Январь 1986

Сцена 1 Поздно ночью, три дня спустя. На сцене кромешная тьма. Пред в постели у себя дома, ему снится кошмар. Он просыпается, садится на постели и включает лампу. Смотрит на часы. За столиком рядом с кроватью сидит мужчина в одежде британского сквайра 13-ого века.

Пред: (в ужасе) Кто вы?

Пред Первый: Меня зовут Пред Уолтер.

(Пауза.)

Пред: Меня зовут Пред Уолтер.

Пред Первый: Я знаю.

Пред: Объяснитесь.

Пред Первый: Ты жив. Я нет. У нас одно и то же имя. Что тут объяснять?

Пред: Вы призрак?

Пред Первый: Предок.

Пред: Неужели тот самый Пред Уолтер? Пред Уолтер с Гобелена Баю?

Пред Первый: Его пра-пра-внук. Пятый по линии.

Пред: Я, кажется, тридцать-четвертый.

Пред Первый: Вообще-то тридцать второй.

Пред: Мама с этим не согласится.

Пред Первый: Значит она учитывает двух ублюдков; но я говорю, они не считаются. Я говорю, среди нас нет места ублюдкам. Эти маленькие штучки, которые ты глотаешь...

Пред: Таблетки.

Пред Первый: Таблетки. От эпидемии. Я тоже...

Пред: От эпидемии... вы тоже что?

Пред Первый: В мое время эпидемия была гораздо хуже чем сейчас. Целые деревни вымирали, дома пустели. Смотришь утром на улицу и видишь, как Смерть шагает и мочит в росе драный подол черной робы. Так же ясно, как я вижу тебя.

Пред: Вы умерли от чумы.

Пред Первый: От пятнистого монстра. Как и ты, один.

Пред: Я не один.

Пред Первый: У тебя нет ни жены, ни детей.

Пред: Я голубой.

Пред Первый: Ну и что? Хоть розовый, мне все равно, какое это имеет отношение к детям?

Пред: Голубой, гомосексуалист, не голубого цвета... ладно, проехали.

Пред Первый: У меня их было двенадцать. Когда я умер.

(Появляется второй призрак; он одет как элегантный лондонец 17-ого века.)

Пред Первый: (указывает на Преда Второго) И я был на три года младше него.

(Пред замечает второго призрака, вскрикивает.)

Пред: О Господи, еще один.

Пред Второй: Пред Уолтер. И между нами около семнадцати Предов.

Пред Первый: Он учитывает ублюдков.

Пред: У нас что, нынче слет?

Пред Второй: Мы посланы провозгласить появление Ее Мифичества.

Они обожают пышно обставленные въезды, с кучей глашатаев и...

Пред Первый: Вестница грядет. Освободите дорогу. Безграничному снизхождению, дуновению с неба...

Пред Второй: Я подозреваю, мы были избраны в виду сходства смертей. Старинному роду, вроде Уолтеров, подобает иметь одного-двух представителей, унесенных чумой.

Пред Первый: Пятнистым монстром.

Пред Второй: Черным Джеком. Он пришел из водопроводных труб, отравил добрую половину Лондона, представляешь? А к нему он пришел от блох. К тебе, как я понимаю, от удручающих последствий похоти...

Пред Первый: От блох на крысах, кто бы мог подумать?

Пред: Я умру?

Пред Второй: Нам запрещено это обсуждать...

Пред Первый: Но когда это случится, предки тебе не помогут. И куча детей тоже, умрешь ты один.

Пред: Мне страшно.

Пред Первый: Еще бы. Там даже факелов нет, а дорога каменистая, темная и крутая.

Пред Второй: Не пугай его. Сперва хорошие новости, а потом плохие.

Мы оба будем усыпать триумфальное шествие розовыми лепестками и пальмовыми ветвями. Ведь ты пророк. Провидец. Первооткрыватель. Это великая честь для семьи.

Пред Первый: У него нет семьи.

Пред Второй: Я имел в виду для Уолтеров, для нашей семьи.

Пред: (Поет)

Спи, моя радость, усни,

В доме погасли огни.

Птички затихли в саду,

Рыбки уснули в пруду...

Пред Второй: (кладет руку Преду на лоб) Успокойся, успокойся, это не мозговая горячка...

(Пред успокаивается, но глаз не открывает. Освещение меняется. Где-то вдалеке слышна божественная музыка.)

Пред Первый (низкий речитатив):

Адонай, Адонай,

Олам ха-йичуд,

Зефирот, Зазахот,

Ха-адам, ха-голд

Дочь Света,

Дочь Величия

Флюорит! Фосфор!

Фтор! Свеча!

Пред Второй: (одновременно)

В этот миг,

Из зеркальных врат рая,

Сквозь холодную и безжизненную бесконечность простора,

Вестница летит

В шлейфе небесных светил,

Ее Мифичество явится,

О, Пророк,

К тебе...

Пред Первый и Пред Второй:

Ждите, ждите

Бесконечного Снисхождения,

Дуновения с неба, пера,

Слава...

(Они испаряются.)

Сцена 2

На следующий день. Сцена разделена пополам: с одной стороны - Луис и Белиз в кафе. С другой - Пред в поликлиннике при госпитале с Эмили - медсестрой; она подключила его к капельнице с пентамидином[46].

Луис: Почему демократия в Америке увенчалась успехом? Разумеется, говоря " увенчалась успехом", я имею в виду относительно, не буквально, не в настоящее время, но что создает перспективу будущего внедрения и роста этакой радикальной демократии? Почему власть, некогда столь ревниво сберегаемая родоначальниками Конституции на верхушке пирамиды, теперь непреклонно ползет вниз и в стороны, несмотря на отчаянные усилия власть имущих, Правых, пресечь этот процесс? Я хочу сказать, это одна из самых больших сложностей, с которой сталкиваются сторонники Левого движения в нашей стране, Левые американцы то и дело спотыкаются об эти окаменелые маленькие фетиши: возьмем, к примеру, свободу, хуже не придумаешь; Христа ради, Джин Киркпатрик[47], например, без остановки лопочет о свободе и следовательно, что оно означает, слово свобода, в ее устах, или права человека; Буш[48] тоже болтает о правах человека, так о чем эти люди говорят, с таким же успехом они могли бы рассуждать об обычаях сношения у инопланетян, они не в состоянии понять онтологического значения слова " свобода" или " прав человека"; они знают только свои буржуазные, собственнические Права Власть Имущих, но это же не предоставление гражданских прав всем, не демократия, не то, что она подразумевает, не весь потенциал этой идеи, не ее плоть и кровь. Это обыкновенный либерализм, даже наихудший из либерализмов, буржуазная терпимость, и СПИД, я считаю, указывает нам на пределы терпимости, на то, что одной терпимости недостаточно, потому что стоит тронуть эту какашку, как становится ясно, чего стоит эта терпимость. Ничего. А под ней прячется нестерпимая, страстная ненависть.

Белиз: Ага.

Луис: Ты считаешь, это не верно?

Белиз: Верно, верно.

Луис: Власть, вот цель, а не просто чтобы тебя терпели. Какого хрена нам кому-то подражать. Но, я хочу сказать, несмотря на все это, Америка, по-моему отличается от любой другой страны на земле, потому что при населении состоящем из представителей абсолютно всех рас, мы не можем... В конечном итоге нас олицетворяет не наша национальность, а наша политика. У нас не как в любой европейской стране, где существует непреодолимая монополия или монолит определенной расы или национальности, например все датты, то есть все люди из Дании, они все, ну, датчане, правда европейские евреи никогда не были европейцами, тут небольшая загвоздка. На пути монолита. Но здесь у нас столько таких небольших загвоздок, настоящая коллекция подобных загвоздок, а монолит отсутствует. То есть я хочу сказать, разумеется, тут существует монолит Белой Америки. Монолит белых американцев-натуралов.

