Кровожадные самцы. Материал к размышлению

Одно из интереснейших свидетельств этого — книга известного приматолога, профессора биологической ан­тропологии Гарвардского университета Ричарда Рэнгэма и журналиста Дейла Петерсона «Дьявольские самцы» (Wrangham, Peterson, 1996). В этой занимательной кни­ге, получившей высокую оценку специалистов, приводят­ся многочисленные факты самцовой жестокости и агрес­сивности, причем именно эти малосимпатичные свойства обеспечивают самцам высокий ранг и господствующее положение в стаде, а тем самым — возможность передать свои гены потомству. Резко критикуя созданный некото­рыми антропологами миф об изначальном миролюбии древнего человека, авторы показывают, что вся история человечества — история войн с себе подобными.

Обобщив статистические данные по 90 обществам, Кэрол и Мелвин Эмбер (Ember К., Ember M., 1994) на­шли, что лишь 8 из них находились в состоянии войны ре­же, чем раз в десять лет. Уже древнейшие охотники-соби­ратели постоянно враждовали с соседними племенами. Из 31 общества этого типа, по которым есть достоверные данные, 64% пребывали в состоянии войны как минимум раз в два года, 26% воевали реже и лишь 10% не воевали вообще или делали это редко. Все развитые древние ци­вилизации, будь то ацтеки, майя или римляне, только и делают, что воюют, безжалостно убивают чужих муж-

чин, насилуют женщин и т. п. Необходимость защиты и расширения своей территории делает агрессивными да­же относительно миролюбивые племена. Территориаль­ный императив порождает патриотизм, а патриотизм по­рождает агрессию. Создание военных группировок, за­щита территории и собственность на женщин — типично мужское поведение. Многие великие полководцы и импе­раторы имели огромные гаремы, сотни жен и наложниц. Это не просто феномен культуры, а эволюционная кон­станта, возникшая задолго для появления homo sapiens.

Рэнгэм и Петерсон подчеркивают, что говорить о сам­цовой агрессивности «вообще» нельзя, необходимо строго разграничивать отношения а) между самцами и б) между самцами и самками. Хотя у большинства видов самцы крупнее и физически сильнее самок, явного соперничества и драк между самцами и самками, как правило, не бывает, потому что их главные социальные функции и роли рас­пределены биологически. Избиение самки самцом чаще всего связано с нарушением самкой норм «супружеской верности» и иерархических отношений, что происходит довольно часто, или с повышенной индивидуальной жес­токостью самца. Зато драки между самцами или группами самцов, прежде всего (но не только) из-за самок — явле­ние практически всеобщее. В большинстве случаев потен­циального соперника просто прогоняют, внутривидовые убийства редки (исключение составляют львы, волки и гиены). Зато убийство чужих детенышей встречается часто, у некоторых видов, например у львов, это обяза­тельное правило и необходимое условие репродуктивного успеха самца. Нередки также драки между стаями и внут­ри одной и той же стаи. Наиболее драчливыми при этом оказываются особи, которым принадлежит власть в дан­ном животном сообществе. Например, у гиен вожаками бывают самки, и они значительно агрессивнее самцов (высокий статус надо сначала завоевать, а потом поддер­живать в борьбе с конкурентами).

Ученые подробно описывают взаимоотношения и спо­собы проявления агрессии у разных видов приматов

(часть этих наблюдений снята на кинопленку, эти фильмы периодически показывают по нашему телевидению, осо­бенно на канале «Культура»), причем все они выглядят не слишком миролюбивыми. Например, орангутаны очень ласковы и избирательны в своих взаимоотношениях друг с другом и часто проявляют взаимную нежность, в том числе при спаривании. Однако большие и сильные самцы нередко бьют и унижают маленьких. Принуждение имеет место и в сексуальных отношениях. Из 179 спариваний, которые ученые наблюдали в юго-восточном Борнео, 88% проходили с применением принуждения и силы.

Живущие стабильными семьями гориллы, как прави­ло, весьма миролюбивы и нежны друг с другом, тем не ме­нее самцы горилл нередко убивают чужих детенышей.

Особенно подробно описаны социальные отношения шимпанзе. Внутригрупповое соперничество и драки у шимпанзе происходят не столько непосредственно из-за самок, сколько за статус. Агрессивность помогает сам­цу занять почетное место в иерархии. Как и у многих дру­гих животных, у шимпанзе существует особый дисплей угрозы. Побежденный должен признать свое поражение, приняв позу подчинения или звуковым сигналом. Как только Альфа-самец получает признание в качестве вожа­ка, его внешние проявления агрессивности уменьшаются, они больше не нужны, статус установлен, теперь его нуж­но лишь поддерживать. Но без демонстрации превосход­ства в силе это невозможно. Сходное соревнование раз­вертывается и внутри группы самок, где также есть своя иерархия.

