Обувание змеи

18 февраля 1977 года, Пуна, Индия

Можно ли верить в Дао, не вмешиваться в чужую жизнь, принимать каждое мгновение и при этом быть психиатром? Как, каким образом можно совместить Дао с психотерапией?

Вопрос Пунама. Вопрос очень важный.

Прежде всего: «Можно ли верить в Дао...?»

Дао не зависит от веры. В него нельзя верить. Дао неведомы вероучения. Оно не зовет: «Верь». Этим занимаются религии. Дао — это отбрасывание всех вероучений. Тогда возникает не вера, а доверие — доверие к жизни. Вера значит веру в учение. Все учения являются учениями о жизни. 1 Доверие не имеет отношения к учениям. Доверие является непосредственным, прямым, относящимся к самой жизни; о нем нельзя сказать, что оно «о жизни». Вера далека от жизни. Чем сильнее вера, тем больше барьер. Дао — ни вера, ни неверие. Дао — отбрасывание всякой веры и всякого неверия. Отбрасывая веру и неверие, вы в прямой, непосредственной связи с жизнью. Возникает доверие. Во всем вашем существе возникает великое «да». Это «да» преображает, преображает полностью.

Итак, прежде всего вы спрашиваете: «Можно ли верить в Дао?» Нет, это не вера. Не входите через дверь веры, иначе вы упретесь в философию, религию, церковь, догму, но никогда не придете к жизни. Жизнь просто есть. Это не проповедуемое кем-то учение. Жизнь — здесь: везде и повсюду, снаружи и внутри. Она открывается, как только вы перестаете видеть все сквозь слова, учения, вербализацию. Все становится таким кристально-чистым, таким прозрачным. В этой ясности вы уже более не отделены от нее, — как же можно верить в нее или не верить? Вы и есть жизнь. Таков путь Дао — стать Дао.

Второе: «Можно ли верить в Дао, не вмешиваясь в чужую жизнь..?» Как только вы перестанете вмешиваться в свою жизнь, вы перестанете вмешиваться в жизнь других людей. Пока вы продолжаете вмешиваться в свою жизнь, вы обречены вмешиваться в жизнь других. Это лишь отражение, тень. Перестаньте вмешиваться в свою жизнь — и тогда вдруг исчезает само желание вмешиваться: ведь оно абсурдно. Жизнь и так течет, куда ей положено, — к чему еще вмешиваться?

Река и так уже течет к океану, — к чему еще вмешиваться? К чему еще направлять её? Если вы начинаете направлять реку, вы её убиваете, — она становится каналом. Это больше уже не река — жизнь исчезла, теперь она — узник. Вы можете заставить её течь туда, куда вам нравится, но в ней уже не будет песни, не будет танца — только труп. Река была живой — канал мертв. Канал можно, конечно, назвать рекой, но это не река. Быть рекой значит быть свободной, струиться, жаждать, стремиться, следовать своей внутренней природе. Быть неуправляемым, не направляемым, свободным от влияний, от давления посторонней воли — и значит быть рекой. Если вы поняли, что растете, лишь тогда, когда не вмешиваетесь в свою жизнь; если вы поняли, что растете, лишь тогда, когда никто не вмешивается в вашу жизнь, — как вы решитесь вмешиваться в жизнь другого человека?

Но если вы вмешиваетесь в свою жизнь, если у вас есть определенные идеи о том, каким вам следует быть, то сами эти представления станут вмешательством. Уже само слово «должен» — вмешательство. Если у вас есть определенные представления — вы должны уподобиться Иисусу, Будде, Лао-цзы, должны стать совершенным, должны то, не должны это — вы тут же начинаете вмешиваться. У вас есть карта, направление, у вас есть точно определенное будущее. Ваше будущее уже мертво — вы превратили ваше будущее в прошлое, в нем уже нет ничего нового: вы умертвили его. Вы тащите с собой труп, вы станете вмешиваться всякий раз, как только почувствуете, что уклоняетесь, — а уклонением я называю уклонение от идеала... Никто еще никогда и никуда не уклонялся, никто не может уклониться. Ошибиться невозможно. Позвольте, я повторю: уклониться невозможно — Бог будет всюду, где бы вы ни оказались, что бы ни делали — все достигает своей высшей точки в божественном. Все действия естественно трансформируются в запредельное: хорошее, плохое — все. Святой и грешник — оба достигают Бога.

Бог — не то, чего можно избежать, но если вы человек с Идеалами, вам удастся отложить. Избежать невозможно: рано или поздно Бог овладеет вами, но отложить вы можете. Откладывать вы можете бесконечно — тут вы свободны. Иметь идеалы — значит быть против Бога.

Гурджиев говорит, что все религии против Бога, и в этом что-то есть: он глубоко понимал это. Все религии против Бога, потому что все религии содержат идеологии, идеалы. Не нужно никаких идеалов, не нужна никакая идеология. Нужно жить простой, обычной жизнью, нужно позволить Богу делать все, что он желает. Если он хочет от вас этого, — отлично. Если он хочет от вас другого, — отлично. Да придет царствие его, да будет воля его — такова позиция Дао. Тогда не будет никакого вмешательства. А когда вы получите освобождение, которое приходит, если нет никаких идеалов, — как решитесь вы вмешиваться в чью-либо жизнь?

Вы вмешиваетесь в жизнь своих детей, своей жены, своего мужа, своего брата, своего друга... всех, кого вы любите. Вы вмешиваетесь только потому, что думаете, будто своим вмешательством помогаете им. Но вы их калечите. Ваше вмешательство подобно тому, что люди дзэн называют — у них есть очень точное выражение — «обувать змею». Вы стараетесь, пыхтите — вы помогаете! Вы делаете большое дело: обуваете змею, думая при этом: «Как бедная змея останется босой? Трудно ей придется, а дороги тяжелы и каменисты, всюду полно шипов. Жизнь полна шипов — помогите змее! Обуйте её». Этим вы убьете её.

Таковы любые усилия улучшать людей, но это естественное следствие: если вы пытаетесь улучшать себя, вы непременно будете пытаться улучшать других. Ваши болезни, переполнив вас, топят других. Если вы перестали улучшать себя, если вы приняли себя таким, как вы есть, без всяких условий, без всякой обиды, без всяких жалоб; если вы полюбили себя таким, как вы есть, — всякое вмешательство исчезает.

