии и в Монреале (Канада). Председателем комитета являлся Джеральд О'Рейлли, секретарем — Джозеф Гиллеспи, который одновременно выполнял функции секретаря ассоциации «Объединенные ирландские графства» в США. Наибольшую активность проявляли Питер Максуайни (брат мэра Корка, умершего

в результате голодовки в 1920 году), Пэдди Лэкен Райен (в 20-х годах — известный руководитель ИРА в Типперэри), Конни Нинэн (Корк), Поль О'Дуайер (известный юрист и общественный деятель и в 1976 году — президент городского совета Нью-Йорка) и Майкл Квилл (президент Профсоюза транспортников США и член городского совета Нью-Йорка).

В прошлом Джеральд О'Рейлли также был видным руководителем ИРА и близким другом Фрэнка Райена.

После отмены смертного приговора все эти комитеты настоятельно требовали его освобождения. Их подстегивало то обстоятельство, что, хотя в 1939 году Франко был вынужден выпускать интербригадовцев из тюрем, он оставался непреклонным по отношению к Фрэнку Райену и намеревался и дальше держать его в заточении.

Благодаря Большому Джиму Ларкину (одному из руководителей знаменитой стачки 1913 года) этот факт находился в центре внимания 45-й ежегодной конференции Ирландского конгресса тред-юнионов, проходившего в Уотерфорде с 2 по 4 августа 1939 года. С помощью Неда Такера Ларкину удалось добиться резолюции, которая требовала освободить Фрэнка Райена как ирландского гражданина «и как профсоюзного деятеля» (Райен был членом Национального союза журналистов).

Ларкин заявил: «В прошлом я также испытал огромное счастье, когда была принята резолюция с требованием к правительству выпустить меня на свободу, а английские рабочие, несмотря на то что я являлся всего лишь скромным членом в профсоюзном движении, объявили забастовку, требуя моего освобождения.

Но Фрэнк Райен родился в этой стране, и его отец был членом профсоюза... Это человек, который был слугой своего народа и безупречным гражданином... Я не склонен предаваться восхвалению личностей, но, зная его еще с юношеских лет, наблюдая за его мужанием, я видел, что он никому не уступал по уму, что это — ученый в самом высоком понимании слова, и бесстрашие его интеллекта могло сравниться только с его личным мужеством. Фрэнк Райен бескорыстен, он никогда ни в чем не искал личной выгоды и не выбирал легких путей. Вот почему сегодня он не с нами. Причины его заточения в тюрьму понятны: он всегда принимал на себя первый удар. Правительство Испании заявляет: «Хотя мы освободили тысячи других, но этого ирландца мы намерены держать 30 лет». Такое заявление было сделано вчера, и, к нашему стыду, англичане

уже ходили к представителю испанского правительства в Лондоне герцогу Альбе просить за Фрэнка Ранена. Герцог говорит, что тот совершил «гражданское» преступление. Никогда в жизни Фрэнку Району нельзя было предъявить обвинения в нарушении гражданских законов. Он — воплощение справедливости, честности и достоинства».

Делегат от Ассоциации железнодорожных служащих Ф. Джини поддержал выступление Ларкина, заявив, что, пока Фрэнк Райен в тюрьме, ни один член профсоюза, ни один ирландец не имеет права на покой. Это, сказал он, преступление против нашей страны, против рабочего движения: «Мы должны сделать все возможное для его освобождения, и, если ИКТ хочет хоть что-то представлять собой сегодня и в будущем в общественной жизни Ирландии, это требование обязан поддержать каждый делегат. Я могу поставить имя Фрэнка Райена в один ряд с именем Джеймса Коннолли. Если бы Райен жил во времена Коннолли, то встал бы на его защиту, но теперь оп сам томится в испанской тюрьме».

Предложение с требованием свободы для Фрэнка Райена было принято при одном голосе против. Он принадлежал Р.С. Энтони, вся деятельность которого в профсоюзном движении прошла под знаком оппортунизма. «Возможно, Фрэнк Райен и необыкновенный человек, — утверждал он, — но наша организация сугубо профсоюзная»; и поэтому он выступил против резолюции. Его коллега по профсоюзу делегат от Ассоциации типографских рабочих А. Е. Ллойд (Белфаст) отмежевался от Энтони, заявив, что он без малейших колебаний выступает за освобождение Райена.

Спустя 27 лет после описываемых событий был услышан рассказ очевидца о жизни в Бургосской тюрьме в период, когда в ней находился Райен. Это случилось в 1966 году. В столицу Германской Демократической Республики Берлин съехались бывшие члены интернациональных бригад, чтобы отметить 30-ю годовщину начала национально-революционной войны испанского народа. Во встрече принимали участие три ирландских добровольца: Донал О'Рейлли, Фрэнк Эдварде и автор этой книги. Однажды вечером, по возвращении из поездки в Дрезден, нас представили группе испанских республиканцев. Среди них находился Фабрикано Рохель, только что выпущенный из испанской тюрьмы. Встретившись с ирландцами, он тотчас осведомился о Фрэнке Райене и был буквально

ошеломлен, услышав, что тот умер еще 22 года назад и что мы сейчас вернулись с его могилы.

