Глава 6

ОН ПОЯВИЛСЯ ПЕРЕД НАМИ, как и все городки Среднего Запада, в виде кучки зеленых деревьев, затерявшейся в просторах возделанных полей. Сначала это были просто деревья, потом взгляд различил шпили церквей, потом окраинные дома, и в конце концов стало ясно, что под этими деревьями скрываются солидные дома и наши потенциальные пассажиры.

Городок раскинулся по берегам двух озер и располагал огромной травяной посадочной полосой. Я чуть не поддался искушению пролететь мимо, потому что на летном поле было не меньше полутора десятков маленьких ангаров, а посадочная полоса была снабжена сигнальными огнями. Это было весьма далеко от традиционного сенокоса истинного бродячего пилота.

Но Великий Американский Воздушный Цирк испытывал финансовые затруднения, посадочная полоса была меньше чем в одном квартале от города, а прохладные озера звали нас своим прозрачным сверканием в солнечном свете. Так что мы свалились вниз и быстренько приземлились на траву.

Место было пустынное. Мы подрулили к заправке, которая оказалась рядом стальных люков в траве, и заглушили моторы.

– Что ты об этом думаешь? – обратился я к Полу, когда тот выбрался из своего самолета.

– Выглядит неплохо.

– Ты не думаешь, что для работы здесь многовато места?

– Да нет, хорошо смотрится.

Рядом с заправкой находилась небольшая квадратная контора, но она была заперта.

– Я не так себе представляю сенокосный луг бродячего пилота.

– А почему бы и нет, если учесть, сколько здесь народу.

– Они начнут появляться где-то к ужину, как обычно.

Из города, тяжело переваливаясь на грунтовой дороге, ведущей к конторе, к нам подкатил старенький бьюик-седан, и из него, улыбаясь, вышел худощавый, покрытый морщинами человек.

– Я полагаю, вы хотите заправиться?

– Да, это бы нам пригодилось.

Он поднялся на деревянное крыльцо и отпер контору.

– Хорошее тут у вас поле, – сказал я.

– Для дернового покрытия неплохое.

Плохо дело, подумал я. Когда хозяину не нравится дерновое покрытие, он стремится заполучить бетонную полосу и делать деньги на коммерческих самолетах, а не на бродячих пилотах.

– Что это вы, ребята, делали, когда пытались посмотреть, как низко можно пролететь, не врезаясь в землю? – Он тронул выключатель, и загудел насос заправки.

Я взглянул на Пола и подумал: я-же-тебе-го-ворил, здесь нам нечего делать.

– Да так, немного полетали в строю, – сказал Пол. – Мы это каждый день делаем.

– Каждый день? Так чем же вы занимаетесь? Вы что, работаете в воздушном шоу?

– Что-то в этом роде. Мы проводим развлекательные полеты в этих краях, – сказал я. – Мы подумали, что могли бы остановиться здесь на несколько дней, подхватить несколько пассажиров, привлечь людей к аэропорту.

Какое-то время он обдумывал наши слова, взвешивая возможные последствия.

– Это, разумеется, не мой аэродром, – сказал он, пока мы заправлялись и заливали несколько кварт масла в двигатели. – Он принадлежит городу и управляется клубом. Один я не могу принять решения. Я должен созвать совещание директоров. Я мог бы сделать это сегодня вечером, да и вы могли бы подойти и переговорить с ними.

Я что-то не припоминал, чтобы бродячие пилоты встречались с директорами ради разрешения на работу в городе.

– Да это ничего особенного, – сказал я. – Только мы, на двух самолетах. Мы выполняем полеты в строю, показываем немного высшего пилотажа, а потом вот этот Стью прыгает с парашютом. Вот и все, да еще катание пассажиров.

– Все равно, думаю, без совещания здесь не обойтись. Сколько вы за это берете?

