Глава 20. Кара преодолела изгиб дюны — и перед ней открылся очередной кошмар.

Кара преодолела изгиб дюны — и перед ней открылся очередной кошмар.

Воины в чёрных доспехах сражались у ворот Лат Голейна, испуская нечеловеческие ликующие вопли. Обороняющиеся на стенах беспрестанно стреляли в них, но град стрел не причинял нападающим видимого ущерба, словно они каким‑ то образом стали неуязвимы для оружия смертных. Судя по тому, что колдунья видела, она поняла наверняка, что крепкие ворота скоро поддадутся, открывая вход в город свирепым захватчикам.

Однако эта ужасная битва блекла в сравнении с дуэлью, ведущейся неподалёку, справа от девушки. Кара снова нашла Норрека, но с ним отыскался не только демон, но и яростный боец, облачённый в броню, напоминающую латы дерущихся под стенами Лат Голейна, — за исключением разве что тёмно‑ красного шлема. Колдунья сразу узнала шлем Бартука. Теперь все свершившееся обретало смысл. Доспехи Полководца желали воссоединиться, но у них было два хозяина‑ претендента, и получить приз мог только один. К несчастью для Норрека, он потеряет все вне зависимости от исхода боя. Заруби он врага — и станет марионеткой доспехов; потерпи поражение — и умрёт у ног нового Кровавого Полководца.

Не отрывая глаз, Кара несколько секунд смотрела на эту троицу, пытаясь решить, что же предпринять сейчас. Не придя к однозначному ответу, она повернулась к своим разлагающимся спутникам:

— Они сцепились, а демон всего в нескольких ярдах от них! Что вы…

Она говорила с воздухом. Трист и Фаузтин шли, не оставив на песке ни следа, словно просто взмыли в воздух и растаяли.

Как ни прискорбно, это означало, что девушке придётся все решать самой, меж тем время быстро убегало. Норрек, почти подвёл бой к итогу, но Кара видела, как адский богомол начал подкрадываться к дерущимся. При данном стечении обстоятельств Каре в голову приходила лишь одна причина подобных действий гигантского насекомого.

Зная, что другой возможности у неё не будет, тёмная волшебница бросилась вперёд, нагоняя со спины жуткого демона. Если она подберётся достаточно близко, у неё будет шанс.

Богомол высоко занёс похожую на косу лапу, ожидая идеального момента для удара…

Кара поняла, что не успеет, если, конечно, не пойдёт на отчаянный риск. В руке колдунья уже сжимала ритуальный кинжал, который, как предположил Сэдан Трист, мог ей понадобиться. Однако до сих пор страх перед возможностью потерять его снова удерживал Кару даже от мысли о подобном поступке. Оружие было частью её веры, частью её самой.

И единственной возможностью спасения Норрека.

Не раздумывая, она прицелилась в чудовище…

Сейчас! — подумал Ксазакс. — Сейчас!

Но лишь только богомол решил напасть, внутри него вспыхнул пожар, разливаясь по телу с поразительной скоростью. Отвратительное насекомое пошатнулось, едва не придавив двоих бойцов. Ксазакс повернул голову, разыскивая причину мучений, и обнаружил торчащий из своей спины мерцающий кинжал, сделанный не из стали, из чего‑ то другого. Он сразу узнал переплетение рун на выступающей рукояти и понял, отчего такое крохотное оружие причиняет ему столько боли.

Ритуальный кинжал некроманта… но единственную встреченную им колдунью Ксазакс совсем недавно убил, так что этого не может быть…

Но это была она, та, которая должна лежать сейчас мёртвой. Богомол знал, куда жалил, и знал, что ни одному человеку не выжить после такого удара, даже тому, кто, как она, имеет дело с жизнью и смертью.

— Тебя не может быть! — заявил он ей, чувствуя возрастающий внутри ужас. Несмотря на своё происхождение из хаоса, демоны очень тонко ощущают порядок вещей. Люди хрупки; разорви их, разруби, загрызи — и они умрут. А умерев, таковыми и останутся, если кто‑ то не призовёт их, сделав упырями, призрачными слугами. Эта женщина нарушила правила… — Ты мертва, и должна оставаться мёртвой!

— Равновесие диктует сроки жизни и смерти, демон, равновесие, а не ты. — Она сжала правую руку в кулак и погрозила ему.

Несказанная слабость охватила демона. Ксазакс покачнулся, едва устояв. Заклинания колдуньи не должны были так жестоко действовать на него, но с её кинжалом в спине он стал куда более восприимчив к любым чарам.

Нельзя позволить, чтобы это продолжалось.

Призвав все свои внутренние резервы, богомол разгрёб передними отростками песок и швырнул его в лицо волшебницы. И пока девушка протирала глаза, средние ножки Ксазакса выгнулись назад самым невероятным образом, нащупывая предательский кинжал.

Он жёг, жёг ужасно, но демон заставил себя ухватить черенок и попытался выдернуть его. И взревел, потянув волшебный клинок, — такая дикая боль захлестнула Ксазакса.

Он превратит девчонку в кровавое месиво за этот гнусный поступок. Он свяжет её, а потом сдерёт каждый кусочек кожи, каждый крошечный мускул — а сердце её при этом будет ещё биться.

Но когда чудовищное насекомое почувствовало, что лезвие начало выходить, колдунья произнесла финальную формулу.

И перед Ксазаксом выросло светящееся существо, такое яркое и величественное, что само его присутствие обжигало глаза демона‑ богомола. Оно напоминало человека, только человека, абсолютно лишённого недостатков. Волосы пламенели золотом; красота поражала даже демона. Однако, пусть и ошеломлённый присутствием фигуры в мантии, Ксазакс не упустил из виду чудесный сверкающий меч, который видение держало с такой грацией…

— Ангел!

