Глава 14. В темноте раздавались всевозможные звуки: скрип, стоны, шелест Что-то громко стукнуло, кто-то невнятно выругался

В темноте раздавались всевозможные звуки: скрип, стоны, шелест… Что-то громко стукнуло, кто-то невнятно выругался, заскрежетал замок. Потом в лаборатории зашептались, донесся возглас, когда чей-то лоб вошел в соприкосновение с торчащей из прибора консолью. Вскоре с хрустом сломался пластиковый захват. Притаившийся за ксероксом Боцман спросил, перезаряжая «калаш»:

– У кого-нибудь есть фонарик? Я свой разбил.

– И я, – откликнулся Жердь сзади.

– Там никого живого, – сказал Гадюка.

– А по-моему, один только ранен, – возразил Боцман. – И тот, что на стуле…

Раздался звук шагов: кто-то спешил по лабораторной комнате прочь от ведущей в коридор двери… и кажется, он там был не один.

Филин, вспрыгнув на ксерокс, выстрелил из дробовика. Это был обрез, так что не все пороховые газы успевали сгореть в стволе – при каждом выстреле из дула вылетал сноп огня. Он на миг разорвал тьму, но в комнате уже никто не двигался: беглецы успели нырнуть в дверь на другом ее конце, в свете выстрела бандиты увидели, как та захлопнулась.

Щелкнул замок. Загудел аварийный генератор, и включился приглушенный красноватый свет.

Боцман сделал знак Гадюке, тот перескочил через ксерокс и, обогнав Филина, который пошел следом, ввалился в помещение, куда вел коридор. Боцман с Жердем тоже выпрямились. Первый бросил назад один короткий взгляд и направился за главарем, а второй вернулся к дверям кладовой. Там лежал Огонек. Подогнув ноги, он прижимал к груди, развороченной выстрелами из М-16, сумку и растерянно улыбался, глядя в потолок.

– Братан! – позвал Жердь. – Эй…

Он провел перед лицом напарника рукой – туда, обратно… Зрачки не шелохнулись.

– Огонечек… – сказал Жердь. Лицо его покраснело и вдруг стало злым. – Убили, суки! Убили его! – Жердь вытер рукавом нос, присел на корточки и осторожно вытащил из рук мертвеца сумку.

***

Тимур нажал на спусковой крючок, когда кто-то прыгнул на него из темноты, но все пули он еще раньше выпустил в дверцу вертолета, и выстрела не последовало. Он ударил, попал стволом по невидимой челюсти и сбил человека с ног.

В помещении за стеной грохнул одиночный выстрел.

А в коридоре, куда он свалился с лестницы, убегая от выброса, раздался возглас. Женский.

– Вояка? – обалдело произнес он. – Машка, ты?!

– А ты кто? – спросила она.

Тимур вытянул руку и наткнулся ладонью на ее грудь.

– Эй, ты чё?!

– Это Шульга, – сказал он, уже догадываясь, кого только что отправил в нокаут. – Растафарыч?

– Я, я! – донеслось снизу. – Темно, как в большой заднице Большого Маврикия! Маша, запри дверь и ходу отсюда!

– Давно заперла!

– Тогда бегом!

Последние слова донеслись уже не снизу. Шаркнули ноги. Тимур пошарил в воздухе перед собой и ухитрился поймать в темноте костлявое плечо.

– Стойте! Кто там стрелял?

– Кто-кто, хиппи в пальто! Бандиты, которые на мою тачку тогда напали. Да иди же ты, школьник!

Растафарыч толкнул его в грудь, а под потолком тусклым красным светом зажглась лампочка аварийного освещения.

Институтский водитель был в знакомом прикиде, только джинсы порваны на колене да рубашка помята, к тому же на ней стало как-то поменьше бахромы. А Вояке нарядом служила белая больничная рубашка, и еще на ней были полотняные туфли вроде тех, что иногда выдают в больницах пациентам вместо тапочек. Тимур не поверил своим глазам – девушка держала в руках «слизень»!

