Вы благословенны

20 февраля 1977 года, Пуна, Индия

Есть ли у вас любимцы? Принадлежу ли я к ним?

Мне вспомнилась одна арабская притча.

Говорят, что всякий раз, создавая человека, Бог шепчет ему на ухо: «Ты мой любимец. Никогда еще я не создавал столь прекрасное творение, никогда больше не создам я столь прекрасное творение. Ты уникален». Но творец шепчет это каждому, и каждый думает в глубине души: «Слову божьему подобает верить».

Вы мой любимец. И это обращено не к кому-то в отдельности, но к каждому. На самом деле выбирать более или менее любимых для меня невозможно. Все зависит от вас, вы можете стать моим любимцем и можете не становиться им: это односторонний процесс. Вы им станете, если позволите, и не станете, если не позволите. Что касается меня, то меня нет.

Объясните, пожалуйста, разницу между логическим обоснованием и «бредом собачьим».

Слово «бред собачий» гораздо лучше, чем «логическое обоснование», но значат они одно и то же. «Логическое обоснование» — термин клиницистов, термин для профессоров; «бред собачий» живее. Слово «логическое обоснование» бескровно, «бред собачий» — юное, живое и кусается, но значение его то же.

Муж-подкаблучник " со своей сварливой женой шли по проселку, по обыкновению ссорясь. Вдруг, обернувшись, она видит несущегося на них со всей скоростью быка. Не оставалось и секунды, чтобы криком предупредить мужа: она прыгнула на забор, а бык с ходу поддел мужа рогами, и тот, пролетев метров пятнадцать, крутясь в воздухе, плюхнулся в канаву. С трудом выбравшись, он видит стоящую на дороге жену.

«Знаешь, Мари, если ты еще раз так меня ударишь, я в самом деле могу выйти из себя».

Это и есть бред собачий. Спросите аналитика, он назовет это логическим обоснованием.

Благородное собрание решило учредить общество, куда входили бы только девственницы. Вдруг появляется молодая особа с ребенком на руках.

— Но мадам, — возразил председатель, — совершенно очевидно, что стать членом общества вы не можете. Почему вы решили, что отвечаете нашим требованиям?

— Когда это со мной случилось, я была дурой, — объяснила она, — потому думаю, что могу вступить в общество этих дур-девственниц.

Это бред. «Логическое обоснование» — философский термин, «бред собачий» — слово простого человека, голос масс, тех, кто живет на земле, с землей, чьи руки в грязи. Слова «бред собачий» (дерьмо, враки) такое же грязное, им пользуются простые рабочие люди, живущие обычной жизнью. Оно не пришло из университетских башен из слоновой кости. Но помните: оно подлиннее, оно говорит больше, чем «логическое обоснование». Слова, пущенные в ход профессорами, всегда анемичны. Это мертвые слова, клинические. Они мало что говорят и больше скрывают. С вашего позволения, я сказал бы так: сами слова «логическое обоснование» есть логическое обоснование: ими пользуются, чтобы избежать слов «бред собачий».

Почему вы допускаете столько ошибок, цитируя других или ссылаясь на тексты Библии и данные науки? Я множество раз по-разному отвечал себе на этот вопрос сам, теперь же мне хотелось бы услышать ответ от Вас.

Что же, позвольте мне допустить еще несколько ошибок. Прежде всего: память у меня изумительная.

Как-то Мулла Насреддин пожаловался знакомому:

— У моей жены очень плохая память.

— Значит, она все забывает?

— Нет, — ответил Насреддин, — она все помнит.

Если у жены муллы Насреддина плохая память, то у меня память изумительная: я забываю все. И я рад этой забывчивости, меня она не беспокоит.

Второе: я не ученый, я невежда. Я люблю читать, но я читаю Библию, Гиту, Коран так, как читают романы; это древние прекрасные истории. Кришнамурти говорит, что не читает священных текстов, а только детективы. Я читаю священные тексты, но читаю в них только детективы. Я бы предложил Кришнамурти заглянуть в Библию: прекраснее истории не найти. Тут есть все: любовь, жизнь, убийство.

Для меня в священных текстах нет ничего особенного. Священные тексты столько же священны, как деревья, камни, звезды, — или столь же обыденны. Я не делаю различия, поэтому я не отношусь к священным текстам так серьезно. Единственное, к чему я отношусь серьезно, это остроты, поэтому когда я цитирую священные писания, то цитирую их по памяти, а когда я цитирую анекдоты, они лежат написанные тут передо мной. Я не хотел бы ошибиться в анекдоте — тут я серьезен. Что касается всего остального, я абсолютно несерьезен.

Так что все очевидно. Слушая меня, вы, должно быть, поняли, что главное для меня не в том, что сказано в текстах — дело не в этом. Главное для меня в том, что говорю я. Если вы пойдете к христианскому священнику, он будет цитировать священное писание, для него главное — писание, он строго дословен. Иначе ему нельзя — он сам второстепенен, а Библия первична. Со мной все иначе: текст лишь свидетельствует обо мне. Я говорю только то, что должен сказать. Если я чувствую, что текст может подтвердить это, я им пользуюсь.

И я играю текстом — порой так, порой иначе. Всегда помните: я не стремлюсь подтвердить текст, — что в тексте все правильно, — я просто пользуюсь им для иллюстрации. Текст вторичен, вы можете забыть о нем: ничего от этого не потеряется. Все, что я говорю, я говорю прямо. Просто для того, чтобы вам помочь, ибо вы не способны слышать прямую истину, вам нужно несколько свидетелей. Так что Иисус, Кришна, Будда, Лао-цзы, — я приспосабливаю их ко мне.

Так и должно быть: мертвые должны существовать и приспосабливать себя к живым и для живых. Почему живые должны приспосабливаться к мертвым? Ле-цзы должен приспосабливаться ко мне: только приспосабливаясь ко мне, Ле-цзы может вновь обрести жизнь.