– Ничего. Все бесплатно, – сказал я, возвращая заправочный шланг на свое место. – Все, что мы стараемся сделать, – это заработать на горючее, масло и гамбургеры, катая пассажиров по три доллара за полет.

У меня почему-то создалось впечатление, что в прошлом город подвергся разрушительному налету бродячей воздушной труппы. Этот прием разительно отличался от ставших привычными радостных встреч в небольших городках.

– Меня зовут Джо Райт.

Мы тоже представились, и Джо сел на телефон и обзвонил несколько директоров Аэроклуба Пальмиры. Управившись со своим делом, он сказал:

– Мы соберемся сегодня вечером; хотелось бы, чтобы и вы подошли для разговора. А пока, я думаю, вам не мешало бы что-нибудь перекусить. Тут как раз по дороге есть одно местечко. Я подвезу вас, если хотите, а то есть еще бесплатный автомобиль.

Я бы предпочел идти пешком, но Джо настоял на своем и, погрузившись в его бьюик, мы поехали. Он хорошо знал город и устроил нам небольшую экскурсию по дороге в кафе. Пальмира была щедро наделена прекрасной зеленью; мельничный пруд был неподвижен, как лист кувшинки, и его спокойная гладь отсвечивала зеленью, как это и полагается мельничным прудам; грунтовые деревенские дороги, укрытые сплетающимися ветвями высоких изогнутых деревьев, и тихие окраинные улицы с витражами в окнах домов и овальными с розовыми стеклами входными дверями.

Будни бродячего пилота понемногу делали этот факт все очевиднее… единственное место, где время движется вперед, – это города.

К тому моменту, когда мы подъехали к придорожному кафе, мы получили хорошее представление о городе, чьим главным промышленным предприятием был литейный заводик, скрытый за деревьями, и о Джо Райте, оказавшемся добродушным добровольным управляющим аэропорта. Он подвез нас до двери и уехал, чтобы обзвонить остальных и организовать совещание.

– Не нравится мне это, Пол, – сказал я, когда мы сделали заказ. – Зачем нам все эти хлопоты, если ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет? Помни, мы люди свободные… летим куда хотим. Кроме этого городка, в округе еще восемь тысяч таких же.

– Не надо судить поспешно, – ответил он. – Что плохого в том, что мы пойдем на это их совещание? Мы пойдем себе туда и будем хорошо себя вести, и они дадут добро. Тогда у нас не будет проблем, и все будут знать, что мы хорошие ребята.

– Но если мы пойдем на это совещание, мы же унизим себя, как ты этого не понимаешь? Мы прилетели сюда, чтобы забраться подальше от всяких комиссий и совещаний, и чтобы узнать, сможем ли мы отыскать здесь, в небольших городках, настоящих людей. Мы просто промасленные старые пилоты-бродяги, свободные в воздухе, летающие когда и куда нам заблагорассудится.

– Послушай, – сказал Пол. – Это ведь хорошее место, верно?

– Нет, неверно. Слишком много здесь самолетов.

– Зато близко от города, есть озера, есть люди, о'кей?

– Ну…

На этом мы закончили разговор, хотя я по-прежнему хотел улететь, а Пол по-прежнему хотел остаться. Стью сохранял нейтралитет, но, по-моему, он склонялся к тому, чтобы остаться.

Когда мы пешком вернулись к самолетам, мы обнаружили там несколько припаркованных машин и нескольких пальмирцев, заглядывающих в наши кабины. Стью развернул плакаты ПОЛЕТ $3 ПОЛЕТ, и мы приступили к работе.

– ПАЛЬМИРА, ВИД С ВОЗДУХА! САМЫЙ КРАСИВЫЙ ГОРОДОК В МИРЕ! КТО ЛЕТИТ ПЕРВЫМ?

Я подошел к припаркованным автомобилям, когда зеваки, глазевшие на наши кабины, сказали, что им просто было любопытно.

– Вы готовы полетать на самолете, сэр?

