Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Все, что завершается, начинается






 

— Бог благ, — сказал викарий.

Было воскресное утро, и я находился в гостях у Лео Маркса. Солнце в библиотеке светило, и я раскрыл окна, чтобы слышать море. Викарий тоже гостил у Лео. Дом Лео был бесплатной гостиницей для странствующих бездельников.

— При условии, что они бреются, — говорил Лео, — и помалкивают за обеденным столом.

Я встречал в его доме морских капитанов, писателей, путешествовавших бизнесменов, а теперь вот еще и викарий.

— Почему Бог благ? — спросил я.

— Потому что канарейка прекрасно поет.

Канарейка выводила у открытого окна мелодию, изобилующую изощренными трелями и чистыми протяжными звуками.

— Совершенно верно, — сказал незаметно вошедший Лео. — Бог благ.

Два буддиста и католик в полном согласии.

Несколько дней спустя я ехал на своем мотороллере вдоль обрыва. Питер на день уехал из города, и я, нарушив распорядок дня, отправился на прогулку. Киото окружено горами, а я уехал, не заглянув в карту. Через полчаса люди мне уже не встречались. Я ехал по горной тропе, предназначенной для альпинистов, и видел островки леса и горные луга, иногда далеко внизу сверкало озеро Бива. У края пропасти мне показалось, что, чуть повернув рукоятку, я без труда решу множество проблем. Искореженный мотороллер, разбитое тело — и мир, Вселенная перестанут быть.

Я оставил мотороллер на тропе и сел на выступающий над пропастью камень, болтая ногами. Малейший толчок, и хо-оп, нет Китая и семисот миллионов китайцев…

А как же моя душа? Будда отказывался отвечать на этот вопрос. Есть душа, нет ее, есть жизнь после смерти, нет ее — праздные вопросы. Следуй восьмеричному пути, и эти вопросы отпадут сами собой, позже, сейчас, не имеет значения. Но я сидел на камне, и мои ноги упирались в ничто. Если я уже в ничто, что от меня останется? А если что-то останется, куда оно отправится? В рай или в ад? Ад для самоубийц, печальная юдоль, полная стенающих прозрачных теней? Я поднял ноги на камень, вернулся к мотороллеру и уже через час был дома. По пути я почти не глядел на пейзажи и на крестьян и крестьянок, работавших в красочных кимоно. Я старался нащупать нить моих мыслей. Чему я научился за полтора года падений и подъемов? Тому, что надо трудиться изо всех сил, что я обязан делать все как можно лучше. Но я мог научиться этому и в Роттердаме. Голландцы, особенно жители Роттердама, трудятся не покладая рук, это национальный обычай. Все, что мне нужно сделать, это воссоздать среду, а это совсем нетрудно. Гораздо легче следовать примеру, чем сопротивляться ему.

Кое-чему мне все-таки удалось здесь научиться. Мало стараться изо всех сил, нужно, стараясь изо всех сил, оставаться непривязанным к любым своим устремлениям.

Старший монах и его худощавый помощник Кесан рассказали мне, когда я помогал им на кухне, историю о дзенском священнике и саде мхов.

 

Один священник получил под свою ответственность небольшой дзенский храм, островок тишины и очарования в нескольких милях от Киото. Храм был знаменит своим садом, и священник получил его, потому что больше всего в жизни любил сады и садоводство. Рядом с храмом стоял другой храм, поменьше, в котором жил старый дзенский наставник, настолько старый, что у него уже не было учеников. Священник приглядывал за стариком, но отношений мастер / ученик у них не возникло — священник уже много лет назад прекратил изучение коанов.

К священнику должны были прийти гости, и он все утро был занят работой в саду. Он сгреб опавшие листья и выбросил их. Побрызгал водой на мох, местами подровнял его и положил немного листьев, но уже в нужные места. И, только поднявшись наконец на террасу и оглядев сад, он смог сказать себе, что сад был именно таким, каким должен быть. Старый наставник, прислонившись к разделявшей оба храма стене, с интересом наблюдал за работой священника.