– Откуда это у тебя?! – Тимур выхватил артефакт. В дверь за их спинами ударили, и Вояка ойкнула, схватившись за локоть Растафарыча.

– Потом, мэн, все потом. Рвем когти.

Он побежал, Маша – за ним, и Тимуру ничего не оставалось, как поспешить следом. Поднимаясь по лестнице, между пролетами которой только что свалился, он сказал:

– Погодите, там же выброс.

– А сколько они длятся, мэн? – донеслось сверху.

– Когда как. Иногда долго, иногда несколько секунд.

– Ну так проверим!

Им повезло – выброс закончился, и когда троица вывалилась из развороченных дверей наружу, мир снова был прежним. Тимур сунул «слизень» в контейнер, а когда захлопнул крышку и поднял глаза, Растафарыч уже лез в вертолет и Вояка забиралась следом.

Эхо донесло звук удара – в подвале здания выламывали дверь.

– Ты что, умеешь управлять этим? – удивился Тимур, обегая машину.

– Я на таких летал! – крикнул изнутри Растафарыч. – Я ж учился, потом служил!

В кабине было два сиденья впереди и четыре сзади. Когда Тимур уселся на одно из них, зарокотал пропеллер.

– Что там случилось внизу? – спросил он, подавшись вперед и схватив Вояку за плечо. – Кто там был?

– Они меня исследовать хотели! – нервно выкрикнула она сквозь нарастающий рокот. – Убить и исследовать!

– Кто хотел?

– Научники эти. Сюда привезли, тут двое в халатах. Раздели, гады, рубашку эту напялили, положили на койку, пристегнули. Провода всякие на голову, а рядом прибор такой, и в нем, в зажиме, эта штука, которую ты забрал. Патлатый их все бегал вокруг, суетился…

– Кто тебя сюда привез?

Она стала отвечать, но за рокотом винта Тимур уже не разобрал ни слова. Растафарыч, не оборачиваясь, сунул ему большие черные наушники с микрофоном, он нахлобучил их на голову. Зашипело, и раздался голос волосатого:

– Мэн, потом расскажем, сейчас валим. Вертолет начал взлетать, кренясь на правый бок.

– Куда валим?

– В Маврикию, ёлки! Куда-куда? Куда угодно, лишь бы подальше от этих…

– Мне надо в Могильник! – Тимур откинул крышку контейнера. «Слизни» снова срослись, даже без помощи с его стороны, – получившийся большой артефакт едва умещался в железной коробке. – В Могильник, но сначала надо заснуть, чтобы поговорить с братом!

Два удивленных лица повернулись к нему, и вертолет, взлетая над зданием, накренился сильнее.

– За баранку держись! – крикнул Тимур. – Или что там у тебя…

Покатое лобовое стекло пересекла дорожка белесых пятен, состоящих из тончайших, как волоски, трещин: кто-то снизу дал очередь.

– Мазафаки штопаные! – Растафарыч подался вперед, и, будто повторяя его движение, машина клюнула носом, задрав хвостовую штангу.

Две полосы протянулись из-под кабины к зданию. Внизу рвануло, и стена осыпалась, а потом дом, под которым пряталась лаборатория, пропал из виду.

– Не знаю, о чем ты толкуешь, школьник, – зазвучал в наушниках голос Растафарыча, – и что это за Могильник такой, но отсюда мы летим со всех лопастей.

***

– Что оно делает? – повторил Филин удивленно, присев над седовласым вихрастым мужчиной в белом халате. – Это точно?

Петрарка еще что-то сказал, потом замолчал, неподвижно уставившись в потолок. Выпрямившись, Филин повернулся к стулу, на котором сидел охранник, – последний из оставшихся в живых людей Седого. Бок его Гадюка перемотал, предварительно ножом выковыряв дробинки; делал это бандит, естественно, без наркоза, даже водки охраннику не дали, и вид у того был жалкий.

Сняв с плеча дробовик, Филин поставил ногу на край стула и нагнулся к нему. Глядя в глаза и легко постукивая стволом по колену, спросил:

– Вертушку водить умеешь?