Белиз: Что здорово впечатляет, даже для монолита.

Луис: Ну, нет, но когда национальность не режет глаза, и я вовсе не преуменьшаю ее важность, в смысле, я знаю, как это важно, у нас все же весьма и весьма расистская страна, но это просто, ну, возьмем, к примеру, британцев. В смысле, они все голубоглазые и розовые. И это просто странно, знаешь, в смысле, я не такой уж типичный еврей, или... ну, может и типичный, но, знаешь в Нью Йорке все... ну, не все, но у очень многих типичная внешность, но в Англии, в Лондоне я иду в бары и я там как жид Сид, понимаешь, как Вуди Аллен в " Анни Холл" [49], только тюбетейки и габардинового сюртука не хватает и нигде, нигде больше меня так сильно не, ну, не открыто презирают, не как немцы, которые, я считаю, так и остались ярыми антисемитами и расистами, это я про черных расистов, они делают вид, что это не так, но на самом деле, короче, в Лондоне это просто... например, однажды я там познакомился с черным гомиком из Ямайки и у него был типичный ямайский акцент, но он сказал, его семья переселилась в Лондон задолго до гражданской войны - американской гражданской войны - и что англичане ни на миг не позволяют ему забыть, что он не голубоглазый и не розовый, и я сказал, да, я это тоже чувствую, все эти люди - антисемиты и он сказал да, но зато британские евреи наложили лапу на весь пошивочный бизнес и черные не могут туда влезть. И это был ужасно неловкий момент... В смысле, мы с ним сидели в голубом баре, но это была пивнушка, понимаешь, с балками в потолке и отштукатуренными стенами и нам подавали эти жуткие бутерброды с рыбой и яйцами двухдневной давности - настолько типично-английская, настолько старинная, что я почувствовал, ну, тут просто некуда деваться, ведь мы оба в данный момент до того погружены в историю, что все желания растворяются в самой старине этого места, национальность берет верх над всем и надежды на перемену нет - для британцев на первом месте национальная, а не политическая судьба, в то время как в Америке...

Белиз: В то время как в Америке национальность значения не имеет.

Луис: Нет, нет, не то... Неужели ты так меня понял...

Белиз: Я...

Луис: Это - слушай, национальность, да, но, в конечном итоге, национальность здесь - это политический вопрос, понимаешь? Расисты просто пытаются использовать национальный вопрос как средство в политической борьбе. Сам национальный вопрос значения не имеет. Как спиритуалисты пытаются пудрить всем мозги этим " снизошло ли на вас откровение", " правоверны ли вы", " на верном ли пути", и так далее, они нашаривают духовную историю страны, в которой врожденной духовности ни на грош - только у индейцев, то есть у коренных американцев и была духовность, но их мы перебили, так что богов в Америке давно не осталось, или призраков, или духов, в Америке нет ни ангелов, ни духовной истории, ни национальной истории, только политическая история и ловушки, и заговоры для маневрирования в неизбежной политической борьбе за расползающуюся вниз и во все стороны политическую власть людям...

Белиз: ВЛАСТЬ Людям! Аминь! (Смотрит на часы) АХ БОЖЕ МОЙ! Который час, мне пора...

Луис: Ты... ты считаешь, это кричит мой расизм или наивность, или еще что-нибудь?

Белиз: Ну что-то определенно кричит. Слушай, я только что вспомнил, у меня назначена встреча...

Луис: В чем дело? Погоди, я вовсе не корчу из себя такого привилегированного оратора и...

Белиз: Я сижу здесь и думаю, рано или поздно он выдохнется, поэтому я дал тебе возможность без остановки болтать, причем ты ляпнул семь или восемь вещей, которые меня здорово задели.

Луис: Что именно?

Белиз: Но я знаю тебя, Луис, и я знаю, что чувство вины, спровоцировавшее этот монолог, явно распухло сильнее, чем твой геморрой.

Луис: У меня нет геморроя.

Белиз: Я слышал другое. Можно я кончу?

Луис: Да, но у меня нет геморроя.

Белиз: Поэтому, когда я, наконец...

Луис: Тебе Пред рассказал, вот сволочь, он не должен был...

Белиз: Ты обещал, Луис, о Преде мы не говорим.

Луис: Ты первый о нем заговорил.

Белиз: Я заговорил о геморрое.

Луис: Косвенно заговорил. Пассивно агрессивно.

Белиз: А ты не пассивно агрессивничал, тыча меня носом в свою теорию о том, что в Америке нет расовой проблемы?

Луис: О, это несправедливо, я этого не говорил.

Белиз: Не именно это, но...

Луис: Я сказал...

Белиз:... что-то вроде этого, а если б у тебя хватило наглости сказать об этом прямо, я бы давно ушел и...

Луис: Ты переворачиваешь мои слова! Я...

Белиз: Перестань перебивать! Я не могу...

Луис: Дай мне...

Белиз: НЕТ! Что, сказать? У тебя словесный понос с тех пор как я сюда вошел, ла-ла-ла, тра-та-та-та-та, вверх, вниз, носишься со своим МОНОЛИТОМ...

Луис: (перебивает) Ну, ты мог бы в любой момент ко мне присоединиться, вместо того чтобы...

Белиз: (продолжает, не слушая Луиса)... и подруга, это, действительно потрясающий спектакль, но я могу гораздо веселее провести свободное время, вместо того чтобы сидеть здесь и слушать все это расистское дерьмо, просто потому что мне тебя жалко и...

Луис: Я не расист!

Белиз: Ой, давай не будем...

Луис: Ладно, может я и расист, но...

Белиз: Как это противно! Тебя неинтересно дразнить, Луис; ты чувствуешь себя таким виноватым, это как если бы я бросал дротики в комок желе, я бы не слышал такого приятного стука, когда острие вонзается в доску, желе просто дрябло колышется, дротики шмякаются об него, падают и исчезают.

Луис: Для меня обсуждение линий опрессии - вопрос сложный и...

Белиз: Ой, неужели? Знаешь, мы, черные королевы трансвеститов, обладаем довольно интимным знанием насчет сложности линий...

Луис: Ты - бывшая черная королева трансвеститов.

Белиз: Вообще-то, бывшая бывшая.

Луис: Ты снова начал переодеваться?

Белиз: Я не... может быть. Я не обязан перед тобой отчитываться. Может быть.

Луис: Я считаю, что это женофобия.

Белиз: Тебя не спрашивают.

Луис: Самая настоящая женофобия. Голубым, по-моему, давно пора начать относиться к трансвеститам, как негритянки относятся к негритянкам, которые поют блюз.

Белиз: Что за муха тебя сегодня укусила.

Луис: Ну, это внутренняя опрессия, верно, мазохизм, стереотипы...

Белиз: Луис, ты нарочно стараешься, чтобы я тебя возненавидел?

Луис: Нет, я...

Белиз: Я хочу сказать ты специально ради меня корчишь из себя надутого сексуально-политического сталиниста тире расиста-головореза с флажком в руках?

(Пауза)

Луис: Знаешь, что я думаю?

Белиз: Что?

Луис: Ты ненавидишь меня, потому что я - еврей.