Иисус должен приспосабливаться ко мне, я не должен приспосабливаться к Иисусу. Прошлое должно приспосабливаться к настоящему, а не наоборот, поэтому я продолжаю играть...

Для меня это просто истории, и в глубинной сути подход именно в этом: вся жизнь есть вымысел, это майя, сон. Иисус, Будда, Кришна, я, вы — часть великого сна: Бог дремлет. Не относитесь к этому слишком серьезно. Я не ученый, и у меня нет ни малейшего уважения к ученым. Мой подход такой же, как у Муллы Насреддина.

К Мулле Насреддину пришел человек и сказал: «Ты слышал, Насреддин? Умер первый ученый города, и нужно двадцать рупий, чтобы похоронить его».

Мулла дал ему сто рупий и сказал: «Слушай, раз вы все равно это делаете, не похороните ли вы сразу пятерых? Учти: эти ученые хитры и изворотливы — хороните их как можно глубже, а не то они выберутся обратно. А если еще понадобятся деньги, заходи ко мне, не стесняйся!»

Я не ученый и ни в малейшей степени не питаю уважения к ученым и учености. Все это бред собачий.

Я читал прекрасное стихотворение Харбурга. Там есть несколько строк необычайной важности. Поразмыслите.

Стихи создаются дураками вроде меня,

Но только Бог может сделать дерево;

И только Бог, который делает дерево,

Делает и дураков вроде меня.

Но только дураки вроде меня

Могут делать Бога, который делает дерево.

Я потрясающе невежественен, и я счастлив такой, каков я есть. У меня нет ни малейшего желания усовершенствовать себя, так что если вы порой попадаете в неловкое положение — вам говорят, что Бхагаван говорит не то, — то это ваша проблема. Ваш Учитель оказался виноват... вам немного неприятно, саднит эго. Что касается меня, то у меня все о'кэй. И я буду непрестанно создавать для вас проблемы! А вы находите ответы. Придумайте что-нибудь, побольше воображения и выдумки. Я ведь вон сколько выдумываю, а вы почему не можете? Можете найти какой-нибудь эзотерический, оккультный смысл. Это так просто: когда найти больше нечего, всегда пытайтесь найти какой-нибудь эзотерический или оккультный смысл, — наверняка он есть.

Интересный, хорошо одетый мужчина подал нищему банкноту в пять долларов. «На это, бедняга, ты наешься до отвала, и еще останется, чтобы выпить».

Нищий отправился в дешевый ресторан Тони, где съел самый сытный обед в своей жизни, а затем залил его бутылочкой вина и немного оставил на чай официанту.

«Ах, — сказал интересный, хорошо одетый мужчина, — как прекрасен этот мир. Все счастливы. Бедный нищий: он наконец-то наелся, Тони: у него крупная выручка; официант: он получил чаевые. А я..? Я тоже счастлив: банкнота ведь была поддельной».

Вот и сделайте, чтобы все были счастливы. Создайте несколько вымыслов, несколько поддельных банкнот; сделайте, чтобы все были счастливы. Этот мир и в самом деле прекрасен.

Не тревожьтесь так сильно о фактах: их нет — все вымысел. Помните: все вымысел, даже мое бытие здесь и ваше бытие здесь — это гигантский вымысел. Никогда ничего не происходит. Истина есть. Все, что происходит, — вымысел: история есть вымысел, потому что все, что есть, — есть... здесь никогда ничего не случается. У Бога нет истории, у Бога нет биографии. Бог только есть, нет никакого «был», нет никакого «будет». Нет ни прошлого, ни будущего.

Вся история вымышлена, вот почему на Востоке мы мало пеклись об истории: мы не записывали историю — вместо истории мы записывали мифы. Если вы спросите индуса, когда родился Рама, он не сможет ответить. Спросите индусов: сколько людей, столько ответов. Никто не знает, никто даже не знает точно, рождался ли он вообще. Согласно традиции, сказитель описал житие Рамы прежде, нежели тот родился: Вальмики написал Рамаяну прежде рождения Рамы. Вот вам восточный подход. Вам трудно представить, чтобы христианские апостолы написали житие Иисуса прежде, чем тот родился, а Вальмики написал житие Рамы раньше, и тогда Раме пришлось родиться, чтобы подтвердить, что Вальмики был прав, не то умные люди смеялись бы над стариком. А он написал это: «Да будет так!» И Раме пришлось воплотить то, что уже было написано Вальмики. Он пророк, — это было пророчеством: вслед появился Рама. Взгляните на подход: история мыслится как вымысел.

Только романы сначала пишутся, а затем их играют и ставят по ним фильмы.

В тайной ессейской традиции считают, что Христа никогда не было, что на самом деле это спектакль — спектакль о Христе: его играли еще за много веков до рождения Христа. В самом деле, он никогда не рождался, — это спектакль. Постепенно люди так сроднились с этим спектаклем, они настолько полюбили его, что он стал становиться реальностью, стал видеться фактом, поэтому столько версий. Заглянув в Евангелия, видно, что они различны, порой противоречивы. Четыре версии одной истории неизбежно различны.

Восточный взгляд направлен на то, что не видно глазом, а то, что можно увидеть глазами, — только вымысел. Наслаждайтесь, наблюдая его, любите его — это лила, божественная игра. Так что то, что я говорю вам, — не проповеди: ведь проповедь вещь серьезная, а это птичья песня. Все, что всплывает во мне, я говорю вам. Меня не заботит, подтверждается это историей или нет: история имеет для меня мало смысла.

Почему ни одна женщина не стала просветленным Учителем?

Женщина не может быть Учителем — это невозможно. Достигнув, женщина становится возлюбленной, но не Учителем. Удовлетворение женщины — в любви. Цветение женщины — любовь. Учительство не является целью женского ума, — женщина не становится Учителем, она становится возлюбленной. Стать Учителем — глубоко мужское стремление.

