Предыстория 4 страница

- Прости меня, - шепнул сорвавшийся голос. Мидори прислонила ампулу к его губам, наблюдая как рубиновые капли исчезают в плену его едва приоткрытых уст, которые ранее целовали её так нежно. Пузырёк опустел, покинул ослабшие пальцы и скатился на пол, а девушка упала на грудь Минору, окончательно давая волю всему, что так старательно скрывала внутри весь этот вечер. То, чем ей было велено опоить кицунэ, вовсе не убивало его, но временно лишало все сил, как магических, так и телесных, превращая в обычную безвольную куклу без способности сопротивляться. Яд обжигал горло, разливаясь по телу чистейшим чувством пустоты. Минору так беспечно посчитал, что ощущение губ Мидори окажется столь же приятным и трепетным как прежде. Но он ошибся, как не ошибался в жизни никогда прежде. Поцелуй не был сладким и нежным, в нем читалась горечь и отчаянье. Ресницы дрогнули, приоткрывая мозаичную расцветку глаз. Он не умирал, а медленно увядал не в силах поднять руку, дабы коснутся её волос, прошептать горькими от яда губами, лишь одно слово: «Почему?».
Людям нельзя доверять. Разве он не учел этот урок прежде, но тогда почему шелк кимоно орошают горячие слезы. Минору явно ощущал, как содрогается её тело, но не мог ничего сделать. Его взгляд блуждал по столь знакомому потолку, вспоминая как долгими зимними вечерами, он изучал каждую трещинку, каждую новую паутинку, что в углу плел настырный паук, спасая свое творение разрушенное рукою Мидори. Он наблюдал в застывшем безмолвии, не смея тревожить сон смертной женщины, уснувшей на её плече. Он был глупцом и этого не изменить. Его веки вновь сомкнулись, позволяя соленой слезинке, затаится в уголке его небесно-лазурного глаза. Оставалось смириться и ждать своей участи. Ждать того что произойдет дальше.
- Лучше бы…ты убила…ме..ня, - почти по слогам произнес Минору охрипшим голосом, ощущая как обмякают голосовые связки. Более не единому слову уже не было суждено сорваться с его уст в сторону человека, предавшего все самое ценное, что он смел хранить в своем ледяном сердце, позволяя тлеющему угольку превратиться в золу.

- Они... Они забрали мою сестру. Забрали мою маленькую девочку, - всхлипывая, только и смогла выдавить из себя Мидори, судорожно комкая пальцами ткань его одежд. Она не просила прощения, не пыталась оправдать себя, ибо понимала, что все её слова не будут иметь никакого смысла. Ни одно из них не сможет забрать себе ту боль, что лезвиями раздирала тело, не сможет излечить рваную рану на сердце и так же не сможет предотвратить то, чему суждено случиться. Своими руками она подписала приговор мучительной смерти тому, кого так преданно любила и с кем хотела провести свою человеческую, такую короткую, но всё же жизнь. Напухшие от слёз глаза, подняли свой мутный тёмный взгляд на Минору, глядя так, словно хотели впитать каждую черту его лица. Так, словно лис лежал на одре самой смерти. Дрожащие руки вновь коснулись его волос, а после обняли впалые щёки, которые нынче были слишком холодными. Последним прощальным поцелуем она коснулась его. Подарила то нежное прикосновение, на которое он надеялся ранее, а вместе с этим выпила и те остатки горького яда, что сохранила бледность кожи. Лишь транквилизатор для демона, но смерть для обычного человека. В доме хлопнула дверь. Девушка вздрогнула и резко обернулась. Свет в комнате зажёгся, обволакивая фигуры рослых неотёсанных мужчин в грубых охотничьих одеждах, с клинками и кинжалами за широкими поясами. У двоих за спиной висели тяжёлые арбалеты. Мидори знала их. Все они были приспешниками гильдии. Один из мужчин с давно небритой щетиной жадно окинул её взглядом и ехидно ухмыльнулся. Когда-то она отказала ему в браке, за что и поплатилась.