Белиз: Я ухожу.

Луис: Это правда.

Белиз: Тебе не на что сослаться, кроме твоей...

Луис, как приятно знать, что ты не изменился; ты так и остался почетным гражданином Сумеречной Зоны[50] и после бесконечного бледного, несчастного полемизирования о расовом бесчувствии, у тебя еще хватает ёбаной наглости называть меня антисемитом. Мне действительно пора.

Луис: Ты дразнил меня " Лу-еврейчик".

Белиз: Это была шутка.

Луис: Мне не было смешно. Это было оскоблением.

Белиз: Это было три года назад.

Луис: Ну и что?

Белиз: Ты только что сам себя назвал жид Сид.

Луис: Это не одно и то же.

Белиз: Жид Сид не то же самое, что Лу-еврейчик.

Луис: Нет.

Белиз: Когда-нибудь ты растолкуешь мне разницу, но сейчас...

Ты ненавидишь меня, потому что ты ненавидишь негров.

Луис: Ничего подобного. Но я считаю, что большинство чернокожих - антисемиты.

Белиз: " Большинство чернокожих". Вот это и есть расизм, Луис, а я считаю, что большинство жидов...

Луис: Луис Фарракан[51].

Белиз: Эд Коч[52].

Луис: Джесси Джексон[53].

Белиз: Джексон. Господи, Луис, да... ты голосовал за Джесси Джексона. Ты слал чеки в Коалицию " Радуга" [54].

Луис: У меня насчет этого противоречивые чувства. А чеки я опротестовал.

Белиз: Ты опротестовываешь все свои чеки, Луис; а противоречивые чувства у тебя насчет всего.

Луис: Что ты имеешь в виду?

Белиз: Может ты и в самом деле кретин, но я отказываюсь верить, что ты меня не понял. Попытайся.

Луис: Я никогда не испытывал противоречивых чувств к Преду. Я люблю его. Да. Действительно люблю.

Белиз: Кто же спорит.

Луис: Любовь и противоречия... Истинной любви не ведомы противоречия.

Белиз: " Истинной любви не ведомы противоречия". Клянусь, это цитата из моего любимого бульварного романа, " Влюбленная в тайну ночи", только ты его, наверняка, не читал.

(Пауза)

Луис: Никогда не читал.

Белиз: А стоит. Вместо того чтобы корпеть всю оставшуюся жизнь над " Демократией в Америке" [55]. Это роман о белой женщине, чей папочка владеет плантацией в дебрях Юга еще до гражданской войны - до американской гражданской войны - и ее зовут Маргарет, и она влюблена в лучшего папочкиного раба, а его зовут Фаддей, и она замужем, но у ее белого мужа-рабовладельца СПИД - Синдром Пижонства И Даунизма. В общем, много теплого творится, когда Маргарет и Фаддей улучают минутку чтобы встретиться под знойными лунными лучами в своем Королевстве Хлопка, а потом, разумеется, приходят янки и освобождают рабов, и рабы вздергивают старого папочку на дереве, и так далее. Историческая беллетристика. Где-то среди всего этого, я помню, Маргарет и Фаддей находят время обсудить природу любви; ее лицо отражает сияние горящей плантации - знаешь, как это принято у белых - а его черное лицо темнеет в ночи и она говорит ему: " О Фаддей, истинной любви не ведомы противоречия."

(Короткая пауза. Входит Эмили и выключает капельницу.)

Белиз: Фаддей смотрит на нее; он размышляет над ее словами и не вполне уверен, что согласен.

Эмили: (вытаскивает иглу капельницы из вены Преда) Сеанс номер... (сверяется с историей болезни) Четыре.

Пред: Фармацевтическое чудо. Лазарь снова задышал.

Луис: Он... как он?

Белиз: Зачитать тебе список?

Эмили: Снимите рубашку, проверим...

(Пред снимает рубашку, она исследует его лезии.)

Белиз: Там и с весом неважно, и с дерьмом и с психикой.

Эмили: Всего шесть. Замечательно. Брюки.

(Он снимает брюки. Стоит голый. Она проверяет его гланды.)

Белиз: И. Он говорит, что сходит с ума.

Эмили: Все хорошо. Что еще?

Пред: Лодыжки распухли и болят, но нога получше. Тошнота почти прошла от маленьких оранжевых таблеток. Стул - сплошная вода, но зато не кровавый, пока что, мой глазник говорит, все в порядке, пока что, мой дантист говорит: " Фу! ", при виде моего ворсистого языка и теперь он носит мини-презики на большом и указательном пальцах. И маску. А мне-то что? Мой дерматолог уехал на Гавайи, а моя мама... ну, не будем ее сюда вмешивать. Так она обычно и поступает, она не вмешивается. Гланды у меня как грецкие орехи, вес держится уже вторую неделю, а два дня назад друг умер от птичьего туберкулеза; от птичьего туберкулеза; я испугался и не пошел на похороны, потому что он был ирландским католиком и гроб, наверняка, был бы открыт и я побоялся... чего-то, птичьего туберкулеза или того, что увижу его, или... В общем, я в порядке. Но я, конечно, схожу с ума.

Эмили: Мы сделали анализы на токсоплазмоз и нет никаких симптомов...

Пред: Я знаю, знаю, но я чувствую, грядет нечто ужасное, понимаете, как снаряд из открытого космоса, и он стремительно несется к Земле, и я - эпицентр, а... те, кто меня знают, подтвердят, я - мальчик спокойный и собранный. Но я взбудоражен.

Эмили: Честное слово, вам абсолютно не о чем беспокоиться. Я считаю, что шохем бамромим хамтзех мекуно неконо ал канфей хашькино.

Пред: Что?

Эмили: Все в порядке. Бемаалос кидошим ут-хорим кезохар хорокии мазхирим...

Пред: О, я не понимаю, что вы...

Эмили: Эс нишмаш Пред шехолоч леоломох, баавур шенодву здокор бад хазкораз нишморош.

Пред: Зачем вы это делаете?! Прекратите! Прекратите!

Эмили: Что прекратить?

Пред: Вы же сейчас... разве вы сейчас не говорили по-еврейски или?

Эмили: По-еврейски? (Смеется) Я американка итальянского происхождения. Нет, я не говорила по-еврейски.

Пред: Ой, нет, о Боже, пожалуйста, я серьезно думаю, я...

Эмили: Послушайте, вы уж извините, но у меня полная приемная... я считаю, вы - счастливчик, вы еще годы проживете, для человека без иммунитета вы весьма здоровы. Вы с кем-нибудь встречаетесь? Одиночество чревато опасностями. С психологом?

Пред: Нет, мне никто не нужен, я просто...

Эмили: Ну, подумайте об этом. Вы не сходите с ума. Вы просто под сильным стрессом. Неудивительно... (она что-то пишет в историю болезни)

(Внезапно происходит потрясающий взрыв света, гигантский хор выпевает мощный аккорд и из под пола сцены на красной литой стойке вырастает огромная книга со стальными страницами. Книга раскрывается; на ее страницах выбит какой-то старинный шрифт, который вдруг загорается. Почти сразу же книга захлопывается, мгновенно проваливается в пол и освещение вновь становится обычным. Эмили продолжает писать и ничего этого не замечает, Пред потрясен до глубины души.)

Эмили: (посмеивается, выходит) По-еврейски...

(Пред убегает прочь.)

Луис: Помоги мне.

Белиз: Прошу прощения?