Третье: «Как можно принимать каждое мгновение и быть при этом психиатром?» Можно быть психиатром, но совсем в другом смысле — не в смысле Фрейда, а настоящим психотерапевтом. А что такое настоящий психотерапевт? Он может позволить полную свободу, он может стать присутствием, светом, радостью. Он и не думает изменять пациента, осуществлять действия, в результате которых пациент изменится. Он не прилагает ни малейшего усилия к тому, чтобы пациент поправился. Он не прилагает ни малейшего усилия к тому, чтобы сделать его нормальным. Он не прилагает ни малейшего усилия к тому, чтобы помочь ему приспособиться к этому невротическому обществу. Он не пытается ничего делать. Он может стать присутствием, катализатором. Он может стать любовью. Он может поделиться своей энергией с пациентом, он обрушит на пациента поток энергии. Помните: любовь — истинная психотерапия. Все остальное второстепенно.

На свете потому столько психических больных, что их не любили. Никто их не любил, вот почему они впали в неистовство. Они потеряли связь со своим центром, потому что центрированным становятся только в состоянии любви. Их болезнь — не главная проблема; главная проблема, главная причина в том, что их никогда не любили, они никогда не были окружены любовью. Поэтому психиатр-даос просто дарит свою любовь, свое понимание, свое видение. Он делится своей энергией, но никоим образом не вмешивается.

И исцеление случится. Исцеление случится, но не от усилий психиатра, а от безусильности, через бездействие, через его безмерную пассивность. Знакома ли вам такая ситуация? Вы больны, вызываете доктора, он приходит, и вдруг, как только доктор входит в комнату, ваша болезнь исчезает — болезни больше нет. Он не прописывал вам никакого лекарства — одно его присутствие, его забота, его любовь. Он лишь кладет руку на голову, слушает пульс — и вы вдруг чувствуете, что это случилось. А он еще ничего не делал, не давал лекарств, даже не поставил диагноз. Если доктор полон любви, половины болезни уже нет, а с остальной половиной ему, конечно, нужно что-то сделать. Ведь он знает, что человек не может излечить все и вся. Исцеляет всегда Бог. Человек может стать лишь каналом целительной энергии, — вот почему возможно исцеление. Достаточно трех-четырех человек, — но полных любви, — сидящих вокруг больного, держась за руки. Они поют, молятся — и вдруг больной чувствует неслыханный прилив энергии, преображение. Что произошло? Эти четверо, во взаимной любви, стали проводниками божественной энергии, энергии Дао.

Можно быть и психиатром. Дао не против психотерапии, но психотерапия приобретаем1 новое качество. Она становится у вей — деянием через недеяние, и деяние это будет женственно. Оно не будет агрессивным; оно не станет принуждать пациента к выздоравливанию; оно лишь соблазнит, вдохновит больного здоровьем — вот и все. Это будет великий соблазн. Психотерапевт центрирован, он стоит твердо, он — струящаяся жизнь. Его присутствие, его свет, его любовь помогут Пробиться энергии больного — пробиться к поверхности его существа. Она никуда и не исчезла — это он утратил контакт.

Так лечат безумных в дзэнских храмах. Они ничего не Делают. Они не обращают на больного внимания. Во время их Молитвы больной входит и садится. Они вовсе не молятся за этого сумасшедшего — это не их дело. Они молятся, как обычно, они поют, как обычно, а сумасшедший просто сидит Там. Сотня молящихся буддистских монахов — дивное пение, Вибрация, атмосфера, тишина дзэнской общины, деревья, сад камней, вся атмосфера... а больной сидит. Они даже не называют его больным — ведь называть больного больным значит фиксировать в его сознании мысль, что он болен. Это внушение, оно очень опасно. Они не называют его больным, — нет; это человек, которому нужна молитва, которому нужна медитация, которому нужно расслабление, но не больной. Он не больной, не произошло ничего особенного, он не псих.

Если о вас думают, что вы псих, это фиксирует в вас представление: «Я псих», Эти мысли крутятся у вас в голове, и вы изо всех сил стараетесь не быть психом. А есть закон, открытый гипнотизерами, который они называют «законом обратного эффекта». Если вы будете стараться не быть психом, — вы станете им. Попробуйте — и вы увидите. Попытайтесь семь дней не быть психом, постоянно себя убеждайте: «Нет, я не псих», начните следить за собой — и через неделю вы свихнетесь. Постоянное повторение вызовет обратный эффект. Все, что думают о таком человеке в дзэнском монастыре, это то, что ему нужно расслабиться, что он слишком много был в миру, стал слишком напряжен, слишком устал — вот и все. Тут нет принижения — одно лишь сочувствие. Его не кладут в больницу — его посылают в храм.

В прежние времена храм служил лечебницей. Храм и есть лучшее место для исцеления — ведь взгляды тут совсем другие. Вы не больной, вас не госпитализируют, вам не приходится валяться на койке в психиатрической больнице. Вы идете в храм. Вы идете в храм, чтобы обновить свою связь с Богом. Обновить свою связь с Богом, потому что он — источник исцеления, здоровья, цельности.

Да, можно быть психиатром. По сути дела, только даос и может быть настоящим психотерапевтом. Но действующий — не он, он — лишь средство, посредник.

Я думаю, вы могли бы рассказать о ловушках, связанных с ростом, — ведь вы сами сталкивались с этим. Чем излагать абстрактные, безличные концепции, не лучше ли вам рассказать о своем реальном жизненном опыте?

О реальном говорить невозможно. Как только вы начинаете говорить о реальном, оно ставится абстракцией. Как только вы что-то выражаете, оно становится концепцией. Поэтому Лао-цзы говорит: «Дао, о котором можно рассказать, уже не есть Дао». Истина, которую можно высказать, становится ложью. О реальном говорить невозможно, реальное можно только пережить. И это хорошо, иначе можно было бы собрать слова о реальном и забыть о том, что его надо пережить. По самой своей природе реальность уклончива, она не выражает себя в словах.