- Не надо! Не трогайте его! Он не сделал ничего плохого! - закричала она, когда кто-то из охотников решил не тратить зря время и побыстрее закончить начатое, пока яд ещё действовал, растекаясь по венам Минору. Мидори же закрыла кицунэ собой, но грубая мужская рука, ударив, оттолкнула её.

- Заткнись! Это демон! Он околдовал тебя! - Это был её отец. Не сказать, что он любил дочь, но уж точно не хотел, дабы с ней расправились так же, как и со всеми нечестивыми изменниками, ведь это бы оставило грязное пятно на его имени известного охотника. Махнув рукой, он подозвал своих приспешников и те, с отвращением прикасаясь к телу бледноликого юноши, унесли его, громыхнув дверью. А в ночи ещё долго разносились душераздирающие, сочащиеся болью и мольбами, крики Мидори, пока к рассвету не стихли навсегда.

Знаете что самое страшное в жизни? Нет не смерть и даже не её ожидание. Смерть это то, что может унять боль, и стереть все воспоминания, забрав с собою в преисподнюю. Хуже всего - это иметь возможность слышать, чувствовать, но быть не в силах помочь. Быть тряпичной куклою в непроглядной тьме, понимая, что где-то совсем близко, лишь в паре сантиметров, угасает чья-то жизнь, обрывая струны натянутых нервов. Он ощущал её, знал, как медленно с каждым часом сердце предавшей его женщины пропускало один удар за другим сродни механическим часам, прекратившим свой ход. Ему было плевать на то, что случится с его телом. Как поступят с его нечестивым духом.
Все последующие дни, проведенные в заточении, скованный цепями демон не произнес и слова. Яд давно перестал действовать, но его тело оставалось безвольным, словно рисовая бумага, упавшая в лесное озеро. Бледное тело саднило от синяков и порезов. Не было смысла задумываться о том, зачем они совершают подобное. Люди хуже зверей и сейчас его целью была лишь защита мальчишки. Он не забыл о Данияре, даже тогда, когда сердце обратилось в пучину мрака, превращая мозаичный взгляд в очертание тусклого стекла. Оставалось терпеть и смиренно ждать своей смерти, надеясь на то, что маленький трусливый заяц сумеет прожить один в этом жестоком и беспощадном мире.

А в ту ночь Данияр так и не дождался своего хранителя. Он забылся беспокойным сном, надеясь, что на утро вновь засияет солнце и что лис вернётся, ведь он обещал. Однако ни утром, ни в последующие дни Минору не пришёл. Серьга, оставленная при прощании, каждую ночь сияла всё ярче, отбрасывая на каменные стены пляшущие кровавые блики, а Данияр медленно угасал. Он почти ничего не ел, мало спал и днями напролёт скитался по лесу, посвящая безрезультатным поискам всё своё время и силы. С утра до глубокой ночи, когда пейзаж чащи становился неразличимым для глаза обычного человека, он бродил по узким тропам и звал своего хранителя. Иногда в голос, иногда мысленно пытался дотянуться до него. Он уже давно понял, что случилось нечто плохое, но всё же не терял надежды. Проснувшись однажды утром, Данияр поплёлся к озеру, дабы смыть с себя дорожную грязь. Ночью вновь лил дождь, все тропы превратились в вязкое месиво, но на купание уже не осталось сил. Едва добравшись до пещеры, Данияр уснул и теперь, соскребая с белоснежной кожи засохшую землю, брёл босиком по мелким камушкам, что устилали берег. Здесь никогда не было людей, поэтому он решил не обременять себя одеждой, а именно она бы смогла тут же разоблачить все изменения, что случились с ним за короткое время несколько часового сна. Шаг за шагом он приближался к кромке мелкого прозрачного озера, зеркало которого сегодня было безмолвным и спокойным, не поддаваясь шалостях лёгкого ветра. Вот уже холодная вода коснулась его ног, как вдруг в груди всё замерло, и Данияр отшатнулся назад, испугавшись собственного отражения. Он вновь подошёл ближе, надеясь на то, что ещё попросту не проснулся. Надеясь, что это было лишь мимолётное видение, навеянное усталость, но нет, с водной глади на него взирало перекошенное испугом лицо с прозрачно-голубыми глазами. Его глазами. Все черты были так знакомы, но одновременно чужды. Ладонь опустилась на щёку, безотчётно ощупывая кожу. Он действительно изменился, и в отражении больше не было лица мальчишки, там отражался лик взрослого окрепшего юноши лет восемнадцати от роду. Лицо утратило