Луис: Ты медбрат, дай мне что-нибудь, я... больше не знаю, что мне делать, я... на прошлой неделе я, это, сломал ксерокс, причем конкретно и я... потом я споткнулся на ступеньках метро и у меня очки сломались, и я поранил лоб, вот, видишь, и теперь я толком не вижу и мой лоб... он, как Каинова печать, глупо, правда, но он не заживает и каждое утро я это вижу, и я вспоминаю библейские притчи, Каинова печать, Иуда Искариот и его серебренники, и его петля, людей, которые... предавая тех, кого любят, предают святую святых себя, я чувствую... к самому себе лишь холод, только холод и каждую ночь я по нему скучаю, я так по нему скучаю, но эти... болячки и запах, и... куда все это шло... может я тоже... я тоже могу быть больным, может я тоже болен. Я не знаю.

Белиз. Скажи ему, я люблю его. Можешь это сделать?

Белиз: Я долго над этим думал и я до сих пор не понимаю, что такое любовь. Правосудие просто. Демократия элементарна. Эти понятия не раздваиваются. Но любовь очень сложна. И она наказывает тех, кто нарушает ее суровые законы.

Луис: Я умираю.

Белиз: Это он умирает. Ты об этом только мечтаешь.

Ладно, выше голову, Луис. Гляди, какое тяжелое небо.

Луис: Фиолетовое.

Белиз: Фиолетовое? Блин, что ты за гомосексуалист после этого? Это не фиолетовый цвет, милочка, этот цвет, там, в вышине - (торжественно) розовато-лиловый.

Я сегодня весь день думаю о Дне Благодарения[56]. Скоро все это... убожество покроется белым. Понюхай, чуешь?

Луис: Чую что?

Белиз: Мягкость, податливость, прощение, грацию.

Луис: Нет...

Белиз: Я не могу научить тебя этому. Я не могу помочь тебе, Луис. Мне до тебя дела нет. (Уходит.)

(Луис обхватывает голову руками, невольно дотрагиваясь до пореза на лбу.)

Луис: О, БЛЯДЬ! (Он медленно выпрямляется, смотрит Белиз вслед) Чую что?

(Он оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что за ним не наблюдают, потом делает глубокий вздох и поражается) Надо же. Снег.

Сцена 3

Тот же день. Лира стоит в белоснежном, холодном пространстве, над ее головой ослепительно голубое небо; нежный снегопад. На ней красивый лыжный костюм. В отдалении слышен шелест моря.

Лира: Снег! Лед! Ледяные горы! Где я? Мне..

Мне лучше, в самом деле, мне... лучше. В моих легких ледяные кристалы, замечательные и острые. А снег пахнет как холодные спелые персики. А в ветре струится что-то.... кровь, как странно, у ветра железный привкус.

Мистер Ложь: Это озон.

Лира: Озон! Ух ты! Где я?

Мистер Ложь: В королевстве льда, в самом низу планеты.

Лира: (оглядывается по сторонам, наконец, догадывается) Антарктида. Это Антарктида!

Мистер Ложь: Холодное убежище для потрясенных. Здесь нет места печали, а слезы превращаются в сосульки.

Лира: Антарктида, Антарктида, Боже мой, Боже мой, вы только ПОГЛЯДИТЕ, я... ух ты, у меня видно серьезный сдвиг по фазе, а?

Мистер Ложь: Видимо да...

Лира: Замечательно. Я останусь здесь навсегда. Разобью лагерь. Буду строиться. Построю город, громадный город с фортами, как на фронтирах Америки, с темными лесами и зелеными крышами, и высокими оградами из заостренных стволов, и на каждом углу загорятся костры. Надо строиться на берегу реки. Где тут леса?

Мистер Ложь: Древесины нема. Слишком холодно. Только лед, деревьев нет.

Лира: Ох, эти подробности! Как мне надоели подробности! Я посажу деревья и выращу их. А питаться я буду жиром карибу, я буду вытапливать его над костром и пить его из длинных, изогнутых козьих рогов. Вот будет здорово. Я создам здесь новый мир. И мне никогда больше не надо будет возвращаться домой.

Мистер Ложь: До поры до времени. Лед, как правило, тает...

Лира: Нет. Навсегда. Здесь я могу иметь все, что хочу - может быть даже друзей, кого-нибудь, кто... захочет меня. Может быть вас.

Мистер Ложь: Это против правил Интернационального Ордена Туристических Агентов, мы не имеем права путаться с клиентами. Закон есть закон. К тому же вам нужен не я.

Лира: Здесь никого больше нет... может хоть эскимос какой-нибудь. Он будет ловить рыбу в проруби. И поможет мне свить гнездо для малыша.

Мистер Ложь: В Антарктиде нет эскимосов. И ты вовсе не беременна. Ты это выдумала.

Лира: Ну и это все я ведь тоже выдумала. Поэтому раз снег тут холодный, значит, я беременна. Верно? Здесь я могу быть беременной. И я могу родить какого угодно ребенка.

Мистер Ложь: Это же пристанище, это вакуум, его главное достоинство в полной пустоте; в глубоком замораживании чувств. Здесь можно спокойно цепенеть, вот зачем ты сюда пришла. Надо уважать хрупкую экологию своих иллюзий.

Лира: То есть, в Антарктике вообще нет эскимосов.

Мистер Ложь: И-мен-но. Совершенно верно. Лед и снег, и никаких эскимосов. Даже у галлюцинаций есть свои законы.

Лира: Тогда кто же это?

(Входит эскимос.)

Мистер Ложь: Эскимос.

Лира: Антарктический эскимос. Рыбак-полярник.

Мистер Ложь: Что-то здесь не так.

(Эскимос жестом зовет Лиру.)

Лира: Мне здесь нравится. Это как мой собственный Клуб Путешественников! Ой! Ой! (она обхватывает руками живот) Кажется... кажется, она шевельнулась. Может я рожу малышку с пушистой белой шкуркой и тогда ей не будет холодно. А моя грудь будет полна горячего какао и ей не придется дрожать. А если станет совсем холодно, у нее будет сумка на животе, как у кенгуру, и я туда залезу. И мы с ней вместе поправимся. Так и будет. Мы поправимся.

Сцена 4

Тот же день. Заброшенный пустырь в Южном Бронксе. Возле бочки с огнем стоит бездомная женщина. Снегопад. Везде валяется мусор. Входит Ханна, волоча за собой два тяжелых чемодана.

Ханна: Простите? Я говорю, простите? Вы не подскажете, где я? Это Бруклин? Вы знаете Анансовую улицу? Здесь ходят какие-нибудь автобусы или трамваи, или...?

Я заблудилась, я только что приехала из Солт-Лейка. Солт-Лейк-Сити. В Юте? Я села на автобус, на который мне посоветовали сесть и я вышла - ну, это была конечная остановка, так что мне пришлось выйти, и я уточнила у водителя, это Бруклин или нет, и он кивнул " да", но он был родом из какой-то чужой страны, где считается вежливым кивать на все, что попало, даже когда не знаешь, кому и зачем ты киваешь, честно говоря, по-моему, он вообще по-английски не разговаривал и следовательно, нечего было нанимать его на работу в общественном транспорте. Раз общественность, в большинстве своем, англоязычна. Вы по-английски говорите?

(Женщина кивает.)

Ханна: Мой сын должен был встретить меня в аэропорту. Но он не явился, а я не привыкла ждать кого-либо дольше трех с половиной часов. Наверное, мне следовало быть более терпеливой, я... это...

