Март 2009 года. Дэйна нажала слив и подобрала с пола бело-голубую коробочку, содержимое которой валялось тут же

Дэйна нажала слив и подобрала с пола бело-голубую коробочку, содержимое которой валялось тут же. Она промокнула глаза туалетной бумагой, зная, что на щеках все равно останутся черные разводы от туши, высморкалась и глубоко вздохнула. Это только начало. Или конец. Она засунула инструкцию обратно в коробку, спрятала под свитер и вышла из туалета.

В комнате она бросилась на незастеленную кровать. Какое-то время лежала, глядя в потолок, рассматривая трещинки в штукатурке и размышляя, что их количество вполне соответствует количеству дерьма в ее жизни. Некоторым суждено родиться счастливчиками. А некоторым – наоборот.

Она перевернулась, открыла комод у кровати и спрятала коробочку под груды барахла, скопившегося за годы. Жестянки из-под конфет со всякой всячиной, книги, старые наушники, пакет с игральными картами, коллекция пластмассовых зверушек, баночки с древней косметикой жутких оттенков розового и голубого, которыми она уж точно никогда больше не воспользуется. Под всем этим хламом теперь была спрятана самая взрослая вещь в ее жизни.

Дэйна уже хотела закрыть комод, но, оглянувшись на дверь, снова достала коробочку, а из нее – белую полоску. Конечно, она все сделала правильно. Она же не совсем дура. И инструкцию прочла.

Подержите впитывающий конец теста под струей мочи в течение пяти-восьми секунд.

Тяжелее всего было ждать целых три минуты, пока в окошечках появится результат. Руки у нее тряслись от страха. Потом в контрольном окошке появилась одна сигая полоска. Это значило, что она все сделала правильно – в первый раз в жизни, добавила она про себя.

Еще через несколько секунд начала проявляться вторая голубая полоска. Если это будет только полоска – значит, она не беременна. Если крестик – что, конечно, символично, – значит, беременна.

Беременна или нет, спрашивала она себя снова и снова, еще до того, как купила тест. Она понятия не имела. Она слышала, что некоторые женщины могут даже почувствовать момент зачатия. Но в свои пятнадцать она еще не настолько знала себя, чтобы понять, растет ли внутри нее ребенок. Месячные у нее были нерегулярными, а половая зрелость наступила позже, чем у ровесниц.

– Макс, хорошие новости. Я беременна, – шепотом произнесла она. Потом попробовала другой вариант: – Макс, хорошие новости. Я не беременна.

Что будет выражать его лицо, когда она сообщит ему результат? Счастье, сожаление, страх, шок? В последнее время Макс вел себя так странно. Дэйна уже не была уверена, что знает его.

– Но где мне ему сказать? – спросила она у старого плюшевого медведя. Медвежонок, потрепанный и пахнущий старой тряпкой, спал с ней в кровати уже пятнадцать лет, – единственная вещь, которую подарил ей ее настоящий отец.

Словно пытаясь отсрочить даже саму мысль об этом разговоре – будет ли Макс разочарован? – Дэйна начала выбирать подходящее место. Аллея позади спортзала? Карусель в парке? Школьная столовая?

– Всегда можно пойти в хижину, – сказала она медведю. Тот в ответ уставился на нее пустыми пластмассовыми глазами. Вышитая нитками улыбка кое-где распустилась, и морда у медвежонка сделалась хитрая. – Скажу ему в хижине.

Приняв это решение, Дэйна засунула медведя под одеяло и отправила эсэмэску. Потом минут десять приводила в порядок лицо. Она не хотела, чтобы Макс видел ее такой. Ответ пришел не сразу.

Зачем? – спрашивал он в ответ на ее просьбу о встрече. Ни смайлика, ни значка поцелуя.

Почему все стало так плохо?

Ей пришлось написать еще с полдюжины сообщений, но в итоге Макс сдался и согласился встретиться с ней в хижине. По правде говоря, он сам давно там не был. И у него накопились новые призы, которые нужно было туда отнести, – электрическая зубная щетка, набор для пикника, фонарь. Но теперь, после того как он перестал проводить время с Дэйной, место это стало ему неприятно. После всех этих звонков. После всех этих голосовых сообщений.

