Глава 4. Призрачный полёт.

Пробуждение было странным. Восприятие Пуллиона окружающей действительности было немного размытым, но он отнёс это исключительно на влияние перелёта, который был первым в его жизни. Пуллиону показалось, что Колесница стоит неподвижно и люк начинает открываться. Легионер не понял, как он оказался в хвосте колесницы, когда он садился в переднюю часть. Он точно помнил, что рядом с ним сидел кто-то из гражданских, но кто именно он не мог вспомнить и не находил его среди сидящих внутри. «Возможно», - решил он, - «я слишком долго спал и многие мои товарищи уже пошли к выходу». Встав с деревянной сидушки, прихрамывая от того, что ноги его затекли, Пуллион пошёл в хвост Колесницы, дабы осмотреться, куда перенесли их Бессмертные за столь краткий миг.

Когда люк открылся достаточно, чтобы можно было видеть окружающий ландшафт, Пуллион решил, что колесница принесла их в затерянный мир за краем Ойкумены – настолько темно и пустынно было снаружи. Факелы Колесницы, установленные внутри круглых стеклянных колб с плоским основанием, освещали странный фантастический пейзаж. Вдалеке что-то прокатилось с шуршанием, пронеслось и скрылось во тьме. Грузовой люк лежал опорами на песчаной плоской равнине. Никаких признаков жизни снаружи Пуллион не заметил. Было также неясно, как себя вести дальше, ибо предполагалось, что их будут встречать и помогут разгрузить колесницу. Также было опасно отходить далеко от Колесницы, ибо после изгнания свидомых орков в глубоких расселинах, перерезывающих равнину, могли скрываться оставленные ими существа, представлявшие определённую опасность. Пуллиону показалось странным, что люди его как-бы не замечают и всё, что творится вокруг, происходит вне зависимости от его воли. Решив заявить о себе, Пуллион пошёл вниз по скату рампы, отмечая про себя, что так, наверное, и должна выглядеть земля, лежащая за Ойкуменой. Он вспомнил легенду о титане Юкосе, низвергнутом Юпитером и заточённом на долгий срок в темницу за его желание переориентировать финансовые потоки лояльных Юпитеру естественных монополий из госбюджета на собственные или аффилированные с ним дочерние компании, используя для этого непрофильные активы нескольких, подконтрольных приближённым Юпитера, госкорпораций. Вероятно, Юкос не заслуживал сочувствия, но Пуллион поёжился, представив, в каких условиях был вынужден столько веков шить телогрейки и валить лес этот светоч борьбы за права геев и узник отсутствующей у него, как класс, совести.

Не было видно ничего, кроме бликов, которые оставляли на песке факелы Колесницы. А в это время начали разгружать вещи. К удивлению Пуллиона, вещи вылетали из колесницы с удивительной быстрой, так что нужно было поторопиться, чтобы успеть забрать свои в этой суматохе. Не до конца протрезвевшие души с удивительной жадностью, как ерши на прикорме, хватали всё, что летало с рампы вниз и складывали к себе, нимало не заботясь о том, свои вещи они хватают или чужие. Чтобы не остаться в самом конце пути похожим на герб Тамплиеров, Пуллион поспешил к вещам. Судя по осмотру всё было в порядке, и тут….. И тут Пуллион впервые потерял её. Новенькая, такая любимая и родная фурка пропала. Её нигде не было видно, несмотря на белоснежный ясень, из которого она была выточена. Пуллион звал, искал её, но всё было безрезультатно. Горе Пуллиона было беспредельно. Фурка впервые пропала бесследно. Местный апологет Рафаила, едва различимый во тьме апостол, настолько быстро очистил рампу от хурды прилетевших в колеснице, что кто-то из душ потерял на время свои вещи. Унылый ночной пейзаж огласился воем и стенаниями. Плач Ярославны гремел над пустыней. Он был таким надрывным, что казалось несомненным, что его исполнителей уже решено отправить назад из рая и фестиваль пройдёт без них. Однако вещи нашлись. Нашёлся даже Жук-плавунец, так долго вызываемый средневековыми душами перед посадкой в Колесницу, хотя при взлёте его не было, Пуллион это помнил особенно хорошо. Мозг Пуллиона фиксировал все мелочи и, насмотревшись, в течение нескольких часов на пьяную ораву душ, он уже мог различать их по лицам, запомнив практически всех, в том числе и наиболее подозрительных и склонным к диверсиям, индивидуумов, что в дальнейшем оказало неоценимую услугу всему римскому лагерю. Но этого персонажа при отлёте не было.