Ксазакс знал, что то, что он видит, должно быть галлюцинацией. Известно ведь, что некроманты способны вызывать столь ужасающие иллюзии прямо в сознании своих врагов, — но даже это знание не могло подавить затопляющий все чувства демона первобытный страх. И в конце Ксазакс понимал лишь одно — один из высших воинов Небес явился за ним.

С душераздирающим воплем малодушный богомол повернулся и побежал прочь от Кары. При рывке кинжал выскользнул из раны, по песку заструился густой чёрный след вязкой сукровицы.

Кара Ночная Тень смотрела, как её противник исчезает в просторах Араноха. Она бы предпочла окончательно разобраться с богомолом, но в её нынешнем положении финальный аккорд мог бы только обратиться против неё. Заклинание не позволит демону какое‑ то время затевать грязную игру, и Кара надеялась, что ей этого хватит, чтобы устранить нечестивую угрозу доспехов.

Она подхватила кинжал и повернулась туда, где все ещё дрались Норрек и его противник. Колдунья нахмурилась. Если незнакомец в шлеме победит, её путь короток и ясен. Кинжал позаботится о быстром конце второго пришествия Кровавого Полководца.

А если победит Норрек?

Впрочем, выбора у Кары нет. Без хозяина доспехи больше не смогут причинять вред. Кто бы ни выиграл бой — ей придётся приглядеть за тем, чтобы победитель не успел сделать очередного вдоха.

Ни Норрек, ни его соперник не заметили произошедшего с ними рядом, такой отчаянной стала их собственная борьба. Две пары рук в латных перчатках взлетали, рождая вспышки немедленно угасающих чёрных искр. Хотя на Августасе Злорадном не было брони Бартука, один шлем давал ему силу и власть, способную потягаться с уже овладевшим ими Норреком. Поэтому схватка зашла в тупик, хотя оба мужчины знали, что для одного из них конец неминуем.

— Мне предначертано занять его место! — рычал Августас Злорадный. — Я не только кровь от крови его! Я его дух, его перерождение! Я Бартук, вернувшийся в долину смертных, чтобы воссесть на принадлежащее мне по праву место!

— Ты не лучший преемник, чем я, — возражал Норрек, даже не стараясь проявлять эмоции, как заносчивый командующий. — Его кровь — это и моя кровь! Доспехи выбрали меня! Подумай об этом!

— Я не отрекусь! — Генерал сделал солдату подножку, и Норрек потерял равновесие.

Они рухнули на землю, Злорадный оказался сверху. Песок немного смягчил удар, но всё же стукнувшийся головой ветеран секунду лежал оглушённый. Воспользовавшись преимуществом ситуации, командующий Злорадный поднёс руку к лицу соперника.

— Я сдеру с тебя маску, я оторву твою голову, — прошипел он Норреку. — Тогда посмотрим, кого из нас доспехи сочтут более достойным…

Красно‑ чёрная перчатка генерала полыхнула дикой магией, лишь дюймы отделяли пальцы Злорадного от выполнения его страшного обещания. Одну руку Норрека пригвождал к земле противник, другая застряла между двумя телами в панцирях, и у солдата было мало надежды предотвратить то, что вознамерился свершить садист‑ генерал…

Однако в этот момент Норрек почувствовал за собой движение, словно к их драке присоединился третий. Злорадный поднял глаза на новоприбывшего, и триумфальная ухмылка на его лице мигом исчезла.

— Ты… — только и выдавил он.

Что‑ то внутри Норрека побудило его к действию. Он, стиснув зубы, выдернул одну руку из‑ под генерала и сильно ударил Злорадного в челюсть. Короткий выброс магической энергии, сопровождавший удар Норрека, послал фигуру в шлеме в полёт, словно попавшуюся на крючок рыбку, выдернутую из воды. Злорадный с глухим стуком упал на песок неподалёку и не сразу смог подняться.

Сосредоточенный сейчас лишь на победе, опытный боец встал и рванулся к врагу. Уверенный, что настал миг его триумфа, Норрек чуть не бросился на лежащего командующего — а бросился бы, так это стоило бы ему жизни.

В руке Злорадного возник один из чёрных клинков. Норрек едва уклонился от смертоносного лезвия, рухнув на землю рядом с неприятелем.

Генерал Злорадный откатился и припал к земле, как зверь перед прыжком. Он держал меч между ними, и усмешку не скрывал даже кровавый шлем.

— Вот теперь тебе конец!

И он прыгнул, сделав выпад.

Острие чёрного как смоль клинка погрузилось глубоко… глубоко в грудь командующего Августаса Злорадного.

Призыв колдовского меча Злорадным немедленно напомнил Норреку, что и он тоже может вернуть в игру своё оружие. И, спеша разобраться с наёмником, Злорадный, очевидно, не заметил последней части представления. Когда его меч полетел в Норрека, солдат качнулся вперёд и в сторону, одновременно мысленно даруя существование собственному демоническому клинку.

Удар Августаса Злорадного пришёлся в волоске от головы ветерана, а то бы череп солдата наверняка раскололся напополам.

А меч Норрека возник уже на треть погрузившимся в тело противника.

Злорадный задохнулся, клинок прошил его так стремительно, что тело ещё не успело осознать свою гибель. Генерал уронил своё оружие, которое мгновенно испарилось.

В прошлых битвах Норрек Вижаран никогда не получал удовольствия от смерти неприятеля. Ему платили за работу, и он её выполнял, но война никогда не приносила ему радости. Сейчас, однако, он ощутил, как по спине пробежали мурашки, холодок, встряхнувший его, заставивший желать ещё больше крови…

Он встал и отошёл от корчащегося генерала, рухнувшего на колени.

