Неудача

ЕУДАЧА - это великое современное табу. Попу­лярная литература щедра на различные рецепты, как добиться успеха, но, по большей части, молчит о том, как справиться с неудачей. Как найти некое «согла­шение» с неудачей, как придать ей «форму» и опреде­лить «место» в своей жизненной истории - все эти мысли могут преследовать вас, но их редко обсуждают с другими. Вместо этого мы ищем некие спасительные стереотипы. Радетели бедных поступают так, когда пытаются приглушить эффект от горестных стенаний типа: «Я потерпел поражение» или «Я провалился», уте­шающими сентенциями: «Нет, вы не проиграли, вы -жертва». Но, как всегда, когда мы боимся говорить от­кровенно, «зацикливание» на неудаче и стыд только

194 Глава 6

усиливаются. Остается не излеченным кровоточащий внутренний приговор: «Я недостаточно хорош».

Неудача не является больше обычной перспективой, с которой сталкиваются только очень бедные люди или те, кто имеет серьезные физические и умственные недостатки; это стало теперь обычным событием и в жизни людей среднего класса. Сокращающаяся числен­ность элиты делает достижение успеха все более проб­лематичным. Принцип «Победитель получает весь рынок», конкурентный по своей структуре, обрекает большое количество образованных людей на неудачу. Сокращение кадров и реинженирование становятся для представителей среднего класса «неожиданными» не­счастьями, которые в условиях раннего капитализма больше были связаны с рабочим классом. Чувство, что вы подвели собственную семью из-за гибкого и адап­тивного поведения на работе, с одной стороны, - труд­но уловимо, а с другой - сильно. И это чувство постоян­но преследует Рико.

Само противопоставление успеха и неудачи ведет к невозможности «поладить» с неудачей. Это простое размежевание предполагает, что если у нас достаточно свидетельств наших материальных достижений, то нас уже не будут преследовать чувства недостаточности или неадекватности - правда, это не относится к слу­чаю Веберовского «влекомого человека», который чув­ствовал, что всех его достижений всегда будет недоста-

точно. Одна из причин того, почему трудно умиротво­рить чувство неудачи даже при помощи долларов в том, что неудачи могут быть глубинного уровня - например, не получается сделать свою жизнь «связной», не удается реализовать нечто ценное, что заложено в самом тебе, невозможность жить по-настоящему, а не просто суще­ствовать. Неудача может случиться, когда «путешествие Пико» будет бесцельным и бесконечным.

Накануне Первой мировой войны журналист и ком­ментатор Уолтер Липпман, недовольный тем, что оцен­ка успеха именно в долларах завладела умами его совре­менников, поразмышлял над их неспокойными жизня­ми в своей, полной энергии, книге, которую он назвал «Пассивность и господство». В ней он пытался превра­тить материальную оценку неудачи и успеха в более личностный опыт времени, противопоставляя пассив­ный, ошибочный опыт господству над событиями.

Липпман жил в эпоху, когда гигантские промыш­ленные фирмы Европы и Америки консолидировались. Все знают пороки этого капитализма, о котором Лип­пман сказал: «Смерть малых фирм, коллапс управления, осуществленные во имя общественного блага, массы, скормленные этому капиталистическому монстру». Проблема, которая стояла перед его коллегами-рефор­маторами, состояла, как писал Липпман, в том, что они «знали, против чего они, но не знали, что же они отста­ивают»¹⁰⁹. Они выражали недовольство тем, что люди

Глава 7

Неудача

страдали, но ни имеющаяся марксистская программа, ни обновленное индивидуальное предприятие не пред­лагали «перспективного» лекарства. Марксисты предла­гали мощный социальный взрыв, предприниматели-индивидуалы - большую свободу конкуренции; но ни одна из этих программ не была рецептом создания некого альтернативного порядка. Липпман, однако, не сомневался в том, что нужно сделать.

Рассматривая нацеленную на упорный труд, реши­тельную устремленность иммигрантов, которые тогда растекались по Америке, он провозгласил: «Все мы яв­ляемся иммигрантами духовно»¹¹⁰. Личностные качест­ва, решительность и смелость, к которым взывали Геси-од и Вергилий, Липпман видел воплощенными, опять же, в неутомимой тяжелой работе иммигрантов в нью-йоркском районе Нижний Ист-Сайд. Что Липпман ненавидел, так это чувствительную эстетскую брезгли­вость по отношению к капитализму, персонифициро­ванную, как он думал, в лице писателя Генри Джеймса, который смотрел на нью-йоркских иммигрантов, как на чуждую, хотя и энергичную расу, непричесанную и анархическую в своей борьбе¹¹¹.

Что может направлять людей, отрезанных от дома, пытающихся создать новый жизненный нарратив? Липпман считал, что это - создание карьеры. Не сде­лать карьеру из своей работы, как бы скромно ни были ее содержание или оплата труда, - значит, отдать само-

го себя, как добычу, чувству бесцельности, которое образует самый глубинный опыт неадекватности, -человек должен, выражаясь современным сленгом, «по­лучить жизнь». Так Липпман открыл заново старое зна­чение карьеры, о котором я упомянул в начале этого эссе, - карьеры как хорошо сделанной дороги. «Прору­бание» этой дороги было противоядием от личностной неудачи.

