Восточный образ мысли

Строго говоря, " мысль" – это не совсем удачный термин для того, что я хочу выразить этим тезисом, но так как я не знаю никакого другого, то я использую его здесь условно и надеюсь, что по окончании этой краткой главы читатели поймут, что я пытался им передать.

I

" Мышление есть бытие" – это изречение принадлежит Декарту и, насколько я понимаю, вся современная философия в Европе начинается с этого.

Но в действительности обратное также верно: " Бытие есть мышление". Когда человек произносит " я есть", он уже думает. Он не может утверждать своего существования, не прибегая к процессу мышления. Мышление предшествует бытию, но как может человек думать, если его нет? Бытие должно предшествовать мышлению. Без яйца не может быть курицы, а без курицы не может быть яйца.

Рассуждая таким образом, мы никогда не придем ни к какому определенному заключению. Однако постоянно вовлечены в эту игру и не сознаем, что попусту тратим свою умственную энергию. Бытие – это мышление, а мышление – это бытие. Чтобы постичь это, нам потребуется совершенно другая методология в мышлении. Этой новой методологией является восточное мышление.

Новая методология, выработанная восточным умом, диаметрально противоположна западному мышлению. Для людей Запада вещь либо существует, либо не существует. Утверждение, что она существует и одновременно не существует, они считают невозможным. Они скажут, что раз мы рождены, то мы обречены на смерть. Восточный ум работает иначе: мы никогда не рождались и никогда не умрем. Нет рождения и смерти: нет начала и конца – вот что такое восточный образ мышления. Западный ум считает, что должно быть начало, что Бог должен был сотворить мир, что в начале было " Слово". Нашему, восточному уму все представляется совсем иначе: нет Бога-творца, нет начала вещей, нет ни " Слова", ни Логоса, ни чего-либо, ни ничего. Запад воскликнет тогда: " Все это чепуха! Это совершенно немыслимо! " Восток ответит: " Вы правы. Покуда существует " мышление", вы не можете избежать дилеммы или бездонной пропасти абсурдов".

Сейчас я попытаюсь доказать читателю " рациональность" своего утверждения.

" Никакая мысль о мысли не является восточным образом мысли".

Для иллюстрации я приведу следующий пример.

Во времена правления династии Тан в Китае жил один буддийский монах, которого очень волновала проблема жизни и смерти, бытия и небытия, а также добра и зла. Однажды его учитель пригласил его пойти с ним в одну деревню, где только что умер родственник одного из жителей деревни. Монах Дзэгэн по прибытии туда постучал по крышке гроба и спросил учителя Дого: " Он жив или мертв? "

Учитель ответил: " Жив. Я бы этого не сказал. Мертв. – И этого я бы не сказал". Монах спросил: " Почему не сказать либо жив, либо мертв? "

" Иначе нельзя сказать", – настаивал учитель.

Когда они возвращались домой, монах, который не мог уловить смысла того, что говорил учитель, еще раз спросил учителя, но на этот раз уже с угрозой:

" Учитель, если ты не скажешь мне, жив ли он или мертв, я ударю тебя".

На это учитель ответил: " Бей, если хочешь, но я не могу утверждать ни того ни другого".

Дзэгэн ударил учителя, но того ответа, какого он ожидал, он так и не получил.

Учитель постиг что-то за пределами мышления, в то время как Дзэгэн упорно стремился решить эту проблему умом. Мышление всегда влечет за собой подразделение и анализ, которые ведут нас по дороге двойственности. Несмотря на то, что учитель был добрым человеком и, несомненно, любил своего несчастного и измученного ученика, он не мог передать ему свой внутренний опыт посредством простого мышления. В действительности же такое кажущееся уклонение от ответа было самым прямым ответом на поставленный вопрос. Но поскольку ум ученика работал на плане антитезного мышления, он был не в состоянии получить тот необходимый внутренний опыт, которым обладал учитель, и никакие удары никогда не выявили бы этого опыта. Бедный Дзэгэн никак этого не мог понять.