Жук сидел верхом на чьём-то старом, местами заштопанном, рюкзаке, жевал чебурек, запивая его каким-то пойлом и косил по сторонам раскосыми глазами, высматривая чего б стащить. Судя по давности щетины на его давно немытой физиономии, прикрытой сверху, очевидно, для маскировки, кепкой, Жук был согласен даже на небольшой вещмешок лежавшего рядом безжизненного тела, бывшего когда-то тамплиеров 13-го века, судя по отсутствию на нём обуви, как это и положено было странствующим от алиментов рыцарям.

- «Исполнительный лист тебе в помощь», - подумал Пуллион.

Вероятно, Жук должен был полностью соответствовать по своему образу и подобию тем, кто его вызывал, думал Пуллион, иначе чем объяснить его столь омерзительный вид. В представлении Пуллиона, жук должен быть подобен египетскому Скарабею, раскинувшему свои изумрудные крылья над землей и наблюдающему за смертными своими лучистым мудрым взглядом, хранящим от бед. Однако, наш виртуальный представитель древней фауны явно проигрывал каноническому образу божественного насекомого и был скорее похож на нелегала, снятого отдельным батальоном консульской стражи на железнодорожном транспорте с поезда Москва – Душанбе. Единственным сходством с навозным, в просторечии, жуком был именно тот запах, который и источает так необходимая в жизни этого полезного насекомого, субстанция. От жука несло тем божественным «букетом», какой бывает у загулявшего водопроводчика, не нашедшего выхода из сточного канала после дружеской пирушки с коллегами, которые по недоразумению завалили его сверху чугунным люком и оставили на двухнедельные курсы по освоению профессии Диггера с практическими занятиями и экстернатурой.

«Жучило», - подумал Пуллион, небрежно окинув взглядом странное небритое существо, но тут его взгляд упал на вещи, на которых расположился этот странный субъект и он увидел её… Фурка лежала, едва выступая кончиком короткого шеста из-под бесформенного мешка, внутри которого очевидно были чьи-то трусы. Судя по всему, Жук был точильщиком и решил заточить фурку Пуллиона на десерт. Выхватив в ярости меч, клинок которого уже начал светиться голубоватым огнём, Пуллион подскочил к существу, чтобы рассечь его от макушки до копчика за очевидную связь с подземными троллями, наводнявшими подземные переходы и тоннели кольцевой линии римского метрополитена. Однако, призрачное существо вдруг подпрыгнуло в воздухе, застыло, скорчив Пуллиону мерзкую рожу, пыхнуло и исчезло в бесформенном облаке, оставив после себя сернистый запах неизвестного, но знакомого Пуллиону газа, который обычно венчает собой процесс неумеренного обжорства.

Что-то навалилось на Пуллиона, запуталось в складках его пенулы, взвизгнуло пьяным голосом и… Он очнулся от звука скрежета колес колесницы при её посадке в крымской гавани Бессмертных – столице крымской провинции, городе Симферополь.