Путь мужчины — осознание, путь женщины — любовь.

На пути осознания возможно учить, возможно стать Учителем. На пути любви как можно учить любви? Можно цвести, благоухать в любви, но как можно этому учить? Да, если кто-то хочет научиться от вас, он научится, но вы не Учитель. И такие женщины были: Рабийя, Мира, Малибай, Магдалина, Тереза. Такие женщины были: Сахайо, Дайя, Лала. Таких женщин много, но они не были Учителями. Они так отдались Богу, что стали возлюбленными.

«Я твоя возлюбленная, Господь мой», — говорит Мира, любовница Кришны, самого Бога. Она поет песни, прославляющие её Бога, она танцует. Тот, кто возьмет от нее, преисполнится этим, но Учителем она быть не может. Она отдалась вся, её самоотдача абсолютна. Да, находясь в её обществе, вы Узнаете, что такое самоотдача... Но учиться вам придется самим, — она учить не будет. Женщина не может быть Учителем.

Чтобы учить, нужна особого рода энергия. Позвольте мне высказать это так, это мой опыт: мужчине очень трудно стать учеником. Даже если он им становится, то становится неохотно. Трудно отказаться от самого себя. Как отречься от воли? Даже если он отдается Учителю, он отдается с условием, с тем, чтобы когда-нибудь стать Учителем. Он становится учеником с тем, чтобы стать Учителем. Мужчине трудно отдаться, женщине отдаться очень просто. Женщине стать учеником очень просто, но стать Учителем очень трудно. Даже достигнув, она остается в самоотречении. А мужчина, даже когда он еще не достиг, в глубине души не сдается. Вовне он проявляет полное смирение, но где-то внутри остается эго.

Мужчина может стать хорошим Учителем. Женщина может стать хорошим принимающим, стать восприимчивой, стать чревом. Стать Учителем значит стать дающим.

То же явление, что мы видим на биологическом уровне, остается и на духовном. Биологически женщина готова принять сперму мужчины, которого она любит. Мужчина не может стать матерью, он может стать только отцом, он может лишь дать толчок процессу. Матерью может стать женщина, девять месяцев она будет вынашивать плод в своем чреве, будет питать ребенка своей кровью и всем существом, будет переносить беременность. То же происходит на духовном уровне.

Женщина, приходя к Учителю, сразу готова к самоотречению. Если порой случается иначе — есть женщины, для которых самоотречение очень трудно, — это просто указывает на то, что они утратили контакт со своей женственностью, они не знают, кто они, — они удалились от своего центра. Они не знают самоотречения, потому что не знают, как быть женщиной. Если вы знаете, как быть женщиной, самоотречение столь же просто, как легко приходит смирение.

Все великие ученики этого мира были женщины. У Будды были тысячи учеников, но пропорция всегда оставалась — три женщины на одного мужчину. Та же пропорция у Махавиры; у него было сорок тысяч санньясинов: десять тысяч мужчин и тридцать тысяч женщин. То же и с Иисусом.

Истинно преданные из его окружения были не мужчины, а женщины. Когда его распинали, все мужчины бежали, не осталось ни одного мужчины. Апостолы бежали, а женщины остались, три женщины: у них не было страха, они были готовы пожертвовать собой. Когда Иисуса снимали с креста, мужчин там не было, — эти ученики были далеко, было двое или трое, но оставались в толпе, — а тело снимали женщины. И знаменательно: когда через три дня Иисус появился, воскресший, он прежде явился Марии Магдалине, а не мужчине. Это весьма знаменательно. Почему? А как же двенадцать учеников? Почему Марии Магдалине? И она немедленно узнала его и сказала: «Господь мой, ты все же жив!» А когда Иисус явился ученикам, мужчинам, они не узнали его, они подумали: «Тут что-то не так. Как мог этот человек воскреснуть?»

Рассказывают, что когда он явился двум ученикам, мужчинам, он шел с ними несколько часов, а они все не узнавали его и все говорили об Иисусе. А Иисус шел рядом с ними. Внешность этого человека приводила их в некоторое замешательство — он был так похож на Иисуса, но не мог же это быть он? «Только внешне — не следует обманываться внешним». Два часа шли они вместе. Когда зашли в харчевню, сели за стол и Иисус преломил хлеб, только тогда они узнали его. Весьма материалистическое сознание. Вдруг они увидели... ибо каждое движение Иисуса, каждый его жест был уникален, неповторим, присущ только ему. Теперь они узнали его, ибо он преломил хлеб точно так же, как это делал Иисус год за годом, — тогда они узнали его. Но в течение двух часов они не могли узнать его.

Магдалина узнала тут же. Когда она побежала сказать мужчинам, ученикам, что Христос воскрес, — они рассмеялись. «Женщина! — сказали они, — ты бредишь». И, смеясь, продолжали: «У женщин всегда так — мечты, фантазии, романтика. Посмотрите на эту дурочку. Иисус мертв. Мы своими глазами видели его мертвым на кресте». А она вопила сквозь слезы: «Слушайте же! Я его видела!» Но они не послушали.

Женщина может стать прекрасной ученицей, и так должно быть. Женщина восприимчива, это открытость, чрево. Она никогда не становится Учителем в том смысле, в каком становятся Учителем мужчины: Махавира, Будда, Заратустра, Лао-цзы. Нет, женщины никогда не становятся такими Учителями. Но не было еще учеников, подобных женщине: ни один мужчина еще не сравнялся с ней в ученичестве. И позвольте вам заметить, что если уж делить на мужчин и женщин, то женский ум благословеннее, потому что главное не давать, главное — воспринять истину, а давать уже во вторую очередь. А женщина всегда обладает большей цельностью, чем мужчина. Получив истину, она озаряется: все её тело, все её существо являет это: вокруг нее образуется аура. Видели вы беременную женщину, какой прекрасной она становится? Лицо её сияет: она носит в себе новую жизнь. И это лишь малое подобие женщины, истинно ставшей ученицей: она носит в себе самого Бога. Слава её бесконечна.

