От какого отцовства отказывается Запад?

Изменения в характере отцовства — один из аспектов эво­люции мужского семейного статуса. Выше, в главе третьей, я уже говорил об изменениях гендерной структуры семьи. Как это сказывается на ее социально-педагогических функциях, и какую роль в их осуществлении играет отец? Начнем с запад­ных стран, где эти тенденции проявились раньше, чем в России.

Возникшие или обострившиеся в XX в. социальные про­блемы, от которых зависят исторические судьбы отцовства, обусловлены целым рядом глобальных процессов: снижением рождаемости, ослаблением института брака, уменьшением потребности в семье и в отцовстве, ростом числа холостяков, неуверенностью мужчин в собственном отцовстве, повыше­нием требований к качеству отцовства, изменением крите­риев «хорошего» и «плохого» отцовства, усилением критиче­ского отношения к отцовским практикам в семье и на макро-социальном уровне (например, в СМИ).

В зеркале социальной статистики ярче всего отражается рост нестабильности брака и связанной с ним безотцовщины. По данным статистического департамента Еврокомиссии (Евростат), в 2004 г. в Евросоюзе число заключенных браков составило 4, 8 на 1 000 человек населения, а число разводов — 2, 1. Каждый третий ребенок в ЕС рождается вне брака (Де-москоп Weekly. № 247-248. 22 мая - 4 июня 2006).

Сходные тенденции наблюдаются в США и в Канаде. В Канаде доля детей, рожденных в браке, уменьшилась между

1983-1984 и 1997—1998 гг., с 85 до 69%; все больше канадцев предпочитают законному браку незарегистрованный союз: доля детей, рожденных в таких парах, выросла с 9 до 22%.

Наличие общих тенденций не исключает существенных различий между странами (Andersson, 2002; Kiernan, 2004). В США очень велика доля детей, рожденных одинокими ма­терями, а также вероятность для детей пережить развод сво­их родителей и жить в приемных семьях. В Европе большин­ство детей рождается в браке или как-то иначе оформленном союзе и проводит все свое детство с обоими родителями, но в разных странах стабильность брака сильно варьирует, а там, где брак уступил место сожительству, вероятность распада союза повышается.

По сравнению с прошлым, у современных мужчин и жен­щин заметно ослабла мотивация как к вступлению в брак, так и к деторождению. Вследствие эмансипации сексуально­сти от репродукции, символическим показателем «мужской силы» давно уже стало не количество произведенных на свет детей, а сама по себе сексуальная активность. В ситуациях, когда деторождение было выгодно мужчинам (например, при распределении земли в общине по душевому принципу) или хотя бы не сопряжено с личной ответственностью, эти моменты не различались, но в повседневной жизни, как в браке, так и вне его, мужчина привык заботиться о том, как удовлетворить свои сексуальные потребности, не становясь отцом. Появление в конце XX в. женской гормональной кон­трацепции позволило мужчинам переложить эти заботы на плечи самих женщин, но одновременно дало женщинам до­полнительную власть. Сегодня сексуально образованная женщина может принять важнейшее репродуктивное реше­ние без согласия и даже без ведома своего партнера, что по­рождает целый ряд сложных моральных и юридических во­просов, связанных с установлением отцовства.

Еще один источник мужской неуверенности — генетиче­ское определение отцовства, благодаря которому некоторые мужчины узнают, что воспитываемые ими дети на самом де­ле зачаты не ими. В среднем, доля таких детей, по подсчетам Джона Мура, составляет 3, 7%, то есть почти каждый 25-й

ребенок появляется на свет не от того мужчины, который считается его отцом (см.: Geary, 2006). Получается, что де­тей не обязательно иметь, трудно содержать, легко потерять и в придачу они могут оказаться чужими.

Ослабление родительской мотивации неравномерно в раз­ных странах. В среднем по Европе, не хотят иметь детей меньше 10% опрошенных, но в Западной Европе (Германии, Нидерландах и Бельгии) их доля существенно выше.

Возлагать ответственность за снижение потребности в де­тях исключительно и даже преимущественно на мужчин нет оснований. По данным двух американских национальных оп­росов (National Survey of Families and Households, 1987—1988, 10 648 респондентов, и General Social Survey, 1994, 1 395 рес­пондентов), по сравнению с 1970 г. бездетность стала для аме­риканцев более приемлемой. Почти пятая часть опрошенных не согласились с традиционными нормами, ставящими родительство выше бездетности, и две пятых ответили на этот во­прос нейтрально. С суждением, что бездетные взрослые могут иметь более насыщенную и яркую жизнь, согласились или за­няли по отношению к нему нейтральную позицию 86%. При этом женщины, особенно с высшим образованием, принима­ют, хотя не обязательно одобряют, идею бездетности чаще, чем мужчины, которые настроены более пронаталистски (Koropeckyi-Cox, Pendell, 2007a, 20076). Эту тенденцию, свя­занную с ростом женского образования и вовлечением жен­щин в трудовую деятельность, демонстрируют и другие иссле­дования. Впрочем, тендерные различия в этом вопросе тесно связаны с целым комплексом социокультурных факторов.

Характерная тенденция постиндустриального общест­ва — увеличение числа и признание социального статуса хо­лостяков.