Женщина: Бронкс.

Ханна: Что-что... Бронкс? Как, во имя всего святого, могла я очутиться в Бронксе, когда водитель сказал...

Женщина: (разговаривает сама с собой) Хрю, хрю, хрю, может ПЕРЕСТАНЕШЬ так мерзко хрюкать! ТЫ МЕРЗКАЯ ХРЮША ОБЖОРА ЖИВОТНОЕ! Жрет и жрет, вечно жрет, кому станет хуже, КОМУ, если ты перестанешь. Жрать. И ПОДОХНЕШЬ?

(Пауза.)

Ханна: Вы можете мне сказать, где я...

Женщина: Почему Мост Коскиевского назван в честь поляка?

Ханна: Я не знаю, о чем вы...

Женщина: Это была шутка.

Ханна: Так в чем ее соль?

Женщина: Откуда я знаю.

Ханна: (в отчаянии оглядывается по сторонам) Ох, ну надо же, неужели никто не может мне...

Женщина: (опять самой себе) Отступись, жирная противная шлюха, не дам я тебе еще супу, хрю, хрю, хрю, животное и - я знаю ты сожрешь и пойдешь проссышь его на фиг и где? Под каким кустом? Здесь ХОЛОДРЫГА БЛЯДЬ и я...

Ах, да, верно, потому что они должны были строить тоннель!

Не очень-то смешно.

Ты читала предсказания Нострадамуса?

Ханна: Кого?

Женщина: Мужик один, я с ним когда-то гуляла, Нострадамус. Пророк, изгнанник, глаза как, ой ёб... страшила, он...

Ханна: Заткнись. Немедленно. Я требую, перестань бурчать хоть на минутку, возьми себя в руки и скажи мне, как добраться до Бруклина. Потому что ты знаешь! И ты мне скажешь! Потому что больше никого рядом нет и я промокла, и мне холодно, и я очень сержусь! Так вот, мне очень жаль, что ты психопатка, но постарайся - сделай глубокий вздох - СЕЙЧАС ЖЕ!

(Ханна и Женщина вместе глубоко вдыхают.)

Ханна: Молодец. Теперь выдохни.

(Они выдыхают.)

Ханна: Хорошо. Так как мне доехать до Бруклина?

Женщина: Не знаю. Никогда там не была. Извиняюсь. Хочешь суп?

Ханна: Манхэттен? Может, ты знаешь... Ты случайно не знаешь, где находится Дом Мормона...

Женщина: На углу шестьдесят-пятой и Бродвея.

Ханна: Откуда ты знаешь...

Женщина: Часто туда хожу. Кино за бесплатно показывают. Скукота, но там можно сидеть целый день.

Ханна: Ну... Как же мне...

Женщина: Сядь на трамвай Д. На следующем квартале, поверни направо.

Ханна: Спасибо.

Женщина: О, не за что. В новом веке, я думаю, мы все будем безумными.

Сцена 5

Тот же день. Джо и Рой в кабинете Роя в его нью-йоркском особняке. На Рое элегантный домашний халат. Он усиленно старается выглядеть бодрым. Он не здоров и его жалкие попытки скрыть болезнь бесполезны.

Джо: Я не могу. Я должен отказаться. Мне очень жаль.

Рой: Так и есть, извинения...

Кажется, никто здесь не требует извинений.

(Пауза)

Джо: Простите меня, Рой.

Рой: Так и есть, извинения.

Джо: У меня пропала жена, Рой. Моя мать должна была приехать из Солт-Лейка... помочь мне искать ее. Я должен был ехать в аэропорт, встречать ее, но... я два дня провалялся в больнице, Рой, с язвой желудка, я харкал кровью...

Рой: Кровью, да? Слушай, я тут очень занят и...

Джо: В конце концов, это же просто должность.

Рой: Должность? Должность? Вашингтон? Тупой мормоновский, ютовский долбоёб!

Джо: Рой...

Рой: ВАШИНГТОН! Когда Вашингтон призвал меня, я был младше тебя, ты думаешь, я сказал: " Ой, на хуй, нет, я не могу, я лучше засуну один палец в жопу, а другой в нос, ведь у меня от моральных мучений кровь идет! "? Когда Вашингтон зовет тебя, мой юный друг, надо ехать или ступай, наебись на пенёк, потому что твой поезд ушел, и ты остался один, в глуши, на ветру. Пошел ты на хуй, сестрица Аленушка, катись отсюда.

Джо: Дайте мне...

Рой: Объяснить? Эфемер. Ты разбил мне сердце. Объясни это. Объясни это.

Джо: Я люблю вас, Рой.

Мне столького хочется, хочется быть... кем вы меня видите, хочется быть гражданином мира, вашего мира, Рой, хочется набраться для этого сил, я пробовал, серьезно, но... этого я сделать не могу. Не потому что я в вас не верю, а потому что я настолько в вас верю, верю во все, за что вы сердцем стоите, верю в порядок, в порядочность. Я бы все отдал, чтобы защитить вас, но... Есть законы, через которые я переступить не в состоянии. Это у меня врожденное. Я не могу идти против себя. Я и так уже достаточно в жизни напортил.

Может вы и правы, может я уже погиб.

Рой: Ты не погиб, мальчик, ты просто неженка.

Ты меня любишь; это очень трогательно, я тронут. Приятно, когда тебя любят. Я же предупреждал тебя насчет нее, разве нет, Джо? Но ты меня не послушал, почему, потому что ты сказал, Рой умен и Рой - мой друг, но Рой... ну, он не приятный человек, а ты хочешь быть приятным. Так? Приятным, приятным человеком!

(Короткая пауза.)

Знаешь, что я считаю своим самым большим достижением, Джо, достижением всей моей жизни, на что я оглядываюсь с чувством величайшей гордости? А ведь я помогал делать президентов и разделывать их, и мэров, и больше чертовых судей, чем кто-либо в Нью-Йорк-Сити - ПЛЮС я сколотил несколько миллионов, которые так и не обложили налогом - и как ты думаешь, чем я горжусь больше всего?

Ты когда-нибудь слышал об Этель Розенберг? А, Джо, а?

Джо: Ну, да, кажется я... Да.

Рой: Да. Да. Ты слышал об Этель Розенберг. Да. Может даже читал о ней в учебниках по истории.

Если бы не я, Этель Розенберг была бы сегодня жива, вела бы какую-нибудь рубрику в дамском журнале. Она не жива. Потому что во время суда, Джо, я каждый день висел на телефоне, разговаривал с судьей...

Джо: Рой...

Рой: Каждый день я делал то, что я делаю лучше всех, разговаривал по телефону, добивался, чтобы это робкое жидовское отродье в мантии исполнил свой долг перед Америкой, перед историей. Эта приятная, невзрачная женщина, мать двоих детей, ах, как трогательно, она была олицетворением маленьких еврейских мамочек - ей вот столечко не хватило до пожизненного; я до слез умолял посадить ее на стул. Я. Я это сделал. Я бы, блядь, сам нажал на кнопку, если бы мне разрешили. Почему? Потому что я, блядь, ненавижу предателей. Потому что я, блядь, ненавижу коммунистов. Было ли это законно? На хуй закон. Я приятный человек? На хуй приятность. Они строчат про меня всякие ужасы в " Nation" [57]. На хуй " Nation". Ты хочешь быть Приятным, или Полезным? Создавать законы или подчиняться им. Выбирай. Твоя жена выбрала. Через неделю она вернется. ОНА знает, как добиваться своего. Может мне стоит ее послать в Вашингтон.

