Эволюционная теория Дэвида Гири

По мнению Дэвида Гири, объем отцовской заботы за­висит от трех главных факторов: 1) выживание потомст­ва, 2) благоприятные условия для спаривания и 3) уве­ренность в собственном отцовстве (Geary, 2005).

Первый фактор, выживание потомства, означает, что если отцовский вклад мал или не влияет на вероят­ность выживания или качество потомства, то отбор будет благоприятствовать тем самцам, которые при наличии дополнительных брачных партнеров бросают своих по­томков. Если отцовский вклад способствует относитель­ному, но не абсолютному улучшению шансов на выжива­ние или улучшение качества потомства, то отбор будет благоприятствовать самцам со смешанной репродуктив­ной стратегией. Поведение самцов может варьировать в зависимости от степени их интереса к спариванию и/или родительству или от социальных (статуса самца, наличия потенциальных партнерш) и экологических ус­ловий (например, наличия пищи).

Второй фактор, благоприятные условия для спарива­ния, означает, что если отцовский вклад не обязателен и у самцов имеются партнерши для спаривания, то отбор будет благоприятствовать либо тем самцам, которые бро­сают своих потомков (если отцовский вклад мало влияет на выживание и качество потомства), либо, если отцов­ский вклад улучшает шансы на выживание и улучшение качества потомства, смешанной самцовой репродуктив­ной стратегии. Социальные и экологические факторы, не­благоприятные для спаривания самцов (например, если самки рассредоточены в пространстве или у них нет яв­ных признаков овуляции), будут снижать издержки от­цовского вклада. В таких условиях отбор будет способст­вовать отцовскому вкладу, если этот вклад повышает сте­пень выживания или качество потомства, не возлагая при этом на самца дополнительных больших издержек.

Третий фактор, уверенность в отцовстве, означает, что если уверенность низкая, то отбор будет благоприят-

ствовать самцу, бросающему свое потомство, если же уве­ренность в отцовстве велика, то отбор будет благоприят­ствовать отцовскому вкладу, а) если вклад улучшает вы­живание или улучшает качество отпрыска и б) связанные с вкладом издержки (например, уменьшение возможно­стей для спаривания) меньше связанных с ним выгод. Ко­гда уверенность в отцовстве высока и его издержки (в смысле потерянных шансов на спаривание с другими самками) также высоки, отбор будет способствовать сам­цам со смешанной репродуктивной стратегией.

Эта теория имеет отношение не только к животным, но и к человеку. Гири подробно обсуждает, например, та­кую проблему, как влияние отцовского вклада на физиче­ское благополучие ребенка. Это непростой вопрос. В тра­диционных обществах показатели детской смертности всегда тесно связаны с отцовским вкладом: дети, расту­щие без отцов, умирают раньше. Но найти здесь причин­ную связь не всегда удается. Во-первых, «высококачест­венные» мужчины, как правило, соединяются с такими же «высококачественными» женщинами, поэтому припи­сать ответственность за пониженную смертность их де­тей только отцам невозможно. Во-вторых, неясна связь косвенных генетических факторов и непосредственного родительского влияния rfa детей. В-третьих, некоторые отцовские практики адресованы не столько детям, сколь­ко женщинам, которых мужчины хотят привлечь или удержать (забота о ребенке усиливает расположение жен­щины к мужчине).

Тем не менее даже в самых примитивных социальных условиях наличие отца сильно повышает шансы детей на выживание. Например, у парагвайских охотников-соби­рателей индейцев ахе (гуарани) отсутствие отца утраи­вает шансы ребенка умереть от болезни и удваивает его шансы быть убитым соплеменниками. Постоянная связь между брачным статусом и детской смертностью сущест­вует во всех развивающихся странах. О том же свиде­тельствует историческая демография: дети, имевшие за­конных отцов и принадлежавшие к обеспеченным слоям

общества, всегда имели больше шансов на выживание и жизненное благополучие, чем внебрачные дети или си­роты. Эта разница сохраняется и сейчас, даже в самых развитых и благополучных странах. Сегодня одним из главных показателей этого является образовательный уровень детей: отцовский вклад, включая совокупный се­мейный доход и непосредственную заботу о детях, корре­лирует с более высокими учебными показателями детей, а когда они взрослеют — с более высоким социально-эко­номическим статусом (Pleck, 1997). Хотя причинная связь между этими явлениями не установлена (нельзя ис­ключить влияние генетических факторов), социальная статистика достаточно выразительна.