– Да-да, – промямлил тот. – Я пилот.

Он пытался держаться, но губы его тряслись, и часто дергалось правое веко.

– Улетела твоя вертушка, пилот, – вставил Боцман. – Куда она полететь могла?

– Я н-не знаю.

– А топлива много в ней? Далеко улетит в случае чего?

– М-много. Далеко.

– Как тебя звать? – спросил Филин.

– П-петр.

Главарь с помощником переглянулись – покойного Огонька тоже звали Петром.

За их спинами по помещению бродил Гадюка и собирал оружие. Жердь, повесив на грудь сумку убитого напарника, раскрыл ее и бессмысленно пялился внутрь. Смерть Огонька выбила его из привычной колеи – в Зоне они всегда были вместе, и теперь в душе Жердя образовалась большая холодная дыра. А еще он ощущал себя виноватым перед Огоньком за то, что… Зона его знает за что. Не прикрывать же было напарника своим телом, потому что тогда бы он, Жердь, лежал бы сейчас там в дверях. И теперь Огонек мертв, а он жив… Бандит передернул плечами и вышел из комнаты. Филин стал задавать пилоту новые вопросы, а Боцман, обернувшись, увидел, как Жердь склоняется над Огоньком, как поднимает его на руки, и спросил:

– Эй, ты чё?

Жердь молча зашагал к лестнице.

– Ты что делаешь? – повысил голос Боцман.

– Похоронить надо, – глухо ответил бандит. Боцман пригладил бакенбарды, хотел возразить, но промолчал. Жердь утопал наверх, а до его ушей донеслось слово «маячок», и он повернул голову:

– Повтори!

Петр испуганно покосился на него, перевел взгляд на Филина. Тот кивнул.

– Шеф… шеф всегда все контролировал, – сказал пилот. Выглядел он уже получше, будто собрался с силами и нашел в себе мужество не трястись перед бандитами. Губы больше не дрожали, глаз почти перестал дергаться. – Все вокруг, всех людей. И технику. Хотел всегда знать, кто где находится…

– Это как? – не понял Боцман. Пилот отвернул воротник и предложил:

– Пощупайте.

Филин первый протянул руку, за ним помощник. В шве было твердое утолщение. Боцман недоуменно нахмурился, но Филин сразу понял и сказал:

– Маячок?

Петр кивнул.

– Дальше что?

– У всех людей, кто его окружал, в одежду маячки вшиты.

– И вы об этом знали?

– Конечно, а как же? Ведь в любой форме, в костюмах, которые на службе носили… Шеф не скрывал.

– Ну и псих этот ваш Седой! – удивился Боцман.

– Кто? А, это вы шефа так… Точно, он психом был, – согласился пилот. – И у него в комнате позади кабинета целый следящий центр. Я там не был, Владлен говорил. Экраны, динамики… Он мог, если хотел, узнать, где находится любой из его людей.

– И вы терпели? А чего б не уволиться просто? Петр осторожно потрогал раненый бок.

– Легко сказать. Он же… Один как-то попытался уволиться. Охранник.

– И что?

– Достал пистолет, вставил в рот и пальнул.

– В смысле? – не понял Боцман. – Мужик решил уволиться, а потом застрелился? Зачем?

– Никто не знает. В комнате тогда несколько человек было, а шефа не было, но все равно все поняли, что это он. Ну, как-то заставил того охранника. Принудил. Внушение или…

– Постой! – перебил Боцман, сообразив наконец, что к чему. – Так это что, если маячки у всех… Так и на вертушке тоже?

– В вертолете тоже маячок, – подтвердил Петр.

– А радиостанция здесь есть? – спросил Филин. – Чтобы Седой с лабораторией своей говорить мог?

Петр развел руками, сморщился и снова положил ладонь на бок – Должна быть, не знаю. Дайте мне обезболивающее.

Гадюка остановился рядом с главарем, сложив на полу все собранное оружие: две М-16, пара пистолетов, ножи, четыре гранаты, патроны.