Джо: Я вам не верю.

Рой: Это святая правда.

Джо: Не может быть, чтобы вы действительно верили во все, что говорите.

Рой, во время процесса над Розенберг вы были помощником генерального прокурора, пристрастные переговоры с судьей до окончания процесса... они, по крайней мере, предосудительны, это даже настоящий заговор, а... в процессе, которой завершился казнью, это...

Рой: Что? Убийство?

Джо: Вы просто не здоровы.

Рой: Что значит не здоров? Кто не здоров?

(Пауза)

Джо: Вы сказали...

Рой: Ничего подобного. Что я сказал?

Джо: Рой, у вас рак.

Рой: Нет у меня никакого рака.

(Пауза)

Джо: Вы сказали мне, вы умираете.

Рой: Что ты, блядь, порешь, Джо? Я никогда этого не говорил. Я вполне здоров. Ни малюсенькой болячки.

(Он улыбается.)

Пожмем руки?

(Джо колеблется. Он подает Рою руку. Рой рывком втягивает Джо в тесный, грубый клинч.)

Рой: (больше самому себе, нежели Джо) Это ничего, что ты обидел меня, ведь я люблю тебя, маленький Джо. Вот почему я так строг к тебе.

(Рой отпускает Джо. Джо отходит на шаг или два.)

Рой: Блудный сын. Весь мир вытрет об тебя свои грязные ноги.

Джо: Уже вытер, Рой.

Рой: Убирайся.

(Рой выталкивает Джо, грубо. Джо поворачивается, чтобы уйти. Рой останавливает его, поворачивает лицом к себе.)

Рой: (разглаживает лацканы пиджака Джо, нежно) Я всегда буду здесь, я буду ждать тебя...

(Потом опять, с неожиданной злостью, притягивает Джо близко к себе, свирепо)

Чего тебе надо от меня, что это все, чего ты хочешь, вероломный, неблагодарный, маленький...

(Джо еле сдерживается, чтобы не ударить Роя в лицо, хватает его за лацканы халата и швыряет через комнату. Сдерживает Роя на расстоянии вытянутой руки, другой рукой готов в любой момент нанести удар.)

Рой: (Тихо смеется, почти умоляет чтобы его ударили) Согреши хоть немножко, Джозеф.

(Джо отпускает Роя.)

Рой: Как много у тебя законов; найти хоть один, который ты можешь нарушить.

(Джо колеблется, потом уходит, пятясь. Как только Джо выходит, Рой сворачивается пополам от дикой боли, которую он скрывал все это время.)

Рой: А-а, Господи Иисусе...

Энди! Энди! Иди сюда! Энди!

(Открывается дверь, но входит не Энди. В дверном проеме стоит невысокая еврейка, скромно одетая по моде пятидесятых, в пальто и шляпке. Комната темнеет.)

Рой: А ты, блядь, кто? Новая сиделка?

(Фигура в дверях не произносит ни звука. Она не отрываясь смотрит на Роя. Пауза. Рой внимательно смотрит на нее, встает, подходит к ней. Отходит обратно к креслу, грузно садится.)

Рой: А-а, блядь, Этель.

Этель Розенберг: (Ее манеры дружелюбны, но голос ледяной) Ты плохо выглядишь, Рой.

Рой: Ну, Этель. Мне плохо.

Этель Розенберг: Но ты сильно похудел. Тебе это идет. Раньше ты был гораздо полнее. Зафтиг[58], особенно в бедрах.

Рой: Я похудел после 1960. Раньше мы все были полнее, до того как худоба вошла в моду. Теперь я - скелет. Все пялятся.

Этель Розенберг: Пошло-поехало да, Рой? Тронули какашку?

(Короткая пауза. Рой кивает.)

Этель Розенберг: Ну, потеха только начинается.

Рой: Что это, Этель, День Всех Святых[59]? Ты хочешь меня напугать?

(Этель ничего не говорит.)

Рой: Ну, ты даром теряешь время! Я страшнее тебя в любое время дня и ночи! Так что, катись отсюда, Этель! Брысь! СМЕРТЬ КОММУНЯКАМ! От божьего престола в раю и до адской утробы, пошли вы все на хуй, идите, топитесь в пруду, потому что Я НЕ БОЮСЬ НИ ТЕБЯ, НИ СМЕРТИ, НИ АДА, НИЧЕГО!

Этель Розенберг: Скоро увидимся, Рой. Джулиус шлет привет.

Рой: Да, ну так пошли вот это Джулиусу!

(Он показывает ей оттопыренный третий палец, встает и направляется было к ней. В середине комнаты он скорчивается на полу в приступе боли, с трудом переводит дыхание.)

Этель Розенберг: Ты, действительно, очень болен, Рой.

Рой: О Господи... ЭНДИ!

Этель Розенберг: Хммм. Видно, он тебя не слышит. Нам надо вызвать скорую.

(Она подходит к телефону.)

Ха! Кнопки! Надо же, какие штучки выдумали.

Какой номер набрать, Рой?

(Пауза. Рой смотрит на нее, потом:)

Рой: 911.

Этель Розенберг: (набирает номер) Они поют!

(Копирует звуки, которые издают разные кнопки) Ту, та, та...

Ха.

Да, пришлите, пожалуйста, Скорую к дому мистера Роя Кона, знаменитого адвоката.

Какой у тебя адрес, Рой?

Рой: (пауза, потом) 244 восточная 87-ая.

Этель Розенберг: 244 восточная 87-ая. Нет номера квартиры, ему принадлежит весь дом.

Как меня зовут? (Пауза) Этель Гринглас Розенберг.

(Легкая улыбка) Я? Нет, не родственница мистера Кона. Старая знакомая.

(Она вешает трубку.)

Сказали, через минуту приедут.

Рой: У меня в запасе вечность.

Этель: Ты бессмертен.

Рой: Я бессмертен. Этель. (Он заставляет себя встать.)

Я силой прорвался в историю. Я никогда не умру.

Этель: (короткий смешок, потом) История вот-вот разверзнется. Грядет тысячелетие.

Сцена 6

Поздно вечером того же дня. Спальня Преда. Пред Первый наблюдает за Предом, который в свою очередь, в ужасе пялится на него. На этот раз Пред Первый набросил поверх своей старинной одежды странного вида сутану и шляпу, вроде тех, что носили алхимики, а в руках у него длинная пальмовая ветвь.

Пред Первый: Нынче великая ночь! Неужели ты не в восторге? Сегодня ночью она явится! Прямо через крышу! Ха-адам, Ха-гадол...

Пред Второй: (появляется, в таком же облачении как и Пред Первый) Фтор! Фосфор! Флюорит! Свеча! Нескончаемая лавина пурпура и...

Пред: Вот, смотрите! Чеснок. Зеркало. Святая вода. Распятие. ОТЪЕБИТЕСЬ! Пошли на хуй из моей комнаты! ВОН!

Пред Первый: (Преду Второму) Бьюсь об заклад, у него член навострился, как шишка гикори.

Пред Второй: Мы все возбуждаемся при их приближении. Мы прихорашиваемся, как луна.

Пред Первый: Потанцуем.

Пред: Потанцуем?

Пред Первый: Встань, черт возьми, дай мне руку, потанцуем!

Пред Второй: Прислушайтесь...

(Одинокий гобой наигрывает легкую танцевальную мелодию.)

Пред Второй: Очаровательные звуки. Не угодно ли потанцевать?