Так что не тревожьтесь, почему женщина не становится Учителем. Это и не нужно. Если вы можете стать ученицей, это естественно, и вы всегда останетесь верной жизни.

Вчера вы сказали, что дзэн — прекрасный сплав Дао и буддизма, а суфизм — цветок, расцветший из ислама и индуизма. Не является ли ваше учение сверхцветком, скрещением суфизма и дзэн?

Это не цветок, это смешение двух благоуханий. Дзэн — это сверхцветок, как и суфизм. К ним нечего добавить: они совершенны. Что касается цветов, они достигли совершенства, к ним нечего добавить, они цветут. Что я здесь делаю, так это смешиваю их ароматы.

Цветет роза, цветет лотос. Оба цветка струят аромат по ветру. Что я здесь делаю, так это пытаюсь смешать их ароматы, а это вещь очень тонкая. Цветок груб, аромат тонок. Цветок видим, аромат невидим. Цветок материален, аромат —- чистый дух. Вот что я пытаюсь делать — свести воедино все цветы тантры, йоги, Дао, суфизма, дзэна, хасидизма, иудаизма, мусульманства, индуизма, буддизма, джайнизма, — я пытаюсь соединить все ароматы, расцветшие за века. Это уникальный эксперимент, не проводившийся никогда прежде. Будда говорил только о пути, на котором достиг он сам, так же и Махавира, Иисус. То, что происходит здесь, не бывало никогда прежде.

Вы благословенны, вам повезло. Возможно, вы еще не поняли этого: пока Учитель жив, его никто не понимает. Вам не приходилось задумываться над этим? Понимали ученики Иисуса, что происходит, когда это происходило? Понимали они, что в их жизни происходит нечто необычайно важное, что определит судьбу человечества на многие века вперед? Нет, они этого не понимали. Понимали ученики Будды, что происходит нечто необычайно важное? И вы не понимаете. Происходит нечто необычайно важное, чего прежде не было никогда, что должно решить все, потому что теперь прежние религии не смогут выжить, их время прошло.

В будущем кое-что исчезнет. Исчезнут нации, потому что земля стала деревушкой: они уже бессмысленны. Индия, Пакистан, Китай, Америка, Канада, Англия, Германия — бессмысленны: мир стал единым. Первый человек в космосе закричал, увидев Землю как единое целое. Он взглянул на Землю... невозможно было представить, что есть какие-то деления на Америку, Россию, Китай. Он не мог считать себя американцем или русским — он житель Земли. Он не увидел на Земле никаких разделений: все деления существуют только на политической карте, Земля пребывает неделимой. Человек преодолел гравитационный барьер, освободился от гравитации, Земля стала единой. Теперь это только вопрос времени... Нации должны исчезнуть, а с нациями исчезнет мир политиков и мир политики. С Земли исчезнет этот гигантский кошмар.

И второе, что исчезнет вместе с нациями, — это индуизм, ислам, христианство, иудаизм. Так же, как политика разъединила карту мира, религии разъединили сознание человека. Конечно, религиозное разделение куда опаснее политического: политика может делить только Землю... религии разделили сознание человека. Человеку не дозволен свободный доступ к своему существу. Он должен быть только мусульманином — как узко! Почему? Когда же вы сможете получить все наследство? Если вам принадлежит все прошлое и все будущее, зачем делить? Почему я должен называть себя либо индуистом, либо мусульманином, либо христианином? Надо утверждать целостность. Утверждая целостность, вы становитесь целостным: вы теряете свои узкие деления, разграничения, вы становитесь целым, вы становитесь святым. Это произойдет, это должно произойти. Это должно произойти, иначе человек не сможет расти дальше.

Человеку очень важно отбросить всякие барьеры: нации, религии, церкви. Единственное, что я делаю, — пытаюсь смешать все благоухания, скопившиеся за века цветения человеческого сознания. Лао-цзы — цветок, как и Будда, Иисус, Мухаммед, но теперь предстоит смешать их благоухания в единый, вселенский аромат. Тогда впервые человек сможет стать религиозным, не расщепленным. Тогда станут вашими и церковь, и храм, и мечеть. Тогда ваши и Гита, и Коран, и Веды, и Библия, — все ваше. Вы становитесь безграничны.

Нет, я не пытаюсь создать новый цветок: цветок — это событие. Я пытаюсь создать из всех этих цветов новый аромат. Это тоньше, неощутимей, это сможет увидеть только тот, у кого есть глаза.

Опасность ваших бесед о даосизме состоит в том, что есть много ленивых, безответственных людей, которые логически обосновывают свои дурные привычки, называя себя даосами, придерживающимися недеяния. Пожалуйста, поясните разницу между даосом и ленивым эскапистом.

Это вопрос от Ананды Прем.

Во-первых, есть две опасности, о которых я уже говорил: эгоизм и лень, летаргия. И помните, если уж вам не избежать падения, то лучше ловушка лени, чем ловушка эгоизма. Последняя опасней, потому что ленивый не сделает ничего дурного, — ленивый вообще ничего не делает. Он не делает ни хорошего, ни плохого, он не станет никого убивать, мучить, не построит концентрационных лагерей, не пойдет воевать — ему лень. «Зачем? — скажет он. — Зачем, когда можно отдохнуть?» Ленивый человек не представляет опасности. Единственное, что он может упустить, так это свой духовный рост, — ни в чей другой рост он не станет вмешиваться. Он не совершает вмешательства. Он не станет доброжелателем, а это самые опасные, самые бесчестные люди на свете — эти доброжелатели. Ленивого человека почти нет. Что он может? Слышали вы, чтобы ленивый натворил беду?