Так что все, что я могу, — это показать ловушки, чтобы вы могли их избегнуть. Если вам удастся избегнуть все ловушки, вы окажетесь в реальном. Это древнейший метод — Упанишады называют его нети-нети — «ни то ни это». «Покажи ученику, что то не есть истина и это не есть истина», — говорят они. «Показывай и показывай ему, что не есть истина. Когда ты исчерпаешь все, когда ты покажешь ему все, что не есть истина, тогда он вдруг познает её, потому что, кроме истины, ничего не останется. Так что все, что я могу сделать, — это говорить о ловушках.

Вопрос по существу. Многие думают: «Вам следует говорить только о Боге, об истине, о мокше, о нирване. Зачем вы говорите о зависти, злобе, раздражении?» Потому что, если вы попадете в другие индийские ашрамы, вы не найдете там психотерапии. Вы не найдете там групп общения, гештальт-групп, вы не найдете там биоэнергетики, не найдете Ролфинг и Структурную интеграцию. Они просто читают священные тексты, беседуют об истине. Там совсем другой подход, потому что можно говорить и говорить об истине, но, пока все ловушки не устранены, все это будет лишено смысла. Я здесь только и занимаюсь устранением ловушек. Как только все ловушки сломаны, все преграды устранены, хлынет поток истины. Проблема не в потоке — проблема в камнях, засыпающих поток.

Нужно понять путь, подход к этому. Именно этим я и занимаюсь. Вас, должно быть, удивило, что за все это время я ничего не говорил о Дао, а только критиковал Конфуция. Он и есть ловушка, его-то и надо устранить, полностью уничтожить, без всякого сожаления. Его надо разорвать на кусочки, стереть в порошок и вышвырнуть. Как только уходит Конфуций, вступает Лао-цзы. Вам бы хотелось пригласить Лао-цзы, а на троне сидит Конфуций. Прежде надо свергнуть с трона его. Как только он свергнут, вы вдруг видите, что Лао-цзы всегда был здесь, только его скрывало присутствие Конфуция.

Нети нети, путь отрицания, — мой путь, мой подход. Я не собираюсь говорить о реальности — о реальности говорить невозможно. Я говорю только о том, что не реально, — о ложном. Как только вы поняли, что есть ложь, вы сможете понять, что есть истина.

Бхагаван, когда я достигну просветления?

Прошу вас, не спешите, не оставляйте меня без работы. Это нечестно. Если у меня столько сочувствия к вам, то имейте, по крайней мере, немного сочувствия ко мне. Не спешите. Дайте и мне насладиться ролью Учителя.

Психиатр, грузно облокотившись на стойку бара, опрокидывал виски стакан за стаканом. Он был разбит и подавлен

— Джон! — подсел к нему коллега. — Джон, приятель, что стряслось? Ты на себя не похож. Расскажи мне обо всем.

— Что тут рассказывать? Помнишь того богатого психа, которого я лечил много лет?

— Конечно. Тот псих, который вот уже тридцать лет воображает, что он все еще учится в университете? Ведь он давал тебе больше половины заработка.

Джон кивнул.

— Так что же случилось?

— На той неделе он закончил обучение в университете.

Не стремитесь кончить слишком быстро. Не спешите. Даже если вам хочется побыстрей, помните: есть вещи, с которыми спешить нельзя. Это относится и к просветлению.

Торопясь, вы никогда не достигнете. Достичь можно только в том случае, если вы не спешите. И если вы вовсе никуда не трогаетесь, если вы просто там, где вы есть, — вы уже достигли. Тут нет никакого расстояния, которое нужно пройти, нет никакой отдаленной цели. Конечно, если бы цель была далеко, можно было бы и поспешить.

Мулла Насреддин служил в учреждении прямо напротив его дома и при этом всегда опаздывал. Однажды шефу это надоело: «Довольно! Сколько можно? Смотри, другие добираются на службу с другого конца города и никогда не опаздывают, а ты живешь дверь в дверь, но не было случая, чтобы ты пришел вовремя».

«Оно и понятно, — ответил Насреддин. — Это естественно. Если они опаздывают, у них есть возможность поторопиться — с другого-то конца города... А если я опоздал, то уж опоздал — торопиться негде. Расстояние... можно пробежать, можно взять такси, а что делать мне? Если я опоздал, то уж опоздал. Я живу прямо напротив — нет ни малейшей возможности поспешить».

Помните: просветление не где-то во времени или пространстве, — оно здесь и сейчас. Если вы слишком торопитесь, вы собьетесь с пути. Все дело в том, чтобы замедлиться — замедлиться настолько, чтобы однажды в вас ничто не шевельнулось. В это самое мгновение, в момент этой неподвижности вы станете просветленным.

Скорость, особенно на Западе, стала навязчивой идеей. Они полагают, что если с воловьей упряжки они пересели на ракету, то почему не разработать ускоренные методы и для духовного пути. Если есть моментально растворимый кофе, то почему бы не быть моментальной нирване? Они не понимают, что нирвана — совсем другое, иначе можно было бы, конечно, увеличить скорость. Все уже здесь. Прийти нужно именно туда, где вы сейчас находитесь. Так что, чем быстрее вы ринетесь, тем дальше окажетесь от просветления. Дело не в том, чтобы достичь, — дело в том, чтобы прибыть: надо просто замедлиться. В этом и состоит все учение Дао — и мое тоже.

Замедлитесь. Расслабьтесь. Забудьте все ваши идеи. Забудьте, что есть какое-то будущее. Пусть это мгновение станет всем. Расслабьтесь. Радуйтесь мелочам жизни, никуда не бегите, не проецируйте свои желания в будущее. Нет у вас никакого будущего.

И однажды это случится: вы до конца погрузитесь в текущее и в настоящее мгновение — все недвижно. В это недвижное мгновенье вы наконец просто узнаете, кто же вы. Все эти упражнения в медитации, которыми вы занимаетесь здесь, нужны для того, чтобы помочь вам расслабиться, забыть 0 будущем, быть здесь и сейчас. Пение, танец, молитва, вибрации... это деятельность, втягивающая вас в настоящее мгновение: она поглощает вас. Вам не нужно куда-то стремиться — вы просто здесь, со мной.

