Из Интернета

гры животных уже давно служат объектами интен­сивных зоопсихологических и этологических исследований, однако в изучении сравнительно-психологических аспек­тов игры на сегодняшний день в сущности мало что изме­нилось со времен известных работ Н.Н.Ладыгиной-Котс. Вместе с тем вопрос о возможностях (и необходимости) сопоставления игр детенышей животных и игр детей пред­ставляет, конечно, большой теоретический и практический интерес, в частности, для детской психологии и дошколь­ной педагогики.

В этом плане здесь приводятся некоторые выводы, вы­текающие из разработанной нами концепции игры живот­ных как развивающейся психической деятельности и предложенной нами классификации игр животных. Соглас­но этой концепции, игры животных представляют собой не особую категорию поведения, как принято считать, а ос­новное содержание определенного периода онтогенеза -ювенильного (преадультного, игрового), свойственного только высшим позвоночным (птицам и млекопитающим). Иными словами, игра — это совокупность специфически преадуальных проявлений общего процесса развития по­ведения в онтогенезе животных, это — адуальное поведе­ние в процессе его становления. По сравнению же с предшествующим, ранним постнатальным периодом игра составляет новое содержание поведения, определяющее дозревание первичных элементов поведения и их преобра­зование в поведение взрослых (половозрелых) животных.

При этом, как показали результаты приведенного нами 35-летнего исследования манипуляционного поведения

1 Вопр. психологии. 1982. № 3. С. 26—34.

разных видов млекопитающих, в ходе игры развиваются не целиком поведенческие акты взрослых животных, а составляющие их сенсомоторные компоненты. Эти компо­ненты, развитие которых началось еще в эмбриональном (пренатальном) периоде онтогенеза, подвергаются в иг­ровом периоде глубоким функциональным изменениям, и лишь в качественно преобразованном виде они стано­вятся основными частями «окончательного» (взрослого) поведения. Следовательно, имеет место не «просто» перерастание игровых действий во взрослые, а формиро­вание из элементов этих действий качественно нового по­ведения взрослых животных. Этот процесс преобразования сенсомоторных компонентов поведения совершается на ос­нове накопления фундаментального индивидуального опы­та, чем определяется познавательная функция игры у животных и вообще значение игры в онтогенезе психики животных.

Упомянутые функциональные преобразования компо­нентов поведения соответствуют общим морфофункцио-нальным преобразованиям и, так же как и те, носят характер расширения, усиления или смены функции. С точки зрения психологического анализа наибольший ин­терес представляют ниже рассматриваемые явления суб­ституции (замещения объектов воздействия), поскольку этими преобразованиями устанавливаются наиболее суще­ственные новые связи с компонентами окружающей сре­ды, чем обусловливается качественное обогащение содержания психического отражения. Можно даже сказать, что в целом психическое содержание игровой активности, а тем самым развитие всей психической деятельности в ювенильном периоде онтогенеза определяются установле­нием молодым животным различных субституционных от­ношений и связей с компонентами среды. Их можно определить как«преадаптивно-компенсаторные» связи, за­мещающие, предваряющие и имитирующие жизненные ситуации и взаимоотношения взрослых животных. В этом смысле вся игровая активность представляет собой пре-адаптивную субституцию взрослого поведения.

Исходя из понимания игры как развивающейся пси­хической деятельности, мы классифицировали формы игры у животных именно на основе характера устанавливаемых ими связей с компонентами среды, выделив ряд катего­рий игр. При их описании мы пользуемся следующими условными обозначениями: И — индивид; И(И) — инди­вид, замещающий естественного игрового партнера; О -биологически значимый объект; О(О) — объект, замеща­ющий биологически значимый объект; О(И) - - объект, замещающий игрового партнера; С — субстрат игровой ак­тивности. Стрелками обозначаются активно устанавливае­мые играющими животными связи.

ОДИНОЧНЫЕ (ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ) ИГРЫ.

Неманипуляционные игры.