Нет, Ананда Прем, все беды исходят от эгоистов, и для тебя такая возможность не исключена. Не печальтесь о том, что несколько человек здесь вконец обленятся, — пусть их, ничего страшного. Все беды от эгоиста, от того, кто хочет быть духовным, особенным, кто хочет стать сиддхой, кто хочет овладеть духовными силами. Хочется доказать, что в мире истинно есть нечто духовное: это настоящая опасность. Если уж вам не избежать падения, выбирайте лень. А если не падать, хорошо бы избежать и того и другого.

Лень как обычный насморк — ничего страшного. Эго подобно раку. Лучше не иметь ни того ни другого, но если приходится выбирать, если вам хочется к чему-то прицепиться, то лучше обычный насморк — на него можно положиться, он никого не убивает, от него еще никто не умирал. Но не выбирайте рак, — а это вероятнее всего.

Вот она говорит: «Опасность ваших бесед о даосизме состоит в том, что есть много ленивых, безответственных людей...»

Во-первых, как только вы начинаете думать о других, вы попадаетесь на удочку эго. Кто вы такая, чтобы думать о других и их жизни? Это их жизнь. Если им нравится быть ленивым, то кто вы такая, чтобы вмешиваться? В Ананде Прем сидит доброжелатель, она очень беспокоится о других — это очень опасно. И конечно, она осуждает. Осуждение в самом вопросе: «Опасность ваших бесед о даосизме состоит в том, что есть много ленивых, безответственных людей, которые логически обосновывают свои дурные привычки, называя себя даосами, придерживающимися недеяния». Кто вы такая, чтобы говорить им, что их привычки дурные?

Лучше лень, чем одержимость деятельностью. Одержимость деятельностью — это сумасшествие. Ленивый человек может быть в здравом уме. Порой самые ленивые оказывались самыми здравыми. У меня есть чувство, что если бы Ананде Прем повстречался Лао-цзы, она решила бы, что он лентяй. Он покажется ленивым во всех отношениях. Повстречайся ей Диоген, она решит, что он ленив. Повстречайся ей Будда, она решит, что он ленив. «Что ты тут делаешь, сидя под деревом Бодхи? Мог бы по крайней мере открыть начальную школу и учить детей или построить больницу и помогать бедным. Столько людей умирает, голодает... что ты тут делаешь, сидя под деревом Бодхи?»

Ананда Прем налетела бы на Будду, приспособила бы его для дела. «Что ты тут делаешь? Сидишь себе и медитируешь? Разве сейчас время медитировать? Разве сейчас время просто сидеть и молчать? Наслаждаясь своим блаженством? Это эгоизм!» Такая позиция осуждения в самом деле опасна: она дает вам чувство, что вы святее другого: «Я лучше вас. Вы... вы ленивцы!» Она пишет вопросы каждый день, а я на них не отвечаю; каждый день «все они хиппи, все они бесполезны».

Она ищет себе любовника, но ничего не может здесь найти: она считает, что здесь нет никого... Ей нужен «правильный человек», но здесь она не может найти правильного человека. Это все «хиппи-йиппи», а ей нужен кто-нибудь на Уровне. Она пишет письмо: «...человек на уровне, с положением, со счетом в банке, джентльмен, эсквайр, у него есть престиж, респектабельность. Здесь же люди просто бродяги, беспризорники». Она отказалась бы от Будды, она отказалась бы от Лао-цзы. Они неправильные. Она пишет мне: «...эти Длинноволосики!» Она пишет с таким отвращением, что от этого отвращения она стала просто отвратительной, и ничего она не найдет. Год она искала на Западе. Она еврейка. Она Искала в Америке, затем поехала в Израиль искать мужчину. Не могла она найти в Америке, не могла в Израиле, — она Нигде не найдет. Даже если она попадет на небеса, Бог Покажется ей беспризорником. Она относится с таким осуждением, что не может любить простого человека. Да, есть изъяны, есть ограниченность, но эта ограниченность есть у всех. Если хочешь любить, надо любить человека со всей его ограниченностью.

Нельзя найти совершенного человека. Совершенства не существует. Бог не допустит совершенства: совершенство так однообразно. Вообразите: жить с совершенством... двадцать четыре часа — и вы повеситесь. Жить с совершенством? Как же с ним жить? Это же мертвец, мраморная статуя. Как только человек стал совершенством, он мертв. Живой человек не бывает совершенством, и учение мое ведет не к совершенству, а к целостности.

Будьте целостным и помните разницу. Вот вам идеал совершенства: никакой злобы, никакой ревности, никакого собственничества, никакой лжи, никакой ограниченности. Идеал целостности совсем иной: если злитесь, то злитесь всем своим существом. Если любите, то любите всем своим существом. Ничего не отвергается, должна быть отброшена только частичность, и тогда человек становится прекрасен.

Целостный человек прекрасен, совершенный — мертв.

Я не стараюсь здесь делать махатм. Хватит! Эти махатмы уже довольно натворили в мире бессмыслицы. Нужны люди — прекрасные, цветущие, струящиеся, живые. Да, порой они будут грустны, но что в этом плохого? Порой они будут злиться, но что в этом плохого? Это только показывает, что вы живы, что вы не мертвец, не бревно. Порой вы боретесь, порой принимаете все как есть; меняетесь, как климат: порой облачно, идет дождь, порой солнечно, облака рассеялись. Нужны все времена года: зима и лето, холод и жара, а настоящий человек, подлинный 4еловек вмещает в себе все времена года, только с единым осознанием: все, что он делает, следует делать от всего сердца и с полной осознанностью — и этого достаточно, этого довольной вот вам прекрасный человек.

Но Ананда Прем ищет совершенство.

Я слышал...

Один человек объездил весь мир... Всякий раз, глядя на Ананду Прем, я вспоминаю этого человека. Он объездил весь мир в поисках совершенной женщины. Он хотел жениться, но как смириться с несовершенной моделью? Он хотел совершенную женщину. Потратив всю жизнь, он вернулся назад, так и не найдя. Однажды друг спросил его:

— Тебе уже семьдесят, ты искал всю жизнь, неужели ты не нашел ни одной совершенной женщины?