Можем ли мы применять это лекарство от неудачи при гибком капитализме? Хотя мы можем думать сегод­ня о карьере как о синониме профессии, один из ее элементов - владение мастерством - не относился только к профессиональной или даже буржуазной сфе­ре. Историк Эдвард Томпсон писал, что в XIX веке даже наименее привилегированные рабочие, находившиеся в меньшей степени благоприятствования, трудились ли они на плохо оплачиваемой работе, были ли безработ­ными или просто переходили с одного места работы на другое, все они стремились определить себя, как ткачей, металлургов или фермеров¹¹². Статус в работе происхо­дит от того, что вы являетесь чем-то большим, чем про­сто «парой рабочих рук». Работники физического тру­да, так же как и слуги в викторианских домах высшего общества, стремились добиться статуса, используя та­кие слова, как «карьера», «профессия», «мастерство», в более широком смысле, чем мы это делаем сейчас. Стремление именно к такому статусу было в равной

Глава 7

Неудача

степени важно и для служащих среднего класса в воз­никающих корпорациях. Как показывает историк Оли­вье Зунц, люди в мире бизнеса сначала стремились повысить статус своей работы, приравнивая бухгалтер­ское ремесло, торговлю или менеджмент к профессио­нальной деятельности врачей или инженеров, это было типично для эры Уолтера Липпмана¹¹³.

Стремление к повышению статуса карьеры, таким образом, не является чем-то новым. Не ново и ощуще­ние, что карьера в большей степени, чем род деятельно­сти, развивает наш характер. Но Липпман поднял став­ки на «получение жизни». С точки зрения Липпмана, жизненный нарратив карьеры - это история внутрен­него развития, раскрытия самого себя через ремесло и борьбу. «Мы должны иметь дело с жизнью, имея некое намерение, конструируя ее социальную организацию, изменяя ее инструменты, формулируя ее метод...»¹¹⁴ Личность, стремящаяся к карьере, формулирует долго­срочные цели, стандарты профессионального или непрофессионального поведения и чувство ответствен­ности в отношении собственного поведения. Я сомне­ваюсь, что Липпман читал Макса Вебера, когда писал свою работу «Пассивность и господство»; два автора, однако, разделяли схожую концепцию карьеры. В вебе-ровском использовании «Beruf», которое является не­мецким эквивалентом «карьеры», акцент также делается на важности работы, как нарратива, и развитие харак-

тера возможно только благодаря долгосрочному орга­низованному усилию. «Господство означает, - говорит Липпман, - замену бессознательного стремления на сознательное намерение»¹¹⁵.

Поколение Липпмана верило, что оно стоит в нача­ле нового века науки, так же как и капитализма. Оно бы­ло убеждено, что правильное использование науки, тех­нических навыков, знаний и, в более широком смысле, профессионального знания, может помочь людям сфор­мировать более сильные карьерные истории, и, таким образом, произвести более строгий контроль над свои­ми собственными жизнями. В этом уповании на науку, которая способна увеличить личностное «господство», Липпман напоминал других своих современников -прогрессистов и Фабианских социалистов, наподобие Сидни и Беатрис Уэбб - в Британии или молодого Лео­на Блюма - во Франции, а также Макса Вебера.

Липпмановский рецепт «господства» имел и специ­фически политическую цель. Он видел, как нью-йорк­ские иммигранты бьются над изучением английского и самообразованием, чтобы начать карьеру, но в то же время видел, как они «отрезаны» в этом городе от ин­ститутов высшего образования, которые тогда были за­крыты для евреев и черных, враждебно относились к грекам, итальянцам и ирландцам. Призывая к созданию более «ориентированного-на-карьеру» общества, он требовал, чтобы эти институты открыли свои двери,

Глава 7

Неудача

следуя американской версии французского девиза «Карьеры, открытые таланту».

Липпмановское сочинение представляет собой «массивный» акт веры в индивида, в его возможности создать что-то из самого себя - это и мечта Пико, во­площенная в жизнь на улицах Нижнего Ист-Сайда сре­ди людей, которых Липпман рассматривал, как особен­ных, отличных человеческих существ. Таким образом, в своих трудах Липпман намеревался противопоставить Голиафа корпоративного капитализма Давиду личност­ной воли и таланта.

Удовольствие от чтения Липпмана - уже само по себе оправдание появления его трудов. Его голос - это голос честного, порядочного школьного учителя, кото­рый, похоже, тоже провел много часов в линиях пике­тов или в компании людей, чьи слова он едва мог понять. И все же, может ли его вера быть подходящим рецептом для нас, почти через сто лет? Действительно ли это лекарство от неудачи, неудачи того сорта, кото­рая состоит из бесцельности, из невозможности «ском­поновать» свою жизнь?

Мы знаем формы бюрократии, отличные от тех, что знали Липпман и Вебер; капитализм сейчас действует на других производственных принципах. Краткосроч­ное, гибкое время нового капитализма, похоже, препят­ствует созданию устойчивого нарратива из чьих-либо трудов, а также созданию карьеры. Все же потерпеть

поражение в борьбе за некое чувство продолженности и цели и в этих условиях будет в буквальном смысле проигрыш самих себя.

Липпман часто приходил мне на ум, когда я раз­мышлял о судьбе группы программистов среднего воз­раста, с которыми я как-то познакомился. Их недавно сократили в американском отделении компании «Ай Би Эм». До того как потерять работу, они довольно-таки благодушно верили в долгосрочное и поступательное развитие своей профессиональной карьеры. Как высо­котехнологичные программисты, они были предназна­чены для того, чтобы стать хозяевами новой науки. Но после того, как их «отпустили», они вынуждены были испробовать различные интерпретации событий, раз­рушивших их жизни; они не могли найти некий само­очевидный «быстрый» нарратив, который бы придал какой-то смысл их поражению. И действительно, сред­ствами, которые Липпман, возможно, не предвидел, они спасли самих себя от ощущения бесцельного дрейфо­вания и нашли-таки в самой неудаче некое откровение относительно своей жизненной карьеры.