Сильные и агрессивные самцы находят поддержку у самок, которые предпочитают их другим самцам. Связь с высокоранговым самцом обеспечивает самкам и их де­тенышам защиту от других самцов и дает репродуктив­ные преимущества их сыновьям. В основе этих предпоч­тений лежит не индивидуальный вкус, а репродуктивный выбор. Многие самки шимпанзе, как и жены богатых и могущественных мужчин, возможно, предпочли бы дру­гих, более мягких и ласковых партнеров, но у них нет сво-

боды выбора, кроме эпизодических измен, когда «хозя­ин» не видит, что происходит очень часто.

Наряду с внутригрупповым соперничеством, сущест­вует межгрупповая конкуренция. Шимпанзе не только защищают свою территорию, но и нападают на соседей, совершая рейды в чужие владения и организуя для этого специальные самцовые группы. Самцы быстрее двигают­ся и меньше устают, им не нужно носить с собой детены­шей, а широкие плечи и сильные руки позволяют им хо­рошо драться. Жертвами этой агрессии бывают особи любого пола и возраста, но наибольшему риску подверга­ются взрослые самцы и детеныши, а наименьшему — го­товые к спариванию самки. Эти набеги осуществляются не в поисках пропитания или вследствие дефицита ресур­сов, а скорее являются проявлением дисбаланса власти в стаде, это часть выработанной самцами поведенческой стратегии. (Watts et al., 2006). Такие же набеги на сосе­дей устраивают паукообразные обезьяны. Их рейды не похожи на поиски пищи, они тщательно готовятся, пред­полагают высокую сплоченность самцовой группы и на­правлены на причинение физического вреда попавшемуся потенциальному сопернику (Aureli et al., 2006). Инфан-тицид (детоубийство) и каннибализм практикуются и внутри собственной общины шимпанзе, так что самкам с детенышами приходится быть настороже. Причины этого явления пока неясны (Watts, Mitani, 2000).

Единственный вид приматов, у которых практически нет агрессии и насилия, это карликовые шимпанзе бонобо.

29-килограммовая самка и 40-килограммовый самец бонобо — стройные, изящные и миролюбивые животные. Отсутствие в стаде институционализированного насилия обеспечивается прежде всего половым равенством. Сам­цы бонобо не имеют власти над самками и спариваются с ними только по взаимному согласию. Хотя в стаде боно­бо существует определенная иерархия, ранг особи опре­деляется не ее полом, а индивидуальными свойствами, происхождением и социальными связями — кто готов те­бе помочь.

Вот конкретный пример. Уде был второранговым сам­цом, а Аки — одной из самых высокоранговых и влиятель­ных самок в стаде. Сын-подросток Аки стал задирать старших самцов, включая Уде. Миролюбивый Уде сначала не обращал на него внимания, но когда мальчишка совсем обнаглел, решил его побить. Однако на помощь сыну тут же прибежала его мать и ее подруги. Уде пришлось бе­жать, в результате чего он навсегда «потерял лицо» и да­же через 10 лет после этого случая был вынужден при встречах с сыном Аки принимать подчиненную позу. То есть материнская поддержка повысила групповой статус юного хулигана.

Чем объясняется такое влияние самок? Во-первых, связь между матерью и сыном у бонобо теснее, чем между самцами и самками. Во-вторых, у них существуют тесные связи между самками, коалиции, имеющие сексуальный характер. Взрослые самки бонобо часто вступают в дру­жеские отношения с девочками-подростками, причем они занимаются взаимной стимуляцией гениталий. Такие от­ношения продолжаются в течение нескольких месяцев, со­здавая между двумя самками тесную эмоциональную привязанность, которая сохраняется всю жизнь, не пре­пятствуя спариванию с самцами. Такая социальная струк­тура позволяет самкам сообща подавлять агрессивные действия самцов, делая тех более миролюбивыми.

В отношениях между самцами бонобо агрессия обычно имеет демонстративный характер, не доходя до драки, и чаще всего разрешается путем добровольного спарива­ния в самых разных позициях. Сексуальный контакт без различия пола служит универсальным средством прими­рения после ссоры, разрядки эмоциональной напряженно­сти и т. п. Я видел это своими глазами не только в научно-популярных фильмах, но и в зоопарках Берлина и Сан-Ди­его. Кроме того, самки бонобо не имеют специфического запаха, который сигнализирует приближение готовности к овуляции и тем самым активизирует соперничество меж­ду самцами. Самцы бонобо не знают, какая самка готова к оплодотворению, их сексуальная активность практиче-

ски не связана с репродукцией. «Они могут спариваться много раз в день; самцы и самки активно занимаются гете­росексуальным и гомосексуальным сексом; они манипули­руют гениталиями друг друга руками и ртом: они исполь­зуют внушительное разнообразие копулятивных позиций; их гениталии, как у самцов, так и самок, пропроционально больше, чем у людей, и они начинают заниматься сексом задолго до полового созревания — приблизительно с годо­валого возраста» (Wrangham, Peterson. 1Э96. С. 213).