– Где Жердь? – спросил Филин через плечо.

– Пошел Огонька хоронить.

Филин посмотрел на пилота, и Боцман понял, что вожак принял важное решение. А еще уяснил, что Филин вошел в свое обычное среднее состояние. Сразу после возвращения в Зону на главаря как бы накатывала темная волна – он некоторое время был молчаливым и очень угрюмым, а еще жутко грозным и каким-то нечеловеческим. Сейчас этот период совпал с почти непрерывной двухдневной погоней за Шульгой-младшим. Но потом главаря отпускало, и он превращался в обычного Филина, то есть обычного Филина-в-Зоне, который отличался от Филина-вне-Зоны и все же был более разговорчивым, да и вообще более похожим на человека, чем «темный Филин», каким он становился сразу после возвращения в нее.

Уяснив это, Боцман с облегчением вздохнул. «Темный Филин» пугал, а такой, как сейчас, главарь устраивал его больше всего.

– Хочешь жить, Петр? – вкрадчиво спросил главарь. Пилот сглотнул, глядя в большие выпуклые глаза, кивнул.

– Это трудно, – продолжал Филин, и помощник отметил, что голос у него теперь не такой глухой и ухающий, как был еще этим утром. – Нам тебя убить надо.

– Почему надо?

– Потому что свидетелей, которые все это видели, – Филин жестом обвел лабораторию, – в живых не оставляют. Но ты все-таки можешь выжить.

У Петра опять дернулось веко. – Как?

– Вызовешь сюда второй вертолет.

– Второй вертолет? – удивился пилот.

– Скажешь, тот из-за выброса упал у лаборатории. Шеф ранен, на лабораторию нападают зомби. Пусть присылают подмогу. Но немного, скажи: зомбей меньше десятка.

– То есть дело даже не в зомбях, а в том, что вертолет из строя вышел, – вставил Боцман, догадавшийся, что придумал Филин. – Чтоб они сюда три вертушки с бригадами военсталов не прислали с перепугу.

Филин подождал, пока он закончит, и продолжал:

– С борта ты улетевший вертолет сможешь запеленговать по тому маячку?

Петр снова кивнул.

– Тогда мы садимся в этот второй и летим за первым. И не убиваем тебя. Из нас никто вертолетом управлять не умеет, вот тебе и гарантия, что жив останешься: ты вертушку поведешь.

– А потом?

– Потом… та, первая, сядет где-то. Ты вторую рядом посадишь, и потом мы уйдем своими делами заниматься, а ты вали куда хочешь.

– Я поведу… но как? Там ведь будут… – Петр замолчал.

Бандиты внимательно смотрели на него. Пилот откинул голову, стукнулся затылком о край спинки и закрыл глаза, поняв: ему предлагают купить свою жизнь ценой жизни всех тех, кто прилетит на втором вертолете.

– Нет, – сказал он и поглядел на дробовик в руках Филина. – Стреляй, я своих вам в лапы не отдам.

– Стрелять? – удивился Филин и отступил, вешая оружие на плечо. – Ты что, дорогой? Стрелять… Гадюка!

Гадюка встал между главарем и Боцманом, подняв большой нож с мелкими зубчиками на одной кромке.

– Никто не станет в тебя стрелять, Петр, – сказал Боцман и похлопал шагнувшего к пленнику Гадюку по плечу. – Мы с командиром к тебе вообще больше не подойдем. Просто Гадюка тебя на лоскуты сейчас резать станет. На такие, знаешь, полосочки, он это хорошо умеет. Потом шнурков себе из них наплетет…