Открыв глаза, Пуллион восстановил в памяти события прошедшего дня, вплоть до посадки в Колесницу и решил первым делом найти фурку, которую Опцион, как он помнил, спрятал под сиденья. Фурка была на месте и даже не пострадала от навалившихся на неё сверху железяк и прочих полезных в быту вещей непонятного назначения. Под потолком Колесницы был закреплён какой-то ящик с мерцающим экраном, которого Пуллион при посадке не заметил. На экране плясали какие-то полуголые девки, которых судя по их манерам не взяли в курсантки Весты. Девки были страшные и неаппетитные. «Капитализм», - вздохнул Пуллион и стал смотреть в круглое окно на стенке колесницы, пытаясь увидеть сквозь неё хоть какие-то признаки цивилизации, но пейзаж за окном был мертвенно-чёрным. Колесница катилась по ровному грунту, чуть подрагивая плоскостями крыльев и поскрипывая шарнирами колёс; вставать в процессе движения по земле и руления Колесницы было запрещено, и Пуллион решил осмотреться. Римляне уже практически проснулись, лишь двое «македонцев» ещё спали, накрывшись брезентом, мерно жуя его во сне. Средневековье, судя по мерному храпу и сопению, было только на пути к Ренессансу и тёмные века ещё крепко держали их в объятиях сивушних масел, облако от которых витало в воздухе над местом их валежника. На счастье всех присутствующих, огня ни у кого не было, иначе на этом история бы и закончилась, ибо при всей фантазии автора, придумать продолжение после взрыва с детонацией остатков топлива в баках Колесницы, даже ему не под силу. Судя по перегару, витавшему в воздухе грузовой кабины, средневековые души каким-то образом смогли восстановить запасы огненной воды и, пока римляне спали, выпили остатки, что грозило теперь некоторыми проблемами при реальной уже разгрузке вещей, поскольку разгружать ещё и самих «среднятников» в планы римской армии никак не входило. Утешало лишь то, что на полу не было следов последствий возлияний. Постепенно души начали приходить в себя и оглядывали римлян косыми с похмелья глазами, пытаясь понять, в этом мире они находятся или в ином. Однако, строгие укоризненные лица римлян убеждали их в том, что этот мир пока обречён носить их на себе какое-то время, если конечно не произойдёт рецидивов с «Жуком-плавунцом». Новой аранжировки им не простят, подумали души и благоразумно затихли, переговариваясь еле слышно, чтобы не беспокоить римлян, готовых после 10-ти часовых скитаний по Ойкумене к подавлению любого варварского табора. Цель была уже близка и римляне думали только о Каструме, манившем их своими величественными стенами, деревянными галереями и сторожевыми башнями, который построили для них могучие титаны в оранжевых туниках со странными эмблемами, измученные варикозом и вечно не комплектные.

«Наверное, китайские», - рассеяно подумал Пуллион, - «если китайские, то точно или бракованные, или некомплектные». Это было очевидно, хотя из курса Истории за тот же 5-й класс он упорно не мог вспомнить, были ли в Китае титаны, тем более в оранжевых туниках. Терракотовая армия была, это он помнил точно, а вот относительно титанов имелись некоторые сомнения. Перебирая в уме все возможные варианты героев древнего мира по их национальной принадлежности, Пуллион пришёл к противоречию. Наконец, игры разума ему прискучили. «Контрафакт, не иначе», - решил он, - «как обычно, взяли образцы на экспертизу у греков и выпустили через год, но уже как своих». Пуллион махнул рукой на логический ребус, решив более не утруждать свой разум вопросами о международном авторском праве и противодействию пиратству в сфере высоких технологий.

Пока пассажиры странной Колесницы приходили в себя и собирали свои, разбежавшиеся, как тараканы, мысли, Колесница полностью остановилась и замерла неподвижно. Пуллион встал, потягиваясь и расправляя затекшие конечности, и только сейчас обратил внимание на финальную диспозицию участников карнавала в грузовой кабине Колесницы. Сидящие в задней части средневековые души испуганно затихли, глядя, как медленно открываются створки люка и сквозь металл начинает просачиваться тёмный кусок ночи, становящийся всё шире по мере открытия створок. Не зная, что ожидает их снаружи, души плотнее прижались друг к другу, суча ногами по железному клёпаному полу и сбиваясь в комок тел. Отпрянув назад, души всей своей массой навалились на греков и варваров, из толпы которых раздался одинокий яростный вскрик. Очевидно, в полумраке души наступили кому-то из варваров на самое дорогое и ценное, что только может дать Великий Один своим детям. Пуллион выглянул в открывающееся все шире и шире отверстие, ожидая увидеть пустынный ночной вакуум, однако, к его удивлению, пространство снаружи было достаточно освещено. Всюду сновали люди, освещая себе дорогу карманными факелами, место стоянки колесницы было слабо освещено, но не было столь мрачным, как ему привиделось во сне. Рампа тем временем уже опустилась на стойки и Пуллион, начав спускаться по её наклонной поверхности, через несколько секунд спрыгнул на землю. Он обернулся и увидел, как местные ангелы начали быстро забираться на рампу и отвязывать страховочную сетку, немилосердно пиная при этом средневековые души, у которых процесс возврата в материальную оболочку был обратно пропорционален эволюционному развитию, судя по их ужасающе медленной мыслительной способности. Души стояли на рампе как обречённые на заклание парнокопытные, получали пинки от ангелов и мыльными глазами взирали на происходящее. Наконец, один целевой пинок ангела достиг цели и двое душ с воплями свалились вниз на каменистый грунт поля. Это событие произвело на души магическое стадное воздействие – они воспряли и бросились за своими товарищами с кручи пассажирского отсека, как пингвины со скалы в кипящий прибой океана, не думая о последствиях приземления. Судя по многократным воплям и шлепкам их тел, подобным звуку сырого мяса, швыряемого на рыночный прилавок, приземление всех душ прошло успешно и болезненно и они полностью убедились в правильном ориентировании между мирами.