Пред: Прошу вас, оставьте меня в покое, пожалуйста, дайте мне поспать...

Пред Второй: Ах, он жаждет увидеть знакомое лицо. Партнера, привыкшего к его па. (Преду) Закрой глаза. Представь себе...

Пред: Я не...

Пред Второй: Тихо-тихо. Закрой глаза.

(Пред послушно закрывает.)

Пред Второй: А теперь раскрой.

(Пред раскрывает глаза. Появляется Луис. Он выглядит великолепно. Музыка постепенно вырастает в звучную, романтичную танцевальную мелодию.)

Пред: Лу.

Луис: Потанцуй со мной.

Пред: Я не могу, моя нога, она по ночам болит...

Ты... призрак, Лу?

Луис: Нет. Просто призрачный. Запутался сам в себе. Целыми днями сижу на холодных скамейках в парке. Мечтаю, как бы оказаться рядом с тобой. Потанцуй со мной, малыш...

(Пред встает. Его нога уже не болит. Они танцуют. Музыка великолепна.)

Пред Первый: (Преду Второму) А-а-а. Теперь я понял, почему у него нет детей. Он педераст.

Пред Второй: Ой, да заткнись ты, средневековый гном, дай им потанцевать.

Пред Первый: Разве я вмешиваюсь? Я свое дело сделал. Ура, ура, вестница явилась, сгину-ка я. Мне здесь не нравится.

(Пред Первый испаряется.)

Пред Второй: Двадцатый век. Боже мой, как страшно, страшно постарел мир.

(Пред Второй исчезает. Луис и Пред счастливо вальсируют. Свет темнеет, становится обыденным. Луис исчезает.

Пред танцует один.

Внезапно комната наполняется громким шелестом крыльев.)

Сцена 7

Сцена разделена пополам. С одной стороны - Пред один у себя дома, с другой - Луис один в парке.

Снова слышен шелест хлопающих крыльев.

Пред: Ой, не входите сюда, не входите... ЛУИС!!

Нет. Меня зовут Пред Уолтер, я... отпрыск древнего рода, я... заброшен я... нет, меня зовут... зовут... Пред и я живу... здесь и сейчас, и... в темноте, в темноте, Ангел-Регистратор раскрывает свой сотый глаз и щелкает по хребту Книги Жизни и... тихо! Тихо!

Я несу чушь, я...

Хватит с ума сходить, тихо, тихо...

(Луис сидит на скамейке в парке. Подходит Джо. Они смотрят друг на друга, потом Луис отворачивается.)

Луис: Ты знаешь притчу о Лазаре?

Джо: О Лазаре?

Луис: Да, о Лазаре. Я точно не помню, что с ним случилось.

Джо: Я не... Ну, он умер, Лазарь, и Иисус заново вдохнул в него жизнь. Он воскресил его из мертвых.

Луис: Часто сюда приходишь?

Джо: Нет. Да. Да.

Луис: Воскресил из мертвых. Ты веришь, что это действительно было?

Джо: Я больше не знаю, во что я верю.

Луис: Однако, какое совпадение. Что мы здесь встретились.

Джо: Я шел за тобой следом.

С работы. Я... шел за тобой.

(Пауза)

Луис: Ты шел за мной.

Наверное ты пригляделся ко мне в тот день в туалете и подумал: какой добрый парень, чувствительный, плачет о друзьях, которые попали в беду.

Джо: Да.

Луис: Может ты решил, я и о тебе поплачу.

Джо: Да.

Луис: А я тебя надул. Крокодиловы слезы. На самом деле здесь пусто... (Он указывает на сердце, пожимает плечами.)

(Джо невольно протягивает руку, чтобы дотронуться до лица Луиса.)

Луис: (отшатывается) Что ты делаешь? Не надо.

Джо: (отдергивает руку) Прости. Прости.

Луис: Я... просто не... я думаю, если ты до меня дотронешься, у тебя рука отсохнет или еще что-нибудь. С теми, кто меня трогал и не такое случалось.

Джо: Пожалуйста.

Ой, ради...

Можно я...

Я... хочу... тебя тронуть. Пожалуйста, можно я до тебя дотронусь...

м-м-м, вот здесь?

(Он кладет руку Луису на щеку. Не убирает ее.)

Я в ад попаду за все это.

Луис: Ну и что. Думаешь, там будет хуже, чем в Нью Йорке?

(Он кладет свою руку на руку Джо. Снимает руку Джо со своего лица, держит ее некоторое время, потом.)

Пошли.

Джо: Куда?

Луис: Домой. Со мной.

Джо: Но это же нелепо. В смысле, я тебя не знаю.

Луис: Я тебя тоже.

Джо: А то, что ты обо мне знаешь, тебе не нравится.

Луис: Республиканство и так далее?

Джо: Ну, для начала.

Луис: Мне это не просто не нравится. Я это ненавижу.

Джо: Так зачем же мы...

(Луис подходит к Джо и целует его в губы.)

Луис: С кем не поведешься в нужде. Я не знаю. Я никогда не ложился в постель с одним из неверных.

Мне бы очень не хотелось провести сегодняшнюю ночь в одиночестве.

Джо: Я ужасный человек, Луис.

Луис: Лу.

Джо: Нет, серьезно, ужасный. По-моему, я не заслуживаю, чтобы меня любили.

Луис: Ну вот. Видишь? Оказывается, у нас много общего.

(Луис встает, уходит было. Оборачивается, смотрит на Джо. Джо идет вслед за ним. Они уходят.)

(Пред прислушивается. Сперва царит тишина, потом опять слышится хлопанье крыльев, страшно близко.)

Пред: Этот звук, этот звук, это... Что это, какие-то птицы, какие-то огромные птицы, мне страшно, я... нет, только не страх, лучше злость, найди в себе... злость, моя кровь чиста, мой разум ясен, я привык к притеснениям, я гомосексуалист и меня не запугаешь ни притеснениями, ни неприятностями, я жесткий и сильный и... О. О, Боже мой. Я... (внезапно на него накатывает бешенное сексуальное желание) О-о-о-о... мне жарко, мне... так... а-а, Господи, что же это... у меня... наверное жар я...

(Лампа на тумбочке рядом с кроватью ярко вспыхивает, кровать раскачивается взад и вперед. Потолок глухо и низко хрустит и стонет, как деревянная палуба корабля при сильной качке, с него сыплется настоящий дождь из штукатурки.)

Пред: О!

ПОЖАЛУЙСТА, О, ПОЖАЛУЙСТА! Что-то идет сюда, мне страшно, мне это совсем не нравится, что-то близится и я... О!

(Раздается оглушительный залп триумфальной музыки и хор глашатаев. Свет становится ослепительно резким, холодным, бледно-голубым, потом роскошным, теплым, золотым, потом жгучим, ядовито-зеленым и, наконец, захватывающим роскошно-фиолетовым. Потом воцаряется тишина.)

Пред: (ошеломленным шепотом) Великий Боже...

Прям кино Стивена Спилберга[60].

(Высоко-высоко над землей раздается как бы свист приближающегося метеорита, несущегося к спальне с ужасающей скоростью; это невидимое, налетающее тело словно вытесняет из комнаты всякий свет; когда спальня, наконец, погружается в кромешный мрак, мы слышим жуткий ТРЕСК, словно нечто колоссальное обрушилось на землю; все здание содрогается и часть потолка с кучей штукатурки, облицовки и проводов падает на пол. А потом, в снопе неземного белого сияния, расправляя могучие, переливчатые серо-серебряные крылья, в комнату опускается Ангел и застывает над кроватью.)