столь детскую плавность и округлость. Несколько пухлые щёки стали впалыми, от чего скулы обрели выразительность и резкость. Губы налились пухлой капризностью, а идеально ровный нос более не был по-детски вздёрнут. Тело обрело зрелые очертания и рельеф красивой юношеской мускулатуры. Лишь волосы были всё такими же светлыми, а глаза всё так же наивно смотрели на мир. Всему виной было лишь то, что связь с хранителем прервалась на какие-то считанные часы. Охотники вновь попытались обуздать дух лиса и в этот раз почти достигли своей цели, однако что-то вновь пошло не так. А Данияр и его жизнь - они полностью зависели от Минору, ибо только благодаря кицунэ он прожил столь долгий век. Данияр вспомнил все наставления Минору, его рассказы о том, что произойдёт, если связь нарушится и осознал всё, к чему оставался слеп. Теперь он знал, где следует искать. В тот день ранее наивные, детские глаза, покрылись коркой ледяной ненависти ко всему сущему.
Минул месяц с тех пор, как Данияр поднялся на новую ступень своей жизни. Повзрослев телом, он вырос и духом, с тех пор каждый день посвящая себя лишь одной цели - найти Минору. В лесу ему удалось отыскать жителей местной деревни, которые в эту пору как раз начинали сбор целебных трав. Прикинувшись путником, на которого напали разбойники, что в этих краях не такая уж и редкость, он попал в деревню, где смог раздобыть себе и еду, и одежду. Жил он в доме одинокого старого мастера литейного дела. Днём, в благодарность за кров и еду, помогал ему, чем только мог, а вечером упражнялся с катаной на заднем дворике. Данияр был благодарен своему хранителю за науку и потраченное время, ибо с детства умел обращаться с этим оружием, реагируя молниеносно на любое движение. Попутно он разузнавал всё больше информации о гильдии, местонахождении штаба и людях, что называют себя охотниками на демонов. Он готовился. Но день, когда Данияр проснулся от глухой боли в сердце, что сдавливала рёбра, мешая сделать глоток воздуха, стал последней каплей. С трудом он смог прожить эти часы до заката, изнывая от боли и беспокойства за того, кто был дороже всего в этом мире.

Глава «???»
Маленькая комнатушка, преимущественно старая деревянная мебель, керосиновая лампа на столе. Данияр стоял перед зеркалом, бережно вдевая в ухо серьгу, с которой не расставался, бережно храня в кожаном мешочке на шее. В резную деревянную оправу была воткнута окровавленная швейная игла. Когда серьга заняла должное место, уголки его губ едва заметно поднялись вверх. С тех пор, как исчез Минору, юноша разучился улыбаться, но сегодня был особенный день. Камень сегодня светился как никогда ярко, а это означало, что нужно поторопиться. Данияр надел белую рубаху, поверх плотный тёмно-зелёный жилет, влез в высокие сапоги. Со стола он взял широкий пояс, который затянул потуже, прикрепил к нему клинок и верную катану. В деревне его давно прозвали эльфом, за схожесть с этими созданиями леса, лишь тугой лук заменял металл острого лезвия. Последнее, что он сделал, это подвязал уже порядком отросшие волосы шелковой лентой, отрезанной от кимоно Минору, которое было оставлено в дупле старого дуба. После юноша погасил лампу, попрощался со стариком, сказав, что идёт прогуляться и отправился в сторону леса. В логово гильдии. Сегодня был выходной. Многие охотники со своими семьями отправились в город, оставив лишь пару десятков надзирателей, поэтому лучшего времени для визита было не сыскать. Скрывающийся в чаще леса, штаб его издалека встретил Данияра желтоватым отблеском множества окон. На первый взгляд это было самое обычное ухоженное здание, напоминающее средних размеров японский особняк, но старожилы поговаривали, что всю суть скрывает земля - подвальные помещения под штабом. Впрочем, довольно быстро Данияр завидел и следы пребывания охотников. Не смотря на наличие нормальной кухни, здесь повсеместно тлели костры, на палках были растянуты шкуры убитых животных. Он неслышно подкрался ближе, ибо знал, что ночью здесь рыщут сторожевые псы гильдии. Из открытого окна донёсся грубый прокуренный бас порядком захмелевших мужчин, которые рассказывали друг другу какие-то байки о своих подвигах. Охотников было гораздо меньше, чем обычно, но всё же Данияра заметили.