Позвольте мне сначала привести контекст того, что с ними произошло, так как это довольно примечатель­ная ситуация. До середины 80-х годов «Ай Би Эм» вовсю практиковала патерналистский капитализм¹¹⁶. Человек, с которым связан рост компании «Ай Би Эм», Томас Уот-сон-старший, управлял компанией, как своим владени-

Глава 7

Неудача

ем, и говорил о себе, как о «моральном отце» фирмы. Старый гимн компании звучал так: «С мистером Уотсо-ном во главе к высшим высотам мы идем; держи марку «Ай Би Эм», чтобы ее уважали все»¹¹⁷. Компания управля­лась, как армия, и личные решения Уотсона по всем проблемам корпорации немедленно становились зако­ном в компании. «Преданность, - говорил он, - помо­гает сохранить энергию и избежать слез при принятии ежедневных решений»¹¹⁸. Институционально «Ай Би Эм» напоминала управляемую государством компанию во Франции или Италии с пожизненным наймом для боль­шинства служащих и неким видом социального контра­кта между менеджментом и трудом.

В 1956 году Томас Уотсон-младший встал у руля компании вместо своего отца. Он делегировал больше прав и слушал лучше, но социальный контракт оставал­ся в силе. «Ай Би Эм» предоставляла своим работникам отличную медицинскую страховку, возможность полу­чить образование и пенсионные привилегии; она орга­низовала «соцкультбыт» рабочих - здесь были поля для игры в гольф, детские сады и закладные на покупку жилья; прежде всего, она предоставляла «пожизненную лестницу» занятости, все стадии карьеры были как сту­пеньки перед людьми, которые хотели остаться с ком­панией и подниматься вверх по этой лестнице. «Ай Би Эм» могла позволить себе делать так, потому что она была почти монополистом на своих рынках.

Но из-за смертельных просчетов в отношении рос­та компьютерной промышленности в 80-е годы «Ай Би Эм» в буквальном смысле «выбросила на улицу» свой контроль над персональными компьютерами. К началу 90-х годов компания ощутила судороги проигрыша. Уотсон-младший ушел в отставку; пришел новый пред­седатель. В 1992 году фирма понесла приличные убыт­ки, приблизительно 6, 6 млрд. долларов, хотя за восемь лет до этого она рассматривалась, как самая большая американская корпорация по доходам. Тщательно сба­лансированная внутренняя бюрократия оказалась демо­билизующим фактором, когда компанию превзошла в маневренности «Майкрософт» Билла Гейтса. «Ай Би Эм» столкнулась с жесткой конкуренцией и со стороны но­вых японских и американских компаний. 1993 год она встретила с еще одним новым председателем Луи Герш-нером, при котором стала выстраивать себя по образу конкурентной корпоративной машины, что привело к драматическим пертурбациям. Компания стремилась заменить жесткую иерархическую структуру работы более гибкими формами организации с гибким произ­водством, ориентированным на поставку большего ко­личества продукции на рынок без промедления.

«Пожизненные» рабочие - а всего в ней числилось приблизительно 400 тыс. человек - стали первой ми­шенью в этой кампании. Сначала часть из них была переведена, затем многих из них попросту принудили

Глава 7

Неудача

уйти. За первые 6 месяцев 1993 года треть служащих на трех заводах в Рудзоновой долине в Нью-Йорке была уволена, затем компания провела сокращения предста­вителей и других видов деятельности, где только было возможно. Новый менеджмент закрыл поля для игры в гольф и клубы, перестал поддерживать общины горо­дов, где действовала компания «Ай Би Эм».

Я хотел узнать побольше о том, как это было, - как произошел этот «великий поворот» к созданию «поджа­рой» и более гибкой «Ай Би Эм», в частности потому, что многие из менеджеров и инженеров среднего воз­раста, вовлеченные в эти изменения, были моими нью-йоркскими соседями. «Сокращенные» в слишком моло­дом возрасте, они начали новую деятельность как «кон­сультанты», это означает, что они прорабатывают свои адресные книжки, часто в напрасной надежде, что «кон­такты» вне корпорации все еще помнят о том, что они существуют. Некоторые вернулись обратно в корпора­цию, но как краткосрочные работники по контракту, лишенные привилегий компании и положения в орга­низации. Однако как бы каждый из них ни просущест­вовал последние четыре года, все они не могли жить без того, чтобы снова и снова не обращаться к жесто­ким фактам корпоративных перемен и их последствий для собственных жизней.

Кафе «Речные ветры», расположенное недалеко от старых офисов моих соседей, - веселая закусочная,

которую в прошлом днем посещали только женщины, выходившие из дома за покупками, или угрюмые моло­дые люди, обычно коротавшие здесь время после школьных занятий. И вот именно здесь я услышал этих белорубашечных в темных галстуках мужчин, которые «нянчили» свои чашечки кофе и внимательно слушали друг друга, как будто это было деловое совещание. Они пытались разобраться в историях своих собственных жизней. Одна группа из 5-7 мужчин держалась вместе. Они были программистами-разработчиками и систем­ными аналитиками в старой «Ай Би Эм». Самыми разго­ворчивыми среди них были Джейсон, системный ана­литик, проработавший в компании почти 20 лет, и Пол, программист помоложе, которого Джейсон сам уволил при первой волне сокращений.

Я стал, время от времени, посиживать с ними после обеда в 1994 году, через год после того, как все, кроме Джеисона, были уволены, и спустя год после того, как я повстречал Рико во время полета в Вену. Попытку инженеров, посещавших это кафе «Речные ветры», придать смысл тому, что с ними произошло, можно гру­бо разделить на три стадии. Когда я примкнул к их дискуссиям, люди чувствовали себя пассивными жерт­вами корпорации, но к тому времени, когда дискуссии пришли к своему завершению, уволенные служащие переключили фокус внимания на свое собственное поведение.

