Смелый человек

Шел 1986 год. В моем послужном списке значился третий год работы шабашником на строительстве различных объектов механизации в колхозах. Это была попытка бросить вызов существующей партийной системе и административной власти. Уйти с должности профессора на должность рабочего любого предприятия Минска мне не удалось. Система твердо защищала свои командно-административные позиции. Даже демонстративный выход из партии не заставил обратить хоть какое-нибудь внимание на те безобразия, которые толкнули меня на этот шаг. Вызов оказался безрезультатным: ситуация «профессор-рабочий» не вызвала у власть предержащих ни малейших эмоций.

Работа строителем-монтажником, как это ни странно, доставляла мне куда большее удовлетворение, чем все то, что я делал до этого. По крайней мере, я чувствовал, что мой труд нужен, что никто не сможет по тупости или из «партийно-административных соображений» помешать мне делать полезное дело. Да, и зарплата была куда серьезнее, чем профессорская. К тому же, тот опыт, который я приобрел на этой работе, оказался потом, уже в Чернобыле, чрезвычайно полезным. Именно там мои «совмещенные» знания и опыт оказались для меня просто незаменимыми.

И вдруг … 26 апреля что-то случилось в Чернобыле! Что именно, удавалось по крупицам воссоздать с помощью моих друзей и коллег, работавших в области атомных технологий. Первым в Белоруссии забил тревогу директор Института ядерной энергетики (в Соснах) член-корреспондент Академии наук Нестеренко Василий Борисович. Говорил он не то, чего от него ожидали «властители», а то, что он сам знал и понимал. Так активно бил тревогу, что простить ему этого не смогли и … сняли с работы. Но многое и многим он помог понять. Первое «странное» сообщение появилось в печати 3 мая. Это было обычной полуправдой: что-то было сказано, но так, чтобы никто и ничего не смог понять. Без той «дополнительной» информации и я бы ничего не смог понять.

Почувствовал, что мое участие в чернобыльских работах может быть полезным. Взыграло чувство патриотизма. Послал на имя М.С.Горбачева письмо с просьбой направить меня в Чернобыль. Никакого эффекта. Пишу в Минатомэнергопром. Еду в Москву, уговариваю, прошу. Вежливый ответ: «Будем иметь в виду. Понадобитесь, вызовем.» Словно на курорт просился. Потом до меня дошло: слишком во многом мне удалось уже разобраться, и они это почувствовали. Не нужны были им люди, пытающиеся разобраться в случившемся. Но это дошло уже потом. А тогда я всеми силами пытался убедить их, что нужен там. Видимо, чтобы отделаться, попросили прислать анкету и автобиографию. Все, как на духу, описал, послал. И опять осечка. Зачем было писать всю правду и только правду? Ни ответа, ни привета. Снова еду в Москву. Снова уговариваю.

И тут начинаю понимать, что своей правдой я подписал себе приговор. Разве же могли они пустить в столь «ответственное» место такого рецидивиста, как я. Два исключения из партии, третий раз (это уж совсем кощунство!) сам вышел из партии. И что это за демарш: профессор -- рабочий! Уже почти смирился с судьбой: не достоин, значит не достоин. Обидно, но ничего не сделаешь.

Вдруг неожиданный звонок: «Приезжайте в Министерство». Приезжаю. Объясняют, что нашелся в Чернобыле некий смелый человек, который готов рискнуть и взять меня к себе в группу. Похоже, берет на поруки. И направление выписывают.

Три дня на расчет и сборы и … туда, в неизвестность! Да, и страх немного гложет: не на курорт ведь. Первая встреча с моим «опекуном» -- Гороховым Василием Ивановичем. Приятный человек, с бородкой, похоже, весьма доброжелательный. И совсем не похож на тех монстров, какими я представлял себе работавших в зоне.

Первый ознакомительный выезд с шофером Василия Ивановича в зону взорванного реактора. Зрелище – не приведи господь! Снуют машины, подвозят бетон и какие-то конструкции. Над реактором висит «колбаса» времен Отечественной войны. На ней подвешен мощный светильник: работы идут круглые сутки. Впервые оказался так близко к этому страшному символу Чернобыльской Беды! Страшновато, да и водитель торопит.

И за дело! Василий Иванович руководит штабом по дезактивации города Припять. К счастью, мощный выброс из реактора прошел чуть левее города. Это спасло от верной гибели его жителей. А там, куда легло пятно, погиб хвойный лес. Стал рыжим. Пришлось уничтожать его. По всему городу решили снять слой грунта в 20-25 см и вывезти в захоронение. Работы шли полным ходом. Времени на раскачку у меня не оказалось.

Сложные проблемы возникли из-за ужасного состояния городских сетей. Словно знали коммунальщики города о предстоящей аварии, и все ремонты откладывали на лето 1986 года. Не удалось разыскать даже планы сетей. Многое восстанавливали сами. Даже аэрофотосъемка пригодилась. Но дела шли. Было восстановлено и тепличное хозяйство. Потом мы часто наведывались туда за свежими помидорами, огурцами, перцем, клубникой и … за цветами.

Пришлось выполнять множество различных поручений Василия Ивановича. Это и позволило мне быстро войти в курс работ, которые велись в зоне. Но это и сократило время моего пребывания в группе Василия Ивановича.

Прослышал я о том, что на крыше третьего-четвертого блоков работают некие «биороботы». Так прозвали людей, выполнявших очень опасные работы, которые должны были выполнять роботы. Представлялось это чем-то страшным, кощунственным. Трудно было смириться с такой опасной, недопустимой и постыдной работой людей. Казалось, что, будучи там, я смог бы хоть немного облегчить участь этих людей.

Разговор с Василием Ивановичем был не из простых. Но он и на этот раз поверил в меня и помог перебраться в группу, работавшую на очистке кровли третьего-четвертого блоков. Смелый он человек – Василий Иванович: такого «рецидивиста» и на столь высокое (в буквальном смысле) место!

Так я и оказался в группе Кулекина Владимира Сергеевича.

Москва-Чернобыль, май-ноябрь 1986г.

" Демагоги"

Помещение штаба по дезактивации кровли третьего-четвертого блоков. Рабочий день приближается к концу. За столом заместитель начальника штаба Валерий Степанович что-то сосредоточенно записывает. Bxoдит один из членов штаба и обращается к нему:

" Ты знаешь, как тебя называют? "