Ангел:

Приветствую тебя, Пророк;

Настала пора Великой Работы;

Вестница явилась.

(Темнота.)

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

[1] Солт-Лейк-Сити - столица мормонов (религиозной секты, основанной Джозефом Смитом) в штате Юта.

[2] Рейган - Рональд Рейган, президент США с 1981 по 1989.

[3] Бронкс - один из пяти (Манхэттен, Бруклин, Бронкс, Куинс, Статен-Айленд) округов города Нью Йорк.

[4] Этель Розенберг - Этель Розенберт и Джулиус Розенберг - американские коммунисты, казненные в 1953 году за про-советский шпионаж.

[5] Авеню Гранд Конкорд и Флэтбуш - районы Нью Йорка, густо населенные евреями-иммигрантами.

[6] Никсон - Ричард Никсон, президент США с 1969 по 1974

[7] " Кошки", " Сорок-вторая улица", " Ла Каж" - популярные бродвейские мьюзиклы.

[8] " Post" - " New York Post" - нью-йоркская газета-передовица.

[9] Эд Миз - генеральный прокурор США с 1985 по 1988.

[10] Эмма Голдман - знаменитая американская радикалка и феминистка (1869-1940).

[11] " Пфе" - еврейский сленг, выражение неодобрения.

[12] Шерли Буф - известная американская киноактриса, выиграла Тони (наивысшую театральную награду Америки) за лучшую главную женскую роль в пьесе " Вернись, крошка Шиба".

[13] Lе chat, elle ne reviendra jamais, jamais - (фр.) " Кошка, она не вернется никогда, никогда"

[14] Саркома Капоши - злокачественная опухоль на стенках кровеносных сосудов, видимая сквозь кожу и/или слизистые оболочки. Как правило представляет собой неболезненные пятна или узелки красного, фиолетового или бурого цвена на поверхности кожи или реже - на внутренних органах. СК при ВИЧ-инфекции дает основание для диагноза СПИД.

[15] Мерилэнд, Джордж-таун - пригороды Вашингтона.

[16] " Конран" - известный американский мебельный магазин.

[17] " Ребенок Розмери" - популярный американский фильм-ужастик (1968), режиссер - Роман Поланский.

[18] " Изгоняющий дьявола" - популярный американский фильм-ужастик (1973), режиссер - Уиллиям Фридкин.

[19] " Неблагодарность с сердцем из кремня, когда вселишься ты в дитя родное, морских чудовищ ты тогда страшней! " - цитата из шекспировского " Короля Лира" (перевод Б.Пастернака).

[20] Доктор Рут - Рут Уэстхаймер, известная сексотерапевт

[21] Республиканец - республиканская партия, наиболее мощная политическая партия США. Как правило отстаивает интересы высших классов.

[22] " Я готова к крупному плану, Мистер ДеМилл." - знаменитая реплика Глории Свансон в фильме " Бульвар Сансет" (1950, режиссер - Билли Уайлдер).

[23] " Клиник" - знаменитая косметическая фирма.

[24] " Мейси" - известный нью-йоркский универмаг.

[25] Lе Grende Geste - (фр.) величественный жест

[26] " Мейфлауэр" - " Майский цветок", название корабля, на котором группа английских переселенцев-пуритан (обычно называемых в зарубежной литературе " отцами-пилигримами") прибыла в 1620 году в Северную Америку и основала поселение Новый Плимут, положившее начало колониям Новой Англии.

[27] Гобелен Баю - вышитый королевой Матильдой, гобелен повествует о завоевании Англии герцогом Вильгельмом Нормандским в 1066 году.

[28] Уолтер Уинчелл - знаменитый американский журналист, основоположник рубрики " светская хроника".

[29] Эдгар Хувер - глава ФБР с 1924 по 1972.

[30] Джо МакКарти - сенатор США, организотор пресловутой " охоты на ведьм" (приблизительно с 1950 по 1956) - преследований коммунистов в США.

[31] Ma cherie bechette - (фр.) моя дорогая козочка

[32] Сomme la merde - (фр.) что за черт

[33] Сe n" est pas pour la joyeux noёl et la bonne annee, ma pauvre bichette - (фр.) это не для веселого Рождества и счастливого Нового Года, моя бедная козочка

Ангелы в Америке

Часть вторая: ПЕРЕСТРОЙКА

Тони Кушнер

(в переводе Гаянэ Багдасарян)

Данная редакция " Перестройки" была завершена в Сентябре 1995 года.

Персонажи:

Ангел - четыре божественных излучения в одном лице: Флюорит, Фосфор, Фтор и Свеча, Континентальное Княжество Америки. У нее пышные крылья стального цвета.

Пред Уолтер - брошенный любовник Луиса. До заболевания СПИД-ом время от времени подрабатывал клубным дизайнером и официантом, в основном же живет скромно на проценты с небольшого траст-фонда. В " Перестройке" он заметно хромает - последствия событий " Тысячелетия".

Лира Амати Питт - жена Джо, страдает агорафобией, слабой зависимостью от снотворного и излишне пылким воображением.

Джозеф Портер Питт - главный клерк судьи Теодора Уилсона во втором округе Федерального Аппеляционного Суда.

Ханна Портер Питт - мать Джо, раньше жила в Солт-Лейк Сити, ныне в Бруклине, на пенсию, которую получает за покойного мужа-военного.

Белиз - бывшая Королева Трансвеститов и бывший любовник Преда. Профессиональный медбрат. При рождении Белиз назвали Норман Арриага, но постепенно прозвище Белиз вытеснило Нормана Арриагу.

Рой М. Кон - нью-йоркский адвокат и неофициальный политический босс, ныне пребывает под угрозой лишения практики и умирает от СПИД-а.

Луис Айронсон - текстовый редактор, работает во втором округе Федерального Аппеляционного Суда.

Другие персонажи Второй Части:

Алексей Антедиллювианович Преляпсарьянов - самый престарелый большевик в мире, его играет актриса, играющая Ханну.

Мистер Ложь - воображаемый приятель Лиры, туристический агент, который одевается и разговаривает как джаз-музыкант. Всегда носит большой значок с надписью ИОТА (Интернациональный Орден Туристических Агентов). Его играет актер, играющий Белиз.

Генри - врач Роя, его играет актриса, играющая Ханну.

Этель Розенберг - ее играет актриса, играющая Ханну.

Эмили - медсестра, ее играет актриса, играющая Ангела.

Манекены в диорамном павильоне в Доме Мормона (Tретий Aкт):

Отец-мормон - его играет актер, играющий Джо.

Голос Калеба - его воспроизводит актер, играющий Белиз.

Голос Оррина - его воспроизводит актер, играющий Ангела.

Мать-мормонка - ее играет актриса, играющая Ангела.

Континентальные Княжества - невообразимо могущественные Небожители-Аппаратчики/Ангелы-Бюрократы, к братству которых принадлежит и Ангел Америки (Пятый Акт):

Ангел Европы - его играет актер, играющий Джо.

Ангел Африкании - его играет актриса, играющая Лиру.

Ангел Океании - его играет актер, играющий Белиз.

Ангел Азиатики - его играет актриса, играющая Ханну.

Ангел Австралии - его играет актер, играющий Луиса.

Ангел Антарктиды - его играет актер, играющий Роя.

Раввин Исидор Хемельвитц - правоверный еврейский раввин. Хемельвитца играет актриса, играюща