Встретимся в хижине? – написала она. Никаких поцелуев в конце. Он перечитал сообщение еще раз. Может, она даже не придет. Может, это очередная шутка, как, теперь он это понимал, и все остальное, что между ними было. Он обманывал себя, считая, что она его любит.

После всего, что произошло, он просто хотел, чтобы все забылось, стерлось из его памяти, как будто ничего не было. Но теперь она написала ему и снова разбудила надежду. Да и потом, чем еще ему заняться? Друзей у него нет. Родители вечно в работе. Интересно, если он умрет, хоть кто-нибудь заметит?

И вот он тут, выглядывает из окна, притаившись в полутьме, потому что он меньше всего хочет, чтобы она решила, будто он ее ждет. На насыпи показалась фигура, и сердце у него забилось сильнее. Но нет, это просто какой-то человек с собакой. Макс закурил, чтобы успокоить нервы. Сел в автокресло, вскочил, стряхнул пепел с сиденья. Он не хотел, чтобы Дэйна испачкалась.

«Ну вот, опять, – сказал он себе. Дым от сигареты быстро раздувало сквозняком. – Пытаешься убедить себя, что ты к ней неравнодушен».

Он стал думать о том, что же это значит – когда ты неравнодушен к кому-то. Или, точнее, что значило для него быть неравнодушным к Дэйне. Что это чувство дало ему? Что было бы с ним сейчас, если бы он никогда ее не знал? И достаточно ли сильное его чувство, чтобы помириться с ней – если она об этом хотела поговорить, – или его хватило только на то, чтобы переспать с ней?

Он сидел, курил и думал. Он не знал ответа.

– Чертова стерва, – произнес он сквозь зубы. Фыркнул и закашлялся от дыма.

Да как же она могла? Как она могла взять и растрепать всем? Началось все со взглядов – первыми были девчонки из их класса. Потом шушуканье, хихиканье за спиной. А в конце января пошли звонки. К звонкам с угрозами он давно привык, но эти были как удар ниже пояса. Каждое слово точно скальпель, вонзающийся в самое сердце.

Шаги за дверью.

Он сжал кулаки. Он столько хотел сказать ей, но в последние недели проще было не говорить вообще ничего. Они избегали друг друга, старались не встречаться в коридорах, отворачивались в классе. Сперва они еще пытались как-то общаться, но с тех пор, как начались звонки, Макс просто не мог видеть ее. Встречаясь с ней лицом к лицу, он каждый раз заново переживал ее предательство. За долгие годы он научился отворачиваться от действительности, сбегать в свой собственный мир. И вот это умение снова пригодилось. Он смог убедить себя, что между ними ничего не было. Он уже решил, что бросит школу, как только ему исполнится шестнадцать. Что он будет делать потом, он не знал.

Дверь хижины сотрясалась от ударов. Макс затянулся и закрыл глаза, но не мог прогнать мучительные мысли.

Первое сообщение сводилось к фразе «Я трахаю лузеров», которая была написана у него на футболке. Лузером был Макс. Во втором говорились гадости про его тело – с подробностями, которые могла знать только Дэйна. В третьем отвратительным голосом, с тошнотворными, омерзительными деталями описывался половой акт и то, насколько плох был Макс. Неужели она рассказала им все? В последнем сообщении…

– Макс, впусти меня, черт возьми. Я знаю, что ты там. – Она колотила в дверь, будто пробивала дорогу в его голову.

Он встал. Рука потянулась к засову.

И как только он увидел ее узкое, бледное лицо, она снова завладела его сердцем. Он вспомнил, почему полюбил ее.

Он закрыл за ней дверь. Проблема в том, думал он, наблюдая, как она нервно мечется по хижине, что он ожидал, что это будет длиться вечно, а не всего несколько мгновений.

– Макс.

Голос был низкий и дрожал. И глаза… как будто ей больно. Как же ему хотелось взять ее за руку, обнять.

Но он просто смотрел на нее и молчал.

– Я беременна, Макс.