После смерти учителя Дзэгэн пришел к другому учителю, по имени Сэкито, и задал ему тот же вопрос, но ответ был тот же: " Ни то, ни другое". " Почему ни то, ни другое? " – повторил свой вопрос Дзэгэн. " Ни то, ни другое – и все тут", – закончил учитель. Это произвело мгновенный переворот в уме Дзэгэна. Он вспомнил с чувством невыразимой благодарности своего покойного учителя, который от всего сердца стремился помочь своему ученику, решительно отвергая антитезный подход к истине.

Однажды Сэкито увидел в Дхарма-холле Дзэгэна, который ходил взад и вперед с лопатой на плече. Он спросил его: " Что ты тут делаешь? "

Дзэгэн ответил: " Я ищу священные кости своего покойного учителя".

Сэкито с усмешкой заметил: " Громадные волны вздымаются в беспредельном океане, и пена омывает небеса.

Где же ты собираешься искать священные кости покойного учителя? "

" Вот об этом-то как раз и думаю", – ответил Дзэгэн.

Различие между образом мыслей Дзэгэна, который в основном присущ и нам, и образом мыслей этих двух учителей символизирует различие между Востоком и Западом. Запад мыслит антитезно. И вообще мышление осуществляется именно таким образом, так как прежде всего существует сам мыслящий субъект, у которого есть объект, на который направлена мысль этого субъекта. Всякое человеческое мышление протекает так. Дуализм в этом случае неизбежен. Рождение и смерть, начало и конец, созидание и разрушение – все это начинается здесь. Такое мышление можно назвать также объективным, так как в этом случае оно исходит от субъекта. Оно начинается с него, а поэтому он всегда налицо. И как бы далеко он не уходил; он никогда не может совершенно исчезнуть.

Восточный образ " мысли" означает, что мыслитель теряется в мышлении. Это уже не мышление в обычном смысле слова. Вот почему я говорю, что восточному уму несвойственно " мышление". Именно в этом кроется причина того, что учителя не дают Дзэгэну решительно никакого ответа. Они бы ответили " да" или " нет", если бы это только было возможно. Но все дело в том, что они не могли ни утверждать, ни отрицать. Если бы они прибегли к тому или другому, то они исказили бы свой внутренний опыт. Им ничего не оставалось, как продолжать отвечать " ни то ни другое". Для них мыслитель и мышление одно. Если бы они остановились на чем-то одном и сказали бы " да" или " нет", то это бы означало отделение мыслителя от мысли и нарушение целостности внутреннего опыта.

Слова, которыми я здесь пользуюсь, могут показаться читателю непонятными или противоречивыми друг другу, так как термины вроде " субъективный", " целостный", " внутренний", " опыт" – все принадлежат к категории мышления, которую, как я уже сказал, Восток игнорирует.

Вся беда в том, что язык – это самый ненадежный инструмент, который когда-либо изобрел человеческий разум. Мы не можем жить, не прибегая к помощи этого средства общения, ведь мы существа общественные, но если мы только примем язык за реальность или сам опыт, мы совершим самую ужасную ошибку и начнем принимать за луну палец, который всего лишь указывает на нее. Язык – это обоюдоострый меч. Если пользоваться им неосторожно, то он поразит не только врага, но и самого нападающего. Мудрый избегает этого. Он всегда очень осторожен в обращении с языком.

II

В связи с тем, что я не располагаю временем, достаточным для подробного изложения предмета, позвольте мне ограничиться вопросом о внутреннем характере духовных переживаний. Этот вопрос составляет суть восточного образа мышления.

Когда я говорю: " Я слышу звук", – то, что я слышу, не воспринимается мною как звук. Это либо " чик-чирик" (чириканье воробья), либо " кар-кар" (карканье вороны). Когда я говорю, что вижу цветок и объявляю его " красивым", тогда то, что я вижу, не является красивым цветком: это " е-е" (свежесть и красота) и " сякусяку" (яркость) в выражении: " Момо ва е-е тари, соно хану сяку-сяку тари", где " момо" (персиковое дерево) и его, " хана", (цветы) являются обобщением. Мы можем сказать, что даже " кар-кар" и " чик-чирик" или " е-е" и " сяку-сяку" являются в равной мере обобщениями, как и персиковое дерево, воробей или ворона. Но между воробьем и " чик-чирик", или персиковым деревом и " е-е", или " сяку-сяку" существует следующая разница: воробей или персиковое дерево свидетельствуют о так называемом " объективном существовании", в то время как " е-е" и " чик-чирик" не имеют своего объективного значения. Они являются простым выражением внутреннего переживания, которое имеет место в разуме или какой-то иной области.