КАТЕГОРИЯ 1. Игры типа И→ С. (Локомоционные иг­ры; устанавливаются только непосредственные связи ин­дивида с субстратом игровой активности.)

Манипуляционные игры.

КАТЕГОРИЯ 2. Игры типа И→ Ю. (Манипуляционные игры с пищей, гнездостроительным материалом и тому подобными биологически значимыми объектами; устанав­ливаются непосредственные связи индивида с объектом игры.)

КАТЕГОРИЯ 3. Игры типа И→ О(О). (Устанавливаются связи, аналогичные связям в категории 2.)

КАТЕГОРИЯ 4. Игры типа И ОЮ). (Устанавливаются связи, аналогичные связям в категориях 2 и 3, но иногда встречаются также элементы имитации обратной связи.)

СОВМЕСТНЫЕ ИГРЫ.

Неманипуляционные игры.

КАТЕГОРИЯ 5. Игры типа И И. (Устанавливаются непосредственные обоюдные связи с игровыми парт­нерами.)

КАТЕГОРИЯ 6. Игры типа И И(И). (С замещающим игровым партнером — животным или человеком — уста­навливаются связи, аналогичные связям в категории 5.)

Манипуляционные игры.

КАТЕГОРИЯ 7. Игры типа И — О — И. (Соответствуют играм категории 2, но с объектом устанавливаются связи одновременно двумя или более партнерами.)

КАТЕГОРИЯ 8. Игры типа И = О = И. (Манипуля­ционные игры, при которых предмет, однако, не замеща­ет биологически значимый объект или игрового партнера, а служит средством общения между партнерами; между последними при этом устанавливаются сложные, опос­редствованные предметом, обобщенные связи.)

Разумеется, в конкретном поведении молодых живот­ных приведенные категории встречаются часто одновре­менно в различных сочетаниях или переходят друг в друга. Например, совместные неманипуляционные игры, буду­чи по форме выполнения локомоторными, тут же в пре­делах тех же категорий 5 или 6, становятся по форме манипуляционными (точнее, локомоционно-манипуляци-онными), как только игровые партнеры вступают в физи­ческий контакт друг с другом.

Конечно, существенная разница состоит при этом в том, что, в отличие от «обычного» манипулирования пред­метами, манипуляционные движения направляются здесь не просто на физическое тело, а на активного индивида, на игрового партнера, отвечающего на эти движения так­же манипуляционными действиями, в результате чего между животными возникает взаимодействие в условиях об­щения. А это значит, что в пределах общей для всех катего­рий морфо-функциональной формы появилось качественно новое психическое содержание, что и делает необходи­мым выделение специальных категорий 5 и 6. Если же инди­вида (игрового партнера) рассматривать как всего-навсего компонент среды, то выделение этих категорий делался излишним, и они целиком вольются в категорию 2. Не менее четко психическое содержание выступает в компен­саторных манипуляционных играх категорий 3 и 4. Таким образом, предлагаемая схема отражает прежде всего пси­хические аспекты, психические векторы и связи игровой активности животных.

Отмеченные выше субституционные преобразования проявляются в разных категориях по-разному и в различ­ной степени -в наибольшей они выражены в компен­саторных играх (категории 3, 4, 6). Однако, как уже говорилось, все игры являются в своей сущности субсти-туционными, и поэтому игра, вне сомнения, представляет собой самое лабильное, что вообще существует в поведении животных. Здесь почти все может заменяться и замещаться, вся активность животного строится на компенсации, транс­позиции, опосредованности воздействий (категория 8) и других субституционных проявлениях.

На игровом этапе онтогенеза самое главное для раз­вивающегося животного — научиться устанавливать свя­зи, «отработать» это умение, а лишь затем «уточнить» окончательные (биологически значимые) объекты воздей­ствия и вовлекать их в сферу своей (теперь уже направлен­ной) двигательной активности. Играя, молодое животное должно научиться устанавливать разнообразные связи с максимальным биологическим эффектом, но с наимень­шей тратой сил и времени, да притом в постоянно ме­няющихся внешних условиях, в условиях постоянно возникающих ситуаций новизны. В этом и заключается зна­чение игры для молодых животных.