На Востоке сатсанга — один из наиболее ценимых методов просветления. На Востоке говорят, что если вы — в присутствии Учителя, то ничего больше не нужно. От одного его Присутствия, когда вы просто молча сидите перед ним, — Нужно просто быть с ним, тихо сидеть рядом... а просветление само о себе позаботится. В нужный момент оно случится. Не стоит о нем тревожиться, не надо его планировать, иначе вам не избавиться от суетливости: «Когда же придет это просветление?» Тогда просветление тоже станет желанием, алчностью, похотью.

На днях вы сказали, что долг — мерзкое слово из четырех букв. Но я не раз слышал от вас, что вы хотели бы, чтоб санньясин был полностью ответственен. Объясните, пожалуй ста: разве долг и ответственность не одно и то же? Надеюсь, милый Бхагаван, я не смутил вас?

Конечно же нет... ведь я и так смущен до последней степени. Меня нельзя смутить сильнее. Я смущен абсолютно.

«Долг» и «ответственность» — синонимы только в словаре, но не в жизни. В жизни они не только различны — они полярны. Долг относится к другим, ответственность относится к себе. Когда вы говорите: «Я должен это сделать», — это долг. «Мать больна, я должен посидеть с ней»; «надо отнести цветы ей в больницу, — ведь она же мне мать». Долг направлен на других, тут нет никакой вашей ответственности. Вы выполняете социальную формальность: «Это же ваша мать». Вы делаете это только потому, что она ваша мать, вы не любите её. Вот почему я называю долг мерзким словом из четырех букв, грязным словом. Если вы любите мать, вы не скажете «это мой долг». Если вы любите мать, вы пойдете в больницу, принесете цветы, будете за ней ухаживать, сидеть у её изголовья, массировать ей ноги, страдать вместе с ней, но это не будет долгом, — это будет ответственность. Вы будете отвечать из своего сердца.

Ответственность означает способность отвечать. Ваше сердце трепещет, вы страдаете вместе с ней, заботитесь о ней. Не потому, что она ваша мать, — это не важно, — просто вы любите эту женщину. Мать она вам или нет — не в этом дело, но вы любите эту женщину, любите её как личность. Это чувство струится из вашего сердца. И вы вовсе не чувствуете себя чем-то обязанным ей, вы никак не афишируете, какой вы преданный сын. Вы не считаете, что делаете что-то особенное. Что вы такого сделали? Отнесли несколько цветов больной матери и чувствуете, что совершили подвиг? Вот почему я называю долг мерзким. Мерзко само слово: оно ориентировано на других.

Ответственность лежит в совсем другом измерении: вы любите, заботитесь, сочувствуете; ответственность исходит из глубины ваших чувств. Долг вытекает из мысли, что она ваша мать, — «поэтому», «в силу этого»; это силлогизм, это логика. Вы идете, тащитесь к ней; вам хотелось бы удрать, но что поделаешь? Что о вас подумают? Что скажут люди? Ваша мать больна, а вы развлекаетесь в гостях, на танцульках. А ваша мать в больнице! Нет, вашему эго это было бы неприятно. Если бы вы могли не ходить без того, чтобы пострадала ваша репутация или чтобы не появлялось неприятное чувство, вы бы охотно не пошли. Придя в больницу, вы спешите улизнуть, — причина всегда найдется. «Мне надо идти, у меня деловое свидание». Ничего подобного: вы хотите покинуть её, вы не хотите с ней оставаться, вас томит каждая лишняя минута. Вы не любите её.

Долгу я говорю нет, ответственности — да. Я говорю, что мои санньясины должны быть всемерно ответственны. Если вы отбросите долг, то вы будете свободны для ответственности.

Когда я был маленьким, мой дедушка любил, чтобы ему растирали ноги. Он останавливал любого домочадца:

— Прошу тебя, помассируй мне ноги.

Иногда я соглашался, иногда нет. Его это заинтриговало:

— Почему это? Иногда ты соглашаешься — и никто тогда не делает это лучше, чем ты; а иногда просто отказываешься.

— Когда это долг, я отказываюсь. Когда ответственность — я соглашаюсь.

— А в чем разница?

— Разница в следующем: когда я испытываю любовь, когда мне хочется растирать тебе ноги, — я соглашаюсь. Когда во мне нет ничего, кроме вежливости, а ты просишь: надо это сделать, — я вовсе не думаю о тебе: во дворе играют дети и зовут меня... Я вовсе не думаю о тебе, меня с тобой нет. Тогда я отказываюсь, потому что это мерзко.

Так что порой, когда он просил меня, я отказывался, а иногда сам подходил к нему и просил:

— Можно тебя немного помассировать? Я как раз в настроении. Я сделаю это прекрасно. Ну, пожалуйста.

Делайте то, что идет от вашего чувства, что течет из вашего сердца: никогда не насилуйте сердце. Никогда не следуйте разуму; ум — это побочный продукт жизни в обществе, к вам реальному он не относится. Следуйте себе реальному, изберите в свои руководители реальное. Не руководствуйтесь принципами, этикетом, нормами поведения, тем, что Конфуций называет «джентльменством». Не будьте джентльменом, будьте «меном», человеком — этого вполне достаточно. Но человеком будьте реальным. Вам хочется что-то сделать? Делайте! Излейте в этом свое сердце, тогда это будет дивным цветением. Порой вам чего-то не хочется? Объявите об этом. Пусть не останется ни малейшей двусмысленности, не надо ничего скрывать.

Почему человек цепляется за старое? Почему он боится нового?

Причина очень проста: новое приводит вас в растерянность, а в старом вы чувствуете себя специалистом, в старом вы знаете, что делать. В новом приходится учиться сначала, в новом вы становитесь совершенным невежей. В старом вам все хорошо знакомо: вы делали это много-много раз, вы уже можете делать это механически — никакой осознанности для этого вам не нужно. В новом надо быть осознающим, нужно быть настороже, иначе можно напортить.

Вы замечали, как вы насторожены, как вы бдительны, когда только учитесь водить машину? А когда научились, то совершенно о ней забываете. Вы мурлыкаете песенки, слушаете приемник, говорите с друзьями: в голове тысячи мыслей, а управление машиной продолжается. Словно робот выполняет — вы для этого не нужны. Старое становится механическим, привычным. Вот почему новое приносит страх, вот почему дети больше способны учиться. Чем вы старше, тем эта способность меньше. Старую собаку трудно учить новым фокусам, ей хочется снова и снова проделывать старые: те, что она уже знает.