- Эй, юнец, ты чего здесь вынюхиваешь, а?! Жить надоело?! - раздался за его спиной такой же пьяный, противный голос, который не вызвал у Данияра ничего, кроме чистого отвращения.
- Тебе!!! - сцепив зубы, процедил он с ледяной ненавистью в голосе и, стремительно обернувшись, всадил клинок в самое сердце охотника ещё до того, как он успел осознать, что же произошло и издать хоть звук. Данияр подхватил тяжёлое тело и, оттащив в тень, бросил подальше от глаз. Он чувствовал, где-то здесь и томился в заточении его хранитель.
- Минору... Минору, ты меня слышишь? - мысленно позвал Данияр, прикрывая глаза и надеясь, что теперь он достаточно близко, дабы достучаться до сознания хранителя.

Сколько прошло дней, Минору не знал. Может день, может месяц, а может и вовсе год. Заточенный в подземелье, он медленно угасал, отказываясь от всего кроме воды. Лишь целительная влага способна была стереть с губ отголоски предательской горечи, на время давая истощенному организму право на жизнь. Мнение о том, что демонам ненужно большое количество пищи правдиво, ведь на самом деле Минору и не нуждался в ежедневном приеме яств. Каждодневные истязания оставили глубокие шрамы на мраморной коже, а она уже была не в силах восстановить свою целостность. Он жил лишь ради Данияра, поддерживая жизнь мальчишки тем, что просто отказывался подыхать. После недельного пребывания в заточении, Минору в полной мере осознал, для чего его сковали не убив. Не подарив столь желанную путевку в Ад. Это было крайне эгоистично со стороны кицунэ считать, что смерть - спасение для них двоих. Но, несмотря на это, он упрямо продолжал играть роль марионетки для битья. Ему оставили жизнь не из милости или же чего-то подобного. Даже не, потому что Минору был слишком силен, дабы так просто пасть от рук вассалов. Просто наивность людей порой поражала. Поражало и их желание обуздать дикого лиса. Но каждая попытка добавляла дерзости и ненависти, делая Минору все больше похожего на дикого лиса, способного разорвать в клочья глупца осмелившегося прикоснуться. Серьга давно была сорвана и спрятана среди прочих старинных артефактов, но даже в этом случае она продолжала подавать сигналы своей паре о том, что лис еще жив. Что он все еще держится за остатки своего сознания, дабы не впасть в безумие.

Почему же он не сбежал? Ответ прост. В гильдии работают отнюдь не глупцы, хотя изредка и такие уникумы встречаются на пути. Печати, сдерживающие силу, были расклеены повсюду, оставляя безнаказанным лишь тело Минору, превращая затхлое помещение в подобие бумажного домика с чернильными иероглифами вместо узора. Время шло и постепенно осознание того, что приручить демона не получится, все ближе подталкивало охотников к тому, что все же придется избавиться от опасного пускай и обессиленного трофея. Близилось полнолуние, а это означало лишь то, что день его смерти неумолимо приближался к финалу. Проведя в молчании столько дней, лис мысленно попросил прощение у того, кого по своей воле приютил под крылом, лишив тем самым права на спокойную и счастливую жизнь.