Из изложенного вытекает, что игрой можно назвать лишь такую форму активности, которой присущи признаки субституции. Все компоненты ювенильного поведения, лишенные таких признаков (например, движения, выпол­няемые при еде), являются по своей природе персистент-ными компонентами раннего постнатального поведения. Эти компоненты претерпевают на ювенильном этапе он­тогенеза под влиянием игровой активности определенные модификационные (но не субституционные!) изменения и в результате превращаются в элементы взрослого пове­дения животных без существенных качественных преобра­зований.

В итоге вырисовывается следующая картина. Перво­начально устанавливаемые детенышем связи с компонен­тами среды (и соответственные формы психического отражения) являются хотя и элементарными, при­митивными, но при этом непосредственно биологически эффективными и жизненно необходимыми. Установление этих связей (И — С, И — О, И = И) -- это поведение «всерьез». То же самое имеет место при соответствующем установлении связей взрослым животным, только это уже зрелое, развитое поведение качественно более высокого уровня. Вклинивающаяся же между ними игровая актив­ность молодых животных — это поведение «не всерьез», поскольку оно не дает непосредственного биологического эффекта (ввиду субституционального характера устанав­ливаемых связей).

Разумеется, наряду с игровыми животные устанавли­вают на ювенильном этапе развития также жизненно не­обходимые связи «всерьез», которые обеспечивают их коренные биологические потребности. Но ювенильный период тем и отличается, что наряду с такими устанавли­ваются непосредственно «бесполезные», связи, которые и определяют сущность этого периода. При этом самое важ­ное состоит в том, что формирование взрослого поведе­ния, поведения «всерьез», происходит не путем усложнения жизненно необходимых компонентов поведения молодого животного, например поедания (но не добывания!) пищи (эти компоненты только «дозревают»), а путем разверты­вания и совершенствования как раз биологически «бесполезных», «несерьезных», «пробных» — одним словом, суб-ституционных игровых действий.

Взрослое поведение, следовательно, не «вырастает» прямо и непосредственно из форм раннего постнатально­го поведения; процесс прямолинейного развития преры­вается здесь на ювенильной, игровой стадии, и после глубокой качественной перестройки разрозненные пер­воначальные элементы поведения в преобразованном, обогащенном, обновленном состоянии вновь группируются по прежним направлениям развития (И — О, И = И, И — О — И). В итоге взрослое поведение отличается значитель­но большей гибкостью, лабильностью, чем первоначаль­ное постнатальное. Вот почему мы и называем игру развивающейся психической деятельностью.

Все это относится, разумеется, только к высшим по­звоночным, и именно в этом кроется причина исключи­тельной пластичности их поведения. У других же животных взрослое поведение действительно непосредственно «вы­растает» из первичного постнатального поведения, кото­рое формируется в раннем постэмбриональном онтогенезе на основе созревания врожденных компонентов поведе­ния, врожденного узнавания и раннего опыта (первично­го облигатного научения и элементов примитивного факультативного научения). И совсем иного рода законо­мерности развития поведения у животных, претерпеваю­щих в онтогенезе метаморфозы (земноводные, насекомые и др.), когда уже личиночные формы ведут своего рода «взрослый» образ жизни (за исключением репродуктивной функции), который, однако, в корне отличается от под­линно взрослого образа жизни адультных животных (има­го). Таким образом, не приходится говорить о неких «универсальных» закономерностях развития поведения в онтогенезе животных.

К характеристике игровой активности следует добавить, что с помощью разработанной нами системы классифи­кации элементов манипулирования удалось установить, что при переходе от раннего постнатального периода к юве-нильному появление игровой активности приводит к подлинному скачку в моторной сфере: резко увеличивается число элементов манипулирования и число объектов ма­нипулирования. Эти количественные изменения в обра­щении животных с предметами сопряжены с коренными качественными изменениями, находящими свое выраже­ние в установлении принципиально новых связей с компо­нентами среды. Следовательно, увеличение количества элементарных двигательных компонентов поведения де­теныша приводит к новому качеству психического отра­жения.