Я слышал...

Дипломат-иностранец не умел говорить по-английски. В перерыве между заседаниями сессии ООН он встал в буфете позади человека, который заказал: «Яблочный пирог и кофе». Он тоже заказал яблочный пирог и кофе. В течение следующих двух недель он заказывал себе яблочный пирог и кофе. За две недели такое однообразие нагнало на него тоску, и он решил сменить свое дежурное блюдо. Он внимательно прислушивался, пока один из клиентов не заказал себе бутерброд с ветчиной.

— Бутерброд с ветчиной, — сказал он.

— С белым хлебом или с черным?

— Бутерброд с ветчиной, — повторил он.

— С белым хлебом или с черным?

— Бутерброд с ветчиной.

— Хлеба тебе какого дать, Мак?!» — заорал бармен, опасно жестикулируя кулаком перед самым лицом бедняги, — белого или черного?

— Яблочный пирог и кофе, — ответил дипломат.

Кому это надо и кто это выдержит? Не слишком ли опасно? Вот почему предпочитают старое, вот почему предпочитают жить в старом. Но если вы живете в старом, — вы и не живете вовсе: от жизни остается одно название.

Жизнь — только в новом.

Жизнь — только в новом, только с новым. Жизнь должна быть свежа. Оставайтесь в учениках, не становитесь специалистом. Оставайтесь открытым, не закрывайтесь ни на мгновение. Оставайтесь глубоким невежей, не уставайте выкидывать — спонтанно и естественно — накапливающиеся знания. Каждый день, каждое мгновение освобождайте себя от того, что узнали, и снова становитесь ребенком. Стать неведуще-невинным, как ребенок, — путь в жизни. Жизни благодатной.

Не является ли впадение стариков в детство осознанностью? Является ли старческий маразм только западной болезнью? Что это, вообще, такое?

Старческий маразм не связан с Западом или Востоком. Восток и Запад отличаются только внешне, но в их сущности между ними нет разницы. Человек есть человек... Быть может, есть типы, более свойственные Востоку, или другие, больше свойственные Западу, но все эти различия остаются на поверхности — это только подкожный слой. Поскребите — и не останется ни Востока, ни Запада: подо всем этим — единое.

Вопрос важный: «Не является ли впадение стариков в Детство осознанностью? Что значит «впасть в маразм?»

Впасть в маразм значит стать старым, не став зрелым. Маразм означает старение без роста. Тогда маразматик впадает в Детство, потому что ребенок в нем так и не вырос. Такой Человек всегда таил в себе ребенка. Человек сменил множество мирских занятий, а ребенок в нем все ждал своего часа. Теперь он на пенсии, все занятия остались в прошлом, да и энергия его ослабла, так что всякий контроль кончился, потому что для того, чтобы себя контролировать, разыгрывать из себя то, чем вы не являетесь, необходима большая энергия. Понятно, что энергия покидает старика и контроль у него слабеет, кончается: он не контролирует себя, поэтому все спрятанное выходит на поверхность — он снова становится ребенком.

Но помните: это вовсе не то, что имел в виду Иисус, говоря: «Если не станете как дети, не войдете в царствие Божье». «Как дети» не значит «впасть в детство». «Как дети» приходит тогда, когда у человека не только растут года, но и сам он растет, растет его внутренняя интеграция. Он не только особь, которой шестьдесят лет, он «рос» не только биологически — он рос психологически, духовно, он стал взрослым, вырос, созрел. Тогда, в конце пути, такие люди становятся «как дети» — они становятся невинными.

Нет ничего хорошего в том, чтобы «впасть в детство»: это плохо. «Как дети» — величайшая ценность. Стать «как дети» означает, что цикл закончен. Человек прожил жизнь: он жил, любил, пережил все, что возможно, и пришел к выводу, что нет ничего более ценного, чем невинность неведения. Он познал — познал, что знания бесполезны, и он отбросил знания. Он познал все хитросплетения мира. Он был хитер, жесток, изворотлив; другие отвечали ему тем же. Он познал все это, но теперь вырос: он увидел, как все это не нужно, бессмысленно. Вы обманываете, вас обманывают — все это игра, она ни к чему не ведет вас. Это сон. Этот человек бросил всяческие игры.

Истинно зрелый — тот, кого уже не введет в раж ни одна игра. Он живет просто, невинно, без всякого притворства, без всяких масок. Таков невинный: вполне взрослый становится невинным, «как ребенок». Старение же год за годом ведет к маразму, уродству, гнилью. Когда-нибудь, когда ваша энергия кончится, ребенок, терпеливо ждущий в вас, выйдет на поверхность. Вы станете впавшим в детство стариком, идиотом.

Помните: одно дело быть идиотом, другое — невинным. Иногда они походят друг на друга, но между ними нет ничего общего. Невинный порой кажется дураком, но это не так. Его можно одурачить, но он не дурак. И пока вы его дурачите, он сочувствует вам. Когда-нибудь вы поймете, что дураком были вы, а не он. Дурак только кажется невинным, но это не так: он тоже хитер, только хитрость его очень простенькая, его хитрость примитивна. Но он тоже хитер, хотя другие гораздо хитрее его. Он не так хитер по сравнению с ними, поэтому выглядит дураком. Невинный человек похож на дурака, но он не глуп. Старческое впадение в детство — это оглупление, отупление, это идиотия. Быть «как дети» — совсем другое: это цветение невинности. «Как дети» — святой Франциск, «как дети» — Иисус, «как дети» — Лао-цзы.

В прошлый раз, когда я был здесь, я чувствовал себя нищим. Теперь я — вор. Что вы скажете?

Вы прекрасно растете! Это духовный путь. Ученик, впервые приходя к Учителю, конечно же, подобен нищему. Он попрошайничает, он жаден, в нем горит невероятное желание, он просит: просит то, просит это. Когда вы немного подросли в мире ученичества, — вы становитесь вором. Вы начинаете чувствовать, что истину нельзя дать, её можно только украсть.

Да, именно так растет ученик. Истину нельзя дать, её можно только выкрасть у Учителя. Чтобы стянуть её, вам придется быть мудрым, очень мудрым. Если бы я мог дать вам её... было бы так просто, но этого я не могу. Вам следует быть чутким, очень чутким.