— Да, — ответил он, — однажды мне встретилась идеальная женщина.

— Ну, и что у вас вышло? Тот погрустнел и ответил:

— Что вышло? Эта женщина искала совершенного мужчину, так что ничего не вышло!

Помните: идеал совершенства — эгоистический идеал.

Рональд Колеман рассказал Хербу Штейну о голливудском авантюристе, говорившем с фальшивым оксфордским акцентом, носившем фальшивую бриллиантовую звезду и значок клуба «Фи-бета-каппа», хуже того, раздававшего множество фальшивых чеков. В завершение всего он решил покончить с собой и отправился к железной дороге в Санта Фе. Мимо промчалось уже три или четыре товарных состава, а он все спокойно курил роскошные сигареты. Видевший все это бродяга решил его подбодрить: «Что, кишка тонка? Если уж собрался, чего же не лезешь под поезд?»

«Но-но, без пошлостей! — процедил ему авантюрист. — Такой человек, как я, ждет супер-экстра-экспресс».

Даже если эгоист решится покончить с собой, он ждет супер-экстра-экспресс. Даже кончая с собой, он не положит голову под колесо товарняка.

Женитьба подобна самоубийству — такое можно сделать где угодно, не надо ждать супер-экстра-экспресс. Ананда Прем в поисках, но найти ей никогда не удастся: она смотрит с таким осуждением, что ей не найти человека, которого бы она полюбила.

«Пожалуйста, поясните разницу между даосом и ленивым эскапистом».

Она не так уж велика, если есть вообще; разница столь глубока, что знает её только сам человек, — вы никогда не сможете судить о ней снаружи. Посмотрите на меня: я тоже лентяй. Видели вы, чтобы я что-нибудь делал? Снаружи распознать очень трудно. А я люблю ленивых... даос он или нет, я люблю ленивых: из ленивых никогда не выходило Гитлера, Чингисхана, Тамерлана. Ленивые молча прожили Жизнь и исчезли, не оставив по себе никакого следа, не навязывая себя человечеству. Они не испачкали сознание, они были и их как бы и не было. Быть ленивым и осознанным... и вы стали даосом. Это не значит, что вы стали бездеятельным, это просто значит, что исчезла одержимость деятельностью.

Это просто значит, что вы обрели способность ничего не делать тоже.

Ученика одного Учителя дзэн как-то спросили:

— Какие чудеса может делать твой Учитель?

— А вы чей-то последователь? — спросил ученик.

— Да, я последователь Учителя, который может творить потрясающие чудеса. Однажды стою я на одном берегу реки, а он на другом и кричит мне: «Мне нужно кое-что вписать в твою книгу». А река чуть не в полмили шириной. И я открыл свою книгу, поднял её над головой, а он с другого берега стал писать авторучкой, и написанное появлялось в моей книге. Это чудо я видел своими глазами, и книга эта со мной — можешь посмотреть».

Первый ученик рассмеялся:

— Мой Учитель способен на большие чудеса.

— Какие?

— Мой Учитель способен делать чудеса и так способен... настолько способен, что способен также и не делать их.

«Также и не делать их». Взгляните, как прекрасно. Он так способен... так способен... что способен их и не делать.

Даос — это человек, делающий только то, что абсолютно необходимо. Его жизнь подобна телеграмме: когда вы даете с почты телеграмму, вы не пишете длинное послание, вы урезаете, вычеркиваете лишние слова — это можно отбросить, еще это, еще вот это. И остается девять-десять слов. Когда вы пишете письмо, вы никогда не ограничиваетесь десятью словами. А вы замечали? Телеграмма выразительнее письма, в немногих словах она говорит гораздо больше. Все ненужное отброшено, осталось только самое необходимое. Даос телеграфичен, его жизнь подобна телеграмме. Навязчивое, ненужное, судорожное отброшено, он делает только абсолютно необходимое. И позвольте вам сказать, что абсолютно необходимого так мало, что даос покажется вам просто ленивым.

Но помните: Я не расхваливаю лень, просто я осуждаю эгоистическую позицию. Я не за лень — я против эго, но не за лень саму по себе: она должна быть исполнена осознанности. Тогда вы минуете и активность, и лень, и то и другое. Тогда вы становитесь трансцендентальны: вы не действуете и не бездействуете, вы в центре. Все, что нужно, вы делаете; все, что не нужно, вы не делаете. Вы и не деятельный, и не бездействующий. Вы больше не сосредоточены на действии, вы стали сознанием.

Так что, пожалуйста, не поймите сказанное в том смысле, что я помогаю вам быть ленивым. Быть подлинно ленивым значит не быть бездейственным, но так исполниться энергии, — стать гигантским резервуаром энергии. Ленивым во всем, что касается мира, но безмерно динамичным внутри, не вялым.

Снаружи даос ленив, внутри он стал чем-то подобным реке: он постоянно течет к океану. Он отбросил многие виды деятельности, потому что они были ненужными утечками его энергии. Опасность всегда есть — во всем, что я говорю, есть опасность, опасность интерпретации. Если я говорю «будь активен», для вас появляется возможность стать эгоистом. Если я говорю «будь пассивен», для вас появляется возможность стать вялым. Человек хитер.

Он бился об заклад о чем угодно, в уверенности, что всегда выиграет.

— Поспорим: первое слово, которое скажет мне жена, когда я вернусь домой, будет «дорогуля».

Лука не мог такое вытерпеть, он-то хорошо знал его жену. Если от кого и услышишь «дорогуля», то только не от нее.

Видимо, такая, как Ананда Прем.

Лука поймал его на слове и побился об заклад на сто долларов. Подойдя к дому, муж просунул голову в дверь и промурлыкал:

— Дорогуля, вот и я.