— Тебе это больше не нужно, кузен.

И Норрек с наслаждением сорвал кровавый шлем с головы Августаса Злорадного. Командующий вскрикнул, но не от физической боли. Солдат понимал, что для этого человека было страшнее смертельного удара, понимал, потому что в эту секунду он чувствовал бы то же самое, попытайся кто‑ то отнять у него доспехи. Сила, заключённая в доспехах Бартука, наполняла их обоих, но Злорадный проиграл дуэль и, следовательно, потерял все права на эту силу.

Отложив шлем в сторону, Норрек стиснул рукоять меча. Легко высвободив его, он внимательно осмотрел лезвие. Ни пятнышка крови. Действительно, чудо. Он хорошо послужил ему здесь, почти так же, как в Виж‑ жуне…

Рука в латной перчатке схватила его. Командующий Злорадный с маниакальным упорством отчаянно пытался продолжить драку с Норреком.

Норрек отпихнул неприятеля и ухмыльнулся:

— Война окончена, генерал. — Он занёс меч. — Время отступать.

Один взмах — и голова командующего Августаса Злорадного покатилась по песку. Обезглавленное туловище присоединилось к ней секундой позже.

И когда солдат потянулся к легендарному шлему, усталого, но воодушевлённого ветерана окликнул женский голос:

— Норрек? С тобой всё в порядке?

Он повернулся лицом к Каре, обрадованный её неожиданным воскрешением. За короткое время, прошедшее с их знакомства, она уже доказала свою преданность и готовность пожертвовать своим жалким существованием ради него. Будь она мертва, Норрек почтил бы её память, но теперь, когда она каким‑ то образом провела убийцу Ксазакса, можно подумать, как её использовать в дальнейшем. Колдунья продемонстрировала некоторые умения, и, похоже, у неё больше здравого смысла, чем у ненадёжной Галеоны. Её довольно милое лицо и хорошая фигура заставляли размышлять и о том, что она может пригодиться в качестве супруги, а какая женщина, если она не безумна, откажется от предложения стать женой Кровавого Полководца?

— Со мной всё в порядке, Кара Ночная Тень… просто отлично! — Он разжал руки и выпустил магический меч. Когда клинок исчез, Норрек взял шлем обеими руками и поднял его над головой. — По правде говоря, мне гораздо лучше, чем отлично!

— Подожди! — Женщина с волосами цвета воронова крыла кинулась к нему, в миндалевидных глазах её плескалась тревога. Милые глазки, решил новый Полководец, очень похожи на глаза другой женщины, с которой он недолгое время общался во время своего ученичества в Кешьястане. — Шлем…

— Да… он, наконец, мой… я теперь полностью экипирован.

Она прижалась к нему, положив ладонь на пластину нагрудника. Глаза словно умоляли о чём‑ то.

— Разве это действительно то, что ты хочешь, Норрек? После всего, о чём мы с тобой говорили раньше, неужели ты правда стремишься надеть этот шлем и отдать себя в распоряжение призраку Бартука?

— Отдать себя? Женщина, да знаешь ли ты, кто я такой? Я — кровь от крови его! Кровь взывает к крови, помнишь? В известном смысле я уже Бартук; я просто не знал этого! Кто лучше продолжит его дело? Кому больше подходит его титул и наследство?

— Тень Бартука собственной персоной? — возразила девушка. — И не будет больше Норрека Вижарана, не станет его разума, его души… и если доспехи продолжат то, что начали, полагаю, скоро ты даже внешне превратишься в подобие своего предшественника. Бартук будет носить доспехи. Бартук, вернувший себе свою роль. Бартук, погубивший множество невинных, он, а не ты — убил твоих друзей…

Друзья… Ужасные образы изувеченных, окровавленных тел Сэдана Триста и Фаузтина вновь расцвели в осаждённом мозгу Норрека. Они были жестоко убиты, и с тех самых пор он каждую секунду терзался страшной виной за их гибель. Он ясно помнил, как доспехи прикончили каждого из них, а теперь Кара говорит о новых грядущих смертях.

Он чуть опустил шлем, борясь с самим собой.

— Нет, я не могу позволить, чтобы такое случилось… не могу…

Но руки сами собой поднялись снова, и шлем оказался над головой.

— Нет! — взревел Норрек, обращаясь к магическим латам. — Она права, будьте вы прокляты! Я не хочу быть частью вашего кровавого предприятия…

Но это же глупость… — зашептал голос в мозгу, так похожий на его собственный. — Сила твоя… ты можешь делать с ней всё, что пожелаешь… мир порядка, где не будет больше войн между королевствами, где не станет бедняков… вот истинное наследие… вот о чём думал Бартук…

Звучало это прекрасно. Просто опустить шлем на голову — и Норрек сможет изменить мир, сделать его таким, каким он должен быть. Демоны станут служить его монументальной задаче, их воля подчинится власти Полководца. Он создаст государство, которому даже Небеса позавидуют.

И всё, что надо для этого, — надеть шлем, принять свою судьбу…

Вдруг он почувствовал, как Кара пошевелилась…

Одна рука соскользнула со шлема, стискивая запястье колдуньи железной хваткой, — девушка даже охнула. Из её кулачка выпал мерцающий кинжал, сделанный из слоновой кости.

Она хотела воспользоваться им… убить его.

— Глупая женщина… — фыркнул Норрек, не замечая, что голос его звучит уже как‑ то не так. Он оттолкнул её, бросая на песок. — Лежи тут! Через мгновение я разберусь с тобой!

Несмотря на предупреждение, тёмная волшебница попыталась подняться, но выросшие из земли песчаные руки пригвоздили её к месту. Ещё одна струя песка засыпала рот, предотвращая возможность произнести какое‑ нибудь заклинание.