О важности отцовского вклада в психическое и соци­альное развитие ребенка говорят и многочисленные психо­логические исследования, к которым я вернусь позже. Тем не менее, замечает Гири, учитывая неравное распределение социального капитала (например, интеллекта) и богатства, не все мужчины имеют возможность повысить социальную конкурентоспособность своих детей, а некоторые обладаю­щие ресурсами мужчины предпочитают вкладывать их не в детей, а в многочисленных женщин. Хотя отцовство, за исключением случаев искусственного оплодотворения, — результат спаривания, мужчинам нередко приходится вы­бирать между спариванием и отцовством. В этой связи весьма актуален и вопрос, как влияет на отцовские практи­ки уверенность мужчины в своем отцовстве. Хотя досто­верной статистики женских супружеских измен не сущест­вует, по-видимому, от 7 до 10% мужей фактически воспи­тывают детей, зачатых не ими (Bellis, Baker, 1990).

В целом, заканчивает Гири, и мужчины, и женщины выигрывают от отцовского вклада, но е г о вклад необя­зателен. Мужское родительство скорее факультативно и больше зависит от личных, социальных и экологиче­ских условий, включая наследуемые индивидуальные раз­личия в предпочтении спаривания или родительства, свойства личности, качество супружеских отношений и особенности ребенка. Собственный детский опыт (на-

пример, развод родителей), а также более общие соци­альные и экологические факторы (например, законы про­тив многоженства) тоже коррелируют с тем, сколько мужчины вкладывают в благополучие своих детей.

Судя по теории Гири, современная эволюционная психо­логия, вопреки распространенным обвинениям, не претенду­ет на то, чтобы свести все многообразие отцовских отноше­ний к раз и навсегда принятой системе биологических коор­динат, а лишь фиксирует существующие в этой сфере и эмпирически доказанные тенденции развития. Как эти тенденции проявляются и трансформируются в конкретных обществах — изучают общественные и гуманитарные науки.

Объем и содержание конкретных отцовских практик все­гда зависят от существующих в обществе нормативных уста­новок. При всех межкультурных различиях нормативный ка­нон, «идея» отцовства, включает два главных компонента: а) прародитель, первоисточник жизни и б) властное начало.

Первый момент прямо или косвенно представлен в самых различных мифологиях. Может быть, именно потому, что отцовство в отличие от материнства биологически проблема­тично, мужчины всегда искали его доказательств, которые должны были уравновесить, а еще лучше — перевесить бес­спорное материнское начало. С этим связан и культ мужско­го семени, от которого якобы преимущественно, а то исклю­чительно зависят индивидуальные свойства ребенка, и на­пряженные поиски внешнего сходства ребенка с его предполагаемым «законным» отцом, которыми одинаково озабочены и описанные Малиновским тробриандеры, и ан­тичные греки, и средневековые крестьяне, и современные ев­ропейцы (см.: Lett, 1997; Vernier, 1994).

Второй момент — отец как персонификация власти — тесно связан с социальной структурой общества. Даже там, где властные функции в семье и обществе принадлежат муж­чинам, они не всегда правят миром, в том числе своими деть­ми, непосредственно и единолично.

В традиционном обществе отец чаще всего позициониру­ется как а) кормилец, б) дисциплинатор, в) пример для под-

ражания и д) непосредственный наставник сыновей (но не дочерей) в общественно-трудовой деятельности. Но часто отцовство бывает чисто символическим, и едва ли не самый распространенный транскультурный его архетип — образ отсутствующего отца, который всем управляет, но конкрет­ных социально-педагогических функций не имеет.

На возвышенно-символическом уровне монотеистических религий конкретные отцовские функции не особенно замет­ны, их поглощает и заслоняет властная вертикаль. Существу­ет большая и очень интересная богословская литература о по­нимании отцовства в Ветхом и Новом завете (Goshen-Gottsteih, 2001) В иудаизме Бог — Творец, Создатель всего сущего, Отец Всемогущий (богословы обсуждают вопрос, считать ли слово «всемогущий» прилагательным или сущест­вительным, синонимом «Отца»). Прежде всего, это грозная, карающая сила: «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, за вину отцов наказывающий детей до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня» (Второзаконие 5: 9). Но одновременно это также Отец и покровитель народа Израиля, который обя­зан почитать Его заповеди: «Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Второзаконие 5: 16).