Глава 7

Неудача

Когда боль от увольнения все еще была острой, раз­говоры постоянно вертелись вокруг предателей из «Ай Би Эм» и того, как их кинула компания. Программисты копались в корпоративных событиях прошлого, кото­рые, как им теперь казалось, предвещали изменения, которые затем произошли. Эти акты воспоминаний включали такие блоки фактических данных, как, напри­мер, тот сюжет, когда одному из инженеров не разре­шали пользоваться полем для игры в гольф целых восемнадцать туров, или другой сюжет - о неких не­объяснимых путешествиях главного программиста с неназванными целями. На этой стадии мужчины хоте­ли обнаружить доказательства некоего заговора со сто­роны своих начальников, свидетельства, которые оправдали бы их чувство гнева. Быть кинутым или пре­данным - означает, что несчастье вряд ли является результатом вашей собственной ошибки.

На самом же деле, ощущение предательства внутри корпорации возникло и у большинства наблюдателей со стороны, которые приезжали в компанию в то время. Это была история, полная драматизма: высококвалифи­цированные профессионалы в патерналистской компа­нии, с которыми сейчас обращались не лучше, чем с клерками или уборщиками. Компания, казалось, начала разрушать саму себя в этом процессе. Английский жур­налист Энтони Сэмпсон, который посетил ее штаб-квартиру в середине 90-х годов, обнаружил, прежде все-

го, социальную дезорганизацию внутри компании, а не полную энергии рабочую силу. Один администратор признался: «Сейчас намного больше, чем прежде, стрес­са, домашнего насилия и потребности в услугах психо­лога - это прямо связано с увольнениями. Даже внутри «Ай Би Эм» среда изменилась радикальным образом: они чувствуют себя очень некомфортно, ненадежно»¹¹⁹. Люди, которые все-таки «выжили», вели себя так, как будто они проживали взятое взаймы время, чувствуя, что они спаслись не по какой-то основательной причи­не. Что же касается уволенных, местный пастор и быв­ший работник «Ай Би Эм» так это прокомментировал Сэмпсону: «Они чувствуют горечь и чувствуют, что их предали... нас заставляли чувствовать себя так, как буд­то мы были причиной их провала, тогда как большие парни делали миллионы».

Пол Кэрол, другой исследователь этой заварухи, от­мечает, что при анонимном исследовании морального состояния служащих один человек так отреагировал на новое настойчивое требование компании об «уважении личностных усилий»: «Какое уважение? " Ай Би Эм" -очень непоследовательная компания, делающая «вели-речивые» публичные заявления по поводу уважения, искренности и восприимчивости и в то же время при­меняющая подавляющее, дискриминирующее админи­стрирование на низшем уровне». «Корпоративная пре­данность мертва», - прямо так и сказал консультант по

Глава 7

Неудача

менеджменту¹²⁰. И в компании «Эй Ти Ти», это сестрин­ский корпоративный монстр, которая прошла через подобный процесс, был, по словам одного администра­тивного работника, «настоящий климат страха». «Страх существовал и в давние дни, но теперь, когда они отсе­кли 40 тысяч рабочих мест, кто же вообще осмелится критиковать своего начальника?»¹²¹

Но в кафе «Речные ветры» эти первые всплески эмо­ций не были продолжительными. Программисты поня­ли, что, как объяснение, предательство «по намеренно­му сговору» не проходило логически. С одной стороны, многих из начальников, которые выгоняли их на ран­них фазах корпоративного реструктурирования, затем, на более поздних фазах, точно так же вышвырнули на улицу, как и Джейсона, их теперь можно найти в этой закусочной «Речные ветры». С другой стороны, опять же, так как компания фактически плохо работала боль­шую часть 80-х и в начале 90-х годов, эти непреложные факты были зафиксированы в ежегодных балансовых отчетах, дисфункции старой корпоративной культуры были просто видны на дисплее, их нельзя было скрыть.

Более того, как разумные взрослые люди, програм­мисты, поостыв, начали понимать, что теория преда­тельства, спланированного или не спланированного, превращала их боссов в некие ходульные фигуры зла. Когда Пол уже в четвертый или пятый раз упомянул та­инственные путешествия главного программиста, его

собеседники, не выдержав, набросились на него. «Кон­чай, - сказал Джейсон, - ты же знаешь, что он был при­личным парнем, может быть, он просто ездил к своей подружке; никто ведь не знал, что грядет». С этим пред­положением, в конце концов, согласились и другие. И следствием этого консенсуса стало то, что зло, прине­сенное корпоративным «альбатросом»*, стало больше соответствовать действительности, а не фантазиям.

Итак, на второй стадии интерпретации они сфоку­сировались на обнаружении внешних сил, чтобы обви­нить их. Теперь в кафе «Речные ветры» «глобальная эко­номика» оказалась источником всех их бед, особенно, из-за использования иностранных работников. «Ай Би Эм» стала лишать подпитки некоторую часть своей программной работы, оплачивая труд специалистов в Индии мизерной частью той зарплаты, которую она платила американцам. Низкая заработная плата, кото­рую получали эти иностранные профессионалы, упо­миналась как причина того, из-за чего компания стала увольнять американцев. Более удивительно то, что ком­муникационная сеть компании служила чем-то вроде индийского Эллис Айленда, их порта эмиграции, так как программа, написанная в Аминодабе, прибывала к супервайзеру так же быстро, как и программа, написан-

" Альбатрос - в американской литературной мифологии, восходящей к роману «Моби Дик» Г. Мелвилла, а еще ранее - к морскому фольклору, -это птица зла, предвещающая несчастья. (Прим. переводчика)

Глава 7

Неудача

ная внутри данного здания. В этой связи Джейсон в раз­говоре со мной упомянул довольно-таки парадоксаль­ный факт, который он узнал от тех, кто уцелел после его собственной волны сокращений: люди в этой высо­котехнологической компании редко излагали в он-лай-не (on-line) свои суждения или критику; они не хотели оставлять «следов», за которые им, возможно, пришлось бы давать отчет.