С горящими от предвкушения глазами Норрек снова взял шлем и возложил его себе на голову.

Мир, которого он никогда не знал, лежал открытым перед ним. Он увидел, какой мощью владеет, увидел легионы, которыми может командовать. Всё, чему помешал когда‑ то один приятель‑ Вижири, может ещё свершиться.

Кровавый Полководец снова жив.

Но Полководцу нужны солдаты. Оставив Кару барахтаться на земле, Норрек взобрался на вершину дюны и взглянул на Лат Голейн. С алчным интересом наблюдал он за демонами‑ воинами, вгрызающимися в стены и ворота. От кровавого разрушения город отделяют разве что минуты. Он может позволить своему войску повеселиться, позволить прокатиться по Лат Голейну, убивая каждого мужчину, женщину или ребёнка, а потом известить их о своём возвращений в мир смертных.

Он представил текущую повсюду кровь, — кровь всех тех, кто боялся и ненавидел его. Кровь тех, кто канет в небытие по его приказу…

Дюна внезапно разверзлась, и из песка выпрыгнули две тёмные фигуры. Две пары сильных рук схватили его за запястья, заводя их за спину.

— Привет… старый друг… — прошептал с одной стороны до ужаса знакомый голос. — Прошла… целая жизнь… с тех пор… как мы… не виделись…

Норрек вздрогнул, узнав голос:

— С‑ Сэдан?

Он повернулся туда, откуда шёл голос, и оказался лицом к лицу с шелушащейся, гниющей головой своего мёртвого компаньона.

— Ты… не забыл нас… как мило… — Омерзительная образина улыбнулась, демонстрируя почерневшие десны и жёлтые зубы.

Лишённый возможности бежать, Норрек повернул голову в другую сторону — и обнаружил там Фаузтина. Воротник убитого Вижири съехал, открывая запёкшуюся, покрытую коростой рваную дыру на месте горла.

— Нет… нет… нет…

Они стащили его с дюны вниз, туда, где все ещё боролась с песком Кара, стараясь освободиться.

— Мы пытались… повидаться с тобой… на корабле… Норрек, — продолжил Трист. — Но ты… кажется… не слишком хотел… видеть… нас…

Их глаза не моргали, а зловоние смерти становилось тем тяжелее, чем дольше они держали его близко к себе. Само их присутствие так ошеломило Норрека, что даже доспехи не могли вернуть контроль над ним.

— Простите! Простите! Сэдан, Фаузтин, простите меня!

— Он просит… прощения… Фаузтин, — прокомментировала жилистая нежить. — Ты знаешь… за что?

Норрек взглянул на верзилу Вижири, тот серьёзно кивнул.

— Мы принимаем… твои извинения… но… боюсь… у нас нет выбора… в том… что мы должны… сейчас сделать… друг мой…

С поразительной скоростью и силой Сэдан Трист сбил шлем с головы Норрека.

Мститель как будто снёс ветерану череп, так велика была боль потери. Теперь Норрек по‑ настоящему понимал, что чувствовал Злорадный. Он закричал, дёргаясь с такой яростью, что даже захватившим мертвецам стало сложно бороться со своим пленником.

— Держи… его! Держи…

Обе латные перчатки вспыхнули багровым. Даже скрученный свирепой агонией Норрек заметил это и испугался… испугался за своих друзей, которые один раз уже умерли из‑ за его неспособности остановить действия проклятых доспехов. Он прекрасно понимал, почему их неуспокоенные души последовали за ним. Несправедливость требует возмездия. К сожалению, доспехи не собирались давать им такую возможность.

Пространство вокруг Норрека взорвалось, отбросив нежить так, что они врезались в дюну, с которой только что спустились. Солдат с ужасом смотрел на два тела, боясь, что они погибли — могут ли погибнуть трупы? — ещё раз.

— Нет! Только не это! Я не могу позволить вам снова растерзать их!

Бывалый боец стиснул одной своей рукой другую, и хотя обе они сопротивлялись, его решимость не смогло победить сейчас даже наследие Бартука. Норрек рванул, собственные страдания лишь увеличивали его силу…

Правая перчатка подалась.

Не колеблясь, он отшвырнул её так далеко, как только смог. Доспехи немедленно пожелали повернуть туда в поисках утраченной части, но Норрек больше не признавал их власти. Он вынудил латы взять другое направление, к Лат Голейну, просматривавшемуся теперь сквозь образовавшуюся в дюне дыру.

Сколько времени он сумеет контролировать эту силу и не поддаться ей, солдат не мог сказать. Норрек знал лишь то, что должен попытаться сделать хоть что‑ то правильно. Теперь его торопила, подбрасывая дров в огонь, не тяга к насилию, а вина — у Лат Голейна оставалось совсем немного времени.

Он поднял свободную руку, указывая на далёкий город. Демоны уже вышибли одни ворота. Медлить больше нельзя.

Словам, которые он произнёс, его никто не учил. Это были слова Бартука, магия Бартука. Но воспоминания Бартука — воспоминания его предка — уже стали памятью самого Норрека. Он знал, что эти слова способны сделать, знал, что они должны сделать, и произносил их добровольно, хотя часть его, все ещё подчинённая доспехам, сопротивлялась, желая предотвратить дальнейшее.

Если бы он был свидетелем нечистого колдовства Злорадного и Ксазакса в палатке генерала, Норрек отметил бы, что в голосе его звучат интонации Злорадного. Но сейчас солдат просто знал, что, если ничего не сделает, целый город омоется кровью его жителей.

И в конце магической формулы потомок Кровавого Полководца выкрикнул два последних слова:

— Мортиас Диаблум! Мортиас Диаблум!