– Хе-хе-хе-хе, – это был единственный услышанный мною ответ, и он совершенно ясно говорил: ты что, жулик несчастный, в самом деле считаешь меня таким дураком, чтобы взлететь на этой рухляди?

Характер этого смешка заставил меня замереть на месте и резко повернуть назад.

До чего же сокрушительная разница между этим местом и остальными городишками, где нас принимали с таким радушием. Если мы занялись поиском настоящих, искренних жителей Америки, то нам немедленно надо уносить отсюда ноги.

– Не могли бы вы меня покатать? – Отважно направившийся ко мне из другой машины человек моментально изменил мое настроение.

– С удовольствием, – сказал я. – Стью! Пассажир! Поехали!

Подбежал рысцой Стью и помог пассажиру устроиться в передней кабине, пока я пристегивался в задней. В своем маленьком кабинете со знакомой приборной панелью и всеми рычагами я чувствовал себя как дома, и был в нем счастлив. Стью принялся вручную заводить инерционный стартер с помощью ручки, время от времени принимаемой фермерами за «молочный сепаратор». Напряженно вцепившись в ручку, поначалу медленно ее проворачивая, вкладывая тяжкое усилие в запуск стальной массы скрытого под капотом маховика, Стью по каплям отдавал чистую энергию своего сердца стартеру. Наконец, когда взвыл маховик стартера, Стью отскочил в сторону и крикнул: «Готово!» Я потянул рукоятку стартера, и винт рывком пришел в движение. Но вращался он всего десять секунд. Потом он замедлил вращение и остановился. Именно в этот один-единственный раз двигатель не завелся.

В чем дело, – подумал я. Эта штуковина всегда запускалась; он никогда не глох на старте! Стью обалдело на меня уставился, недоумевая, как вся эта пытка ручного запуска могла уйти впустую.

Только я покачал головой, давая ему понять, что не знаю, почему двигатель не запустился, как обнаружил, в чем дело. Я просто не включил зажигание. Я настолько уютно чувствовал себя в кабине, что, по моему разумению, все ее рычаги и переключатели уже должны были действовать самостоятельно.

– Стью… а… мне очень неловко… но… я забыл включить зажигание извини это была конечно глупость с моей стороны крутани ее еще раз ладно?

Он прикрыл глаза, призывая на меня все небесные кары, а когда это не подействовало, собрался было швырнуть ручку мне в голову. Но вовремя сдержавшись, он с видом христианского мученика снова воткнул ручку и принялся ее крутить.

– Извини ради Бога, Стью, – сказал я, снова удобно усаживаясь в кабине. – С меня пятьдесят центов за забывчивость.

Он не ответил, у него не было сил разговаривать. Когда я второй раз потянул рукоятку стартера, мотор тут же взревел, а наш парашютист посмотрел на меня, словно на несчастное бестолковое животное в клетке. Я быстренько покатил прочь и спустя минуту уже был в воздухе с моим пассажиром. Биплан сразу освоился с полетной схемой над Пальмирой с небольшим отклонением в сторону, чтобы взглянуть на озера, и с небольшим набором высоты, потому что к востоку от городка не было удобных площадок для аварийных посадок.

Полет занял ровно десять минут. При приземлении биплан на секунду завилял, пока я раздумывал о том, какая здесь замечательная травяная посадочная полоса. Очнись! – говорил он мне. Ни один взлет, ни одна посадка не похожи на остальные, ни один! И не забывай об этом!

Тут же раскаявшись, я выжал педаль управления рулем и прекратил виляние.

Когда мы заруливали на стоянку. Пол с пассажиром уже выруливал на своем Ласкомбе на старт. Я немного повеселел. Может, Пальмира не так уж безнадежна, в конце концов.

Но на этом в тот день все и закончилось. Зрители у нас были, не было только пассажиров.

Стью взял деньги с моего пассажира и подошел к кабине.