- Отбомбились удачно, - мрачно изрёк проходящий мимо жрец МЧС с крылышками на плечах, как две капли воды похожий на своего римского собрата по секте. – Там ещё много таких? – спросил он Пуллиона

- Нет, это последние, - ответил Пуллион, - у римлян с построением порядок.

- Хорошо, - удовлетворённо кивнул Жрец, - вставайте под рампу, начинаем разгружать вас. За полчаса должны управиться. Фургоны вас уже ждут.

К этому моменту римляне уже в полном составе покинули Колесницу и выстроились позади люка, готовясь принимать вещи. Внезапно Пуллион вспомнил о фурке и, боясь действительно потерять её, взбежал по наклонной поверхности вверх в отсек. Фурка лежала на своём месте и Пуллион с удовлетворением вытащил её из-под деревянной сидушки. Прихватив по дороге свой рюкзак, стоящий между сидениями, Пуллион повернул назад к выходу, чтобы со всей своей пролетарской сознательностью помочь товарищам переносить, общественные и не только, вещи в строго определённое место на земле. Туда, где 10-й Легион будет временно складировать свой скарб. Двигаясь назад, он заметил как быстро помощники Жрецов расчищали рампу от поклажи и, что самое неприятное, в этот процесс вклинились средневековые души, начинавшие хватать вещи, передаваемые работниками воздушной гавани. За время, пока Пуллион почти бегом двигался к выходу, шестеро душ тихими мышками пристроились к группе принимающих и молчаливо наблюдали, как римляне деловито сортируют весь разномастный хабар, напевая древний романс «Увезу тебя я в тундру». Вещи всех времён перелетали со скоростью мухи, но, во-первых, вокруг был полумрак, во-вторых, души плохо знали римлян в лицо, а в-третьих, было как-то нескромно спрашивать сердитых и вооружённых гладиусами полуголодных мужиков, свои они забирают вещи или чужие. Главным заводилой среди душ был тот самый босой тамплиер, носившийся вокруг колесницы и кричавший что-то римлянам на непонятном языке.

- Что ему надо? – спросил Опцион, не переставая перебрасывать вещи к месту укладки багажа.

- Очевидно, просит вернуть обувь, - ответил кто-то из македонцев, слабо разбиравшийся во внутри фракционной борьбе при образовании ордена Храма и не знавший идеологии этой плохо кончившей общественной организации, запутавшейся во французской системе налогообложения.

- Ну верните ему его лапти, - сердито бросил Центурион, попятившись от прилетевшего в него тяжёлого рюкзака, как ни странно, его собственного, что резко охладило его негативный настрой.