В воротах Лат Голейна стояли насмерть его защитники, уже понявшие, что сражаются с людьми без души, с людьми, в которых есть что‑ то дьявольское. И всё же воины султана бились до последнего, ведь горожане, невзирая на опасности штормовых вод, пытались бежать.

Однако у капитанов кораблей было мало надежды — одно судно уже затонуло, ещё одно разбилось о причал. Волны с рёвом бились о землю, так что стоять на берегу было небезопасно. Троих смыло, когда они пытались приготовить корабли для беженцев.

Но когда надежда уже почти исчезла, случилось нечто ошеломительное и чудесное одновременно. Уже проникшие в стены города чёрные солдаты с огненными глазами остановились, смятенно повернули головы назад — и из всех глоток в безумном хоре поднялся неземной лютый вой.

А затем из спины каждого вырвалось по омерзительной, полупрозрачной фигуре с безобразным, нечеловеческим лицом и изогнутыми когтистыми конечностями. Те, кто оказался свидетелями этого, говорили впоследствии, что на лицах демонов‑ призраков читались гнев и отчаяние, когда их, жалобно вопящих, выбросило в Аранох и разметало в тысячу разных сторон.

На мгновение армия тьмы замерла с оружием наготове, внезапно опустевшие глаза смотрели прямо перед собой. А затем, словно вместе с фантомами из них выкачали и всё остальное, чудовищные солдаты принялись проваливаться в самих себя. Один за одним, ряд за рядом захватчики падали бесформенными грудами костей, увядшей плоти и частями панциря, и не многим из защитников Лат Голейна удалось при этом зрелище удержать в желудках их содержимое.

Один из командиров, тот самый, которому Августас Злорадный приказал найти Норрека Вижарана, стал первым, промолвившим то, о чём подумали все остальные. Шагнув к ближайшей внушающей ужас и отвращение горке останков, офицер мрачно пнул её.

— Они мертвы… — пробормотал он, наконец, не в силах поверить, что он и горстка его людей ещё поживут на свете. — Они мертвы… но как?

— Норрек.

Он повернулся и увидел, что Кара освободилась, а в руке у неё поблёскивает готовый к удару костяной кинжал. Слева и справа подходили двое мстителей, на чьих мёртвых лицах навсегда отпечаталась решимость действовать.

— Кара. — Он взглянул на своих прежних товарищей. — Фаузтин. Сэдан.

— Норрек, — повторила колдунья. — Пожалуйста, послушай меня.

— Нет! — Наёмник тут же раскаялся в своей грубости. Она подумает лишь, что даже он знает, что должно быть сделано сейчас. — Нет… послушай лучше ты меня. Я… я сейчас взял контроль над доспехами, но уже чувствую, как он ускользает. Полагаю, я слишком истощён, чтобы продолжать бороться…

— Как тебе вообще удалось одержать верх?

— Он… всё‑ таки… потомок Бартука, — заметил Сэдан. — Доспехи… нуждаются в этом… чтобы… выполнить… предначертанное судьбой… но они… не поняли… что это работает… в обе стороны. Есть ли… другой ответ?

Девушка опустила глаза. Норрек видел наполнявшую их боль. Хотя она и была колдуньей, бледная женщина не чувствовала радости или удовольствия от необходимости убить того, кто не по собственному выбору вызвал столько зла. Но пока он жив, все человечество под угрозой.

— Лучше сделай это быстро. Один короткий удар прямо в горло. Это единственный способ!

— Норрек…

— Поторопись… прежде чем моё сознание изменится!

Они все знали, о чём он говорит. В любую секунду доспехи могли вновь превратить его в идеального хозяина для их коварных нужд.

— Норрек…

— Давай же!

— Всё идёт не так… как мы… предполагали… — проскрипел Трист с нескрываемой горечью. — Фаузтин! Он клялся… нам…

Вижири, конечно, ничего не сказал, вместо этого он двинулся к Норреку. С большой неохотой Сэдан тоже медленно шагнул к бывшему другу. Норрек с трудом сглотнул, надеясь, что все это безумие скоро кончится.

Рука, на которой ещё осталась перчатка, внезапно поднялась.

Фаузтин успел поймать её.

— Лучше делай… как он сказал… колдунья…— буркнул угрюмый Трист. — Похоже… времени у нас… немного…

Кара подошла, явно пытаясь настроиться на то, что ей сейчас предстоит.

— Прости, Норрек. Мне бы хотелось, чтобы всё было совсем по‑ другому, не так, как должно быть…

— И не будет, — раздался чей‑ то странный глухой голос.

Неподалёку, за спиной Кары стоял Горазон, но что‑ то в нём изменилось. Норрек видел древнего мага лишь мельком и решил тогда, что Горазон — трусливый отшельник, вполне вероятно, утративший большую часть рассудка. Однако в присутствии этой фигуры, пусть и по‑ прежнему одетой в лохмотья, и с волосами, буйными, как невыполотые сорняки, всё остальное казалось ничтожным. Теперь Норрек догадался, что заставило Злорадного поднять глаза в самый решительный момент схватки, а облик древнего мага не мог не потрясти и так не вполне владевшего собой генерала…

Неожиданный тяжкий приступ горечи и ненависти накатил на бойца, приступ, направленный на гнусного брата…

Нет! Горазон не его брат! Опять доспехи замыслили перехватить контроль, разжечь коварный дух Бартука. Норреку удалось подавить эмоции, но он знал, что в следующий раз латы наверняка восторжествуют.

Фигура в мантии целенаправленно приближалась к нему, и Норрек заметил любопытное мерцание вокруг старца. Пленный воин прищурился, пытаясь определить, что же вызвало сияние.