Петр заговорил, Боцман ответил ему, Гадюка еще на шаг приблизился к стулу – но Филин больше не слушал и не смотрел на них. Он остановился между лежащим на полу мертвым профессором и большим прибором у лежанки. Поглядел на тело, на торчащую из прибора длинную консоль со сломанным захватом. Этот мужик в белом халате был напуган еще больше Петра. К тому же, в отличие от пилота, он умирал и знал это. Ну и, кроме прочего, Петр – кадровый военный, а этот – научник, интеллигентишка вшивый… Короче, надавить на него было легко. Собственно, и давить не пришлось, он и так все выболтал, все, что знал. А знал он многое: про «слизни», про «ментал»… И про бесконечность. И теперь Филин думал, очень напряженно думал. Он уже решил, что не будет продавать артефакты. Дело ведь, в конце концов, не в деньгах, дело во власти. Хотя, если подумать, то когда дело в деньгах – оно все равно во власти. Ну а бесконечность, судя по всему, давала в этом смысле большие, широкие возможности.

***

Летать над землями Отчуждения опасно. Куда опаснее, чем над обычным миром. Здесь существуют зоны повышенного и пониженного давления, а еще – места уплотнения воздуха, которые пилоты называют карманами. Есть незримые воронки и воздушные фонтаны, бьющие, как полагал Тимур, над особо сильными аномалиями.

В общем, летать над Зоной – особое искусство.

Которым Растафарыч не владел.

Когда показалась граница Могильника, вертушку тряхнуло так, что она чуть не перевернулась, и пилот повел ее на посадку.

Они опустились в месте, где вертолетам садиться вообще-то не положено, – на склоне холма. Хорошо, что тот был пологим.

Стащив наушники, Тимур сдвинул дверцу и первым выбрался наружу.

Конечно, у Могильника не было четко обозначенной границы. Никто не расставлял вешки, не втыкал полосатые столбы, не прокапывал контрольную полосу. С этой стороны условной границей Могильника служило длинное и узкое кукурузное поле. Ярко-желтая полоса тянулась недалеко от холма – сухо шелестели листья, постукивали на ветру початки. Дальше начиналась безымянная заболоченная речушка, лабиринт камышовых зарослей, островков травы, омутов и заводей стоячей, затянутой ряской воды.

После зигзагов и прочих кульбитов невысшего пилотажа, которые Растафарыч выписывал над Зоной, мутило. Тимур поднялся на вершину и лег там, уставившись в небо.

Когда желудок пришел в норму, он сел. Растафарыч и Вояка устроились на камнях перед ним, обнявшись. Трудно было представить себе кого-то более непохожего: увешанный хипповскими фенечками тощий патлатый мужик в голубых джинсах с дырищей на колене и в рубашке с обтрепанной бахромой – и конопатая девчонка в белой больничной рубашке, с двумя косичками, русой челкой, вздернутым носом и общим боевым выражением маленького личика. Но то, как они прильнули друг к другу… При виде этого Тимур вдруг показался себе старым-старым. А еще он подумал: противоположности сходятся. Потому что у них же единство… но еще у них и борьба – так, кажется, учили в интернатской школе.

– Рассказывайте, – буркнул он. – Как вы там оказались?

Вояка поежилась, и Растафарыч обнял ее покрепче.

– Опыт надо мной проводили! – выпалила она. – А потом и над ним хотели. Начальник их, седой этот, один раз упомянул, что мы – подопытные! Как кролики какие-нибудь или крысы лабораторные… Гады они, суки распоследние!

Тимур перевел взгляд на Растафарыча:

– Ладно, давай ты, только внятно и по порядку.

– Если по порядку, мэн, то дело так было… – рассудительно начал тот.

Выяснилось, что штопаные мазафаки, закопать их всех в конопле, не поверили, будто нападение на микроавтобус было осуществлено без участия водителя, и решили, что он – наводчик в доле. И поэтому, когда Маша привела его на базу НИИЧАЗа в бывшем колхозе «Красные Знамена Октября», Растафарыча схватили. Как и саму Вояку – она, провожая спутника, подошла слишком близко к базе, наблюдатель с вышки заметил, что «предатель» был не один, и как только его взяли, была выслана погоня.

Они некоторое время отдыхали в глухом подвале, а потом обоим надели черные мешки на головы и стянули руки за спиной. Дальше был полет и лаборатория. Мешок с головы Растафарыча стащили лишь после того, как он уже сидел на стуле перед лежанкой, к которой пристегнули ремнями Вояку.