— Дорогуля — чтоб ты сдох! — зарычала жена. — Жди, так я тебе и открою.

Муж повернулся к Луке:

— А теперь гони сто долларов. Не сказал ли я тебе, что первым словом, которым встретит меня жена, будет «дорогуля»?

Ум очень хитер. «Дорогуля» — чтоб ты сдох! Но можно истолковать... так что он требует сто долларов. Человек хитер. Он истолковывает все по-своему, он находит основания, логически обосновывает, выкручивается, защищается. Он хочет остаться таким, каков он есть. Если он ленив, он хочет остаться ленивым. Если активен — слишком активен, одержимо активен, — хочет остаться активным. Так что во всем, что я говорю, вы должны быть очень осторожны: не защищайте этим свой Ум. Вы должны выйти из своего ума.

Муж яростно врывается в дверь, сбрасывает свою жену с Колен незнакомого мужчины.

— Каким образом я вижу вас, целующим мою жену?

— Не знаю, — отвечает незнакомец. — Может быть, вы пришли домой слишком рано?

Люди находят логичные объяснения всему. Будьте внимательны. И будьте внимательны к себе, а не к другим. Что там делают другие, — не ваше дело. Это должно быть основой религиозного отношения: не думать, что делает другой — это его жизнь. Если он решает жить так, это его дело. Кто вы такой, чтобы иметь об этом хотя бы мнение? Даже иметь мнение уже означает, что вы готовы вмешаться, — вы уже вмешиваетесь. Религиозный человек — это тот, кто пытается как можно лучше, как можно полнее прожить свою жизнь — пытается прожить её как можно осознанней. И ни в чью другую жизнь он не вмешивается, даже тем, что имеет мнение. Видели вы, замечали? Если вы проходите мимо кого-то и имеете о нем определенное мнение, ваше лицо меняется — меняются глаза, ваше отношение, ваша походка. Если вы осуждаете, все ваше существо начинает излучать осуждение, отвращение. Вы вмешиваетесь.

Быть в самом деле религиозным означает совершенно не вмешиваться. Дайте людям свободу: свобода — их прирожденное право.

Было время, когда я жил у одного моего профессора, моего учителя. Хотя я был студент, а он учитель, он очень меня уважал. Он был редкостным религиозным человеком, но пьяницей, и, когда я жил у него, он очень боялся пить в моем присутствии. Что я могу подумать? Я видел это, чувствовал его беспокойство и на другой день сказал ему:

— Вас тяготит что-то. Если вы не расслабитесь, я тут же перееду в гостиницу, я не останусь. Я чувствую, что вас что-то тяготит, что вам нр по себе, мое присутствие создает какие-то затруднения.

— Раз уж вы затронули этот вопрос, — ответил он, — я скажу вам. Я никогда не говорил вам, что слишком много пью, но дома я всегда пью перед сном. Теперь, когда вы здесь, мне хочется пить, и это создает затруднение. Я не могу обойтись без выпивки, но я даже помыслить не могу пить в вашем присутствии.

— Какая глупость, — рассмеялся я. — Какое мне до этого дело? Я надеюсь, вы не будете заставлять пить меня?

— Ни в коем случае.

— Тогда все: проблема решена. Вы пейте, а я составлю вам компанию. Выпивать я не буду, но могу пить что-нибудь другое: кока-колу или фанту. Я составлю вам компанию, а вы пейте. Я помогу вам: буду вам подливать.

Он не мог Поверить, думая, что я шучу. Но когда вечером я налил ему стакан, он заплакал:

— Я не мог себе представить, что у вас не составится никакого мнения, а я наблюдал за вами: у вас не составилось мнения ни о моем пьянстве, ни о моем поведении, ни о чем, что я делаю.

— Иметь мнение о вас просто глупо. В том, что я не составил о вас мнения, нет ничего особенного. Прежде всего, с какой стати? Кто я такой? Это ваша жизнь: если хотите пить, — пейте.

Иметь о вас мнение означает, что в глубине души я хочу управлять вами. Иметь о вас какое-то мнение, то или это, означает, что во мне коренится желание быть сильным и управлять другими. Таков политик. Религиозный человек не должен вмешиваться.

Вы. много говорите об уродливости ревности. Она действительно отвратительна, но что можно предложить нам, страдающим от нее и не достигшим просветления, чтобы её уменьшить?

Прежде всего: уменьшить не поможет. Можно уменьшить её до такой степени, что она станет почти невидима, но это не поможет. Уменьшить означает просто то, что вы запихиваете её в подсознание, и она опускается в основание вашего существа все глубже и глубже. Она становится невидимой. Вам она, возможно, станет не видна, но она будет продолжать Действовать из-за спины, она будет дергать ваши вожжи из-за спины. Она станет менее уловимой. Пожалуйста, не старайтесь её уменьшить.

Первое, о чем следует помнить: нужно не уменьшать, а Увеличить её, чтобы вы могли видеть её всю. В этом суть всего Процесса, который происходит во всех здешних группах: «гештальт», «встреча», «психодрама». Весь процесс состоит в том, что в чем бы ни состояла проблема, не уменьшайте — Увеличивайте её. Придите с ней полностью, как она есть, даже Преувеличьте её, так, чтобы её можно было рассмотреть во всех деталях. Век за веком ревность, злоба, зависть, печаль, то и это подавлялось во все времена. Все усилия прикладывались к тому, чтобы уменьшить. Нет. Семя — это уменьшенное дерево, но семя необычайно могущественно, из семени всегда может вырасти дерево. Подходящая ситуация, подходящее время года... и опять проклюнется дерево. Можно уменьшить свою ревность, можно сделать её малым семечком, так что вы её не увидите — дерево исчезло, но оно осталось.