Важно также подчеркнуть, что весь процесс развития поведения (а в связи с ним и психического отражения) протекает у высших позвоночных в виде отрицания: пер­вичные связи, установленные детенышем с компонента­ми окружающего мира в раннем постнатальном периоде, частично замещаются в ювенильном периоде более слож­ными, но временными и биологически непосредственно «бесполезными», субституционными игровыми связями, которые затем (у взрослых животных) также элиминиру­ются и заменяются вновь связями исходного типа, но наполненными качественно новым содержанием. Эти ин­дивидуальные связи, следовательно, гомологичны элемен­тарным первичным связям, но вторично формируются уже на новом, более высоком уровне. (Повторные качествен­ные изменения, как уже отмечалось, происходят и в пре­делах категорий 1, 2 и 5, хотя здесь и имеет место, казалось бы, «прямолинейное» развитие.)

Изложенное иллюстрирует рис. 52, изображающий соответствующие переходы с одного «этажа» онтогенеза на другой (цифры - номера категорий игр, остальные условные обозначения приведены выше).

Мы видим, таким образом, что у высших позвоночных онтогенез поведения и психики представляют собой в целом не плавный непрерывный процесс, а благодаря вклиниванию игрового периода процесс, прерываемый пе­риодом отрицания первичного содержания. Подтвержда­ется и правомерность предложенной нами периодизации онтогенеза психической деятельности животного с выделением особого, качественно отличного игрового перио­да, благодаря которому и возникает эта диалектическая прерывистость процесса развития психической деятельно­сти в онтогенезе животных.

Рис. 52. Развитие форм игровой активности у млекопитающих (объяснение см. в тексте)

* * *

При сопоставлении игр животных с играми детей исследователь наталкивается на те же трудности, что и при сравнении поведения животных и человека вообще. Труд­ности эти возникают из-за необходимости всестороннего учета коренных, качественных отличий поведения чело­века от такового даже наиболее высокоорганизованных животных, например шимпанзе. Вместе с тем возможность и даже необходимость такого сравнения определяются тем, что поведение человека наряду с ведущими, социально обусловленными включает в себя и биологические, унаследованные от наших животных предков компоненты и признаки, которые являются по своей форме в такой же степени общими с таковыми высших животных, в какой у нас с ними общими являются строение и функции орга­низма. Сюда относятся, в частности, биологические ме­ханизмы поведения (врожденные пусковые механизмы, процессы смещения активности, запечатления и др.), оп­ределяющие во многом общую с животными форму про­текания ряда важных поведенческих актов.

Основную предпосылку научно достоверного сопостав­ления поведения человека и животных мы видим в том, что при всех без исключения сравнительно-психологичес­ких исследованиях необходимо прежде всего исходить из четкого различия формы и содержания поведения. Содер­жание поведения человека всегда отличается качественно от такового животных, причем эти специфически челове­ческие признаки его поведения возникли в результате ан­тропогенеза вместе с зарождением трудовой деятельности, членораздельной речи и общества, в то время как поведе­ние животных осталось всецело биологически детермини­рованным, никогда и ни в одном случае не выходило за пределы биологических закономерностей, чем и опреде­ляется чисто биологическое содержание этого поведения. Поэтому содержание поведения животных и человека принципиально несопоставимо, точнее сказать -- здесь возможно только сравнительное выявление различий.

Другое дело — форма человеческого поведения, кото­рая в большинстве случаев, правда, также претерпела в ходе исторического развития социально обусловленные качественные изменения и в результате приобрела спе­цифически человеческие черты, но в отдельных случаях сохранила в большей или меньшей степени животнооб-разный вид. Вот здесь и открывается плодотворное поле деятельности для сравнительной психологии, для выявле­ния генетически обусловленных признаков сходства или даже общности в поведении животных и людей. Иными словами, если не считать некоторых примитивных пове­денческих актов, сравнительно-психологический поиск общих для человека и животных признаков поведения (или признаков гомологического сходства) возможен только в отношении форм поведения, а также первичных сенсомо-торных компонентов биологических механизмов поведе­ния, но не его содержания.