«Сексуальная терпимость» проявляется и вовне. Встречаясь с особями из соседних групп, бонобо не про­являют агрессии, а стараются вступить с ними в друже­ские отношения. Разведчиками и парламентерами у них бывают не самцы, а самки, которые сразу же предлагают соседям, будь то самцы или самки, вступить с ними в се­ксуальный контакт. Самцы же спокойно смотрят, как «их» самки спариваются с чужаками обоего пола.

Бонобо не являются вегетарианцами, они любят мясо и вполне могут убить и съесть маленьких детенышей ан­тилопы или белки летяги, но они никогда не едят других обезьян, воспринимая их не как добычу, а как игрушку или потенциального партнера по игре. Описан случай, когда молодой самец бонобо до смерти замучил малень­кую обезьянку другого вида, но сделал это явно неумыш­ленно, просто его игровые приемы оказались для малень­кой обезьянки слишком грубыми.

Нет ли в этой картине идеализации бонобо и преуве­личения «миротворческой» роли сексуальных контактов? Мнения приматологов на сей счет расходятся. Самый из­вестный специалист по бонобо Франс де Вааль (de Waal, 1997, 1998) разделяет точку зрения Рэнгэма, но некото­рые другие исследователи считают, что у нас слишком ма­ло данных о поведении бонобо в естественной среде, а не в неволе. Недавно этот спор вышел за рамки академиче­ской науки. Летом 2007 г. журнал «New Yorker» опубли­ковал статью журналиста Яна Паркера, который, ссыла­ясь на интервью с работающим в Конго немецким прима­тологом Готфридом Хоманном, утверждает, что бонобо —

такие же кровавые убийцы, как и шимпанзе (Parker, 2007). Де Вааль эти соображения опровергает (de Waal, 2007), и известный канадский приматолог Пол Вейзи с ним согласен. Однако другой авторитетный приматолог, Ким Уоллен из университета Эмори (обмен мнениями со­стоялся в январе 2008 г. на сексологическом сайте Sexnet), считает, что для сравнения сексуального поведе­ния бонобо и шимпанзе пока что нет достаточно надеж­ных данных. В любом случае, ученые предостерегают против политических спекуляций и переноса на живот­ных современных идеологических споров.

О том, что агрессивность самцов приматов не столь фатальна, как кажется, говорят и наблюдения за дикими бабуинами (Sapolsky, Share, 2004). Самцы бабуинов обычно крайне агрессивны. Стэнфордские приматологи много лет (с 1978 до 1986 и затем после 1993 года) наблю­дали в Кении за живущим недалеко от туристического кемпинга стадом бабуинов, которое она назвали лесным стадом. Как и в других колониях бабуинов, в лесном стаде всем заправляли свирепые, агрессивные самцы. Их самой лакомой пищей было содержимое помойки рядом с близ­лежащим гостиничным комплексом. Самок и подчинен­ных самцов они к ней не подпускали. Но в 1983 г на свал­ку вывезли инфицированное мясо, все доминантные сам­цы (46% всех самцов) заразились бычьим туберкулезом и в течение трех месяцев вымерли. В результате в стае, во-первых, изменилось соотношение самцов и самок, а во-вторых, выжили только неагрессивные самцы.

И что же, популяция погибла? Ничего подобного. Ос­тавшись без вожаков, бабуины самоорганизовались иначе, создав социальную структуру, в которой не стало насилия по отношению к слабым. Иерархические отношения и ли­дерство в стае не исчезли, но стали более мягкими. Менее агрессивные самцы, получив возможность самореализа­ции, стали проявлять больше внимания друг другу, чаще заниматься грумингом, мирно общаться. То есть у них сформировалась новая культура, которая сохранилась да­же двадцать лет спустя, когда первоначальные члены стада

вымерли. Не только детеныши воспитывались в новом ду­хе, но вновь прибывшим бабуинам давали понять, что здесь драться не принято, и те принимали эти правила. Долго ли просуществует эта новая культура, особенно ес­ли пришельцев станет много или если изменившаяся эко­логия сделает соперничество за ресурсы более жестким, никто не знает. Эта история имеет сугубо академический характер. Частный случай сам по себе не опровергает об­щего правила, но дает пищу для размышлений. Если даже у бабуинов агрессивность зависит не только от уровня гормонов, но и от образа жизни и особенностей социали­зации, стоит ли нам беспомощно разводить руками перед лицом мальчишеской агрессивности только потому, что «мальчики всегда остаются мальчиками»?