Язык всегда стремится к образности, и в результате все, что бы ни выражалось с его помощью, не является действительным переживанием, а какой-то идеализированной, обобщенной и объективизированной интерпретацией того, что первоначально было пережито индивидуумом.

" Чик-чирик" и " кар-кар", и " е-е" – это ближайший подход к такому первоначальному внутреннему переживанию индивидуума. Когда же они превращаются в воробьев, ворон или персиковое дерево, они попадают на общественный рынок, где любой, кто захочет, может их купить и продать. Они становятся частью общественности и совершенно теряют свое первоначальное неповторимое обаяние, из-за которого они так высоко ценились.

Таким образом мы можем сказать, что язык имеет два аспекта, или, точнее, наше первоначальное переживание может быть выражено двояким образом: один – объективный, или направленный наружу, а другой – субъективный, или направленный внутрь. Следует помнить, однако, что слово " субъективный" здесь не следует понимать в обычном смысле. Я пытаюсь придать ему, говоря о " субъективном" переживании, значение того, что может быть названо внутренним переживанием, лишенным " умственного" элемента, так как умственное сводится к бесконечному анализу и никогда не приводит к заключению или чему-то определенному. Это означает, что язык и интеллект тесно связаны друг с другом и что интеллект является антиподом субъективности, которая выражается, если можно так сказать, в углублении в " кар-кар" или " чив-чив" и стремлении проникнуть в основу внутреннего переживания. Это также означает, что субъективный путь – это возвращение к реальности, а не уход от нее. Уход от реальности неизбежно ведет к разделению ее на бесчисленные составные части, лишает ее целостности и не оставляет ничего утешительного или определенного.

Запад слишком увлекался обобщением, что привело к уходу от реальности. Реальность в конкретном, а не абстрактном, однако мы не должны принимать конкретное за гипноз, так как оно не является субстанцией в объективном смысле.

То, что обычно подразумевают под объективной субстанцией, на самом деле представляет собой призрачное существование, не имеющее в себе, в конце концов, никакой субстанции. Я хочу пояснить все это примером.

Действие происходит в древнем Китае. Сановник, по имени Рикко Тайфу, встретился с одним учителем буддизма и, цитируя одного буддийского ученого периода

Шести династий, сказал: " Удивительно, что земля и небо представляют собою в основе то же, что и я сам, что десять тысяч вещей состоят из той же субстанции, что и я". На это учитель, Нансэн, отреагировал следующим образом: он просто указал на цветок, растущий во дворе, и, как могло показаться, забыв о единстве вещей, о котором только что упомянул ученый сановник, сказал: " О друг мой, мирские люди смотрят на этот цветок не иначе, как сквозь пелену окутавшего их сна".

Это мондо (вопрос и ответ) весьма примечательно. Ученый сановник, разум которого привык к философскому обобщению, облек реальность в туманный призрак единства вещей. Буддийскому учителю это не понравилось, и вместо того, чтобы пускаться в рассуждения, он обратил внимание своего собеседника на ближайший предмет и посоветовал не превращать его в призрак.

Внешне это может быть принято за чистой воды материализм, но те, кто знает, что имеется в виду под конкретностью или субъективизмом, поймут значимость этой буддийской точки зрения.

Комментатор этой истории делает следующее замечание:

Легко сказать, что вся Вселенная – это не что иное, как я сам, что когда мне холодно, то холодно на небе и земле, когда мне жарко, то жарко на небе и земле; когда я утверждаю, земля и небо обретают реальное существование, когда отрицаю – они совершенно уничтожаются; когда я прав, на небе и земле царит безусловный порядок, когда не прав, там нет абсолютно никакого порядка.