– Ничего не могу с ними поделать, – прокричал он сквозь рев двигателя. – Если они остановятся и выйдут из машин, пассажиры у нас будут. Но если они останутся сидеть в машинах, тогда это только зрители, и полеты их не интересуют.

Трудно было поверить, что могло съехаться столько машин и не было ни одного пассажира, но все было именно так. Зрители были знакомы друг с другом, и вскоре между ними завязался оживленный разговор. А тут еще подъехали директора, чтобы самим определиться, что мы собой представляем.

Пол приземлился, зарулил на стоянку и, поскольку пассажиров больше не было, заглушил мотор. До нас донесся обрывок разговора:

– … он пролетел прямо над моим домом!

– Да он над всеми домами пролетел. Пальмира не так уж велика.

– … кто вам сказал, что у нас сегодня совещание?

– Моя жена. Кто-то ей позвонил и совершенно взбудоражил.

Подошел Джо Райт и представил нас кое-кому из директоров, и мы еще раз рассказали им нашу историю. Мне уже начинало надоедать это раздувание из мухи слона. Почему бы им сразу не сказать нам, желанные мы здесь гости или нет? Невелика забота – просто двое бродячих пилотов.

– У вас есть какой-нибудь график ваших шоу?

– Никаких графиков нет. Мы летаем, когда захотим.

– Ваши самолеты, разумеется, застрахованы; какова сумма страховки?

– Страховой полис для наших самолетов – это наше умение летать, – сказал я и чуть было язвительно не добавил: парень. – Другой страховки нет, ни единого цента; никакого ущерба имуществу, никакой ответственности. – Я хотел сказать, что страховка – это не снабженный подписями клочок бумаги. Страховка – это наши знания о небе, о ветре, это полный контакт с машинами, на которых мы летаем. Если бы мы не были уверены в себе или не знали своих самолетов, никакая подпись, никакие бы деньги в мире не обеспечили безопасность ни нам, ни нашим пассажирам. Но я просто сказал еще раз:

– … ни одного пенни страховки.

– Ну, – он озадаченно помолчал. – Нам не хотелось бы говорить, что вы здесь нежеланные гости… это все-таки городской аэродром.

Я усмехнулся в надежде, что Пол получил свой урок. – Где карты? – рявкнул я ему.

Пока я гордо шествовал к биплану, он пытался меня успокоить.

– Слушай. Уже почти стемнело, а они еще будут совещаться, и мы все равно пока никуда не можем улететь, так что мы могли бы здесь переночевать, а завтра с утра двинуться дальше.

– Парень, мы, бродячие пилоты, привязаны к этому месту не больше, чем к международному аэропорту имени Кеннеди. Мы…

– Нет, ты только послушай, – сказал он. – В ближайшее воскресенье они проводят воздушный утренник. Они уже пообещали, что Цессна-180 будет катать здесь пассажиров. Чуть раньше я слышал, как кто-то говорил, что 180-го не будет, так что у них некому будет возить пассажиров. А тут появились мы. Думаю, после этого своего совещания они захотят, чтобы мы остались. Они загнаны в угол, а мы можем им помочь.

– Как тебе не стыдно, Пол. К воскресенью мы будем уже в Индиане. До воскресенья целых четыре дня! И меньше всего на свете мне хочется выручать их с этим воздушным утренником. Говорю тебе, здесь нас ничто не удерживает! Все, что им здесь нужно, – это современные самолеты с трехколесными шасси, которые можно водить как автомашины. А я хочу быть пилотом аэроплана, парень! И вообще, какая муха тебя укусила?

Я взял промасленную ветошь и принялся в темноте обтирать капот двигателя. Будь у биплана фары, я бы в ту же минуту улетел прочь.

Спустя какое-то время совещание в конторе закончилось, и все сделались к нам добрыми и ласковыми. Я сразу же заподозрил неладное.