Страх того, что иностранцы «подорвут» усилия вы­кладывающихся на работе коренных американцев, -глубоко засевший страх. В XIX веке это были очень бед­ные, неквалифицированные рабочие-иммигранты, которые, как казалось, «умыкают» работу, потому что го­товы работать за меньшую плату. Сегодня глобальная экономика выполняет функцию возбуждения этого древнего страха, но тем, кому «угрожают» дома, похоже, угрожают не только неквалифицированные рабочие, но и средние классы и профессионалы, вовлеченные в во­доворот глобального рынка труда. Многие американ­ские врачи, например, обратили внимание на то, что поток «дешевых докторов» из стран третьего мира - это одна из причин того, что их собственное надежное по­ложение может быть подвергнуто угрозе со стороны страхователей и здравоохранительных компаний. Эко­номисты, наподобие Лестора Туроу, попытались глоба­лизировать эту угрозу, доказывая, что «передвижение» работы в районы мира с низкой оплатой труда снизит

212 Глава 7

заработную плату не только в Соединенных Штатах, но и в других развитых экономиках. На рациональном уровне этот страх может дебатироваться; Пол Кругман указывает, например, что только 2% национального до­хода в Америке приходится на импорт из экономик с низкой заработной платой. Но страх за личностную безопасность, вызванный внешней угрозой, сидит глу­боко и не способствует трезвой оценке фактов.

Например, в этой «протекционистской» фазе дис­куссии, которая продолжалась в течение нескольких месяцев, мужчины в кафе старались объяснить свои проблемы, ставя знак равенства между иностранным влиянием и американскими «аутсайдерами», которые захватили корпорацию. Они снова и снова возвраща­лись к тому факту, что новый президент «Ай Би Эм» Луи Гершнер - еврей. К несчастью, эта фаза дискуссии сов­пала по времени с выборами 1994 года; некоторые из мужчин голосовали за крайне правых кандидатов, кото­рых в более надежные времена они бы посчитали аб­сурдными фигурами.

Но эта разделяемая ими интерпретация продержа­лась недолго. Поворотным пунктом в отказе от угрозы со стороны аутсайдеров стал момент, когда служащие начали обсуждать свои собственные карьеры, особеннс свои профессиональные ценности. Как «продвинутые* инженеры, программисты верили в добродетели техно­логического развития, такие, скажем, как цифровые

Неудача

глобальные коммуникации. Они также по достоинству оценили качество работ, которые приходили из Индии.

Это признание означало больше, чем просто дань абстрактного уважения профессиональным стандар­там. Сам факт, что мужчины были единодушны, имел значение. Во время фазы, при которой программисты придумывали заговор «подрывателей» зарплат - индий­цев и разоблачали «махинации» еврейского президента «Ай Би Эм», у мужчин, на самом деле, было мало такого, чем они могли поделиться друг с другом по поводу соб­ственно содержания своей работы. Молчание часто опускалось над столом; предательство внутри компа­нии и поиск жертв вовне - оба этих сюжета замыкали разговор в пределах жалоб и стенаний. Фокусирование на внешних врагах, на самом деле, лишало программи­стов профессионального видения. Рассказы касались только действий других, неизвестных и невидимых, где-то там; инженеры, таким образом, стали пассивны­ми объектами глобальных сил.

Джим, самый пожилой из всех служащих «Ай Би Эм», отчего, понятно, у него были и самые большие проблемы с возвращением своих позиций, заметил как-то, обращаясь ко мне: «Вы знаете, во время корейской войны я думал «Я просто пешка, никто, в этой грязи», но я стал больше, чем пешка, в компании «Ай Би Эм». Ког­да уже началась третья стадия интерпретации, Пол -тот, кто однажды подозревал в вероломстве путешест-

вующего начальника, - вдруг окрысился на Джима, ко­торым до того открыто восхищался. Он напомнил Джи­му, что они не просто отсиживали свои часы в «Ай Би Эм». Конечно, тогда они верили в компанию, хотя можно более точно сказать, заметил Пол, «мы любим нашу работу». На что Джим ответил: «Это совершенная правда. Я все еще люблю заниматься этим, когда могу». Таким образом, постепенно мужчины начали говорить совсем по-другому.

Эта третья стадия интерпретации реставрировала некую часть их чувства достоинства как программи­стов, но за высокую цену. Теперь фокус анализа был, в большей степени, направлен на историю высокотехно­логичной работы, на ее огромный рост за последнее время, на умениях и навыках, которые требовались чтобы иметь дело с промышленными и научными вы­зовами. Что-то случилось даже с голосами мужчин, раз­говаривавшими в кафе, когда они избавились от своей одержимости мыслью о том, какую рану им нанесли другие. Когда они сконцентрировались на теме про­фессии, то начали уже говорить о том, что лично мог­ли бы и должны были сделать раньше со своими собст­венными карьерами, чтобы предотвратить теперешнее затруднительное положение. В этой третьей стадии, в конце концов, появился сам дискурс карьеры, как мог бы представить ее Уолтер Липпман. Вопросы личност­ной воли и выбора, профессиональных стандартов,

Глава 7

Неудача

^к.