С точки зрения логики, такое утверждение может считаться вполне приемлемым. Но если бы мы на этом остановились и не знали, куда идти дальше, то откуда бы тогда Шакьямуни взял букет цветов и каким бы образом Бодхидхарме удалось прийти в Китай из-за южных морей? Ответ Нансэна философу – это удар по носу, по самому больному месту. Он сметает с лица земли тот уютный уголок, в который забился философ, воображая, что он в полной безопасности. Этот удар как бы сталкивает человека в бездонную пропасть, и когда тот совсем испустит дух, он обретет возможность воскреснуть из мертвых и стать новым человеком.

III

Воскресение из мертвых, пробуждение от глубокого сна и обретение новой жизни. – означает обращение к первоначальному внутреннему опыту и восточному образу " мысли". Как я уже сказал вначале, это не " мысль" в обычном смысле слова. Это, скорее, своего рода чувство. Но " чувством" это, пожалуй, тоже нельзя назвать, так как этим термином называют определенные состояния сознания. Чтобы получить этот внутренний опыт, мы должны углубиться в источник сознания, а чувство не может служить инструментом для подобного рода работы. Оно все еще имеет примесь интеллекта, а там, где она есть, бесполезно искать внутреннюю восточную субъективность. Внутреннее полно жизни. Конкретное переживание не может иметь места на поверхности интеллекта.

Чтобы проникнуть в глубины реальности, требуется живая интуиция, а не интеллект или чувство. Эта интуиция отличается от чувственной интуиции, а также и от интеллектуальной интуиции, которые все же принадлежат к плану объективного мышления и требуют чего-нибудь противопоставляющегося субъекту. В случае же названной мною " живой", или " экзистенциальной интуиции", нет ни объекта, ни субъекта в релятивистском смысле – есть только абсолютное бытие, стоящее выше категории " того" и " этого". Об экзистенциальной интуиции нельзя сказать, что она проявляется на том или ином " плане". Это, если можно так выразиться, абсолютное бытие, отраженное в себе самом. Вся Вселенная является результатом проявлений этой интуиции. Именно в этом смысле мы должны понимать Мейстера Экхарта, который сказал: " Все родилось с моим рождением: я породил себя и все вещи. В моих руках собственная судьба и судьба всех вещей". Это полностью соответствует тому, что, как гласит предание, было сказано Буддой сразу же после его появления на свет: " На земле и на небе я единственный достоин почитания". Интуиция – это рождение. С этим рождением появляются небо, земля и все бесчисленное множество вещей. Однако подобного рода высказывания совершенно недоступны сфере интеллектуального постижения.

В литературе по дзэн-буддизму сколько угодно таких диких, абсурдных высказываний. Они не умещаются ни в какие рамки интеллекта. Природа экзистенциальной интуиции такова, что она диаметрально противоположна интеллектуальному объективизму. В связи с этим необходимо тщательно следить за тем, чтобы все, связанное с этой интуицией и что также может быть названо первоначальным, не попало бы в сети объективности.

Я считаю уместным привести еще несколько примеров из литературных источников дзэна.

Сэппо однажды прочел следующего рода проповедь:

Пусть каждый ваш поступок обретет космическое значение. Оставьте разговоры о таинственном, о душе (или уме), о природе или сущности. Совершенно неожиданно перед вами может появиться нечто совершенно неповторимое. Оно приходит из моря огня. Если вы приблизитесь к нему, вы обожжете лицо. Его можно также сравнить с древним мечом Тана. Если вы попытаетесь дотронуться до него, вы рискуете жизнью. Более того, если вы станете медлить, тратя время на размышление, то вас уже ничто не спасет.

А вот что гласит проповедь Уммона, более молодого современника Сэппо:

Если даже однажды вы вдруг постигнете, что все во Вселенной в высшей степени совершенно, то вы найдете далее, что все же она еще находится в стадии преобразования. Когда вы и это перестанете замечать, то это ознаменует ваше первое достижение, хотя пока еще и частичное. Если вы хотите проникнуть в самую сокровенную глубину вашего существа, вы должны понять, что существует еще один, последний путь, ведущий вас к заветной цели. Когда этот путь пройден, открываются бесконечные творческие горизонты и вы уже не нуждаетесь больше в чьей-либо помощи. Вы становитесь совершенным господином себя самого.