Уменьшение — не тот процесс. Этим вы и занимаетесь всю вашу жизнь: вы все уменьшаете. И еще одна вещь. Если вы уменьшите свою ревность, точно так же уменьшится и ваша любовь: ведь любовь и ревность так связаны друг с другом. Если вы уменьшите печаль, уменьшится и ваше счастье: ведь счастье и печаль так близки. Уменьшите вашу ненависть — исчезнет любовь, что и происходит. Вас отучили ненавидеть — и вот всеобщий результат: вы стали неспособны любить.

Нет уж, пожалуйста, ничего не уменьшайте, это не способ. Лучше растите, преувеличивайте, доведите до полного цветения и рассмотрите в малейших деталях. В самом этом осознании, в самом этом видении вы сможете превзойти это, и тогда не нужно будет ничего с этим делать.

Второе: «Вы много говорите об уродливости ревности...» Но вы этого не знаете, вы просто повторяете мои слова. Если бы вы сами поняли, что она бесконечно омерзительна, она бы исчезла в самом этом понимании. Вы этого не знаете. Вы слушали меня, слушали Иисуса, слушали Будду — и собрали мнения. Вы этого не знаете, это не ваше личное чувство. А если это ваше личное чувство, зачем вам тащить его? Это совсем не легко, это требует больших затрат. Быть ревнивым очень трудно: требуется много усилий с вашей стороны, много капиталовложений. Ревность так разрушительно действует на ваше существо, что если она уродлива и вы познали её уродство, вы не сможете тащить её ни единого мгновения. А оттого, что вы меня слушаете, у вас только прибавляется знание.

— Не входите, — предупредила мать, — мой сын болен.

— Я хотел бы заразиться болезнью вашего сына, — объяснил посетитель, — потому что если я поцелую медсестру, она заразится. Она поцелует доктора, и он заразится. Доктор поцелует мою жену, и она заразится. Моя жена поцелует нашего домовладельца... а за ним-то я и охочусь.

Требуются большие вложения, большие усилия и масса сложностей.

И, наконец, ревность разрушает. Может быть, других она не убьет, но вас убьет наверняка: это самоубийственно. Ревность не только уродлива, это отрава, это самоубийство, это ежедневное убийство себя, капля за каплей.

Увидьте всю очевидность этого, не прибавляйте себе только знание. Все, что я говорю, не станет вашим опытом, пока вы не переживете это сами. А как пережить это? Способ состоит в том, чтобы поставить её перед собой во весь рост. Она прячется за вами.

Не подавляйте — выражайте её. Сядьте в комнате и сосредоточьтесь на ревности. Наблюдайте её, смотрите на нее, пусть она зажжется столь сильным огнем, на какой только она способна. Пусть она разгорится в сильное пламя: горите в нем и смотрите, что это такое. И не говорите с самого начала, что она уродлива, потому что сама эта мысль, что она уродлива, будет подавлять её, не позволит ей выразиться полностью. Никаких суждений! Старайтесь лишь увидеть экзистенциальный эффект ревности, жизненный факт. Никаких интерпретаций, никакой идеологии! Забудьте о буддах, забудьте обо мне. Дайте простор ревности, загляните в нее, глубоко загляните в нее. И то же сделайте с гневом, с печалью, ненавистью, собственничеством. И постепенно вы увидите, что от одного только смотрения сквозь это у вас начинает расти трансцендентальное чувство, что вы просто наблюдатель: ломается отождествление. Отождествление ломается только тогда, когда вы лицом к лицу встречаете нечто внутри себя.

Что бы вы сказали человеку, который всегда чувствует, о каком бы пути вы ни говорили, что он одной ногой уже вступил на каждый? И не говорите, что это и есть мой путь! Помните, только вчера вы упомянули о двух? Может быть, я вступил на них только одной ногой?

Это невозможно по самой природе вещей. Эти пути столь диаметрально противоположны, что нельзя ступить одной ногой на один, а другой ногой на другой. Это, должно быть, только ваше воображение, ваши мечты, галлюцинации. Они столь диаметрально противоположны, — так же как вы не можете быть живым и одновременно мертвым. Если вы думаете, что вы и то и другое, вы просто-напросто живы и больше ничего, потому что уже для того, чтобы думать, надо быть живым.

Однажды умер человек. Мулла Насреддин примчался домой и спросил жену:

— Ты такая умная, скажи мне: если однажды я умру, как мне узнать, в самом деле я умер или нет? Я видел, что человек умер, не сегодня-завтра я тоже могу умереть, но как же я об этом узнаю?

— Не валяй дурака, — ответила жена, — прекрасно узнаешь. Ты остынешь.

И вот однажды это случилось: он рубил дрова в лесу, а день был очень холодным, и он почувствовал, что мерзнет.

— Хорошо, — сказал Ходжа, — пришел, значит, последний мой денек. Вот я и остыл.

Он попрощался со своим ослом, потому что рядом был только осел, и, думая, что он умирает, устроился поуютнее под деревом и закрыл глаза... Что бы еще сделать? Конечно, лежа на земле с закрытыми глазами, он замерз еще больше.

— Явно... это явно смерь, — сказал он, — вот она и пришла. Я остываю все больше и больше.

Потом, просто из любопытства, он открыл глаза и взглянул на осла... как там дела у осла? А на осла набросился волк!

— Но я-то что могу уже сделать? — подумал Насреддин, но все же он громко произнес:

— Конечно, я мертв и ты можешь делать с ослом все, что тебе вздумается. Если бы я был жив, я б такое тебе устроил, но что теперь я могу сделать?

Думая, разговаривая, как вы можете быть мертвым? Одной такой мысли достаточно, чтобы подтвердить, что вы живы.

Нет, наверно, вы чего-то не поняли. Нельзя быть сразу на обоих путях. Еще раз взгляните. Скорее всего, вы еще ни на одном, но невозможно быть сразу на обоих.

Сегодня вы сказали: «Спросите Будду, отчего он счастлив, — он только пожмет плечами». Пожалуйста, Бхагаван, скажите, отчего вы счастливы?

Я даже и плечом не пожму.