Знаете ли вы, что воровское искусство есть искусство осознанности? Когда вор оказывается в чужом доме глухой ночью — ни зги не видно, — а ему, быть может, ни разу не приходилось бывать в этом доме, быть может, план дома ему не знаком, — он все же прекрасно справляется. Он ступает по чужому дому, где он впервые, как по своему собственному. Уверенность его колоссальна. Он движется с такой чуткостью, что ничто не шелохнется. Дыхание его абсолютно спокойно. Он движется так, будто его вовсе и нет. Великое искусство.

Об одном Учителе дзэна рассказывают, что он имел обыкновение посылать своих послушников изучать воровское искусство. Он посылал их к учителю-вору: «Отправляйся к учителю-вору и научись такой уверенности в себе, какая есть У вора, такой осознанности, такой настороженной бдительности, потому что вору приходится быть очень, очень осознанным, ему необходимо все его самообладание».

Тут нельзя отрепетировать, это не сцена — подготовиться невозможно. Никто не знает, что может случиться. Подготовиться, приготовиться невозможно — в любой момент может случиться все, что угодно. Тут все держится на случайности.

Об одном человеке, известном по всей Японии, рассказывают, что он был учитель-вор. Однажды сын обратился к нему с просьбой: «Ты уже стар, научи меня своему искусству». «Хорошо, — согласился старик, — но это из тех искусств, которым нельзя научить. Это скорее ловкость, чем знание, но я попытаюсь. Пойдем со мной этой ночью».

Когда они подкрались к дому, сын весь трясся от страха, а старик — старый, семидесятилетний — старик тихо разобрал часть стены. Сына колотила дрожь, он взмок от пота этой холодной ночью, старик же работал с такой непринужденностью, словно у себя дома. Он проделал дыру, влез туда и позвал сына. Тот последовал за ним, но шумное дыхание так судорожно вырывалось из его груди, что обуздать его не было никакой возможности. Дыхания же отца вовсе не было слышно. Они вошли в дом. Отец открывал дверь за дверью... наконец они оказались в самой шикарной комнате; отец отпер большой шкаф и сказал: «Полезай внутрь и выбери там лучшие одежды». Как только сын забрался туда, отец быстро запер его в шкафу и затем, подняв страшный грохот, убежал.

Всполошился весь дом, все вскочили и, увидев пролом в стене, бросились искать вора. Сын в шкафу пригорюнился: «Старик мой, видно, рехнулся. Разве так учат?» И взмолился Богу: «В первый и последний раз! Больше и мысли такой у меня не появится».

Тут в комнату вбежал слуга с канделябром и стал озираться. Вдруг сын неожиданно для себя начал шуршать, словно мышь. Он сам не мог сказать, как это случилось: чисто интуитивно.

Слуга отпер шкаф и заглянул в него. Сын дунул на свечу и рванулся вон из дома, преследуемый соседями и домочадцами. Подбежав к колодцу, он бухнул в него большой камень, а сам спрятался за деревом. Все домочадцы, слуги и соседи столпились у колодца. Подумав, что вор прыгнул туда, они решили: «Теперь все в порядке. Утром посмотрим: если он жив, отправится в тюрьму». И разошлись.

Сын добрался домой, зашел в спальню: отец преспокойно спал и посапывал. Сын стянул одеяло, швырнул его на пол: «Ты что, рехнулся?» «А, это ты? — отозвался отец. — Теперь все в порядке. Ты вернулся, значит научился. Сейчас ложись спать, а с завтрашнего дня начнешь сам».

«Но зачем ты это сделал?»

«Это интуитивное искусство, — ответил отец, — тут нечему учить. Такое случается, поэтому я и оставил тебя в такой вот случайной ситуации. Такое случается! Это не обычное искусство. Но ты вернулся, и теперь я вижу, что ты — прирожденный вор, мой сын».

Хорошо, Рамананда. Вопрос был от Рамананды. Раньше ты был нищим, теперь ты вор. Стань настоящим вором — мастером.

Что такое рационалистическое объяснение?

Рационалистическое объяснение — это псевдорассуждение. Оно похоже на рассуждение, но рассуждением не является. В своей жизни вы пользуетесь им ежедневно. Вы пришли с работы злым: начальник вел себя по-хамски, но в его кабинете вы не могли дать себе волю — там надо было улыбаться. Он кричал, орал на вас, а вы улыбались, вы были тише воды, ниже травы: пришлось давиться своей злобой. Вы хотели бы тут же разнести его в клочья, но это вам невыгодно и вызовет неприятности. И вот, вернувшись с работы, вы совершенно бессознательно ищете повод, чтобы выплеснуть свою злобу. Тут врывается ваш ребенок, скачущий, щебечущий, а вы злитесь, кричите: «Ни минуты покоя! Прекрати! Целый день пашешь, как ишак, приходишь домой, — и тут ни минуты покоя». И злитесь.

Что ж, как хорошо вы рассудили — вас выводит из себя ребенок. Как будто дело в ребенке. Ребенок такой каждый день, но сегодня вы злы и вот — находите рациональное объяснение. Или вам не понравился приготовленный ужин. Дело не в ужине, но вы ищете, бессознательно подыскиваете себе повод. И вот, если еда не хороша или вы можете сказать, что не хороша, — а это несложно, — вы разряжаете все на жену, пользуясь найденным рациональным объяснением. Но настоящей причины вы не ищете.

Если вы действительно хотите стать осознающим и бдительным, если вы действительно хотите стать религиозным, вам придется отбросить все рационалистические объяснения. Эти рационализации — опасная вещь: из-за них вам никогда не удастся глубоко заглянуть в себя. Вы находите тысячи способов притвориться, убедить себя. Все эти притворства Должны быть отброшены. Если вы злы, пусть вам будет совершенно ясно, что это злость. Лучше пойти и сказать жене: «Сделай что-нибудь не так. Я зол и мне нужно разряжаться».

Это лучше, ближе к осознанности. Или сыну: «Вопи! Прыгай! Сломай что-нибудь! Во мне клокочет злоба, мне нужно сорвать её на ком-нибудь. Помоги мне». В этом больше сознания.

Начиная жить сознательно, вы постепенно видите, что рационализируете постоянно. Вы только этим и занимаетесь.