Рохель буквально засыпал нас вопросами об обстоятельствах его смерти, потом начал вспоминать, как их держали в тюрьме, когда для Рохеля только начиналось его долгое, мучительное заточение. Он говорил о неизгладимом впечатлении, которое произвел на него «ирландский товарищ». «Прежде всего, — сказал Рохель, — я хочу рассказать, какой это был человек. До сегодняшнего вечера, пока вы мне не сказали, я не знал, что его уже нет в живых. Он был выдающейся личностью и в полной мере показал себя несгибаемым борцом не только в годы вооруженной борьбы в Испании, но и в суровых условиях фашистского застенка». Затем он рассказал о подробностях пленения Райена и продолжил рассказ о тяжких испытаниях в Бургосе: «Я расскажу о его выдержке и силе воли. Это нужно знать ирландской молодежи. Что из себя представляла центральная тюрьма Бургоса? Это самая большая тюрьма Франко, и ее можно сравнить с Бухенвальдом. Туда свезли на расправу десятки тысяч испанцев, особенно с севера. Тысячи заключенных умерли в камерах от голода и побоев. Фашистские «фалангисты» — наихудшее отродье франкистских вояк. Эта тюрьма была страшным испытанием для всех. По Фрэнк Район не склонил головы, страх не сломил его дух».

Он говорил медленно, по мере того как память воскрешала те годы и этого человека: «Оп был одним из немногих оставшихся в тюрьме иностранцев. Рядом с ним не было ни одного соотечественника. Он глубоко верил в международную солидарность. Научился очень хорошо говорить по-испански и мог общаться со всеми испанскими товарищами. В тюрьме действовал подпольный комитет. Район был связан с комитетом и являл собой пример дисциплинированности. Он участвовал в его работе как испанец и делал очень многое для налаживания дисциплины и поднятия морального духа. Райен но был сектантом, оп поддерживал отношения с коммунистами, социалистами, анархистами и с басками, которые являлись католиками, а «это, — подчеркивал он, — особенно важно для Ирландии». Он пользовался у басков особой симпатией и поддержкой благодаря своим личным качествам и простоте».

Для всех заключенных было обязательным посещение церковных служб, на которых восхвалялся режим Франко и предавались анафеме его противники. Посещение церкви было принудительным, расплата за отказ — наказание.

«Фрэнк Райей ни разу не посещал тюремную церковь», — сказал Рохель и объяснил, что «одной из форм их борьбы к степах тюрьмы была борьба за свободу вероисповедания. Она продолжалась вплоть до 24 сентября 1963 года, пока заключенные не добились права добровольного посещения месс».

Рохеля слушали с напряженным вниманием, слушателей прибавлялось, все молчали.

В тот же день мы побывали на могиле Фрэнка Райена в Дрездене. (О его жизни и смерти в Германии речь пойдет ниже.) Мы возложили на могилу венок из красных гвоздик, обвитый трехцветной ирландской лентой с надписью: «От его друзей в Ирландии». Это был торжественный момент национального и интернационального признания. Присутствовали не только ирландцы, но также бывший немецкий интербригадовец Арно Херинг и представители от Социалистической единой партии Германии. У могилы, за которой все прошедшие годы ухаживал житель Дрездена (также воевавший в Испании, но не встречавшийся с Райеном), все стояли в скорбном молчании, отдавая дань уважения человеку, которого любили, который много страдал и вышел с честью из постигшего его испытания.

В тот вечер разговор шел только о Райене. Те, кто слышал воспоминания Рохеля, преисполнились чувством огромного уважения к замечательному ирландцу. Переводчица Аннелиз Икенхаузер была настолько взволнована этим событием, что на следующий день написала в его память стихотворение, хотя она не поэтесса.

В Дрездене есть могила,

Увитая зеленым плющом.

А на кресте чужое имя.

Почему? Что это значит?

Кто там лежит

Под зеленью плюща

Вот уже двадцать с лишним лет?

Человек, лежащий в той могиле,

Умер одиноким, на горькой чужбине,

Вдали от родной Ирландии.

Он был борцом Ирландии

И бился за Свободу,

Свободу и Человечество

И за права рабочих,

И за каждого трудящегося земли,

Из какой бы он ни был страны.

Вот почему он ушел защищать Испанию,

Как только зазвонили колокола тревоги...

Спустя четыре года после церемонии в Дрездене автору довелось получить еще одно доказательство неизгладимой памяти о Районе среди тех, кто вместе с ним находился в тюрьме. Оно пришло от Юзефа Шварца, члена 13-й (польской) интернациональной бригады, который попал в плен в одно время с Райеном. В 1950 году Шварц умирал от туберкулеза в больнице Куин Мэри в Англии. Он поведал другому больному — польскому соотечественнику — о выпавших на его и Райена долю тяжких испытаниях: как однажды их приковали цепями к стене и как «тот ирландец поддерживал его собственным поведением и примером». Зная, что дни его сочтены, Шварц просил соотечественника рассказать первому ирландцу, с которым ему доведется встретиться, о своем огромном уважении к Району и обо всем, что им пришлось пережить.

Прошли годы, прежде чем этот поляк повстречался в Лондоне с Джо О'Коннором, выдающимся республиканцем 40-х годов в Ирландии, позже членом Компартии Ирландии и членом совета Национального профсоюза железнодорожников Северного Лондона. В 1970 году О'Коннор свел его с автором, и товарищ рассказал о поручении Юзефа Шварца. Он обрадовался, когда узнал, что я опубликую его рассказ. Он ушел удовлетворенный, что выполнил последнюю просьбу товарища.