Существует ли «русский коллективизм»?

«Человек без народу — что дерево без плоду»

«Живешь — не с кем покалякать, ум­решь — некому поплакать» (об одиночестве) Русские народные пословицы

Существует общепринятое устойчивое мнение о коллективиз­ме как характерной и самой яркой черте русского архетипа, о которой упоминается почти во всех трудах, затрагивающих про­блему русской ментальности (см. библиографию). Иногда это ка­чество русских называют еще «чувством братства».

Русские и сами не отрицают эту ценность: «Доброе братство — дороже богатства». Иногда она вызывает откровенную зависть и восхищение у европейцев, страдающих от одиночества. Об этом, например, удивительно проникновенно пишет поэт P.M. Риль­ке⁶⁰. Влюбленный в Россию и ее культуру, он ценил в ней более всего именно «дух братства».

Это качество русской ментальности, уходящее корнями в языческие времена, со временем трансформировалось. Истори--тески коллективизм вырабатывался как культурная норма, тре­бующая подчинения мыслей, воли и действий человека требо­ваниям общества. Стремление к сообществу, к «коллективу» при­сутствовало в сознании предков русских, еще когда они были язычниками. В отличие от христиан для язычников всегда более важны общественные поступки, общественный интерес, подчи­нение личного общественному**¹. Поэтому при принятии важного решения русский как стихийный язычник бессознательно будет исходить не только из личного интереса, но примет во внимание и мнение окружающих его людей. Значит, для христианина более важен личный интерес, а для язычника — общественный, госу­дарственный: ведь «Один в поле не воин», «Одна рука и в ладоши не бьет», «Даже лес шумит дружнее, когда деревьев много».

Это объясняет, например, почему пьянство и блуд осуждают­ся христианством, но не кажутся такими уж страшными порока­ми для язычника-коллективиста: так, в наше время русские снис­ходительно реагировали на сексуальные скандалы Билла Клинто­на или на пьяные эскапады своего президента. Для русских это не такие уж стыдные пороки, а скорее доказательства того, что эти люди — «настоящие мужики», у которых могут быть «свои слабости». К ним не стоит относиться всерьез, потому что эти качества не столь уж важны для государственных интересов. А вот изворотливость, воровство, зависть или строптивость — социаль­но вредные качества, это уже настоящие пороки.

Итак, коллективизм— древняя черта русского архетипа, унас­ледованная с традициями язычества. Выше мы говорили о рус­ском патриотизме, о внимании к государственным интересам, о стремлении к единству и общности и других качествах, которые вытекают из традиционной установки массового сознания «быть как все», «быть вместе со всеми». Но так ли уж верно считать «коллективизм» свойством современных россиян?

Совместная деятельность группы людей — это еще не все­гда коллектив, настоящий коллективизм предполагает не только сотрудничество и взаимопомощь, но и обязательное признание ценности всего коллектива и каждого его члена, что отражает­ся в старинной русской пословице: «В хорошей артели — все при деле!». Это особый дух, когда человек чувствует себя чле­ном сообщества, а свои усилия — частью коллективного дела, когда его личная цель совпадает с целями каждого из членов коллектива.

Многие народные пословицы отразили коллективистскую ориентацию поведения русского человека: «Один в поле не воин», «На миру и смерть красна» и др. Однако в этих пословицах про­слеживается, скорее, не апология коллективизма, а отрицание ценности одиночества: «Двое— не один, маху не дадим», «Один ум хорошо, а два— лучше», «Коли два, так не один» и т.п.Но все эти выражения формы коллективного сознания выражают, ско­рее, не ощущение «счастья в толпе», а необходимость для каж­дого человека иметь рядом родственную душу, близкого челове­ка, друга, с которым «и горе пополам разгорюешь».

А вот индивидуализм, эгоизм, уклонение от сотрудничества, противопоставление себя коллективу, даже нежелание поддер­жать разговор (например, со случайным спутником) всегда вос­принимались русскими как неуважение, высокомерие, было просто непонятным, ведь «Одному и топиться идти скучно», а самое худшее в жизни, когда ты «Один как месяц в небе».

Но разве отрицание одиночества — то же самое, что коллек­тивизм?