Тело Горазона было буквально окутано тонким слоем поблёскивающих, почти прозрачных песчинок.

— Кровь взывает к крови, — пробормотал Вижири. Его ставшие ясными глаза не моргали. Даже две нежити, держащие Норрека, немного попятились. — И кровь покончит сейчас с этой пародией.

Норрек чувствовал, как бьётся в его мозгу воля доспехов, сражается за власть над его телом. Только совместные усилия его и его товарищей воспрепятствовали сейчас её успеху.

— Горазон? — прошептала Кара. Седовласый колдун взглянул в её сторону — и женщина отступила — Нет, — ты он, но ты и не он.

Он одарил её — одарил их всех — снисходительной улыбкой.

— Эта живущая оболочка принадлежит другому, слишком любопытному чародею, давным‑ давно случайно отыскавшему Тайное Святилище, но в процессе навсегда потерявшему своё сознание. Я присматриваю за ним с тех пор, чувствуя некоторую ответственность… — Пропустив дальнейшие объяснения, не упоминая, что в подземном Святилище может так разрушить мозг, мерцающая фигура взглянула на свои — позаимствованные — руки. — Плоть так хрупка. Земля и камень куда надёжнее и долговечнее…

— Ты! — задохнулась Кара, и глаза её распахнулись едва ли не так же широко, как рот. — Я узнала тебя! Он говорил с тобой, он даже повиновался тебе — великий Горазон так охотно повиновался тебе! — что до сих пор выглядело бессмысленным! Ты то присутствие, которое я ощущала, ты дух самого Святилища!

Он кивнул, по‑ прежнему не мигая.

— Да… со временем это даже обернулось вполне естественным ходом вещей…

Все ещё сражающийся с магией доспехов Бартука Норрек не сразу понял — а затем к нему пришёл ответ столь поразительный, что вся его защита едва не рухнула.

Горазон и Тайное Святилище — одно и то же.

— Мой собственный разум едва не помутился от всего, через что я прошёл, и я пришёл сюда, спасаясь от воспоминаний, спасаясь от ужаса, и построил своё святилище, и зарылся в песок, подальше от творящихся в мире событий. — Улыбка коснулась лица ненастоящего Горазона, улыбка того, кто почти забыл такие мелочи смертных, как эта улыбка. — И я продолжал переделывать моё жилище снова и снова по своему образу и подобию, оно проникало в меня, становилось мной, заменяя ту бренную оболочку, которую я носил, — пока наконец однажды я не оставил её внутри и не принял новую, более прочную и куда более долговечную форму… вот так я с тех пор и существовал.»

Горазон мог бы продолжать, но в этот момент мир перед глазами Норрека стал багровым. В нём кипела всепоглощающая ярость. Теперь ему не помешают! Горазон избежал его гнева, в Виж‑ жуне, но, даже если придётся испепелить всю пустыню, Полководец осуществит наконец последнее мщение!

Кукла Горазона снова взглянула в его сторону, протянула руку, словно прося что‑ то у фигуры в доспехах.

Перчатка — та самая, которую сорвал и выбросил Норрек, — оказалась на руке престарелого колдуна.

— Кровь взывает к крови… а я взываю к тебе, брат. Наша война окончена. Наше время истекло. Нам конец. Твоя сила отрицает мою. Моя — противоречит твоей. Присоединяйся ко мне, и уйдём туда, где нам и место… подальше от людских взглядов…

Вторая перчатка покинула Норрека и перелетела на, руку мерцающего старика. А затем непрерывным потоком, кусок за куском, кроваво‑ красные доспехи принялись отделяться от рук, ног, торса и перепархивать на дряхлое тело колдуна. Где‑ то в процессе изорванный грязный балахон отшельника исчез, сменившись другой, более приличествующей латам одеждой. Даже сапоги Бартука покинули Норрека, перекочевав вместе со всем остальным. Лже‑ Горазон воздел руки, его поразительная работа продолжалась, глаза не моргали, губы мрачно кривились.

С каждой потерей разум Норрека всё больше и больше приближался к тому, каким он был, прежде чем доспехи захватили его. Память и мысли теперь принадлежали только ему, а не убийце, хозяину демонов. Но всё же никогда солдату не освободиться от ужасных дней, минувших после гробницы, не сбежать от ужасов и смертей, в которых он играл пусть и невольную, но страшную роль.

И когда дело было окончено, седовласая фигура снова протянула руку в латной перчатке, призывая к себе шлем. Подхватив его, марионетка Горазона обвела взглядом Норрека и остальных.

— Пришло время миру забыть о Бартуке и Горазоне. Хорошо бы и вам сделать то же, всем вам.

— Погоди! — Кара осмелилась шагнуть к загадочной фигуре. — Один вопрос. Пожалуйста, скажи: это ты послал этого, — она показала на старика, вмещающего дух Горазона, — найти меня в Лат Голейне?

— Да… Я чувствовал, что что‑ то не так, и знал, что колдунья близко, — колдунья, которой не должно быть в городе наверху, — и что её надо привлечь к делу. Мне надо было, чтобы ты была рядом. Пока ты спала, пока ты ела, я узнал от тебя всё, что мне нужно. — Он шагнул прочь от неё, от них всех. — Наша беседа окончена. Я оставляю вас на самих себя. Однако помните:

Тайное Святилище существует во многих местах, в него много входов — но я советую вам никогда не искать его снова.

Суровость его тона не оставила людям сомнений, что старик не шутит. Горазон не желал вновь стать частью мира живых. Тот, кто потревожит его, многим рискует.

Внезапно колдун словно потерял разом форму и содержание — он начал рассыпаться, будто плоть и железо превратились в крупицы песка. С каждой секундой маг в доспехах все меньше походил на смертное создание и все больше напоминал часть окружающего пейзажа.