— Красиво? — спросил священник у наставника. — Не кажется ли вам, что сад стал таким, каким ему следует быть? Скоро придут гости, и я хочу, чтобы они увидели сад таким, каким его видели монахи, некогда создавшие его.

Наставник кивнул:

— Сад красив, но кое-чего ему не хватает, и, если ты перетащишь меня через стену и спустишь ненадолго в сад, я это исправлю.

Священник замялся, поскольку он был уже немного знаком с наставником и знал, что у старика могут возникнуть самые неожиданные мысли. Но и отказать он не мог: воля наставника — закон, а то, что он давно уже не у дел, ничего не меняло.

Когда священник осторожно спустил наставника в сад, старик медленно подошел к дереву, которое росло посреди гармоничной комбинации мхов и камней. Стояла осень, и листья засыхали. Наставник потряс немного дерево — и сад вновь оказался в листьях, раскиданных как попало.

— Вот что нужно было сделать, — сказал мастер, — можешь перенести меня обратно.

 

Ке-сан добавил, что священник утратил самообладание, заплакал, затопал ногами, чего, по словам Ке-сан, нельзя было делать. Правильно, думал я после моей поездки к пропасти. Вот в чем все дело: стараться изо всех сил и не привязываться. Дойти до такого момента, когда все, что ты старался сделать, сведется к нулю, и остаться к этому равнодушным. Невозмутимость. Вот чему я здесь научился. Немного теории. У меня это заняло полтора года. Сомневаюсь, смогу ли я применять эту теорию на практике.

Остаток дня я провел, ничего особенно не делая. Вечером медитации в монастыре не было, мне нечем было заняться. Я мог медитировать у себя в комнате, учить японский или работать в саду. Мог руководствоваться распорядком дня, но мне этого не хотелось. Питер вернулся домой вечером, и я спросил его, не попросит ли он старшего монаха дать мне трехдневный отпуск. Настоятель был болен, так что я не пропустил бы ни одного утреннего посещения.

— Зачем тебе отпуск? — спросил Питер.

Я сказал, что хочу на три дня запереться у себя в комнате и непрерывно медитировать.

— У тебя не получится, — сказал Питер.

— Знаю, — ответил я. — Какое-то время уйдет на сон, какое-то — на еду, но почему бы не попробовать?

Питеру мой замысел не понравился. Он пытался отговорить меня, но я настаивал. Я был уверен, что нужно сделать что-то такое, что нарушило бы мой ежедневный ритм, иначе я не преодолею своей депрессии. И это казалось лучшим решением.

— Подожди, когда наставнику станет лучше, и поговори с ним об этом, — предложил Питер.

Я не хотел ждать. Сейчас или никогда. В конце концов Питер мне уступил.

Я должен был начать на следующее утро в три часа утра и три дня провести в своей комнате по двадцать четыре часа без перерыва. Если мне случится выйти в туалет или на кухню, Питер притворится, будто меня не замечает.

Упражнение ровно ни к чему не привело. Через полдня я вышел из комнаты. Я не смог высидеть. Комната оказалась слишком мала для меня — стены на меня давили.

Питер пытался меня утешить, но я впал в такую депрессию, что от его слов не было никакого толку. Все мое буддийское приключение теперь казалось мне одним огромным провалом. Захотелось уехать. Мне нечего было делать в Японии. Денег хватит на поездку на корабле в Европу и на полгода скромной жизни. Я прикинул, что за эти полгода найду какую-нибудь простую физическую работу. Сниму комнату в Амстердаме или в Париже и по вечерам буду медитировать.

Питер, к моему удивлению, утратил самообладание. Возможно, он переживал, размышляя, что скажет ему настоятель, или мой провал задел его лично. Вероятно, он думал, что моя неудача была отчасти и его неудачей. Я не слушал Питера, а молча пошел к воротам и завел мотороллер. В тот же вечер я приехал в Кобэ и снял комнату в портовом квартале, а на следующий день забронировал билеты третьего класса до Марселя на старом французском пароходе. Четвертый класс мне не дали — кассир сказал, что пассажиры, путешествующие четвертым классом, проводят все время в пьянстве, драках и азартных играх, а он не хотел бы, чтобы на совести компании оказался труп белого человека.