Сказанное всецело относится и к сравнительно-онтогенетическому анализу поведения человека и живот­ного, поскольку содержание поведения человека не только во взрослом состоянии, но и на всех этапах его постнатального развития качественно отличается от такового животных. Однако в некоторых случаях на начальных этапах онтогенеза это качественно новое, специфически че­ловеческое, психическое содержание еще сохраняет неко­торое время старую, унаследованную от наших животных предков и поэтому во многом общую с животными форму. Это сказывается и на общем ходе развития поведения.

Очевидно, мы имеем здесь дело с частным проявлени­ем общей закономерности — развитием нового содержа­ние при первоначальным сохранении старой формы до ее замены новой адекватной формой. Есть основания пола­гать, что подобные соотношения определили и началь­ный этап антропогенеза, точнее - условия зарождения трудовой деятельности.

В некоторых ранних играх детей младшего возраста, которые только и можно сопоставить с играми детенышей животных, обнаруживаются определенные компоненты, гомологичные формам игровой активности детенышей высших животных, хотя содержание и этих игр уже соци­ально детерминировано. У детей же более старшего возра­ста почти всецело специфически человеческими становятся и формы игры. Об этой специфике содержания детской игры, в частности, в раннем возрасте дают представление обстоятельные исследования М.Я. Басова, Л.С. Выготско­го, С.Л. Рубинштейна, А.Н. Леонтьева, Д.Б. Эльконина и труды других советских психологов, посвященные играм детей. Так, например, А.Н. Леонтьев усматривал «специ­фическое отличие игровой деятельности животных от игры, зачаточные формы которой мы впервые наблюдаем у де­тей предшкольного возраста», прежде всего в том, что игры последних представляют собой предметную деятельность. Последняя, «составляя основу осознания ребенком мира человеческих предметов, определяет собой содержание игры ребенка»2.

Важнейшие качественные отличия даже ранних игр детей связаны с активным сознательным воспитанием ребенка взрослыми в условиях постоянного общения с ним, его целенаправленным приобщением к искусственному

2 Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1959. С. 384-385.

миру предметов человеческого обихода и социальной ори­ентации его поведения. В этом же русле совершается и спе­цифически человеческое овладение ребенком речью -процесс несопоставимый с развитием коммуникативных систем животных. Именно путем установления таких свя­зей начинается передача от одного поколения к следующе­му общественно исторического опыта. При этом, как показала М.И. Лисина, общение ребенка со взрослым при их совместной игровой предметно-манипулятивной дея­тельности является важнейшим условием общего психи­ческого развития ребенка. Экспериментальную разработку и обстоятельный теоретический анализ разнообразных вопросов, связанных с процессом присвоения ребенком общественного опыта, осуществляли А.А.Люблинская, Н.Н.Поддъяков и другие психологи.

Не останавливаясь на конкретных играх детей и дете­нышей, рассмотрим лишь некоторые общие сравнитель­но-онтогенетические аспекты гомологического сходства форм развития поведения.

Признаки такого общего гомологического сходства проявляются прежде всего в том, что как у детенышей животных, так и у детей в ходе онтогенеза происходит глубокая перестройка устанавливаемых ими связей с ком­понентами окружающего мира, в корне меняется отноше­ние к ним. И в том и в другом случае переход от доигрового к игровому периоду характеризуется трансформацией пер­вичной двигательной активности, особенно при обраще­нии с предметами, резко расширяется сфера предметной деятельности, качественно меняются способы манипулиро­вания предметами и отношение к ним, причем как у жи­вотных, так и у детей эти изменения носят прежде всего субституционный характер (наряду с проявлениями рас­ширения, усиления и смены функции).

