Полная честность

(Из дневника Сабины Шпильрейн, 11 сентября 1910 года)

„У меня были две тяжелые ночи. Любовь к моему другу переполняет меня безумным жаром. В какие-то моменты я яростно сопротивляюсь, в другие — даю ему целовать каждый мой палец и прижимаюсь к его губам, почти теряя сознание от любви. Как глупо писать об этом! Я, обычно такая сдержанная, предаюсь этим фантазиям! Но как я могу противостоять этой дикой силе? Сейчас я сижу, усталая от этих бурь, и твержу себе: только не это! Лучше абсолютно чистая дружба а сН^апсе. То, что он любит меня, — это точно, но... «есть еще но», как говорил наш учитель естественной истории: мой друг женат".

Юнг писал Фрейду 21 июня 1909 года: „У меня хорошие новости. Пожалуй, я видел историю со Шпильрейн в слишком черном свете. После разрыва с ней я был почти уверен в ее предательстве и был разочарован лишь банальностью формы, которую оно приняло. Позавчера она появилась у меня дома, и мы имели вполне приличную беседу, в которой выяснилось, что ходящие обо мне слухи распространялись вовсе не ей. Мои идеи отношений, вполне понятные в данных обстоятельствах, приписывали эти слухи ей, но я готов немедленно отказаться от них".

Трудно даже представить себе, чего стоило Юнгу это письмо. Ему приходится признать полную неправильность своего клинического видения. Он признает даже то, что сексуальные ухищрения Сабины были его иллюзией: „Я воображал, что веду теоретический разговор, но, естественно, в глубине прятался Эрос. Я приписывал все остальные желания и надежды моей пациентке и не видел их в самом себе". Более того, он утверждает теперь, что пациентка сама сумела освободить себя от переноса, сделав это „самым замечательным и изящным способом и не испытала рецидива (если не считать пароксизма плача после расставания)". Он более не обвиняет ее ни в истерии, ни в шантаже, полностью принимая и повторяя ее мотивировки: „Ее намерение прийти к Вам не было желанием интриги, она лишь хотела проложить дорогу для разговора со мной". Он признается теперь, хотя и не вполне отчетливо, в совершенном грехе, и раскаивается во всем, что было после: „Не впадая в бесполезные угрызения совести, я тем не менее сожалею о грехе, который совершил, и не обвиняю более во всем случившемся честолюбивые надежды моей бывшей пациентки".

Но признаваясь в том, что его письмо к матери Сабины было обманом, он дает этому письму объяснение, которое не только для Фрейда, но и для любого взрослого человека тоже выглядит обманом: „Когда ситуация накалилась до такой степени, что продолжение отношений неизбежно вело к половому акту, я защитил себя способом, который не может быть морально оправдан... Я написал ее матери, что не являюсь средством удовлетворения сексуальных желаний ее дочери, а всего лишь ее врачом, и что мать должна освободить меня от нее. В свете того факта, что пациентка незадолго до того была моим другом и пользовалась полным моим доверием, это письмо было обманом, в котором я с трудом признаюсь Вам как моему отцу".

И, наконец, он просит у своего учителя, символического отца и более чем реального конкурента помощи, а пожалуй и соучастия: тот должен документально подтвердить Сабине „полную честность" своего ученика и выполнить этим одно из условий капитуляции. „Теперь я обращаюсь к Вам с просьбой о помощи: напишите, пожалуйста, фрейлейн Шпильрейн о том, что я полностью проинформировал Вас об этом деле, и особенно о письме к ее родителям, о котором я особенно сожалею. Я хочу дать моей пациентке хотя бы это удовлетворение: что Вы и она знаете о моей «полной честности». Я множество раз прошу у Вас прощения, потому что это из-за моей глупости Вы попали в столь запутанную ситуацию". Длинное письмо кончается безуспешной попыткой последовать совету Фрейда и извлечь из ситуации хоть какую-то пользу: „Все же теперь я крайне рад тому, что в конце концов я не ошибся в характере моей пациентки. В противном случае меня грызли бы сомнения в точности моих оценок, и это могло бы стать серьезной помехой в моей работе".