Некоторые антропологи считают, что традиционное для приматологии преимущественное внимание к сорев­новательности и агрессии в ущерб кооперативному и аф-филиативному (связанному с принадлежностью к груп­пе) поведению односторонне. Кооперативное поведение (сотрудничество) у всех видов приматов встречается ча­ще агонистического (соревновательного). Чтобы понять природу социального поведения приматов, нужно учиты­вать контекст, функции и тактику аффилиативного и со­ревновательного поведения. Количественный анализ дан­ных 81 исследования, объектами которых были животные 28 родов и 60 обезьяноподобных видов, показал, что жи­вущие группами обезьяны обычно посвящают активному взаимодействию друг с другом меньше 10% всех своих ак­тивных интеракций, а на долю соревновательного поведе­ния приходится меньше 1% всех активных интеракций. Аффилиативное поведение (тот же груминг) встречается чаще. Причем соотношение того и другого зависит от то­го, как и насколько такое поведение вознаграждается (Sussmanetal., 2005).

Короче говоря, современная этология и приматология рисуют гораздо более сложную и нюансированную кар­тину «самцовой агрессивности», чем та, которая господ­ствовала в недалеком прошлом.

Сходства в поведении самцов приматов и молодых муж­чин настолько велики, что в антропологической литературе, как я уже говорил, существует даже понятие «синдром моло­дого самца» (Daly, Wilson, 1ЭЭ4), свойства которого более или менее одинаковы у людей и у многих видов животных.

Однако слишком широкие обобщения и прогнозы, осно­ванные исключительно на аналогиях, порой скорее запутыва­ют, чем проясняют проблему. В одном случае за «самцовой агрессивностью» скрывается гиперактивность и повышенная импульсивность, в другом — доминантность и борьба за со­циальный статус, а в третьем — просто отсутствие навыков разрешения конфликтов. Соответственно и тендерные разли­чия могут быть как количественными, так и качественными.

Очень многие проявления мужской агрессии связаны с символической культурой общества. Характерная черта вся­кой мужской культуры — силовые соревнования и драки, при­чем не только с чужими, но и среди своих. В мужских развле­чениях всегда присутствует «силовая» составляющая, причем и «победа», и «сила» понимаются не только как физическое, но и как моральное превосходство над соперником. С этим связана особая жесткость мужских игр и особенно наказа­ний в них. Мужская силовая игра предполагает выход за рам­ки обыденности, проникновение в чужое, опасное «простран­ство риска», а мужсиое соперничество часто описывается в сексуальных терминах или имеет какие-то скрытые сексу­альные компоненты. Нужно подмять соперника, «опустить» его, заставить просить о пощаде, отказаться от своего муж­ского достоинства. Иногда весь смысл игры заключается именно в наказании проигравшего, которого ставят в смеш­ное, унизительное положение (Морозов, Слепцова, 2001).

Драки и соревнования, победа в которых определяет ранг отдельного мужчины или мужского сообщества, могут быть как индивидуальными (поединок), так и групповыми, они большей частью рассчитаны не только на самих участников, но и на зрителей, то есть являются зрелищем (Морозов, 1998). Ритуальный характер драки и отсутствие личных сче­тов между драчунами не делает драку менее опасной, жесто­кой, подчас даже смертоубийственной. Этнография русской

деревни полна описанием таких, казалось бы, бессмысленных драк, которые людям кажутся совершенно нормальными и неустранимыми:

«Без драки какой праздник?! Какой праздник, если двух покойников нету?! Это уже за праздник не считали. Эти драки испокон веков».

«Не праздник, чтобы человека не убить. Что за празд­ник — никого не зарезали, никому ножом не ткнули?!» (По­пова, Мехнецов, 2007. С. 148).

Деревенские кулачные бои «стенка на стенку» по терри­ториальному признаку (например, правобережные против левобережных) продолжаются и в городской среде: один двор против другого или Петроградская сторона против Вы­боргской (такие побоища часто происходили в послевоенном Ленинграде). Современный эквивалент этого — драки фут­больных болельщиков. Такая агрессия не носит личного ха­рактера, это, прежде всего, способ конструирования маску­линности и поддержания соответствующего социального статуса.

Вместе с тем мужская импульсивность, несдержанность и агрессивность определенно имеют свои биологические предпосылки. Ведущая роль в этом принадлежит мужским половым гормонам (андрогенам), особенно тестостерону.