Разумеется, структура процесса становления и разви­тия игровой активности ребенка носит значительно более сложный характер, чем у животных. Об этом свидетельст­вуют, например, данные Р.Я.Лехтман-Абрамович, согласно которым доигровые предметные действия («преддействия») сначала переходят в «простые результативные повторные предметные действия», затем в «соотносимые действия», при которых ребенок выявляет пространственные соотно­шения. Эти игровые действия в свою очередь сменяются «функциональными действиями», которые характеризуют­ся тем, что ребенок распространяет свою активность на новые предметы. В результате этого обобщается накоплен­ный двигательный опыт, начинается (путем сравнения и различия) ознакомление с функциями объектов и устанавливаются некоторые простые и общие их признаки. Продолжением этого исследования служит работа Ф.И. Фрадкиной, посвященная выделению качественных раз­личий между этапами развития уже самой игры в раннем детстве, которые в свою очередь являются предпосылкой развитой, творческой игры. Развитие структуры предмет­но-опосредованных действий ребенка в раннем детстве и изменение содержания опыта его деятельности были под­робно изучены С.Л. Новоселовой.

Эта сложность, «многоступенчатость» хода развития, несомненно, обусловливает специфические особенности игры в дошкольном возрасте, причем в отношении не толь­ко ее наполнения социально детерминированным содер­жанием, но и развития особой структуры, адекватной сугубо человеческой форме игры дошкольников. В этой связи следует напомнить и о том, что А.В. Запорожец выде­ляет наряду с общевозрастным процессом развития про­цесс функционального развития, которое связано с овладением ребенком отдельными знаниями и способами действий, в то время как возрастное развитие характеризу­ется образованием новых психофизиологических уровней, формированием новых планов отражения действительно­сти, изменением ведущего отношения ребенка к действи­тельности, переходом к новым видам деятельности. Этим содержание психического развития ребенка, конечно, так­же в корне отличается от содержания этого процесса у детенышей животных. К тому же функциональное разви­тие, безусловно, протекает у первых в качественно совершенно иных формах, чем у последних.

Большой интерес представляет появление в ходе игро­вой активности обобщенного отношения к предметам и условность устанавливаемых при этом связей. «Игровое действие, -- указывает А.Н.Леонтьев, — всегда обобще­но, это есть всегда обобщенное действие». И далее: «Именно обобщенность игровых действий есть то, что позволяет игре осуществляться в неадекватных предмет­ных условиях»3. Правда, «в игре не всякий предмет может быть всем. Более того, различные игровые предметы-иг­рушки выполняют в зависимости от своего характера различные функции, по-разному участвуют в построении игры»4. Как общую закономерность все это можно отнести к играм животных, которых также характеризует обобщен­ность отношения к игровым объектам (особенно в катего­риях 3, 4, 6 и 8). Однако эта общность форм обращения с предметами (и игровыми партнерами) кончается с появ­лением развитых детских игр с игрушками (в дошкольном возрасте), которые и имел в виду А.Н. Леонтьев. Эти игры уже качественно иные и по форме. К тому же у ребенка с самого начала формируется социально обусловленное обобщенное отношение к окружающему, чем определяет­ся качественное отличие содержания даже самых ранних игр детей.

Что же касается отмеченного А.Н.Леонтьевым дифференцированного применения различных предметов в игровых действиях, то, в отличие от детей, у животных пригодность предмета служить «игрушкой» и конкретный способ его применения зависят от того, является ли данный предмет носителем того или иного ключевого раздражите­ля, т.е. детерминанты инстинктивного поведения. Иными словами, у высших животных развитие и совершенствова­ние инстинктивных начал, их обрастание благоприобрета-емыми компонентами, совершаются преимущественно путем упражнения с предметами, замещающими истин­ные объекты инстинктивных действий. Особенно нагляд­но это проявляется в играх категорий 3, 4 и 8, при которых

ознакомление с миром осуществляется именно путем проб­ных действий с такими замещающими объектами, т.е. бе­зопасными и бесполезными для «серьезных дел». Возможность такого преадаптационного «проигрывания» аналогов ситуаций предстоящей взрослой жизни обес­печивается тем, что оно выполняется в «зоне безопаснос­ти» — под защитой родительской особи.