– Как, ребята, не могли бы вы остаться до воскресенья? – произнес чей-то голос из группы директоров. – У нас тут будет небольшой воздушный утренник, слетятся сотни самолетов, съедутся тысячи людей. Вы заработаете кучу денег.

Я вынужден был рассмеяться. Вот что бывает, когда о тебе судят по твоей бродяжьей внешности.

На какое-то мгновение мне даже стало жаль этих людей.

– Почему бы вам не переночевать сегодня в конторе, ребята? – сказал другой голос, а потом чуть потише своему соседу. – Мы проведем инвентаризацию стоящего там масла.

Я не сразу уловил смысл последних, сказанных вполголоса слов, зато Пол тут же все понял.

– Ты слышал? – обалдело спросил он. – Ты это слышал?

– Думаю, да. А что?

– Они собираются пересчитать канистры с маслом, прежде чем впускать нас в контору. Они пересчитают канистры с маслом!

Я ответил тому, кто предлагал нам контору:

– Нет, спасибо. Мы переночуем на воздухе.

– В самом деле, мы с удовольствием предоставим вам контору для ночлега. – сказал тот же голос.

– Нет уж, – сказал Пол. – Мы не будем спать спокойно рядом со всеми вашими канистрами масла. Да и вы вряд ли захотите доверить нам свое драгоценное масло.

Я опять расхохотался в темноте. Хансен, наш горячий сторонник Пальмиры и ее жителей, теперь был в ярости от того, что они усомнились в его порядочности.

– Я оставляю незапертой в самолете фотоаппаратуру стоимостью в полторы тысячи долларов, когда мы уходим обедать, доверяя этим людишкам, а они думают, что мы украдем канистру масла!

Стью спокойно стоял рядом, не говоря ни слова, только слушая. И только уже в полной темноте, за ужином в кафе, Пол успокоился окончательно.

– Мы пытаемся отыскать идеальный мир, – втолковывал он Джо Райту, имевшему достаточно смелости, чтобы составить нам компанию. – Все мы до сих пор жили в ином мире, в ожесточенном, дешевом мире, где единственное, что имеет значение, – это всемогущий бакс. Где люди даже не знают настоящей цены деньгам. Нам это все надоело, и вот мы живем здесь, в нашем идеальном мире, где все просто. За три доллара мы продаем то, что не имеет цены, и этим мы зарабатываем себе на еду и горючее, чтобы продолжать свою затею дальше.

Пол так увлекся разговором с этим пальмирцем, что начисто забыл о своем жареном цыпленке.

Чего ради мы так обрабатываем Джо, зачем мы так старательно перед ним оправдываемся? – думал я. – Разве мы не уверены в себе? А может, мы настолько уверены в себе, что хотим еще кого-нибудь обратить в свою веру?

Наши миссионерские усилия над Джо были, однако, напрасны, – по нему нельзя было сказать, что наши речи были для него чем-то новым или значительным.

Стью молча поглощал свой ужин. Я задумался над внутренним «я» этого паренька, – о чем он думал, что принимал близко к сердцу. Хотел бы я познакомиться с ним поближе, но сейчас он только слушал… слушал… не говоря ни слова, не внося ни одной своей мысли в клубящийся вокруг него водоворот идей. Ну что ж, – подумал я, – он хороший парашютист, и он думает. Трудно было требовать чего-то большего.

– Я отвезу вас обратно в контору, если хотите, – сказал Джо.

– Спасибо, Джо, – сказал Пол. – Мы, конечно, воспользуемся вашим предложением, но ночевать в конторе не станем. Мы переночуем под крылом. Если кто-нибудь ошибется при подсчете канистр с маслом, а потом пересчитает их правильно, когда мы улетим отсюда, мы автоматически станем ворами. Так что для нас же лучше, если контора будет заперта, а мы переночуем под крылом.

Спустя полчаса биплан был огромной безмолвной конструкцией из черноты, возвышающейся над нашими спальными мешками, а над этой чернотой ярко сияла туманность Млечного Пути.