— Норрек Вижаран, — раздался в последний раз гулкий, отдающийся эхом голос. — Время создавать собственное наследие…

Оказавшийся в той же одежде, в которой он был до того, как вошёл в гробницу Бартука, — даже привычные сапоги каким‑ то чудом вернулись на ноги, — Норрек стряхнул с себя руки мстителей и бросился вперёд.

— Подожди! Что ты хочешь этим сказать?

Но оболочка Горазона, песочный человек, только покачала головой. Теперь лишь его глаза сохранили что‑ то человеческое. Не успел Норрек приблизиться, как фигура осела, и песчинки слились с дюнами пустыни. Ветеран подбежал к месту, где только что стоял чародей, — слишком поздно… лишь маленький комок лёгких крупиц песка напоминал о недавнем присутствии здесь Горазона.

А спустя мгновение не осталось даже его.

— Все, — тихо заметила Кара.

— Да… все, — согласился Сэдан Трист.

Что‑ то в его голосе заставило Норрека повернуться. Странное выражение жило в их глазах, словно они ждали, что должно случиться ещё что‑ то.

Колдунья догадалась первой:

— Ваш поиск окончен, так? Как и у Горазона, ваше время в этом мире истекло.

Фаузтин кивнул. Сэдан грустно усмехнулся — или, возможно, это просто показалось из‑ за отваливающейся плоти и висящих мускулов.

— Он пришёл… когда почувствовал… что доспехи… проснулись… но опоздал… так что он… послал нас… в погоню… но пообещал… что когда всё кончится… пропадём… и мы.

— Он? — хором выдохнули Норрек и Кара. А девушка добавила:

— Но это же моё заклинание и мой кинжал вызвали вас!

— Мошенник… провёл тебя… — Меньший из нежити огляделся по сторонам. — Благочестивый… ублюдок… даже не намекнул… как все… кончится…

Однако, едва он закончил, всех четверых вдруг залил ослепительный голубой свет, делая крохотный клочок пустыни ярче безоблачного полудня.

Сэдан Трист сплюнул бы от отвращения, если бы подобный простой поступок был всё ещё доступен ему. Вместо этого он тряхнул головой — или, точнее, позволил ей качнуться назад и вперёд — и прибавил:

— Я… мог бы… и догадаться. Вот… чёртов… напыщенный… ангел!

Ангел? Норрек поднял глаза к свету, но не нашёл его источника, а тем более ангела. Но чем ещё можно объяснить происходящее?

Оживший труп озирался.

— Хотя бы… покажись…— Когда же ничего не случилось, он взглянул на Норрека и добавил: — Типично. Вся его… порода… прячется… в тенях… делая вид… что выше всего… но прибирая к рукам… все это…

— Я знаю этот свет, — пробормотала Кара. — Он мелькал в гробнице. Он отвлёк меня от ваших тел.

— Он любит… свои фокусы… как всякий… архангел. — Трист посмотрел на снова кивнувшего Фаузтина. И тощий мститель продолжил для двух живых: — А этот… последний…

— Проклятие, Сэдан, нет! — Норрек бросил сердитый взгляд в небеса, невидимому архангелу. — Так нечестно! У них не было выбора…

— Пожалуйста… время пришло… и мы хотим… чтобы было так… Норрек…

— Не может быть!

Сэдан сипло хихикнул:

— Клянусь… своей… жизнью… друг.

Голубой свет неожиданно сконцентрировался на восставших из смерти, окунув их в такое сияние, что Норреку пришлось заслонить глаза. Фаузтина и Сэдана становилось всё сложнее и сложнее разглядеть.

— Время… купить… ту ферму… которую ты… всегда… хотел… Норрек…

Затем свет вспыхнул, ослепляя бойца и его спутницу. К счастью для обоих, длилось это всего несколько секунд, но к тому времени, когда зрение вернулось к ним, они обнаружили, что исчезло не только небесное свечение — с ним пропали и две нежити.

Норрек уставился в одну точку, не в силах заговорить.

До его запястья мягко дотронулись. Кара Ночная Тень смотрела на солдата с сочувствием:

— Они сделали следующий шаг в вечном путешествии, получив новую роль, помогая поддерживать равновесие мира.

— Может быть…

Куда бы они ни ушли, Норрек знал, что не мог помочь им. Лучшее, что он может сделать, — это хранить память о них и как‑ то изменить свою жизнь ради их дружбы. Он снова взглянул вверх, в первый раз заметив, что неизменные грозовые тучи, наконец, успокоились. В сущности, они уже начали рассеиваться, намекая на то, что скоро в вышине появятся лоскуты чистого неба.

— Что ты будешь теперь делать? — спросила девушка.

— Не знаю. — Он посмотрел в сторону Лат Голейна, единственного оплота цивилизации на много дней пути отсюда. — Наверное, сперва отправлюсь туда. Посмотрю, не требуется ли им помощь в уборке. А потом… нет, правда, не знаю. А ты?

Девушка тоже повернулась к отдалённому городу, давая мужчине возможность изучить её профиль.

— Да, Лат Голейн — это имеет смысл. Кроме того, я хочу разузнать, там ли капитан Джероннан и «Королевский щит». Я перед ним в долгу. Он обращался со мной словно с дочерью, и, наверное, боится, что я утонула в море.

Не чувствуя желания расставаться с девушкой, Норрек отозвался:

— Тогда я пойду с тобой, если не возражаешь.

Слова его вызвали у Кары неожиданную улыбку.

И Норреку очень понравилась улыбка черноволосой женщины.

— Отнюдь.

