М.Кляйн. Я много говорю о желании младенца обладать неис­тощимой, всегда доступной для него грудью

РОЛЬ ФРУСТРАЦИИ В РАЗВИТИИ'

II

Я много говорю о желании младенца обладать неис­тощимой, всегда доступной для него грудью. Но, как я предпо­ложила ранее, он хочет не только пищи, он также хочет, чтобы его освободили от деструктивных импульсов и персекуторной² тревоги. Это чувство, что мать всесильна и может избавить от любой боли и зла, исходящих из внешних и внутренних источ­ников, можно также найти и при анализе взрослых. Между про­чим, я хотела бы сказать, что очень благоприятные изменения в кормлении детей, произошедшие в последние годы, в отличие от довольно жесткого способа кормления по расписанию, не мо­гут тем не менее сами по себе предотвратить затруднений ре­бенка, так как мать не может устранить его деструктивных им­пульсов и персекуторной тревоги. Необходимо рассмотреть еще один момент. Слишком тревожное! отношение со стороны мате­ри, которая каждый раз, как ребенок плачет, тут же дает ему есть, не помогает ребенку. Он чувствует тревогу матери, и это увеличивает его собственную тревогу. Я также встречала у взрос­лых обиды на то, что им не давали достаточно поплакать, и они поэтому потеряли способность выражать тревогу и горе (и по­лучать таким образом облегчение), так что ни агрессивные им­пульсы, ни депрессивные тревоги не могли найти себе полного выхода. Интересно, что Абрахам упоминает среди факторов, ле­жащих в основе маниакально-депрессивного расстройства, как чрезмерную фрустрацию, так и слишком сильное потакание же­ланиям, поскольку фрустрация, если она не чрезмерна, являет­ся стимулом адаптации к внешнему миру и способствует разви­тию чувства реальности. Действительно, определенная доля фрустрации, за которой следует удовлетворение, может дать мла­денцу чувство, что он способен справиться с тревогой. Я также обнаружила, что неисполненные желания младенца, которые до некоторой степени и невозможно исполнить, вносят важный вклад в его сублимации и творческую деятельность. Отсутствие конфликта у младенца, если это гипотетическое состояние мож­но представить, лишает его возможности обогащения своей лич­ности и важного фактора в усилении Эго, поскольку конфликт

Кляйн М. Зависть и благодарность, глава 2. СПб., 1997, стр. 24—31. Персекуторная — тревога преследования.

и потребность в его преодолении — это фундаментальные эле­менты творчества.

Из утверждения, что зависть портит первичный хороший объект и придает дополнительную остроту садистским напад­кам на грудь, следуют дальнейшие выводы. Грудь, на которую так нападают, теряет свою ценность, становясь плохой — иску­санной и отравленной мочой и калом. Чрезмерная зависть по­вышает интенсивность этих нападок и их длительность и тем самым затрудняет младенцу возможность восстановить хороший объект, в то время как садистские нападки на грудь, которые в меньшей степени обусловлены завистью, проходят гораздо быс­трее и поэтому не разрушают так сильно и так надолго хоро­ший объект в душе ребенка: грудь, которая возвращается и ко­торой можно наслаждаться, становится доказательством того, что она не повреждена и по-прежнему хороша.

Тот факт, что зависть подрывает способность к удовлетворе­нию, до некоторой степени объясняет, почему она столь упор­на, поскольку именно удовольствие и вызванная им благодар­ность смягчают деструктивные импульсы, зависть и жадность. Можно посмотреть на это и" с другой точки зрения: жадность, зависть и персекуторная тревога, связанные друг с другом, не­избежно усиливают друг друга. Чувство вреда, причиненного за­вистью, сильная тревога, вызванная этим, и вследствие этого неуверенность в «хорошести» объекта приводят в результате к возрастанию жадности и деструктивных импульсов. Даже если после этого объект и ощущается как хороший, то он желается и берется вовнутрь еще более жадно. Это приложимо и к пище. В анализе мы обнаруживаем, что если пациент испытывает боль­шие сомнения по поводу своего объекта и, следовательно, так­же по поводу ценности аналитика и анализа, он может вцепиться в любую интерпретацию, которая облегчит его тревогу, и скло­нен продлевать сессии, поскольку он хочет принять в себя как можно больше того, что он сейчас ощущает хорошим. (Некото­рые люди, наоборот, так боятся своей жадности, что очень ста­раются уйти точно вовремя.)