– Центр Галактики, – сказал я.

– Что именно?

– Млечный Путь. Это центр Галактики.

– Глядя на него, должно быть, чувствуешь себя совсем маленьким, верно? – сказал Пол.

– Бывало. Но сейчас уже не так. Наверно, я немного подрос. – Я пожевал травинку. – Как ты теперь думаешь? Заработаем мы здесь что-нибудь или нет?

– Поживем – увидим.

– Я думаю, все будет в порядке, – сказал я, оптимист под звездами. – Не могу представить, чтобы даже в этом городке никто не пришел взглянуть на старые самолеты.

Я смотрел на Галактику, где мерцало созвездие Лебедя, словно огромный воздушный змей на звездном ветру. Подо мной была мягкая трава, из ботинок получилась жесткая кожаная подушка.

– Утро вечера мудренее.

Под крылом все стихло, один лишь прохладный ветер низким голосом простонал в расчалках между крыльями биплана.

Рассвет следующего дня был туманным, и я проснулся от гулкого стука капель тумана, падающих с верхнего крыла на тканевую обшивку нижнего. Стью уже не спал и бесшумно скатывал новый ветровой вымпел из двадцати ярдов жатой бумаги. Пол спал, натянув шляпу на глаза.

– Эй, Пол. Ты не спишь?

Никакого ответа.

– ЭЙ, ПОЛ! ТЫ ЕЩЕ СПИШЬ?

– Мгм. – Он подвинулся на дюйм.

– А, похоже ты еще спишь.

– Мгм.

– Ну, валяй, спи дальше, мы пока летать не будем.

– То есть как это? – спросил он.

– Туман.

Рука, выползшая из зеленого спального мешка, приподняла шляпу.

– Угу. Туман. Это с озер.

– Да. Часам к десяти рассеется. Ставлю пятак.

Ответа не было. Я попробовал слизнуть капли тумана, осевшие на стеблях травы, но для утоления жажды это не годилось. Я уложил поудобнее свои ботинки-подушки и попытался снова немного вздремнуть.

В этот момент Пол внезапно проснулся.

– Ох! Моя рубашка промокла насквозь! С нее буквально течет вода!

– Ox уж эти мне городские пилоты. Если бы я вздумал промочить свою рубашку насквозь, я бы разложил ее на крыле так, как это сделал ты. Тебе надо было запрятать рубашку в спальный мешок.

Я выскользнул из своего мешка прямо в теплую, сухую и совершенно измятую рубашку, на которой я спал.

– Нет ничего лучше по утрам, чем славная сухая рубашка.

– Ха-ха.

Я снял чехлы с кабин и выгрузил из самолетов инструменты, банки с маслом, а из передней кабины – объявление ПОЛЕТ $3 ПОЛЕТ. Я протер лобовые стекла, несколько раз провернул винт и вообще должным образом подготовился, в надежде на заполненный развлекательными полетами день. Туман начал подниматься.

Разделавшись с завтраком, Стью уселся на стул и вытянул ноги. – Попробуем дневной прыжок, посмотрим, что получится?

– Как хочешь, – ответил Пол. – Спроси сначала лучше у командира. – И он кивнул на меня.

– Это еще что такое? Вечно я оказываюсь командиром! Никакой я не командир! Не командир! Хватит! Я ухожу в отставку!

Так что мы приняли коллективное решение, что хорошо было бы сделать дневной прыжок и посмотреть, не появится ли со временем кто-нибудь, чтобы полетать.

– Не трать только времени на свободное падение, – сказал Пол, – все равно никто тебя не увидит. Как насчет прыжка с трех тысяч?

Стью эту идею не принял.

– Мне бы чуть побольше времени на стабилизацию. Три с половиной тысячи в самый раз.

– Согласен, – сказал Пол.

– Если ты не вытянешь кольца, Стью, или у тебя не раскроется парашют, – сказал я, – мы полетим себе дальше в другой город.