нарратива работы - все это всплыло на поверхность, но темой этого карьерного дискурса было не «господ­ство», а неудача.

Эти дискуссии действительно исходили из предпо­сылки, что «Ай Би Эм» осталась завязанной на больших компьютерах, в то время как значительный рост произ­водства наблюдался в секторе персональных машин; многие же программисты «Ай Би Эм» работали именно с большими компьютерами. Они начали обвинять са­мих себя в том, что слишком полагались на компанию, что верили обещаниям корпоративной культуры, что не «проигрывали» карьерные сценарии, как свое собствен­ное творение. «Обвинение» может вызвать мысль о вине. Но я не слышал этого в словах мужчин, по крайней мере, - вины испытывающих напыщенную жалость к самим себе людей.

Разговор шел о компьютерах, о рабочих станциях, разного рода компьютерных проблемах - и о них са­мих. На этой третьей стадии безработные вспоминали об успехах людей, которые 10-12 лет назад пошли в се­ктор персональных компьютеров через рисковые ма­лые предприятия, и о тех, кто предвидел возможности Интернета. Это и было то, что, как думали теперь про­граммисты, засевшие в кафе «Речные ветры», им следо­вало бы сделать. Нужно было стать предпринимателями, наподобие тех парней в Силиконовой Долине, откуда стартовали малые технологические предприятия.

«У нас был пример, - заявил однажды Ким, сетевой специалист. - Мы всё знали о том, что происходило на западном побережье, и мы ничего не сделали». Все, кро­ме Джима, согласно кивнули; он уже напомнил о проб­леме «поднятия» капитала. «Чепуха, - ответил Ким. -Это бизнес не сегодняшнего дня, это то, что будет про­исходить. Вы получаете деньги именно за это». История внутренних ошибок компании «Ай Би Эм», ее корпора­тивная реорганизация, мотивированная стремлением к гибкости, пришествие глобального рынка труда, кото­рый символически был представлен программистами из Индии, - все это могло быть понято, как сигналы то­го, что наступило время уйти из старой системы. Им следовало тогда рисковать.

Весь последний год история, случившаяся с компа­нией «Ай Би Эм» и с ними, приковывала их внимание. Вот эта последняя интерпретация, что обратила на се­бя мое внимание, совпала с переменами в поведении и моих соседей по месту жительства. В прошлом члены городского управления и школьных попечительских советов - олдермены*, теперь они выпали из этой сис­темы. Но они продолжают высоко держать голову в сво­ей общине, так как множество людей в нашем городе были уволены «Ай Би Эм» или финансово пострадали,

• «Олдермены» - старейшины в английской или американской системе как муниципальных, так и общественных организаций. (Прим. перево­дчика.)

Глава 7

Неудача

как владельцы магазинов или торговцы, в результате этой перетряски. Они просто потеряли интерес к об­щественным делам.

Единственная общинная обязанность, которую про­должают нести эти мужчины, и даже с еще большей ак­тивностью, - это участие в деятельности своих мест­ных церквей. Для них это важно из-за личностного контакта с другими членами прихода. В этой части страны, как нигде больше, фундаменталистские и еван­гелические формы христианства в тот момент были на резком подъеме. Самый младший среди них, Пол, ска­зал мне: «Когда я заново родился во Христе, я стал бо­лее понимающим и менее алчущим». Если мои соседи приняли на себя ответственность за свои жизненные истории, то сей этический акт должен был направить их поведение в особом направлении; они повернулись к самим себе.

Успешный предприниматель из Силиконовой Доли­ны, прочитав этот отчет, наверное, так бы его проком­ментировал: «Это действительно показывает, что в про­шлом они должны были пойти на больший риск. Так как эти мужчины поняли природу современной карье­ры, они были правы, считая себя ответственными за нее. А поражение они потерпели из-за бездействия». Конечно, это жесткое суждение как бы предполагает, что программисты были одарены неким предвидением. Даже если и так, все равно рассказ о дискуссиях в кафе

«Речные ветры» мог бы быть воспринят просто как пре­достережение об усугубившейся «чувствительности» сегодняшних карьер.

Но бросить рассказ здесь - значило бы, исключить из рассмотрения ту настоящую работу, в которую были вовлечены в тот момент эти люди, посмотрев прямо в лицо собственным неудачам, придав им некий смысл на языке своих собственных характеров. В интервью, данном Мишелем Фуко* незадолго до своей смерти, фи­лософ задал своему интервьюеру вопрос: как тот упра­вляет самим собой?

«Как человек «управляет самим собой», предприни­мая действия, в которых он одновременно - и объект этих действий, и территория, на которой они осущест­вляются, и инструмент, который используется, и субъ­ект, который действует?»¹²²

Чтобы ответить на этот вопрос, программистам требовалось найти способы противостояния реально­сти неудачи и ограниченности собственных возможно­стей. Эта попытка интерпретации также очевидна в Липпманской моральной силе «овладения», преодоле­ния слепой пассивности в отношении перемен. Конеч­но, действие, которое они предпринимают, - это про­сто разговор друг с другом. Но, тем не менее, это -реальное действие. Они нарушают табу на разговор о

• М. Фуко - известный французский философ XX века. (Прим. перево­дчика.)

Глава 7

Неудача

неудаче, вынося проблему на «свежий воздух». Именно поэтому так важно понять метод, который они исполь­зуют в разговоре.