- Прости, - изредка шептали его губы так тихо, будто шелест травы падшей под гнетом лезвия серебристой косы трудолюбивого крестьянина. Он никогда не перед кем не извинялся, но сейчас видел выход только в подобной глупости.
Утро или же день, приведший настолько изменившегося зайца, лис не различал. В камере не было света, поэтому осознание, что царит сейчас на земле, было столь скудным, что даже тюремные крысы смеялись. В его мире царила тьма, что время от времени освещалась керосиновыми светильниками охотников пришедших за новой порцией истязаний и без того измученного тела. Он не слышал голоса Данияра, но отчетливо ощущал его присутствие. Приоткрыв тяжелые веки, Минору с трудом поднял голову, переводя взгляд на дверь, произнеся все так же тихо.
- Уходи…
Хрип, вырвавшийся из легких, заставил зайтись в приступе кровавого кашля. От сырости он более не мог нормально дышать, и каждое неловкое действие вырывало куски из его груди, выливаясь алыми потеками из глубин рта. Это было слишком опасно, поэтому лис продолжал твердить одно и то же:
- Уходи. …Убирайся… Беги! – попытка повысить голос заставила лопнуть натянутую нить голосовых связок, вызывая боль, к которой Минору привык как никогда прежде. И только алая серьга становилась все ярче с каждым шагом к темнице лиса, играя роль путеводной звезды во мраке небытия. Касаясь кожи, она сперва просто согревала своим сиянием, но с каждым шагом начинала обжигать.
- Так вот оно что, - едва слышно проговорил Данияр, отпуская эти мысли с ночное небо, и мимолётно прошёлся пальцами по алому камню. Он всё понял. Понял, что эта вещь приведёт его куда следует, и от этого сердце в груди сжалось, а после забилось так быстро, словно грозилось полететь впереди хозяина. Не найдя входа извне, Данияр вошёл в дом и эта ночь окрасилась алым. Он убивал всех, кто пытался преградить ему дорогу. Убивал без единой эмоции во взгляде, покрывшемся коркой ледяной ненависти. Он не испытывал жалости к тем, кто ни разу не пожалел своих пленников, расправившись с живыми душами, как с обычным придорожным мусором. Пьяные и неповоротливые охотники успевали лишь замахнуться, прежде чем стать дополнение, оставленного за спиной, побоища. Миновав коридоры, наполнившиеся стонами и кровью, Данияр шёл за светом серьги. Она привела его к лестнице в подземелье. А прогнившие умы приспешников гильдии, мелких пешек, который выполняли свою нехитрую работёнку в отсутствие господ, не сразу, но всё же поняли, зачем явился сюда этот юноша, с характером кровожадного зверя, и куда направляется высокая фигура.
- Убейте! Убейте лиса! - донеслось откуда-то из сырости подвальных коридоров, от чего Данияр рванул вниз по лестнице. Холодным дыханием его встретил лабиринт коридоров, где, подобно муравьям, копошились люди. Он их не видел, но слышал, как где-то в глубине подземелий, всё пришло в движение. Землистый пол заглушал звуки шагов, тусклые масляные лампы заставляли глаза вглядываться в полумрак, но серьга Минору позволяла безошибочно находить путь в этой тьме. Последний поворот и вновь бойня. Вновь потраченное время, лишь душу грела наступившая тишина. Вот она - стальная дверь. Не заперто, изнутри льется желтоватый свет. Он был немного ярче, чем в коридорах - горел керосин. Данияр вновь пустился бежать, но резко распахнул дверь, но так же резко замер. Путь ему преградили двое охотников, крепко сжимающих в руках тяжёлые мечи. Третий же стоял у самой решётки, держал арбалет с одной лишь стрелой. Наспех обмакнутая в яд, она роняла едкие слёзы на земляной пол, а острие маячило всего лишь в нескольких сантиметрах от сердца Минору. Минору... Он сразу же узнал его, и глаза налились праведный гневом преисподней.