Припомнив поведение многих благородных господ, которым служил, Норрек вежливо предложил ей руку, которую она, после секундного колебания, приняла. И усталая пара, вместе преодолев остатки разрушенной дюны, отправилась назад к цивилизации. Ни один из них не обернулся, не взглянул туда, где лежали, уже полузанесенные дрейфующим песком, голова и туловище командующего Августаса Злорадного, туда, где растворились в безбрежной пустыне Горазон и доспехи. Измученный солдат не стремился к тому, чтобы что‑ то напоминало ему о том, что случилось — и что могло случиться, если бы победа осталась на стороне Тьмы.

Наследие Бартука, наследие Кровавого Полководца, снова погребено вдали от взглядов и знания людей… на этот раз, по‑ видимому, навсегда.

Эпилог

Ночь пала на пустыню Аранох, мрачная, задумчивая ночь. Дневные создания поспешили в безопасность своих нор, а те, кто охотится во тьме, вышли на поиски беспечной добычи…

Из‑ под песка медленно выползло чудовище, от которого разбежались бы в панике обезумевшие песчаные магготы, скарабеи, грифы и хищные демоны. Жвала, щёлкая, несколько раз открылись и закрылись, выпученные жёлтые шары глаз слабо горели во мраке, осторожно и внимательно ощупывая унылый ландшафт, разыскивая… разыскивая что‑ то ужасное.

Ксазакс, пошатываясь, поднялся из скопившейся под ним омерзительной лужи чёрной жижи. Рана, нанесённая кинжалом колдуньи, не поддавалась исцелению привычными ему средствами, и богомол знал, что не имеет права взывать сейчас к своему владыке Белиалу и молить его о помощи. Белиал уже в курсе его провала и, хуже того, уничтожения адского войска, призванного на подмогу командующему Злорадному.

Даже убежав и спрятавшись, богомол чувствовал выброс зловещего заклинания. Он мог только предполагать, кто в ответе за него, но колдовство это означало верный конец для большинства низших демонов. Столь поспешный призыв такого большого количества воинов Тьмы в начальной стадии привязывал их к смертной оболочке, приданной им. По прошествии времени, ну хотя бы месяца, они бы уже приспособились к существованию на уровне смертных и способны были бы сбросить скорлупки. Но это новое заклинание слишком скоро оборвало их земные якоря. Только самые сильные способны пережить резкое разделение, вызванное к тому же такой огромной силой. Для человека это всё равно что вырвать дитя из лона матери за месяц до того как придёт время ему появиться на свет. Выжить могли только сильнейшие…

Немногие оставшиеся обречены скитаться по Араноху, неспособные без проводника вернуться в преисподнюю. В отличие от Ксазакса, большинство демонов лишены настоящего разума и не в состоянии планировать что‑ то дальше текущего мгновения; Белиал и в этом положился на своего подчинённого, предоставив ему руководить адскими солдатами.

Впрочем, вот она, единственная надежда богомола на искупление. Его тёмный владыка может простить его, если Ксазакс соберёт тех, кто остался, и пошлёт их обратно в преисподнюю. Для этого демону потребуется ещё один человек‑ простофиля, способный к колдовству, но таких всегда в избытке. Однако сейчас куда важнее и безотлагательнее необходимость отыскать жертву для себя, которая обеспечила бы его энергией для борьбы с раной. Богомол предпочёл бы славного, зрелого купца, ставшего лагерем на ночь, но в округе никого подходящего видно не было.

Нервничающий демон выбрался из песка. Проклятое заклинание колдуньи все ещё не иссякло, хотя его сила уже ослабела. Призраки ангелов и прочие вселяющие ужас зрелища время от времени появлялись перед Ксазаксом, но огромным усилием воли он подавлял в себе желание бежать от них.

Когда он восстановит силы и оправится от ран, богомол найдёт Норрека Вижарана и женщину. Он проткнёт каждого насквозь, убедится, что они живы, и станет по очереди сдирать с них плоть — с одного, с другой, с одного, с другой. А потом Ксазакс медленно сожрёт их, смакуя каждый кровавый кусочек…

Ксазакс…

Он оцепенел, омываемый волнами страха. Да будут прокляты человеческие заклятия! Неужели последние следы чар ещё не развеялись? Сколько ещё иллюзий, сколько шепчущих голосов предстоит изведать демону, прежде чем всё это кончится?

Почуял тебя издали… и сразу узнал…

Гигантский богомол оглянулся, но ничего не увидел. Нет, все это только у него в голове. Который раз…

Тень темнее ночи скользнула к Ксазаксу, совершенно ошеломив раненое чудовище.

Пронырливый… лживый… предательский жучишка…

Ксазакс застыл. Ни одно из созданий, вызванных колдовством той женщины, не оскорбляло его столь продуманно и дерзко.

— Кто посмел?! — рявкнул он, поворачиваясь туда, откуда, по его мнению, исходил голос, звучавший в его голове. — Кто!?

И перед адским богомолом замаячила тень страшнее любых кошмаров, какие он только мог себе вообразить. Жвала демона широко разошлись, и единственное, почти жалобное слово никак не могло выкарабкаться из его пасти.

— Диаб…

Крик прорезал безмолвие ночной пустыни, — крик, который никогда ещё не слышала земля. Все твари Араноха оторвались от своих дел и в ужасе слушали его. И долго ещё, даже после того, как вопль резко оборвался, они не шевелились, боясь, что нечто может прийти на этот раз за ними.

А среди демонов Белиала, переживших крах в Лат Голейне, страх сей достиг неимоверных пределов. Они ощущали, что произошло, ощущали силу, скрывающуюся за случившимся, — и знали, что для них и для людей этого мира смертных кошмар, возможно, ещё только начинается…