Македонский соратник не заставил упрашивать себя дважды. Схватив какие-то валявшиеся рядом и связанные шнурками кожаные унты, подбитые гвоздями, он с криком «Поберегись» швырнул их в тамплиера. Боты, связанные шнурками, словно цепью, проделав в воздухе замысловатую траекторию, точно угодили тамплиеру в голову. Попадание оказалось для рыцаря фатальным и его голые пятки сверкнули в темноте, поменявшись местами с головой, что, безусловно, сделало бы исполнителя такого кульбита победителем популярного римского спектакля «Танцы на льду». Однако, сенатор Авербух, способный оценить мастерство конкурсанта, в эту поездку решил не ехать и балетное искусство представителя раннего средневековья осталось никем не оценённым. Пуллион через несколько дней встретил этого рыцаря печального образа на трассе, когда возвращался в лагерь из однодневной поездки в Рим. Тамплиер стоял на разделительном бордюре снова босой, в плоской соломенной шляпе и пытался поймать попутную колесницу, очевидно для того, чтобы привести её обладателей в христианскую веру. Однако, колесницы, освещая тамплиера дальним светом фар, проносились мимо, очевидно не желая связываться со странным субъектом в подозрительном черно-белом балахоне с красным крестом. Сидя на пассажирском кресле, Пуллион подумал, что тамплиер не пропадёт. В худшем случае, им займутся его коллеги из дружественного ордена с похожими красными крестами на бортах колесниц. В том, что кто-то из возничих обязательно призовёт их на помощь, не приходилось сомневаться, ибо вид пляшущего на проезжей части и голосующего рыцаря, пусть даже потерявшего своего коня был бы превратно истолкован любым культурным человеком, не желающим мотать срок в колонии-поселении за сбитого пешехода. Пусть даже на руках у подателя сего будет индульгенция Святой церкви и французского короля Филиппа IV, дарующих прощение любому, кто избавит Европу от членов этой загадочной неправительственной организации.

Как не торопился Пуллион к выходу, он всё же не успел перехватить свой полосатый локулус, ушедший в этой суматохе, очевидно, искать нового хозяина. Потеря полосатого локулуса была бы столь же неприятной, как и потеря фурки. Если первая являлась универсальным орудием изгнания бесов, то в полосатом локулусе у Пиллиона хранился комплект трофейного варварского снаряжения. Ему, как в недавнем прошлом, сотруднику имперских спецподразделений, оно было необходимо для противодействия коррупции и охраны правопорядка, а также, кто знает, и возможных диверсионных вылазок в лагерь нелояльных варваров и прочих формаций из несистемной оппозиции. Если, конечно, потребуется ассиметричный ответ, если они вторгнутся первыми. Пуллиону, как часто квартировавшему в Иудее легионеру, нравилась формула иудейской пенитенциарной системы о пользе глазных капель, не оставлявшей на некие загробные и условные силы расплату с обидчиками посредством услуг Окулиста. Потеря локулуса в этой темноте и сутолоке могла обернуться некоторыми неприятностями, связанными с возможностью выходить за пределы лагеря в нормальном виде. Пуллион совсем не хотел повторить путь Тамплиера, ибо надеяться на сознательность и образованность местного населения, столько веков находившимся под властью свидомой пропаганды о великих орках, выкопавших руками Эвксинский понт (Чёрное море), пока ещё не приходилось. Следовало приступить к поискам локулуса немедленно и быстро сгрузив свой рюкзак в место общего хранения вещей 10-го Легиона, Пуллион, прихватив фурку, которая в ближнем бою могла дать фору любому другому оружию, опрометью бросился к Колеснице, которую практически разгрузили от вещей и дальнейшее промедление было недопустимо. Не приходилось сомневаться, что обнаружив чужие вещи, средневековые души их тут же обменяют на огненную воду. И тем не менее, он судя по всему, опоздал. Среди оставшихся вещей полосатого не было и, подняв на перевес фурку, Пуллион начал прочёсывать окрестности, поскольку пассажирские фургоны ещё были закрыты и локулус ещё не мог стать предметом контрабандного сбыта жуликоватых средневековых предпринимателей. В азарте барражирования, Пуллион чуть было не применил своё оружие массового умиротворения на своего же вексиллария, который стоял под крылом колесницы, тайком от товарищей поедая сосиски, которые он припрятал ещё с Рима. Вексиллария едва не погубили его странные стёкла, надетые на глаза, которые Пуллион принял в отсвете умирающих факелов за демонические зрачки одной из душ, весь полёт страдавшей неизвестной болезнью и после приземления рванувшей к ближайшим кустам. Некоторое время оттуда еще доносились ужасные булькающие и горловые звуки от, внутренней, очевидно, борьбы носителя Ренессанса с сорокоградусным злом. Уже было занеся фурку для совершения справедливого возмездия, рука Пуллиона была перехвачена кем-то.