- А ну не смей!!! - на надрыве прокричал юноша и, выхватив клинок, швырнул в пустоту. Лезвие просвистело меж лицами охотников, преодолев этот незримый барьер, несколько раз покрутилось в воздухе и смертельным укусом впилось в шею. Арбалет с грохотом упал на пол. Мужчина ещё пытался зажать рану, хватая ртом воздух и издавая противные булькающие звуки, что исходили из горла, но после рухнул и уже не шевелился. Повисла тишина, разорванная озлобленным криком:
- Ах ты, гад! Ты заплатишь за это! - Это был крик отчаявшихся людей, которые добровольно кинулись в лапы смерти в лице Данияра, который сейчас больше походил на светло жнеца, приговорившего прогнившие лохмотья их дух к вечным мукам. Он дрался из последних сил, защищая того, кто так бережно опекал и заботился о нём все эти годы. Дрался на глазах у Минору и гордился этим, ибо мог показать на что способен. Конец. Охотник рухнул и сполз по стене. Данияр наклонился и брезгливо отцепил от его пояса ключи. Противно скрипнул проржавевший замок, со звоном упали цепи, а его руки мягко подхватили оседающее тело Минору, крепко прижимая к себе.
- Я так боялся, что опоздаю. Прости, что заставил ждать так долго, - прошептал Данияр, прижимаясь к израненному телу. Но вместо объятий и счастливых улыбок, Минору вцепился в плечи Данияра, пытаясь оттолкнуть. Он желал повторить слова, прогоняя беспечного мальчишку, но не смог. Голос больше не принадлежал ему, срываясь на кашель. Ослабшее зрение, пыталось уловить малейшее изменение в Данияре, что лишь отдаленно напоминал пугливого мальчишку. Он так изменился, но это не могло скрасить всей его глупости и безрассудности поступка. Мальчишка совсем не понимал, что его пребывание в комнате усугубляет состояние лиса, буквально высасывая остатки сил, которые он хранил для поддержания жизни глупца. Или же Данияр всё понимал, но всё равно не могу поступить иначе. Он многого не знал, но его знания о том, что его жизнь напрямую зависит от жизни Минору, вполне хватило, дабы предполагать, как тяжело даётся ёкаю поддерживать этот огонёк, жертвуя собою. Всё же охотникам удалось украсть у кицунэ большую часть его сил, однако, не в силах справиться с мощью белого лиса, они попросту запечатали их, как ненужную консервацию, от которой не будет проку, но и выбросить жалко.
- Потерпи, сейчас.- Данияр извлёк из, прикреплённой к боку, сумки нечто, напоминающее огромный хрустальный шар, который можно лицезреть, придя к гадалке. Он был прозрачным, но как только коснулся рук человека, словно изнутри вспыхнул языками дикого белого пламени. Буйствующие языки, не чувствуя в Данияре своего хозяина, свирепо обжигали кожу, но юноша бережно держал шар до тех пор, пока не вложил его в руки лиса. В это же мгновение оболочка лопнула, и Данияр едва успел отскочить, ибо всё тело Минору поглотил его собственный дух непокорного белого лиса, возвращая ему силу и настоящую суть ёкая. А юноша, словно заворожённый, наблюдал за эти действом, безмолвно восхищался, когда белое пламя прохладными прикосновениями зализывало раны на теле лиса. И почему-то сейчас он вспомнил про то слепяще-белое кимоно, в котором Минору являлся к нему в последний раз. Удивление на миг промелькнуло в глазах демона. Данияру удалось найти то, что могло помочь. То, что способно было восстановить его силы. Не учёл он лишь одного: после стольких дней истощения лису трудно было в полной мере ощутить прилив целительной силы. Его тело заживало, но тут же рвалось на куски, от переизбытка живой энергии, заставляя все повторяться раз за разом. Минору всегда удерживал истинную сущность, выпуская то количество магии, что могло выдержать его тело, не навредив внутренним органам. Но сейчас все было иначе. Минору более не мог поддерживать облик юноши, позволяя пламени проглотить его с головой. Он принял истинный облик дикого лиса, позволяя телу видоизмениться, проламывая стены своей темницы. Протяжное и звонкое рычание донеслось из-под клубов дыма, оставляя часть гильдии охотников тлеть под развалинами тюремной камеры. Все рушилось и содрогалось, но вовсе не приносило ни малейшего вреда Данияру, скрытому под массивным белоснежным хвостом. Лишь когда клубы пыли улеглись, Минору сделал шаг назад, убирая один из своих хвостов. Перед юнцом предстал прекрасный белоснежный лис с шестью такими же слепяще-белыми хвостами. Он грозно зарычал, ощущая, как под массивной когтистой лапой затрещало поваленное дерево. Больше трех метров в холке лис походил на неуклюжего дикого зверька, помещенного в палисадник с рассадой, одно неверное движение хвостом и можно смело заготавливать дрова на зиму. Минору не любил принимать истинный облик, но сейчас переполняющая его сила продолжала вырываться, заставляя серебристую шерсть буквально гореть праведным пламенем. Он больше не был тем рассудительным подобием человека, поддавшись звериной сущности своего истинного «Я».