Важно также подчеркнуть, что, по А.Н. Леонтьеву, на начальном этапе развития ребенка игра зарождается из пред­метных действий неигрового типа и на первых порах являет­ся подчиненным процессом, зависящим от этих действий. Затем же игра становится ведущим типом деятельности, что связано с овладением «широким миром человеческих пред­метов». Тем самым перед ребенком открывается «путь осозна­ния человеческого отношения к предметам, т.е. человеческого действия с ними»5. Д.Б. Эльконин также указал на то, что доигровой период развития характеризуется первичной манипуляционной активностью, элементарными манипуля-ционными упражнениями, на основе которых возникают собственно игровые действия ребенка, определяемые Эль-кониным как действия с предметами, замещающими объек­ты поведения взрослых. Большое значение приобретает при этом также усложнение этих действий в сторону воспроизведе­ния жизненных связей, характерных для определенных си­туаций жизни взрослых.

Если учесть отмеченные специфические особенности развития игрового поведения ребенка, то сопоставление с развитием игровой активности животных, отраженным в приведенной схеме, показывает, что существует опреде­ленное сходство в том, что и у детей и у детенышей выс­ших животных диалектика развития поведения проявляется в субституционных преобразованиях, которые обусловли­вают замену устанавливаемых с компонентами среды первичных связей вторичными, «имитационными» и «суррогативными», т.е. игровыми связями, которые затем в свою очередь заменяются связями, присущими взрослому по­ведению.

5 Там же. С. 385.

В этих преобразованиях, в этом отрицании отрицания устанавливаемых связей, о котором уже говорилось выше, мы усматриваем общефункциональное значение игры, точнее, игрового периода, который возник на высших эта­пах эволюционного процесса как промежуточное звено между начальным, постнатальным и адультным этапами онтогенеза животных. Расчленение прежде непрерывного хода онтогенеза поведения промежуточным игровым пе­риодом было на высшем уровне эволюции животного мира совершенно необходимо для дальнейшего прогрессивного развития психической деятельности высших животных, поскольку включение в онтогенез периода установления временных субституционных связей с компонентами сре­ды обеспечило возможность существенного расширения диапазона активности и придания поведению большей лабильности, полноценного развития всех двигательных и познавательных возможностей в ходе многостороннего воздействия на компоненты окружающего мира и активно­го ознакомления с ним. Ясно, что такое коренное «расши­рение кругозора» на основе максимальной интенсификации двигательной активности являлось (и является) необхо­димой предпосылкой для усиленного накопления разно­образного жизненно важного индивидуального опыта.

В процессе своего становления человек унаследовал от своих животных предков это высокоэффективное, обладаю­щее большой адаптивной ценностью достижение эволю­ции, и этим обусловлена гомологичность общего хода онтогенетического развития поведения у высших живот­ных и у человека. Однако в онтогенезе человека открываются практически безграничные возможности многократного преобразования форм игровой активности, в то время как даже у наиболее развитых животных адультное поведение фиксируется в указанных нескольких конечных руслах, изображенных на схеме. Поэтому, хотя у человека поведе­ние развивается отчасти по унаследованным от животных жестким руслам, оно в решающих сферах его деятельнос­ти не претерпевает на адультном этапе присущее живот­ным сужение, а, наоборот, дивергентно развивается во все новых формах. В результате поведение человека разви­вается в конечном итоге в целом в значительно более ши­роком диапазоне, чем на предшествующих этапах онтогенеза.

Не вдаваясь в подробности, мы коснулись здесь лишь некоторых сравнительно-онтогенетических аспектов раз­вития поведения и психики животных и человека, опира­ясь при этом на нашу концепцию игры как развивающейся психической деятельности. Многие вопросы еще нужда­ются в обстоятельном изучении, а приведенные здесь обобщения носят во многом предварительный характер. Раз­работка этой чрезвычайно сложной проблемы, без сомне­ния, имеет большое значение и для решения ряда насущных практических задач дошкольной педагогики.