– А что за опыт? – спросил Тимур. – В чем он заключался?

Машка всплеснула руками, Растафарыч снова покрепче обнял ее, и она прильнула щечкой к костлявому плечу.

– К башке провода присобачили и давай уколами колоть!

– Уколами?

– Ну, такими… электрическими. От них в голове так пусто-пусто стало, поплыло все, а потом… Потом я странное увидела. Вроде коридора темного, в конце его свет. Полетела к нему. Но тут стрельба поднялась, крики. Темно стало. Потом он, – Вояка ласково ткнула Растафарыча под ребра острым локотком, – меня отстегнул. Я, конечно, не сразу поняла, кто это, темно ж, но он зашептал на ухо…

– Так это тебя убивали медленно на той лежанке, – понял Тимур. – Чтоб «слизень» твое сознание в себя засосал, а они чтобы приборами это измерили. Потенциалы там всякие электрические и другое…

– Чего? – Она воззрилась на него.

– Опять заговариваешься, школьник? – спросил Растафарыч. – Тогда про брата во сне что-то толковал, теперь вот…

– Не заговариваюсь. Тебя бы там убили, Маша. А потом и тебя. И стали бы прослушивать артефакт, который на консоли был закреплен, по-всякому. Сравнивать, какие у него параметры были до опыта, какие после…

– Тот, который ты у меня забрал там, в коридоре? – уточнила Маша. – Я, кстати, таких раньше ни разу… хотя вроде много артефактов всяких перевидала.

– Это «слизень», – пояснил Тимур. – Очень редкий. Он засасывает в себя сознание, если кто-то рядом умирает. На несколько дней, а потом…

– Ты бредишь, брат? – участливо спросил Раста-фарыч.

Тимур вздохнул. И рассказал им все.

Ему давно надо было выговориться, но не было никого, кто годился бы на эту роль, даже Старик не подходил. А эта конопатая Джульетта с патлатым Ромео… Они выслушали его.

И поверили.

Это было самое удивительное.

***

Вертолет опустился почти на то же место, куда раньше села вертушка Седого, и пятеро подтянутых парней в камуфляже, вооруженные автоматическими винтовками М-16, импортными пистолетами и ножами, ловко выпрыгнули наружу. Они рассредоточились, двое по приказу капитана обогнули здание, но не нашли ничего интересного, кроме свежей могилки, из которой торчала кривая доска с гвоздем. На ней было выцарапано: «Аганек. Лучшей па-Джигатель Зоны». Спецназовцы вернулись – трое других Уже стояли по сторонам от большого пролома в стене.

– Это зомбаки так поработали? – удивился один. – Не может быть. Походу, сюда ракетой саданули… и не одной вроде.

Капитан отдал команду, и спецназовцы нырнули в здание. Изнутри донеслись удаляющиеся шаги. Смолкли. Некоторое время стояла тишина, потом в доме грохнул взрыв, сразу за ним с небольшим промежутком – еще два. Застучал автомат, несколько раз щелкнули винтовки, но их заглушил грохот дробовика. Последовали еще несколько одиночных выстрелов – и все стихло.

Вскоре в проломе показались нагруженные оружием бандиты. Первым выскользнул Гадюка, ведущий перед собой Петра, к затылку которого он приставил пистолет. Следом, все еще агрессивно скалясь, часто облизываясь и непроизвольно взрыкивая, вышел Жердь, весь увешанный винтовками. Сумка Огонька тоже была у него. Последними выбрались Боцман с Филином, остановились у дыры в стене.

– А может, нам тут схрон устроить? – спросил Боцман, но тут же сам себе ответил: – Нет, что я говорю! Сюда вояки скоро понаедут…

Оставив оружие в кабине, Жердь выбрался наружу и рысью устремился к ним, расстегивая сумку.

– Командир, ну так что? – еще издалека закричал он. – Жечь?

– А ты сможешь? – с сомнением спросил Филин.