А Данияр вовсе не боялся его и, даже видя таким, видя все те разрушения, которые сотворило всего лишь перевоплощение, искренне не понимал, за что люди так ненавидят столь прекрасных существ и почему так жестоки, ведь в сути всё, что делал лис, было лишь ради собственной защиты. Ради спасения собственной жизни.
- Минору... Священный белый лис...- мягко произнёс Данияр, протягивая руку, дабы ласково коснутся серебристой шерсти на, склонённой к нему, морде лиса, купая пальцы в шелковом омуте. Он гладил его шерсть, с любопытством крутил ладонью, которую облизывали языки белого огня. Странно, но он казался ему приятно прохладным и вовсе не вредил коже. И даже видя оболочку дикого зверя, Данияру было достаточно одного лишь взгляда в привычную мозаику разноцветных глаз, дабы понять - перед ним его хранитель. А лис в свою очередь и не смел проявить и отблеска агрессии к Данияру, то и дело позволяя его пальцам касаться шерсти. Мальчишка… Нет, не так. Юноша на уровне инстинктов был для него чем-то знакомым и родным. Даже перевоплотившись, он вовсе не забыл его, ощущая и улавливая знакомые нотки в изменившемся беспомощном ребенке. Но, как и прежде и во все времена любая идиллия исчезает так же быстро как чернильное пятно въедаться в белоснежную бумагу, оскверняя её девственный лик. Встряхнув головою, Минору вновь зарычал, желая убраться из этого проклятого места как можно скорее. Что-то подсказывало, что сейчас самым правильным решением будет бежать. А уж после он отомстит сполна, уничтожив всех тех, кто предал его. Тех, кто отобрал у него Мидори. Толкнув юношу носом в бок, лис вновь зарычал, давая понять, что время поджимает. Он вернул силы, но еще не мог полностью обуздать их нрав. Будто переполненная до краев чаша, лис не имел возможности сделать неверное движение, дабы не расплескать то, что было возвращено с таким трудом. Он не желал терять остатки человечности. Не желал терять самого себя.

- Да-да, сейчас мы уйдёт отсюда. Теперь всё будет хорошо. И мы всегда будет вместе, - ласково шепнул Данияр. Он вновь поднял руку, дабы коснуться лиса, дабы успокоить его своим прикосновением, но внезапно вздрогнул, словно сорвавшийся с ветви осенний лист. Губы приоткрылись в немом вскрике, но с них сорвался лишь резкий вздох, выносящий из лёгких поток горячего воздуха. Юноша замер, держа на весу бледную ладонь. Казалось, в мгновение он окаменел, превращаясь в мраморную статую. Расширившимися глазами он смотрел в глаза Минору. Но в этом взгляде не было ни боли, ни сожаления, лишь радужка медленно утрачивала свой водянистый блеск, неумолимо скрываясь за тонкой гранью безжизненного стекла. На его груди расцвела кровавая роза, стеблем которой служило, разорвавшее кожу, острие роковой стрелы. Мелкими жидкими рубинами на лисью лапу капала кровь. Но не было ни холода, ни той предсмертной пустоты. В теле Данияра бродило лишь знакомое, но такое призрачное тепло. Рука опустилась, а уголки губ дрогнули и печальной, но всё же ласковой улыбке. Данияр всё давно понял и жалел лишь о том, что не сможет прожить ещё одну столь беззаботную вечность рядом со своим хранителе, рядом с необузданным белым лисом. От этого было грустно. Но всё же Данияра радовало, что его жизнь не была столь напрасна, что в конечном итоге он смог сполна отплатить Минору за все то время, сквозь которое он верно нёс тяжелое бремя хранителя. Эти мысли затихли в светлой голове вместе с пением ночным птиц и шелестом разбуженного леса. Подобно скошенному цветку, юноша пошатнулся и медленно осел на землю, усыпанную щепками и тлеющими обломками.