Дух коллективизма во внешних проявлениях существовал в России. Так, внешне он проявлялся в 20—30-е годы при «пост­роении нового общества», еще ярче — в актах массового геро­изма в годы Второй мировой войны. История этого времени полна эпизодов беспримерного самопожертвования людей во имя по­беды над фашизмом. Затем по традиции какое-то время эти же внешние формы коллективизма проявлялись в отдельных эпи­зодах трудового энтузиазма еще в 60—70-е годы, вплоть до тех времен, которые теперь называют «застоем». Почти вся офици­альная советская литература построена на сюжетах, имевших место в реальной жизни, когда люди не жалели сил, здоровья или даже ценой жизни совершали трудовые подвиги «на благо родины». Человек, например, мог погибнуть, спасая от пожара стадо лошадей или колхозный урожай. И никому не приходило в голову, что лошадей или урожай можно вырастить еще много раз, а человека вернуть невозможно. Нельзя сказать, что по­добные действия людей были вынужденными, что их обязыва­ли или заставляли вести себя жертвенно, угрожая им чем-то.

Нет, они чаще всего были искренними и импульсивными, осо­бенно во время войны.

Что же касается трудового энтузиазма, то иногда трудно от­рицать и желание человека выделиться, не «быть как все», же­лание славы, общественного признания и почета. Это было фор­мой самоутверждения, итогом личных амбиций, которые несли и выгоду: ордена, деньги, награды, продвижение по карьерной лестнице...

В настоящее же время утверждение, что «коллективизм» — коренное свойство русских, кажется сомнительным. Чаще всего исследователи делают одну и ту же ошибку, подменяя понятия: за коллективизм принимают взаимное тяготение русских друг к другу, их открытость в процессе общения, «чувство локтя» и потребность «быть как все», отсутствие желания выделиться из толпы и оригинальничать, постоянная оглядка на то, «что ска­жут люди», любовь к массовым праздникам и народным гуля­ниям, к компаниям, традиции гостеприимства и все прочее, что можно назвать иным словом — «публичность».

Думается, однако, что при этом происходит подмена поня­тий: гостеприимство, общительность, эмоциональная зависимость от других, традиция массовых празднеств, желание помочь в беде другому человеку, оглядка на чужое мнение и стремление быть «не хуже других» — это еще не коллективизм! Это, скорее, образ жизни, внешние стереотипы бытового поведения, формы взаи­модействия и традиций общения людей, принципы которых от­ражены в русском фольклоре: «Что есть— вместе, чего нет — пополам», «Вместе и горе легче переносится» и т.п.

Однако для подлинного коллективизма необходимо такое восприятие мира, когда ты действительно ощущаешь себя цен­ным «винтиком» в общей машине, сознание, что без тебя эта машина не будет действовать, остановится. Пожалуй, такой тип сознания ярче всего проявляется только у японцев с их привер­женностью интересам «родной» фирмы, родного отечества.

Приходится констатировать, что для русских такое сознание не вполне характерно. В их поведении можно наблюдать, скорее только внешние формы, следы прошлого подлинного коллекти­визма. Скорее можно согласиться с философом И. Ильиным, что для русских характерно противоположное качество — тяга к ин­дивидуализации⁶², инстинкт индивидуализма, склонность быть са­мому по себе, стоять на своих ногах, иметь обо всем свое мне­ние. Как он считает, уже сами равнинные пространства России облегчают обособление людей: ведь здесь нет необходимости «уживаться друг с другом», терпеть соседа во что бы то ни ста­ло. Теснота жизни и густота населения, так характерные для За­пада, приучает людей к организующей сплоченности. А вот рус­ским всегда было проще разбежаться в разные стороны, чем подлаживаться под кого-то или организованно взаимодействовать. Многовековое влияние азиатского кочевничества (татары) еще больше распыляло людей, разрушало дух коллективизма.

А при советской власти был извращен сам смысл коллекти­визма, люди приучились разделять общественную (государствен­ную) и частную жизнь, любым способом сопротивляться вме­шательству государства в личную жизнь и презирать тех, кто прислуживает государству в этом неправом деле. Коллективный энтузиазм остался только на экране или страницах официально­го искусства, а демонстрация личного энтузиазма в коллективе стала только средством продвижения в карьере, своеобразным способом добывания материальных благ. С падением советской власти и разрушением государственных структур (в том числе систем бесплатного образования и медицины) каждый россия­нин окончательно оказался предоставленным самому себе.

Так что безоговорочно считать всех русских большими кол­лективистами (особенно в современной России) — сильное пре­увеличение.