Юнг, психиатр, автор блестящих научных работ, ближайший ученик и наследник Фрейда, проиграл н вынужден признать в унизительной форме свое поражение. И кому проиграл? — своей бывшей пациентке, которой шеф его ставил шизофрению. И в чем? — в профессиональной для него сфере, в „ремесле отношений", в переработке переноса, в соотнесении чувств с реальностью. А что проиграл?

Тремя днями спустя, выполняя практически невыполнимую просьбу ученика засвидетельствовать его „полную честность", Фрейд писал Сабине Шпильрейн: „Дорогая коллега, сегодня я узнал от самого д-ра Юнга о деле, бывшем поводом для визита, который Вы хотели мне нанести, и теперь я понимаю, что одну сторону дела я угадал верно, но другую выстроил неправильно и в ущерб Вам. Я должен просить у Вас прощения за эту ошибку. Впрочем, тот факт, что, как признает и мой юный друг, оплошность совершил мужчина, а не женщина, удовлетворяет мое желание видеть женщину в самом лучшем свете. Пожалуйста, примите это выражение моей симпатии к достойному способу, которым Вы разрешили конфликт. Преданный Вам Фрейд".

В очередной раз успокаивая Юнга, Фрейд мимоходом замечает: „Возможно, я слишком расположен в Вашу пользу". Теперь ему хочется что-нибудь узнать о том, кто такая эта фрейлейн Шпильрейн. „Удивительно неуклюжий стиль — она часом не иностранка? " — интересуется он у Юнга. Тот теперь опаздывает с ответом. Наконец он пишет Фрейду: „Прежде всего хочу Вас поблагодарить за Вашу помощь со Шпильрейн, которая теперь вполне успокоилась. Снова я увидел вещи в слишком черном свете. Фр. Ш. русская, отсюда и стиль...".

Итак, Фрейд впервые узнает, что Шпильрейн русская. Значит, только сейчас он мог понять, что героиня любовной истории Юнга — та самая русская пациентка, чью „историю с дефекацией" Юнг когда-то ему излагал. Фрейд с трудом, но мог бы найти в своих бумагах то письмо — оно было вторым письмом Юнга в его архиве, теперь же их около сотни. Удивительное, если вдуматься теперь, письмо: Юнг спрашивает мнение о 20-летней пациентке, больной, как пишет, в течение последних 6 лет — а рассказывает только об анальных играх 3-4-летнего возраста; просит проконсультировать трудный случай —• ни слова не говоря о том, чем же он труден; спрашивает совета — но не сообщает, что делает, что собирается делать... То письмо само было симптомом: в борьбе с незнакомым ему чувством, в попытке понять собственное всколыхнувшееся бессознательное Юнгу самому нужен был аналитик. За этим он и обратился к Фрейду. Но, как любой пациент, он не мог сформулировать проблему, скрыл то, что волновало его на деле, и выдал свое письмо за проявление профессионального интереса. А Фрейд принял все это за чистую монету, стал рассуждать об анальном характере. И потом Юнг не раз просил совета по поводу той же„ девушки — и скрывал свои чувства, не называл даже фамилии... А фамилия не случайная — в психоанализе, учил Фрейд, нет ничего случайного, каждая деталь полна смысла: 5р1е1геш по-немецки — „чистая игра".

Позже Юнг будет считать, что „причина патогенного конфликта находится большей частью в настоящем моменте", а пациенты „часто имеют выраженную тенденцию объяснять свои болезни переживаниями далекого прошлого, отвлекая тем самым внимание аналитика от актуального настоящего к фальшивым следам прошлого". Именно это сделал тогда сам Юнг в своей попытке поделиться с Фрейдом важными и неясными еще ему самому переживаниями, не дав Фрейду никакого ключа к пониманию реального характера того, что его беспокоит, и отвлекая его внимание от себя в настоящем к давним событиям в жизни его пациентки. Поведение Юнга в этот момент прямо соответствует клиническому стереотипу поведения невротика в начале терапии — амбивалентному, ищущему помощи от аналитика и близости с ним и одновременно проникнутому страхом, что аналитик поймет подлинный характер его проблем, и потому подставляющего вместо них то одну, то другую фальшивку.