– Смогу!

– Не сможешь, – отрезал Боцман. – Огонек бы смог, а ты в этом не сечешь.

– Секу я, секу! – Жердь остановился рядом, возбужденно копаясь в сумке. – Умею! Я ж следил всегда, как Огонечек это делал, что мешал… Не, ну конечно, как он – не смогу, Огонек у нас… Он у нас гений!

– Был, – сказал Боцман. Жердь понурился.

– Был, – тихо повторил он, глядя в землю. – Был, да. Умер Огонек. – Бандит вскинул голову и ухмыльнулся немного безумно: – Но дело его живет! Я смогу, ну разреши, командир!

– Так, ладно, но без экспериментов, – сказал Филин. – Никаких смесей, понял? Льешь что-то одно, и все. Вопросы?

– Нет вопросов! – Жердь нырнул в пролом. Когда главарь с помощником забрались в вертолет, датчики приборов на панели уже горели, а пилот крутил рукоятки настройки.

На небольшом плоском мониторе зажглась зеленая карта Зоны, расчерченная белыми квадратами координатной сетки. Мигнув, погасла, разгорелась вновь. Петр повернул что-то – и на краю карты возник световой квадратик.

– Это вертолет шефа, – пояснил он, не глядя на бандитов.

– Крути шарманку, – велел Филин, заметив, что из здания выскочил Жердь.

Пока бандит залезал внутрь, винт с гудением раскрутился, и как только дверца захлопнулась, вертушка начала взлетать. Все нахлобучили наушники.

– Ну, и почему оно не… – начал Боцман, сидящий сзади вместе с Жердем и Гадюкой, и тут из пролома плеснулся огонь.

– Он синий! – гаркнул Филин, оборачиваясь. – Тебе что сказано было?!

– Да не мешал я ничего, не мешал! – крикнул в ответ Жердь. – Из одной бутыли только полил, на трупы попрыскал там, на приборы, по стенам… И все! Может, в той бутылке у Огонечка уже смесь какая была?

– А искры – вообще малиновые какие-то, – вставил Боцман.

Огонь ударил из щелей в закрытых железом окнах первого этажа, а потом вертолет стал поворачивать и горящее здание уплыло в сторону.

– Слушайте, а куда летим? – спросил Жердь, пропустивший предыдущий разговор и пояснения пилота. – Где Шульга теперь?

Петр лишь молча ткнул пальцем в светящуюся клетку на карте. Жердь, просунув между передними сиденьями голову, сказал:

– Это ихний вертолет? А чего он на месте торчит? Разбился, что ли?

– В случае аварии маячок дает тревожный сигнал, – ответил Петр. – Нет, они просто сели.

– Ну и где они сели?

Все уставились на карту, и после продолжительной паузы Боцман неуверенно сказал:

– Может, я не так смотрю… Но это ж граница Могильника, да?

***

Выпотрошив аптечку, Вояка заявила:

– Не вижу я снотворного. Может, и есть, но тут половина названий импортные.

– А ну дай я погляжу.

Растафарыч тоже влез в кабину, потом и Тимур. Возможно, среди россыпи разноцветных упаковок с русскими и английскими надписями и пряталось снотворное, но они его не нашли.

Контейнер c тремя сросшимися «слизнями» стал куда тяжелее, и Тимур, отстегнув его, положил на сиденье рядом. Когда, махнув рукой, Растафарыч спрыгнул на землю, Тимур последовал за ним, а Маша осталась сидеть внутри, с любопытством разглядывая приборную панель.

Обойдя вертолет, Тимур встал на склоне и поднял голову. Было жарко, ярко светило солнце, иногда по холму пробегала тень облака. Спать не хотелось как никогда.

– Я не могу, – сказал он.

– Что? – спросил Растафарыч.