Судно отчалит через месяц. Через несколько дней один из приятелей Лео встретил меня на улице и сказал, что Питер звонил Лео и теперь они оба ищут меня. Я не хотел, чтобы они тратили зря свое время, и, позвонив Лео из ближайшей телефонной будки, сказал, что у меня все в порядке и что я собираюсь в Европу. Он спросил, где я остановился, и, вернувшись в гостиницу, я обнаружил, что меня ожидает его лимузин. Увидев меня, Лео кивнул, но ничего не сказал. Он привез меня к себе домой, и тем же вечером пришел Питер уговаривать меня остаться. Я отказался. Он сказал, что подыщет мне работу и я смогу несколько лет прожить в Японии. Я мог бы работать на одной из киностудий Киото статистом, или Питер найдет мне работу корреспондента или агента по связям с общественностью в торговой компании. Я продолжал отказываться, тогда он разозлился и ушел, пробормотав слова прощания. Лео, наоборот, не выказывал никаких эмоций. Я хотел вернуться в гостиницу, не собираясь целый месяц жить за счет Лео.

— Ты можешь заплатить мне, — сказал Лео и подсчитал, во сколько бы мне обошлась гостиница. Все деньги, которые я ему заплатил, были розданы слугам, и они потом отказались даже брать чаевые, которые я пытался вручить им перед отъездом.

За три дня до отплытия я поехал в Киото попрощаться с наставником. Старший монах угостил меня чаем и не показал, что сколько-нибудь огорчен. Он проводил меня в дом настоятеля. Тот принял меня в гостиной, угостил сигаретой и послал старшего монаха принести из зала для медитации палку, которой монахи били друг друга. Он написал на ней кисточкой несколько иероглифов, подул на чернила, помахал палкой и протянул ее мне.

— Эти иероглифы означают нечто для тебя важное. Я написал старинную китайскую пословицу, из дзенской традиции. «Хорошо выкованный меч не теряет золотого блеска». Ты не знаешь этого или думаешь, что не знаешь, но тебя выковали в этом монастыре. Ковка мечей происходит не только в монастырях. Вся планета — это наковальня. Уезжая отсюда, ты тем самым ничего не ломаешь. Твое обучение продолжается. Мир — это школа, в которой будят спящих. Ты проснулся и больше уже никогда не уснешь.

Старший монах ласково поглядел на меня, а настоятель улыбнулся. Тяжелое мрачное чувство, не покидавшее меня в Кобэ, куда-то испарилось. Я поклонился и вышел.

Когда корабль отдавал швартовы, на пристани стояли рядом Лео и Хан-сан — очень высокий западный человек и очень маленький восточный человек. Лео помахал рукой, Хан-сан поклонился. Потом оба исчезли в лимузине Лео.

Я пошел в бар и заказал холодного пива.


[1]В этой позиции ноги скрещены так, что левая ступня лежит на правом бедре, а правая — на левом. Спина ровная, руки в сложенном виде лежат в чаше, образованной ступнями. — Примеч. авт.

 

[2]Восьмеричный путь включает в себя правильные воззрение, решимость, речь, поведение, образ жизни, усердие, памятование, сосредоточение. — Примеч. пер.

 

[3]Коан — алогичная задача, приказ или утверждение в дзенской / чаньской традиции, призванное осуществить прорыв в сознании ученика. — Примеч. пер.

 

[4]Чап-чжой — китайское овощное блюдо. — Примеч. пер.

 

[5]«Жизнь Миларепы». Книгу написал его ученик Лобзанг Дживака, перевели на английский язык У. Эванс-Вентц и Джон Мэррей (1962). — Примеч. авт.

 

[6]Свами Прабхавананда, Кристофер Ишервуд. Как познать Бога (Allen & Unwin, 1953).

 

[7]П. Д. Успенский. Четвертый путь (Routledge & Kegan Paul, 1957).

 

[8]Сэссин — период усиленной медитации, продолжающийся неделю. — Примеч. пер.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.