- Твой мешок нашёлся, - это был Опцион, вовремя предотвративший следственную ошибку при вынесении приговора, - Идём, он в общей куче, - добавил он, смерив взглядом коллегу по цеху, застывшему с недоеденной сосиской во рту, качающейся из стороны в сторону, словно маятник.

Оставив ошарашенного таким стремительным оборотом сюжета знаменосца подчищать свои закрома, друзья вернулись к общей группе, которая уже полностью собрала все вещи легиона в одной локации и ожидала команды на погрузку. Здесь же были и вещи вексиллария и Пуллион понял, что отважный знаменосец ушёл от Колесницы, чтобы совершить священный акт харакири, однако за неимением ритуального меча, использовал другое убивающее здоровый образ жизни, оружие современности. Таким образом, Вексилларий был оправдан по всем пунктам, реабилитирован и Пуллион успокоился.

Ожидание команды на загрузку в фургоны продлилось недолго и вскоре легионеры уже загружали свой нехитрый, но объёмный скарб во внутренние отсеки фургона, как две капли воды похожего своим видом на его римского собрата, помнившего, однако, судя по его внешнему виду, ещё первое покорение Крыма. Как и опасались римляне, в багажные ниши не влезли скутумы и их пришлось затаскивать в салон, построив несколько мурусов в проходе, чтобы не занимать кресел, так необходимых античным героям в столь поздний час для восстановления сил. Легионеры знали, что путь их близок к завершению, но отдых им будет жизненно необходим, пока фургоны будут несколько часов катиться со средней допустимой ГИБДД скоростью по тёмной, едва освещённой дорожными факелами федеральной трассе Симферополь – Севастополь.

Разместившись в креслах, обтянутых какой-то неизвестной мягкой тканью, чем-то отдалённо напомнившей Пуллиону плюшевого крокодила, оставленного дома и насквозь пропахших нафталином, римляне начали готовиться к краткому сну перед последним броском на Каструм, который им предстоит совершить, когда эти фургоны, доставляющие их, уедут и более не вернутся. Мысль о крокодиле навеяла Пуллиону воспоминания о доме в Риме, откуда он ушёл в поход и он, отгоняя едкий запах бытовой химии, попытался расслабиться и забыться сном. Это ему, впрочем, удалось почти сразу, равно как и всем остальным античным героям и, вскоре в фургоне установился коллективный, низкочастотный храп. Нафталин не тревожил римлян, скорее наоборот, успокаивал, ибо изгонял из мира живых ужасного, беззвучно парящего на перепончатых крыльях, крылатого демона царства мёртвых – пожирающее всё меховое, существо - Моль. Он хранил покой не только матрон, но и самих римских мужей, оберегая их банковские счета от внеплановых проверок боеготовности их собственными жёнами на предмет покупки новой шубы. Все римские мужи знают, что эти проверки намного опаснее чем селекторные совещания у Юпитера и грозят гораздо более весомыми последствиями и разборками, чем формальные выговоры и замечания.

Возничий заботливо выключил свет в салоне, погрузив легионеров в успокаивающую темноту и фургон понёсся вперёд, оставляя за собой километры пути до побережья, где раскинулись Федюхинские высоты между горами, изобилующими виноградными долинами и где построили лагерь могучие варикозные титаны, о которых Пуллион имел только отрывочные воспоминания. Фургон мерно покачивался на мягких рессорах, шум его машины был практически не слышен, ничто не возмущало покой легионов, готовых к новым подвигам. Несколько раз Пуллион просыпался в пути и вглядываясь в ночной пейзаж за окном, видел как они проезжают мимо гористого рельефа, высокой стеной уходящего вдаль неизвестной местности, он различал плантации каких-то культур, выделяющихся на фоне чёрных гор более светлыми полосками и пробегающие мимо горящие дорожные факелы на высоких столбах, освещающие эту пустую дорогу, ведущую их к цели. Высоко стоящая луна, матовым светом озарявшая долины, иногда скрывалась в облаках, добавляя абстрактности тем видениям, которые открывались взгляду легионера. Наконец, быстро меняющиеся картины ночного пейзажа утомили Пуллиона, он откинулся головой на подушку кресла, в очередной раз уловив запах нафталина, изгоняющего демонов, снова забылся глубоким сном.