Эти мужчины как бы проигрывают три истории. Все три версии разворачиваются вокруг критического по­воротного пункта: в первой версии поворот происхо­дит, когда тогдашний менеджмент начинает «преда­вать» профессионалов, во второй версии - когда на сцену вторгаются «пришельцы», третий кардинальный поворот происходит, когда программистам не удается выбраться «наружу». Ни одна из этих версий не прини­мает форму истории, в которой личностное несчастье развивается длинно и медленно, от времен, скажем, Томаса Уотсона-старшего.

Нарратив - повествование разворачивается вокруг неожиданных, критических моментов изменения, и это, конечно, знакомый нам прием, как по романам, так и по автобиографиям. Так, в своих «Исповедях» Жан Жак Руссо публично заявляет о том, как его выпорола, когда он был мальчиком, мадемуазель Ламберсье. «Кто бы мог предположить, что детское наказание, получен­ное в возрасте восьми лет от женщины, которой было тридцать, таким образом подействует на мои вкусы и желания, мои страсти, на саму мою сущность в течение всей остальной жизни?»¹²³ Эта «отметка» изменения по­могает Руссо определить форму для своей истории жизни, несмотря на дикий поток внутри его самого, на-

пример, когда он заявляет: «Есть времена, когда я сов­сем не похож на себя, меня можно принять за кого-то другого, полностью противоположного характера»¹²⁴. Условность критического момента - это способ пред­ставить изменение более четким и ясным, а не хаотич­ным, слепым или просто как спонтанный взрыв. Пос­ледний вид изменения - спонтанный взрыв появляется в автобиографии Гете: решив отказаться от своей про­шлой жизни, Гетеговорит о самом себе: «Куда он идет, кто знает? Едва ли он помнит, откуда пришел!»¹²⁵

Как и для Руссо, условность определяющего, прояс­няющего момента помогает программистам придать смысл форме своих карьер. Их обсуждения не были, ко­нечно, тремя четкими, хорошо сделанными главами, расслабленный, свободный разговор неизбежно ходит туда-сюда, вьется, не придерживаясь строгой направ­ленности. Но в первых двух версиях «ноющие истины» встают на пути четкого определения событий. Первая версия опровергается самим фактическим знанием о ситуации в «Ай Би Эм»; вторая версия также начинает выглядеть сомнительно из-за самой веры этих людей в технологический прогресс и их чувства профессиона­лизма; третья версия, однако, позволяет этим людям взять контроль над нарративом. Теперь история может как бы течь, развиваться, у нее есть четкий центр - «Я», и хорошо сделанный сюжет - «Что я должен был бы сделать, чтобы взять свою жизнь в свои руки». Опреде-

Глава 7

Неудача

*л.

ляющий момент наступает, когда программисты пере­ключаются с позиции пассивной жертвенности на бо­лее активное, деятельное состояние. Теперь их собст­венные действия имеют значение для этой истории. Увольнение больше не является определяющим событи­ем в этой третьей версии; кардинальным событием те­перь считается действие, которое они должны были бы предпринять в 1984 или 1985 году. Этот определяющий момент в их истории жизни теперь относится к сфере их собственной ответственности. И только сделав этот шаг, они смогли посмотреть в лицо факту - это они сами «провалили» свои карьеры.

Табу, наложенное на неудачу, означает, что неудача часто становится глубинно запутанным, плохо опреде­ленным, несформулированным опытом. Но один силь­ный удар отторжения не содержит в себе неудачи. В великолепном исследовании мобильности среднего класса, «мобильности вниз», антрополог Кетрин Нью-ман отмечает, что «несмотря на различные последствия, мобильность менеджеров, направленная вниз, создает барахтающееся, двусмысленное, неопределенное состо­яние. Когда вы становитесь идущим вниз администра­тивным работником, то, во-первых, обнаруживаете, что вы не так хороши, как считали, и заканчиваете тем, что становитесь неуверенным в том, кто или что вы есть»¹²⁶. Мужчины в кафе «Речные ветры» фактически спасли себя от этой субъективной неясности.

Может показаться, что эта нарративная работа по выходу из неудачи во многом спорная. Ницше в своей книге «Так говорил Заратустра» пишет, что обыкновен­ный человек является гневным наблюдателем прошло­го, которому не хватает силы «обратить волю назад»¹²⁷. Программисты, однако, не смогли жить, как «гневные наблюдатели», поэтому и «склонили» свою волю назад. И с эволюцией нарратива мужчины в кафе «Речные вет­ры» действительно перестали говорить, как дети патер­налистской компании: они избавились от представле­ния, что находящиеся у власти - это всё планирующие демоны и что бомбейские программисты - незаконны-е оккупанты. Их интерпретация, таким образом, стала более реалистичной.

Как же эта нарративная форма ломает чувство бес­цельного внутреннего дрейфа, который Липпман пола­гал таким разъедающим? Рассмотрим другой тип пове­ствования, который, может быть, лучше подходит к сов­ременным обстоятельствам. Писатель Салман Рушди утверждает, что современная личность «является неус­тойчивой конструкцией, которую мы строим из каких-то лоскутов, догм, детских травм, газетных статей, об­рывков разговоров, старых фильмов, маленьких побед, людей, которых мы ненавидели, и людей, которых мы любили»¹²⁸. Ему жизненное повествование представляет­ся в виде коллажа, неким собранием случайных, найден­ных и импровизируемых вещей. Тот же акцент на пре-

Глава 7

Неудача

рывности* появляется и в работах философа Зигмунда Баумана и теолога Марка Тейлора; они восхваляют попытки писателей, наподобие Джойса или Калвино. разрушить хорошо сделанные сюжеты таким образом, чтобы передать поток обыденного опыта¹²⁹. Душа суще­ствует в состоянии бесконечного становления. Лич­ность никогда не получает своего завершения. В силу этих обстоятельств отсутствует связное жизненное по­вествование, нет проясняющего момента изменения, который бы осветил значимость всего целого.