Несколько анекдотов, с вашего позволения, демонстрирующих разные аспекты рационализации.

В маленьком городке возникли трения между еврейским и христианским населением. И вот, во время торжественного открытия статуи Иисуса, христианин и еврей подрались в толпе. Еврей поднял булыжник, швырнул его в противника, но промахнулся. Булыжник попал в статую и отбил у нее голову. Нечаянно! Но он не мог допустить, чтобы дело обернулось против него; евреи вообще не любят, чтобы дело оборачивалось против них.

«Вот видите! — торжествующе крикнул он — Будь на его месте Моисей, тот наверняка бы увернулся».

Таковы рационализирующие объяснения. Надо суметь вывернуться и обратить все в свою пользу. Вы не терпите, чтобы дело оборачивалось против вас. Хорошо, плохо, нектар, отрава, — что угодно, — вы все стараетесь обратить в свою пользу. Постепенно эта привычка так укореняется, что вы совершенно забываете об истинных рассуждениях.

Если бы этот приехавший в Нью-Йорк боксер сохранял форму, у него были бы все шансы на победу в чемпионате, но его поглотила ночная жизнь. Наконец, тренер поставил ему условие:

— Или ты немедленно бросишь гулянки, или я объявлю, что ты отстраняешься от соревнований по состоянию здоровья.

Тот согласился следить за собой, и неделю все шло хорошо. Но как-то в четыре часа утра тренер обнаружил спортсмена, прокрадывающегося в лагерь.

— Ну, что скажешь? — с отвращением осведомился он.

— Я слышал шум и пошел выяснить, что случилось.

— Ну, а вырядился ты так по какому случаю?

— Я подумал, что взломщик может оказаться дамой.

Вы все защищаетесь и защищаетесь, создавая вокруг себя все больше лжи. Честно посмотрев на себя, вы не увидите ничего, кроме кучи лжи. Поэтому люди и не смотрят на себя: отвратительное зрелище, кроме лжи, ничего нет. «Познай себя», — говорит Сократ. «Взгляни внутрь», — говорят Упанишады. Иисус, Будда, Лао-цзы — все они учат: «Закрой глаза и устремись внутрь». Но вы не можете: заглядывая внутрь, вы видите ложь, ложь, ложь и одну только ложь... путаница, вереница напластований лжи. Жутко глядеть на бесконечную ложь, в которой вы живете, притворяетесь, делаете вид, что живете.

Ищущий истину должен отбросить все эти рационализирующие объяснения.

Трое в дешевом ресторанчике обсуждают, что самое лучшее может жизнь дать человеку.

— Лучшее, — сказал Нат Пинус, — это добрая порция сочного бифштекса в луковом соусе с грибами да с хрустящими ломтиками картошки-фри.

— Я не согласен, — возразил Луи Гольдберг. — Лучше всего борщ, отварной картофель и большой кусок селедки.

Шарфман покачал головой:

— Я прошу прощения у джентльменов, но на мой вкус лучше всего свидание с Ланой Тернер, Джейн Рассел и Мэрилин Монро.

— Эк хватил, — ответили Пинус и Гольдберг. —- Кто же говорит о самом лучшем?

Моментально! Только что они говорили о «самом лучшем» и тут же: «Кто же говорит о самом лучшем?» Всегда можно найти лазейку, чтобы защититься: ум весьма изощрен и хитер. Если вы в самом деле хотите освободиться от лукавства своего ума, который обманывает только вас и никого больше, вы должны понять, как ум научился находить объяснения, извинения, увертки, лазейки, рационализации, ложные мотивы, маски, ложь. Он неистощим в своих выдумках. Не только в большом, в малом то же самое... ваша улыбка, то, как вы смотрите на людей, ваша походка, — все это ложь. Вы никогда не идете так, как если бы вы были одни в целом мире. Вы никогда не улыбаетесь так, как если б улыбка расцветала из глубин вашего существа. Это всегда притворство, это всегда язык, жест. Взгляните на людей и вы увидите мешанину: глаза их говорят одно, губы — другое; слова их выражают одно, руки — другое. Но этого никто не замечает: все так погружены в свою ложь — где уж тут глядеть на других?

Гурджиев как-то увез своих учеников на три месяца в Тифлис. Три месяца они провели в полном молчании; молчание было действительно полным: ни жестом, ни взглядом не должны они были общаться друг с другом. Они не замечали друг друга. В маленьком домике тридцать человек, и каждый жил так, как если бы он был совершенно один. Двадцать семь из них ушли — в доме осталось только трое.

Через месяца три Гурджиев вывел этих троих в город и сказал: «Оглянитесь».

Одним из этих троих учеников был Успенский; он вспоминает в дневнике: «Я не мог поверить своим глазам. Я увидел бродячие трупы... ложь, ложь, ложь». Правды не было ни в ком. «И в тот день, — пишет Успенский, — я увидел Гурджиева и его истину. Он был единственным — единственным во всем городе — и он был истинным».

«Прежде, — вспоминает Успенский, — и я представить себе не мог такой ситуации. Я никогда бы не мог подумать, что все эти люди — сплошная ложь».

Когда медитация войдет в ваше существо, вас постигает открытие: вы увидите миллионы сомнамбул, бродящих в глубоком сне, ложь на ножках, трупы. И только тогда вы сможете увидеть Будду, только тогда вы сможете увидеть просветленного. До того это невозможно. А путь к этому — отбросить все рационализирующие объяснения. С этого момента, как только вы начинаете рационализировать, — отбросьте это немедленно, сразу, тут же. Как только вы ловите себя с поличным, — обрывайте немедленно, даже если это крайне неловко. Если вы собрались улыбнуться — к вам зашел друг и вы собрались улыбнуться — и поняли, что это ложь, — оборвите, пусть улыбка тут же исчезнет с ваших губ. Можете объяснить вашему другу: «Извини, я собирался улыбнуться и понял, что лгу». И друг почувствует больше исходящей от вас любви, ибо как любовь может литься сквозь неискренность? Если вы собрались сказать нечто, — а это ложь, — оборвите себя немедленно, даже если поймали себя на середине фразы, — тут же! Извинитесь и не кончайте фразы. Будьте начеку! Чтобы избавиться от рационализации, вам потребуется определенное мужество, определенное время и определенное терпение, но избавиться от них необходимо.