Сомнения по поводу обладания хорошим объектом и соответ­ствующая неуверенность в собственных добрых чувствах приво­дят также к жадным и неразборчивым идентификациям; на та­ких людей легко повлиять, так как они не могут доверять соб­ственным суждениям.

По сравнению с младенцем, который из-за зависти не спо­собен к стабильному установлению хорошего внутреннего объек­та, ребенок с сильной способностью к любви и благодарности

подд^еР^живает глубоко укорененные отношения со своим хоро­шим объектом и может, не будучи фундаментально поврежден­ным, выносить временные состояния зависти, ненависти и обиды, которые возникают даже у детей, которых любят и за которыми хорошо ухаживают. Таким образом, поскольку эти не­гативные состояния преходящи, хороший объект восстанавлива­ется снова и снова. Это необходимый фактор в его укреплении и закладке основы стабильности и сильного Эго. В ходе разви­тия ребенка отношения с материнской грудью становятся осно­вой преданности людям, ценностям и делам и, таким образом, поглощают часть любви, которая первоначально испытывалась к первичному объекту.

Ill

0

Одним из главных производных способности к люОви является чувство благодарности. Благодарность необходима для построения отношений с хорошим объектом и является подо­плекой оценки «хорошести» в других людях и в себе самом. Бла­годарность уходит корнями в эмоции и отношения, возникаю­щие на наиболее ранней стадии младенчества, когда для мла­денца мать — это единственный объект. Я уже указывала на эту раннюю связь как на основу всех позднейших отношений с лю­бимым человеком. Хотя исключительные отношения с матерью индивидуально варьируют в продолжительности и интенсивно­сти, я считаю, что в той или иной степени они существуют у большинства людей. То, в какой степени они остаются ненару­шенными, частично зависит от внешних обстоятельств. Но внут­ренние факторы, лежащие в их основе, прежде всего способ­ность к любви, видимо, являются врожденными. Деструктивные импульсы, особенно сильная зависть, могут на ранней стадии нарушить эту специфическую связь с матерью. Если зависть к кормящей груди сильна, то это препятствует полному удовлет­ворению, потому что, как я уже сказала, для зависти характерно то, что она подразумевает кражу у объекта того, чем он облада­ет, и его порчу.

Младенец может испытывать полное удовольствие, только если способность к любви достаточно развита; и это удоволь­ствие образует основу благодарности. Фрейд описывал блажен­ство насосавшегося младенца как прототип полового удовлетво­рения. С моей точки зрения, эти. переживания образуют основу не только полового удовлетворения, но и всего последующего счастья и способности чувствовать единство с другим человеком;

это единство подразумевает полное понимание, которое необхо­димо для всяких счастливых любовных отношений или дружбы. В идеале это понимание не нуждается в словах для своего вы­ражения, что указывает на его происхождение от наиболее ран­ней близости с матерью на довербальной стадии. Способность получать полное удовольствие от первого отношения с грудью образует основу переживания удовольствия из всех прочих ис­точников.

Если ненарушенное удовольствие от кормления пережива­ется часто, то происходит достаточно прочная интроекция хоро­шей груди. Полное удовлетворение от груди означает, что мла­денец чувствует, что он получил от своего объекта исключитель­ный дар, который он хотел бы сохранить. Это и составляет основу благодарности. Благодарность тесно связана с верой в добро. Это включает в себя прежде всего способность прини­мать и усваивать любимый первичный объект (не только как источник пищи) без особых йомех со стороны жадности или за­висти, поскольку жадная интернализация нарушает отношения с объектом. В ситуации жадной интернализации человек чув­ствует, что он контролирует и истощает, а потому ранит свой объект, в то время как в хороших отношениях с внутренними и внешними объектами доминирует желание сохранять и жалеть. По другому поводу я писала, что процесс, лежащий в основе доверия к хорошей груди, исходит из способности младенца вкла­дывать либидо в свой первый внешний объект. Так устанавли­вается хороший объект, который любит и защищает Я и сам лю­бим и защищаем им. Так возникает вера в собственную «хоро-шесть» (доброту).