– Думаю, мне это будет уже все равно, – ответил он с редкой для него улыбкой.

К полудню мы уже были в воздухе, уходя строем в высоту небес. Стью с ветровым вымпелом в руке, глядя вниз, сидел в открытой по правому борту дверце самолета Пола. Забравшись на намеченную нами высоту прыжка, я отвалил в сторону, сделал несколько мертвых петель и бочек, а затем вскарабкался на прежнюю высоту. На улицах под нами не было ни души. Ласкомб выровнялся и взял курс на аэропорт, за борт нырнул ветровой вымпел, замедлил падение до скорости раскрытого парашюта и, вращаясь, устремился к земле. Летя по ветру, он упал в нескольких сотнях футов к западу от цели.

Далеко вверху, у меня над головой, Стью выбирал точку приземления с поправкой на ветер, чтобы не врезаться в провода или деревья. Я перестал резвиться и начал описывать круги под маленьким спортивным самолетом, который к этому времени уже достиг прыжковой высоты. Развернувшись, Пол лег на прыжковый курс против ветра, и мы стали ждать. Ласкомб, монотонно гудя, полз со скоростью пешехода; только присмотревшись внимательно, я мог бы определить, что он вообще движется. И тут Стью Макферсон прыгнул.

Крошечной черной точкой стремительно понесшееся вниз, его тело развернулось влево, выровнялось, развернулось вправо, перекувырнулось. Я на секунду зажмурился от этой скорости. Спустя пару секунд это была уже не черная точка, а человек, мчащийся вниз подобно атакующему соколу.

Время остановилось. Наши самолеты застыли в воздухе. Ни звука, ни ветерка. Единственным движением была свистящая скорость человека, которого я в последний раз видел втискивающимся на маленькое правое сиденье Ласкомба. Теперь он мчался со скоростью по меньшей мере 150 миль в час к плоской неподвижной земле. В этой тишине я слышал, как он падает.

Стью все еще находился выше меня, когда прижал обе руки к телу, затем снова развел их широко в стороны, и парашют длинной яркой ракетой заструился из его ранца. Это ничуть не замедлило его падения. Узенькая полоска парашюта просто повисла в воздухе, а человек по-прежнему стремительно падал. Затем резкая остановка. Парашют неожиданно резко раскрылся, опять сложился и раскрылся в нежную пушинку чертополоха, под которой все еще над моей головой плыл человек.

Время сразу же снова повело свой отсчет, а Пол и я были двумя самолетами, снова шныряющими в небе, земля была круглой и теплой, и единственным звуком был рев ветра и мотора. И медленнее всех двигался купол, неторопливо дрейфующий вниз.

На высокой скорости промчался Пол на Ласкомбе, и мы кружили над раскрытым парашютом по обе стороны от нашего парашютиста. Он помахал рукой, закрутил волчком свой парашют и тяжело скользнул по ветру, который оказался сильнее, чем он рассчитывал. Он снова скользнул, изо всех сил подтягивая лямки и чуть не погасив купол с одной стороны.

Все бесполезно. Мы оставались на высоте 500 футов, когда Стью тяжело рухнул в поле высокой ржи, граничившее с посадочной полосой. Оно казалось мягким, пока он не врезался в землю, вот тогда оно показалось по-настоящему жестким.

Я развернулся и спикировал, чтобы пройти низко над его головой, затем вслед за Полом пошел на посадку. Я подрулил к краю ржаного поля и выбрался из кабины, надеясь в любую минуту увидеть нашего парашютиста. А он все не появлялся. Я оставил самолет и вошел в доходившие мне до плеча колосья. Рокот мотора позади меня доносился все глуше.

– Стью!

Ответа не было. Я попытался вспомнить, видел ли я, как он поднимался на ноги и махал рукой, что все в порядке. И не мог.

– Стью!

Никакого ответа.