Такие взгляды на нарратив, иногда называемые «по­стмодерном», действительно, как в зеркале, отражают опыт времени в современной политической экономии Податливая личность, коллаж из фрагментов, несконча­емая в своем становлении, всегда открытая новому опыту - все это является психологическими условиями, которые хорошо подходят к краткосрочному трудово­му опыту, гибким институтам и постоянному риску. Но здесь почти нет места для понимания того, почему рух­нула карьера, если вы полагаете, что вся жизненная история есть просто некое собрание фрагментов. Здесь нет места для оценки тяжести и боли неудачи, так как сама неудача рассматривается лишь как еще одно про­исшествие.

' «Прерывность» - одно из понятий, широко используемых в современной социальной прогностике и философии и характеризующее отсутствие последовательности, разрыв цепи событий, происходящих в современном социуме. (Прим. переводчика.)

Фрагментацией нарративного времени особенно от­мечена программистская профессиональная среда. В «Го­роде Битов» архитектор Уильям Митчелл описывает ки-берпространство, наподобие «города, не связанного кор­нями с каким-то определенным местом на поверхности этой земли... и населенным лишенными тел и фрагмен-тированными субъектами, существующими, как некая коллекция вымышленных имен и действующих сил»¹³⁰.

Технологический аналитик Шерри Теркл рассказы­вает о молодом человеке, который сказал ей: «Я просто включаю часть моего сознания, а затем другую, когда я перехожу от одного окна к другому. Я нахожусь в состо­янии некоего спора в одном окне и пытаюсь добраться до некой девушки... в другом, а другое окно в этот мо­мент гонит программу объявлений»¹³¹. Фредерик Джей-сон, в свою очередь, говорит о «бесконечной ротации элементов» в современном опыте так же, как это проис­ходит в переходе от одного «окна» к другому на экране компьютера¹³².

Программисты благодаря разговору восстановили связь, отсутствующую на экране. Их нарратив, в дейст­вительности, оказывается «допостмодерным» в своем стремлении к связности и основательности авторского «Я». Можно было бы сказать, что способ состоит, если использовать другую модную фразу, в нарративе сопро­тивления. Но в своей этической цели развязка разгово­ра более значима.

Глава 7

Неудача

Программисты в конце говорили, скорее, с видом отрешенной законченности, чем с гневом, о том, что «они проехали мимо», что они «профукали свои шан­сы», хотя и были в расцвете физических сил. В третьей версии мужчины почувствовали себя избавившимися от дальнейшей борьбы - почувствовали глубоко засев­шую усталость от жизни, усталость, которая овладевает многими людьми среднего возраста. Любой, кто глубо­ко прочувствовал неудачу, узнает этот импульс, столк­нувшись с крахом надежд и желаний. Сохранение сво­его собственного активного голоса - единственный способ сделать неудачу переносимой. Просто продек­ларировать свое желание вытерпеть - недостаточно. У Рико много целенаправленных принципов, и он знает множество ценных советов, которые мог бы дать само­му себе, но эти патентованные средства не излечивают его от страха.

Совет, который инженеры дают сами себе, состоит, примерно, из таких выражений: «Мне следовало бы знать...», «Если только...». В этом выборе слов утешение не чуждо смирению, а смирение есть признание бреме­ни объективной реальности.

Их нарратив, таким образом, является видом само­лечения. Нарратив, в целом, выполняет работу по изле­чению через свою структуру, а не через предложение совета. Даже великие аллегории, даже, бесстыдные в своем морализаторстве, наподобие «Путешествия пи-

лигрима» Беньяна, находятся по ту сторону намерения показать читателю, как действовать. Беньян, например, делает искушения зла такими сложными, что читатель погружается в сложности христианства в большей сте­пени, чем ищет, как «скопировать» его решения. Лече­ние нарративом возникает именно из этой «помолвки» с трудностью. Целительная работа по созданию нарра-тива не ограничивается интересом к событиям, идущим «правильным» путем. Вместо этого хороший нарратив признает и исследует подлинную сущность всех «не­правильных» путей, по которым может идти и идет жизнь. Читатель романа, зритель в театре испытывают особое утешение, когда видят, что изображенные люди и события укладываются в некую модель времени; «мо­раль» нарратива заключается в форме, а не в совете.

В конце концов, можно было бы сказать, что эти мужчины вступили в конфронтацию с неудачей из сво­его прошлого, прояснили для себя ценности своих карьер, но не нашли пути, по которому можно было бы двинуться вперед. В гибком, фрагментированном на­стоящем может показаться возможным создавать связ­ные нарративы только о том, что было, и невозможным создавать предсказательные нарративы о том, что будет. Тот факт, что мужчины из кафе «Речные ветры» сейчас уже отошли от активных дел в местной общине, может, кажется, только подтвердить это условие про­шедшего времени. Гибкий режим может, кажется, поро-

Глава 7

Неудача

дить только структуру характера, постоянно находящу­юся в состоянии «восстановления утраченного».

А ирония в том, что это Давиды, противостоящие некому Голиафу гибкого режима. Конечно, личности ти­па Уолтера Липпмана восхищались бы тем, что про­граммисты нашли способ обсудить неудачу друг с дру­гом и, таким образом, сумели найти более связный смысл для себя и времени. И нам следует восхищаться этой личностной силой, их обращенностью вовнутрь, их близостью друг к другу, однако все это показывает пределы «связности», которых они достигли. Все возрас­тающее число людей нуждается в большем чувстве об­щинности и полноты личности, так как многие из них при современном капитализме обречены на неудачу.