Чем чаще удовлетворение от груди переживается и полнос­тью принимается, тем чаще чувствуются удовольствие и благо­дарность и, следовательно, желание вернуть полученное удоволь­ствие. Эти повторяющиеся переживания делают благодарность возможной на самом глубоком уровне и создают предпосылки для способности возмещать причиненный вред и для любых суб­лимаций. Путем процесса проекции и интроекции, путем отда­чи вовне и повторной интроекции внутреннего богатства про­исходят обогащение и углубление Эго. Так обладание помогаю­щим внутренним объектом устанавливается снова, раз за разом, и благодарность способна полностью проявить себя.

Благодарность тесно связана со щедростью. Внутреннее бо­гатство возникает благодаря усвоению хорошего объекта, так что индивид становится способен поделиться его дарами с другими людьми. Это позволяет интроецировать более дружественный

внешний мир, и чувство обогащения усиливается. Даже тот факт, что щедрость часто недостаточно оценивается, не обязательно подрывает способность давать. И наоборот, у тех людей, у кото­рых это чувство внутреннего богатства и силы не установлено в достаточной мере, всплески щедрости часто перемежаются с преувеличенной потребностью в оценке и благодарности и впоследствии с персекуторными тревогами обеднения и обкра-денности.

Сильная зависть к кормящей груди препятствует способно­сти получать полное удовольствие и, таким образом, подрывает развитие благодарности. Есть очень сильные психологические причины того, почему зависть фигурирует среди «семи смерт­ных грехов». Я бы даже предположила, что она бессознательно ощущается самым большим грехом, поскольку портит и повреж­дает хороший объект, являющийся источником жизни. Этот взгляд совпадает со взглядом Чосера в «Сказке о Парсонсах»: «Несом­ненно, зависть — самый худший из грехов; поскольку остальные грехи — это грехи против какой-то одной добродетели, в то вре­мя как зависть — против всех добродетелей и против всего хо­рошего». Чувство, что он повредил и разрушил первичный объект, нарушает веру человека в искренность его дальнейших отноше­ний и заставляет его сомневаться в своей способности любить и быть хорошим.

Мы часто сталкиваемся с проявлениями благодарности, ко­торые вызваны в основном чувством вины и в гораздо меньшей степени способностью к любви. Я полагаю, что на самом глубо­ком уровне есть важное различие между этим чувством вины и благодарностью. Конечно, это не означает, что некоторый эле­мент вины не вторгается в наиболее искренние чувства благо­дарности.

Мои наблюдения показали, что серьезные изменения в ха­рактере, которые выражаются в его порче, более вероятны сре­ди тех людей, которые не установили свой первый объект ус­тойчиво и не способны к поддержанию благодарности к нему. Если у этих людей по внешним или внутренним причинам воз­растает персекуторная тревога, то они полностью теряют свой первичный хороший объект или, скорее, его замены, будь то люди или ценности. Процессы, лежащие в основе этого изме­нения, являются регрессивным возвратом к ранним механизмам расщепления и дезинтеграции. Поскольку это вопрос степени, то эта дезинтеграция, хотя и сильно влияет на характер, не обя­зательно ведет к явной болезни. Жажда власти и престижа или

потребность умиротворить преследователей любой ценой — это те аспекты изменений характера, которые приходят мне в голову,

В некоторых случаях я наблюдала, что при общем возраста­нии зависти у человека происходит активизация зависти, иду­щей из самых ранних источников. Поскольку ранние чувства имеют всемогущую природу, это отражается и на текущих чувствах зависти, переживаемых по отношению к фигуре-заме­стителю, и поэтому вносит свой вклад как в эмоции, пробуж­денные завистью, так и в уныние и вину. Вероятно, такая акти­визация самой ранней зависти повседневным опытом знакома каждому, но как степень, так и интенсивность этого чувства, так же как и чувство всемогущего разрушения, варьируют в за­висимости от индивида. Этот фактор может оказаться очень важ­ным при анализе зависти, поскольку, только если анализ спосо­бен дойти до ее глубочайших истоков, он достигает полного эф­фекта.

Без сомнения, фрустрации и несчастливые обстоятельства, возникающие в течение жизни, пробуждают зависть и ненависть у каждого человека, но сила этих эмоций и способы совладания с ними существенно различаются. Это одна из многих причин, почему у разных людей способности получать удовольствие, свя­занные с чувством благодарности за полученное благо, также существенно различаются.