– Стае внутри артефакта вот-вот погибнет. Растворится там… Он уже гибнет, понимаешь? К ночи от него, наверное, ничего не останется, он в последний раз, когда я его видел, был таким… как привидение. Прозрачным. Где-то позади бандюки Филина остались. Вроде они и далеко, но вдруг найдут способ сюда… А впереди Могильник. Ты, может, не в курсе, но это самое опасное, не считая окрестностей ЧАЭС, место в Зоне. Опасности со всех сторон. И поэтому я не хочу спать.

– А ты медитацией какой-то займись, что ли, – предложил Растафарыч. – Ну там харя Кришны, харя в раме… Как эти чуваки с Тибета: посидишь с закрытыми глазами, помолишься Большому Маврикию да и вырубишься.

– Нет, – сказал Тимур, покачав головой.

– Ну тогда вперед, – предложил бывший водитель НИИЧАЗа. – Ты ж знаешь, где «ментал» находится? Тогда вы через Челюсти не прошли, а сейчас пролетим.

– Там не пролететь, вообще никак. Разве что на ракете через стратосферу, а потом вниз прыгнуть в каком-нибудь модуле посадочном на парашюте.

– Да что ж там опасного? Глянь, какое небо голубое, чистое…

– Ты думаешь, почему вертолеты к ЧАЭС не летают? В Зоне так: чем внизу опаснее, тем и вверху тоже. А ты пилот неопытный, над этими местами никогда не летал. Через тот путь, по которому мы тогда не смогли пройти, мы теперь не сможем и пролететь. Единственная надежда, что три сложенных «слизня» действительно указали какой-то скрытый путь Стасу и он расскажет мне. Но надо заснуть… а я не могу.

– Так что же делать, мэн?

– Не знаю, – сказал Тимур. – Впервые не знаю, что делать. Может, просто наглотаться таблеток из аптечки? Разных.

– Ты чё? – испугался Растафарыч. – В армейских аптечках такие колеса иногда кладут… Антигаллюциноген какой-нибудь заглотишь от химической атаки, будешь потом ползать по этому холму, как героинщик в ломке. Или наоборот – вырубит тебя, но часов на двенадцать сразу. Что тогда? Или еще может… Это что там шумит?

Они повернулись в сторону леса, растущего рядом с холмом по другую сторону кукурузного поля. Рубя воздух лопастями, из-за верхушек деревьев вылетел большой армейский вертолет.

– Прячься! – Тимур прыгнул вниз по склону.

– Машка! – заорал Растафарыч, бросаясь к вертолету. – Нас выпасли, шухер!

– Назад! – Тимур попытался схватить водителя за рукав, но лишь оторвал прядь бахромы. Пригнувшись, он побежал прочь. Уже на середине склона вспомнил, что контейнер со «слизнями» остался в кабине, повернулся… Поздно. Второй вертолет садился неподалеку от первого, наружу высунулся Боцман с «калашом» в руках.

Из стоящей на земле вертушки вывалился Растафарыч, волочащий за руку Вояку, они бросились к подножию. Бандит дал очередь, пули пересекли склон прямо перед ними, и беглецы остановились. Второй вертолет опустился ниже, Боцман и Жердь выпрыгнули наружу, а вертолет накренился, разворачиваясь, и полетел к Тимуру.

Он сбежал с холма, слыша нарастающий рокот, перемахнул через канаву, продрался сквозь бурьян и нырнул в кукурузное поле. Сбивая сухие стебли, помчался дальше. Вертушка нагоняла. Тимур упал, пополз вбок, потом вскочил на четвереньки и снова повернул, а после еще раз. Вертолет теперь рокотал где-то в стороне. Кукуруза под ним ходила волнами, некоторые стебли не выдерживали напора расходящихся от лопастей воздушных потоков и ломались, початки шлепались на землю. Тимур, низко пригибаясь, побежал дальше. Поле внезапно закончилось, он понял, что двигался в обратном направлении, – и увидел пузырь мутного воздуха прямо перед собой. Не успев остановиться, вступил в «трамплин», который с громким гудением швырнул его прочь. Ноги взметнулись выше головы, Тимур кувыркнулся в воздухе и упал, врезавшись головой в большой ком слежавшейся земли.