Разве судьбу можно назвать ласковой матерью? Разве можно ей так слепо доверять? Нет. Нельзя. Судьба не мать и даже не любовница. Судьба - это маленький ребенок, предпочитающий играть с чужими чувствами, строя все новые и новые козни. Она дарит нам тепло, заставляет проявлять эмоции, а после запирает наши сердца на тысячу замков, не забыв при этом положить кусок льда, дабы не было попытки вновь воспламениться в порыве любить и быть любимым. Судьба больше не была благосклонна в своей любвеобильной прихоти, позволяя лишь одно - пронзить душу едким острием. Минору все же удалось вернуть свой облик. Он сумел прижать дрожащие ладони к окровавленной ране, но все было тщетно. Слишком поздно дабы иметь возможность вернуть к жизни мертвого. Он так долго оберегал его. Так долго, что сердце не могло выдержать подобной утраты. Мидори, Данияр… Минору потерял их, а вместе с ними и частичку себя. Крик подобный рычанию вырвался из его груди, наполненный отчаяньем и гневом. Он был зол, пропитан ненавистью и жаждой мести от кончиков пальцев до кончиков волос. Смерть Данияра стала последней каплей. Каплей обратившей белое в черное, испепелившей желание творить добро, заменяя его предвкушением сладкой мести. Он уничтожил их всех. Уничтожил прибывших на смену охотников и их семьи, деревню, где жила Мидори. И не было в нем пощады ни к детям, ни к женщинам или же старикам. Все пылало в ту ночь белоснежным огнем, дарящим холод и разрушение. От былых мест не осталось ничего кроме пепла, что дождем ниспадал с почерневших небес и даже боги не могли усмирить кровавую жажду чудовища, выращенного из-за собственной прихоти. Тело Данияра было преданно земле у заброшенного храма, что отныне оставался единственным уцелевшим местом на десятки километров в округе. В руки юноши был вложен букет из огромных белых ромашек. Серьга, подаренная мальчишке, была возвращена на место, а её сестра утеряна где-то в необъятности леса. Минору пропал. Кто-то рассказывал легенды о том, что после кровавой расправы дикий лис отправился совершать свои злодеяния в другие деревни и города, равняя с землею высокие горы. Кто-то молвил о том, что он был повержен и запечатан, иные же твердили, что жизнь храма на горе, где цветут ликорисы в осенний период, поддерживает уснувший там дух белого лиса, навеки охраняя могилу того, кто был так дорог ему. Времена проходят, сменяется мир, а ветхий храм с алтарем бога Инари все еще стоит на возвышении где-то глубоко в лесу. Люди давно позабыли о нем, а те, кто помнил, передавая легенды из поколения в поколение, предпочитали обходить это место десятой дорогой, дабы не быть съеденными демоном. Сожженные пустыри обросли новыми домами и шумными дорогами, превращая былые деревни в города каменных джунглей. Лишь эта местность все еще оставалась деревнею, где почитали древние традиции, а молодежь изнывала от скуки приезжая к пожилым родителем и праотцам на летние каникулы.
Но, не смотря на современность, люди продолжали верить в то, что окружающий деревню лес, что соединяет горы с небесами, хранит в себе много тайн, где есть место ёкаям и божествам.