Все эти загадочные изречения понятны только тому, кто посвящен в тайны внутренней духовной реальности. Многое в них не поддается никакому умственному анализу. Если вы захотите их понять, вы должны будете постичь " тайну жизни". Тут нет никакой мистификации. Все дело в том, что мы ищем истину не там, где следует. Потому-то мы ничего и не можем здесь понять.

Позвольте мне привести еще несколько цитат из буддийских текстов, которыми Восток по праву гордится, считая их своим " духовным" сокровищем.

В то же время хочу вас предупредить, что ключ к ним не следует искать в направлении объективного анализа, а как раз в обратном.

Во времена Эсе из династии Тан, который, как известно, преследовал буддистов, в одной из горных пещер жил отшельник по имени дзэндо. Очень часто, показывая свой посох, он говорил: " Так выглядели все Будды прошлого, так будут выглядеть все Будды будущего, и таковы все Будды настоящего". (Буддийский монах обычно имеет при себе посох, с которым он ходит из одного монастыря в другой в поисках истины.)

Сэппо также прибегал иногда к помощи посоха для непосредственного выражения своих внутренних переживаний. Подняв его вверх, он говорил монахам: " Это предназначается только для людей второй или третьей категории".

Один монах, выслушав его, сказал: " Если вам случится встретить человека высокоразвитого, что вы тогда сделаете? " Сэппо бросил посох на землю и ушел, оставив любопытного монаха наедине с самим собой.

Уммон критиковал Сэппо, называя его " совершенно нетактичным и грубым человеком". Один монах задал ему следующий вопрос: " А что бы вы делали на его месте? " Уммон взял свой посох и сильно ударил им этого монаха.

Почтенный Гоне, другой учитель периода династии Тан, поднял свой посох и спросил одного монаха: " Что это такое? " Монах ответил: " Я не знаю, почтенный господин". " Что же, тебе не знаком даже посох? " – с упреком заметил Гоне, а затем опустил его на землю и сделал им ямку в земле. После этого он спросил: " Ты понимаешь? "

" Нет, не понимаю", – ответил монах.

Учитель продолжал: " Ты даже не знаешь, что такое ямка в земле? " Сказав это, он положил посох себе на плечо и снова спросил: " Ну а теперь понимаешь? "

" Нет, не понимаю", – признался монах.

Тогда Гоне сказал: " Самодельный посох носят через плечо; присутствующих людей игнорируют; я хожу без колебания по сотням тысяч горных троп".

Теперь, когда вы ознакомились с тем, как может быть использован простой посох для выражения внутреннего процесса восточного " мышления", я хочу привести слова Эно, автора труда по дзэн-буддизму, известного под названием Хэкиган-Сю.

Много вопросов задают, но, в конце концов, много ли толку в изучении (буддизма). Вся беда в том, что внешне вы связаны с горами, реками и великой матерью-землей, внутренне – со зрением, слухом, памятью и пониманием, а также с совершенством Будды, как с чем-то, чего нужно пытаться достичь. Людей же вы воспринимаете как существ, которых вы хотите спасти от неведения. Немедленно вырвите все это вон из вашей природы и, достигнув абсолютной внутренней целостности, оставайтесь в этом состоянии всегда и везде, гуляя, стоя, сидя или лежа. Достигнув этого, вы найдете, что весь космос стал вашим родным домом, что все вам кажется раем: и кипящий котел, и огонь; что все золото, изумруды и бриллианты мира для вас потеряли всякую цену.

Совершенно ясно, что никакое умствование никогда не приведет нас к такой жизни. Интеллект способен лишь на одно – завести нас в дремучий лес. Там мы, безусловно, не обретем вечного мира. В заключение добавлю: нам всем отлично известно, что дала нам западная наука – диалектика, история и прочие науки, порожденные аналитическим мышлением. Не пора ли, хотя бы на короткое время, отбросить все это и обратить свое внимание на Восток?

Каким бы кратким и несовершенным ни был мой труд, я надеюсь, что в какой-то мере мне удалось убедить читателя в том, что в конце концов кое-что есть в том " зловещем посохе" наших предшественников, чьи глаза узрели внутреннюю тьму реальности.