Как только рационализации исчезают, вы внезапно становитесь уязвимым. Китайская стена исчезла.

Финкельштейн был вне себя: вот уже пять недель он был связан по рукам и ногам, дела фирмы остановились — он забыл шифр сейфа. Его компаньон, Канубович, уехал Бог знает куда и все это время от него не было ни слуха ни духа. И вот телефонный звонок.

— Иззи! — вопит Финкельштейн в трубку, — слава Богу, что ты позвонил. Я тут ничего не могу делать. Пришлось закрыть магазин, уволить продавца, отказаться от колоссальных заказов и стоять здесь в конторе и ждать, пока ты позвонишь.

— А что случилось?

— Сейф. Я забыл шифр.

— Пустяки. Поверни ручку влево, а потом дважды вправо.

— А шифр?!

— Это не имеет значения, этот замок сломан.

Здесь все так же просто. Как только рационализирующие объяснения отброшены, — ведь замка никакого нет, — вы открыты, можно вступить в свое существо. Когда нет замка, а вы думаете, что он есть, и подбираете, изобретаете ключи, вы теряете время.

Так было в жизни Гудини. Множество раз его сажали в тюрьму, заковывали в цепи, запирали в бронированной одиночке, но удержать его в тюрьме никто не мог. Но раз в Италии случилось так, что он битых три часа не мог выбраться из камеры, а снаружи толпа ждала, когда же он выберется. Что же случилось? Такого еще не бывало. Неужели полиция победила? Неужели им удалось создать ситуацию, из которой Гудини, этот великий маг, не может выбраться? Когда же, через три часа, он вышел, то был весь мокрый и измотанный. Он просто падал от усталости.

— Что случилось?

— Они обманули меня, одурачили. Замка не было! Я все пытался его открыть, а его не было. Дверь была открыта — они одурачили меня. И когда через три часа остервенелой работы я в изнеможении свалился на дверь, — она просто открылась.

На вашей внутренней сущности нет замка и никогда не было. Не нужно никакого ключа, никакой истины — отбросьте только ложь и истина воссияет. Вот сейчас, в это мгновенье, она пылает в вас, но вокруг все завалено. Гигантская свалка, бесконечные напластования лжи, слой за слоем, — и за нею вам Не видно света. Рационализирующие объяснения - это хитрющая выдумка вашего ума с тем, чтобы создать вокруг вас китайскую стену. Вы заключены в своих рационализациях. Если хотите освободиться, отбросьте рационализации.

И никто другой не может сделать этого для вас, — только вы сами. За это вы отвечаете сами. Если хотите быть ничтожным, несчастным, тогда все в порядке. Если не хотите, начните освобождаться от лжи в своей жизни. Не нужно отправляться в Гималаи, не нужно отправляться в церкви и храмы, не нужно изучать священное писание — Библию, Коран, Веды. Если вы сумеете сделать одну простую вещь — отбросить всякую ложь, лживость, неискренность, неестественные движения, — вы достигнете.

Почему санньясины изменяют имя и носят мала. В кругах «духовных летунов» я слышу, как обсуждают «просветленных учителей»: «Бхагаван просветленней Оскара», «Оскар просветленней...» Как это понимать?

Первое: нет никакой особой причины для того, чтобы санньясины ходили в оранжевой одежде и носили мала, кроме той, что мне это нравится. Я люблю оранжевый цвет и люблю себя — отсюда мала. В этом вся правда, если вы способны понять. Если вам нужны рационализирующие объяснения, можете обратиться к ученикам.

И второе: «Бхагаван просветленней Оскара», «Оскар просветленней...» Как это понимать?

Просветление не бывает «больше» или «меньше». «Больше» или «меньше» к нему не относится. Как можно быть «более» просветленным или «менее» просветленным? Это абсурд. Просветление не является относительным понятием: ты либо достиг, пришел домой, либо нет. Как можно прийти лишь частично? Можно ли сказать: «Я частично вернулся домой: только одна нога... голова еще нет»?

Некто, попав в тюрьму, тут же, на другой день, стал жаловаться на зубную боль: «Болят все зубы». Зубы удалили. Через несколько дней стал жаловаться на аппендицит. Удалили аппендикс. Затем заболели миндалины. Удалили миндалины. Наконец, к нему в камеру пришел начальник тюрьмы и заявил: «Я понимаю, чего ты добиваешься. Так, понемножку, ты выберешься из тюрьмы!»

Вам это не удастся. Просветление или есть, или нет. Нет «частичного просветления».

Одно запомните раз и навсегда: просветленных нельзя сравнивать. Но эта чепуха продолжается век за веком: «Маха-вира просветленней Будды», — говорят джайны. «Будда просветленней Махавиры», — говорят буддисты. «Кришна просветленней их всех», — говорят индуисты и так далее и тому подобное. Но сама идея о большем или меньшем просветлении абсурдна. Просветленный — просто просветленный, и все. Никто не выше и не ниже.

Второе: «Как это понять?»

Никак. Да и не нужно. Что бы вы об этом ни думали, будет неверно: вы еще не просветленный. Все равно, что слепой, говорящий о свете: что бы он ни сказал, — бессмыслица. Он мог много слышать о свете, мог много читать по Брейлю о свете, беседовать с врачами-окулистами, знающими о свете и его достижении, мог говорить с художниками и поэтами, горячо влюбленными в свет, — но все же слепой останется слепым. Все, что он может сказать, не имеет отношения к действительности: он не в том состоянии, чтобы говорить.

Так что, уверяю вас, у вас хватает забот и без этого. Не берите на себя еще труд решать, кто просветленный, а кто нет. Лучше станьте просветленным — и все поймете.

Бхагаван, несколько коротких вопросов:

Почему вы не могли говорить первые полтора года после того, как родились?

Потому что, родившись, я очень удивился. Надо было справиться с этим удивлением, и на это ушло полтора года.

Что вы делали, когда были ребенком?

Когда я был ребенком, я ничего не делал. Я знал, кем хочу стать, когда вырасту, и учился этому.

Что вы думаете о выпивке?

Трудный вопрос — не воспринимайте его серьезно. Выпить в подходящий момент — прекрасно.

Глава 9