Христианство существенно изменило ветхозаветную концепцию отцовства. С появлением Христа и Божествен­ной Троицы возникло понятие Бога Отца не только как Творца всего сущего, но и как отца своего Сына Иисуса. Об­раз Бога Отца предельно абстрактен. «Бог совершенно не­изобразим в Своем существе, непостижим в Своей сущности и непознаваем. Как бы одет неприступным мраком непости­жимости. Не только попытки изображения Бога в Его суще­стве немыслимы, но и какие-либо определения не могут ох­ватить и выразить существа Божия, оно неприступно для че­ловеческого сознания, является неприступным мраком сущности Божией. Самое богословие может быть только апофатическим, то есть составленным в отрицательных тер­минах: Непостижимый, Неприступный, Непознаваемый» (Инок Григорий).

В православном каноне доминантная роль Бога Отца «чрезвычайно выражена: он высится над сыном и Богороди­цей и не виден в своей небесной резиденции. Возникает ощу­щение его незримого присутствия в мире, но нет его кон­кретного облика. Он правит миром семьи издали, не присут­ствуя в нем. Мать и Дитя предоставлены сами себе, но периодически ощущают незримую и грозную власть Отца... Он доминирует, властвует, но не управляет, или же его упра­вление неподвластно земному разумению. Отвечает за дела семьи Мать и царица небесная. Сын психологически ближе к матери, чем к отцу, и мать также ближе к сыну, чем к отцу... От грозного Бога Отца людям ничего хорошего ждать не приходится, но Богоматерь с младенцем Христом на руках может вымолить у Всемогущего прощение и заступиться за своих детей, уберечь их от гнева Господня» (Дружинин, 2005. С. 64-65).

Кроме Божественной Троицы, в христианстве появился образ Святого Семейства (Богородица, младенец Иисус и его номинальный отец — святой Иосиф), занявший важ­ное место в изобразительном искусстве Средних веков и Но­вого времени.

Какое отношение это имеет к реальному отцовству? По данным кросскультурных исследований, реальный отцов­ский вклад в воспитание детей, как и вообще отцовские кон­такты отца с детьми, в большинстве обществ значительно меньше материнского вклада. Дети проводят с отцом гораздо меньше времени. Например, по данным наблюдений за пове­дением 3—6-летних детей в Кении, Индии, Мексике, Филип­пинах, Японии и США (Whiting, Whiting, 1975), в присут­ствии матери дети находились от 3 до 12 раз чаще, чем в при­сутствии отца. У 4—10-летних детей в обществах Африки, Южной Азии, Южной, Центральной и Северной Америки соответствующая разница составляет от 2 до 4 раз (Whiting, Edwards, 1988). Особенно ничтожен отцовский вклад в вос­питание детей моложе 3 лет.

Впрочем, сравнивать величину отцовского и материнского вклада в воспитание ребенка можно только с учетом возраста ребенка и социальной структуры общества. Чем младше ребе-

нок, тем больше роль матери. Применительно к младенцам это непосредственно связано с лактацией. Тем не менее не одна только мать ухаживает за младенцем. Лишь в половине об­ществ, по которым имеется более или менее достоверная ста­тистика, за младенцами ухаживают исключительно матери, а остальные взрослые выполняют вспомогательные роли. В большинстве архаических обществ забота о маленьких де­тях, особенно после их отлучения от груди, разделена между матерью и другими членами семьи, прежде всего старшими де­вочками. А по мере взросления детей в этом начинают участ­вовать и отцы, особенно в роли дисциплинаторов и когда речь идет о мальчиках (Barry et al., 1977; Weisner, Gallimore, 1977). Иногда этим занимаются все взрослые члены общины (Broude, 1995).

Физическое отсутствие отца в патриархальной семье, его отстраненность от ухода за детьми — не только следствие его внесемейных обязанностей или его нежелания заниматься подобными делами, но и средство создания социальной дис­танции между ним и детьми ради поддержания отцовской власти.

У некоторых народов существовали специальные правила избегания, делавшие взаимоотношения между отцом и деть­ми чрезвычайно сдержанными. Например, традиционный этикет кавказских горцев требовал, чтобы при посторон­них, особенно при старших, отец не брал ребенка на руки, не играл с ним, не говорил с ним и вообще не проявлял к не­му каких-либо чувств. По свидетельству осетинского клас­сика Косты Хетагурова, «только в самом интимном кругу (жены и детей) или с глазу на глаз позволительно отцу дать волю своим чувствам и понянчить, приласкать детей. Если осетина-отца в прежние времена случайно заставали с ре­бенком на руках, то он не задумывался бросить малютку ку­да попало... Я не помню, чтобы отец назвал меня когда-ни­будь по имени. Говоря обо мне, он всегда выражался так: " Где наш сын? Не видал ли кто нашего мальчика? "» (Хета-гуров, 1960. С. 339—340). Это было средством поддержания отцовской власти и иерархических отношений в семье и в обществе.