Примечания к разделу

№1

Маргарет А. Риббли описывает наблюдения, произве­денные ею над 500 младенцами («Младенческий опыт в отно­шении развития личности», 1944), и некоторые из выражаемых ею точек зрения дополняют мои выводы, являющиеся результа­том анализа маленьких детей.

Так, в отношении матери она особо подчеркивает потребность младенца быть окруженным материнским уходом с самого нача­ла жизни, эта потребность не ограничивается одним лишь удов­летворением от сосания. Например, она пишет: «Многие из ка­честв и свойств личности ребенка зависят от его эмоциональной привязанности к матери. Эта привязанность (или, используя

психоаналитический термин, можно назвать это «катексис» — удержание) к матери постепенно вырастает из удовлетворения, получаемого от нее. Мы изучили природу этого развивающего­ся отношения, которое так неуловимо, но тем не менее так су­щественно в своих деталях. Первоначально в его формирование вносят вклад три типа сенсорного опыта и переживаний, а имен­но тактильный, кинестетический (т. е. чувство положения тела) и опыт звуковой чувствительности. Развитие этих сенсорных спо­собностей было отмечено почти всеми, кто наблюдал за поведе­нием детей... но не было подчеркнуто их особое значение для личных отношений между матерью и ребенком».

Важность «личных» отношений для физического развития ребенка подчеркивается ею в разных местах книги; например, она говорит: «...наиболее тривиальные нарушения норм в ухо­де за ребенком, такие, как слишком малый уход, или смены нянек, или перемены в общем режиме, часто приводят к таким расстройствам, как бледность, нерегулярное дыхание, расстрой­ства пищеварения. У младенцев, конституционально чувстви­тельных или имеющих нездрровую организацию, эти расстрой­ства, если они слишком часты, могут надолго изменить ход раз­вития (органического и психического) и нередко угрожают и самой жизни».

В другом месте автор обобщает эти расстройства следую­щим образом: «Младенец ввиду несовершенства его мозга и не­рвной системы постоянно ^подвергается опасности функциональ­ной дезорганизации. Внешняя опасность заключается во внезап­ной сепарации от матери, которая то ли интуитивно, то ли сознательно должна поддержать это функциональное равнове­сие. Запущенность или недостаток любви могут быть в равной мере губительны. Внутренне опасность проявляется в повыше­нии напряжения, вызываемого биологическими потребностями и неспособностью организма удержать свою внутреннюю энер­гию или метаболическое равновесие и рефлекторную возбуди­мость. Может обостриться кислородное голодание, так как ды­хательная система маленького ребенка еще недостаточно раз­вита для того, чтобы адекватно работать в ситуации возрастающих внутренних требований, обусловленных быстрым развитием моз­говых тканей».

Эти функциональные расстройства, которые, согласно М. Риббли, могут доходить до уровня, угрожающего жизни, мо­гут быть проинтерпретированы как проявление инстинкта смер­ти, который, согласно Фрейду, прежде всего направлен против

самого организма («По ту сторону принципа удовольствия»). Я утверждаю, что эти опасности, возбуждаемые страхом уничто­жения, смерти, являются первичной причиной тревоги. Тот факт, что биологические, физиологические и психологические факто­ры связаны с самого начала жизни, иллюстрируется наблюде­ниями М. Риббли. Я в продолжение этого делаю вывод, что пос­ледовательность матери, ее константное присутствие, которые укрепляют либидинозное отношение ребенка к ней (и которое для детей «...конституционально чувствительных или имеющих нездоровую организацию...» существенным образом важно даже для того, чтобы выжить), служат опорой для инстинкта жизни в его борьбе с инстинктом смерти. В настоящем разделе и ранее я обсудила этот момент более полно.

Другой проблемный вопрос, в котором выводы Риббли и мои совпадают, касается перемен, происходящих, по ее описанию, приблизительно на третьем месяце жизни ребенка. Эти пере­мены могут быть рассмотрены в качестве физиологического до­полнения тех изменений в эмоциональной жизни, которые я опи­сываю как начало депрессивной позиции. Она говорит: «В это время взаимосогласованные деятельности — дыхание, пищеваре­ние и циркулирование крови — начинают демонстрировать зна­чительную стабильность, тем самым показывая, что автономная нервная система приняла на себя эти специфические функции. Из анатомии мы знаем, что зародышевые системы циркуляции обычно к этому времени сходят на нет... Где-то в это время ти­пично взрослые паттерны мозговых волн начинают возникать в электроэнцефалограмме... и они,, вероятно, индуцируют более зрелую форму мозговой активности. Поток эмоциональных ре­акций, не всегда хорошо дифференцированных, но ясно выра­жающих позитивное или негативное отношение, охватывает всю моторную систему... глаза хорошо фокусируются и способны по­всюду следить за матерью... слуховые анализаторы функциони­руют нормально и позволяют различать производимые матерью звуки. Ее звук или вид вызывают позитивный эмоциональный ответ, что раньше достигалось только в улыбке и даже всплес­ках неподдельной радости». Эти перемены, я думаю, тесно свя­заны с сокращением процесса расщепления и с прогрессом в Эго-интеграции и объектных отношениях, особенно в появле­нии у ребенка способности воспринимать и интегрировать мать в качестве целостной личности, — и все они описаны мною как происходящие во второй четверти первого года жизни в связи ^с началом депрессивной позиции.

№2

Если эти фундаментальные механизмы в отношениях между Эго и Супер-Эго не имели в достаточной мере места в раннем развитии, то одна из существенных задач психоанали­за— дать пациенту возможность сделать это ретроспективно. Это возможно только посредством анализа наиболее ранних стадий развития (наряду с более поздними) и досконального анализа негативного переноса наряду с позитивным. В переменчивой си­туации переноса внешние и внутренние фигуры — «хорошие» и «плохие», — которые главным образом формируют развитие Су­пер-Эго и объектных отношений, будут переноситься, на анали­тика. Следовательно, временами он должен служить'символом пугающей фигуры или фигур, и только таким образом младен­ческая тревога преследования может быть в полной мере пре­одолена и ослаблена. Если ацалитик склонен подкреплять пози­тивный перенос, он избегает того, _ц чтобы играть в психике* пациента роль «плохой» фигуры, и интроецируется преимуще­ственно как «хороший» объект. Кроме того, в некоторых случа­ях вера в «хорошие» объекты может быть укреплена в доста­точной мере, но при этом очень далека от стабильности, так как пациент не был способен пережить ненависть, тревогу и подо­зрения, которые на ранних стадиях жизни были связаны с опас­ными фигурами его родителей. И только в процессе анализа как негативного, так и позитивного переноса, в результате ко­торого аналитик выступает попеременно то в роли хорошего, то в роли плохого объекта, любимой или ненавидимой фигуры, то вызывая восторг пациента, то рождая в нем страх, пациенту уда­ется проработать, а следовательно, и модифицировать ранние стадии тревог; уменьшается расщепление между «плохими» и «хорошими» фигурами, они становятся более синтезированны­ми, т. е. агрессия смягчается благодаря либидо. Иначе говоря, тревога преследования и депрессивная тревога, можно сказать, ослабляются в самом своем основании.

№3

Абрахам относит фиксацию либидо на оральном уров­не к одному из наиболее существенных факторов в этиологии меланхолии. В отдельном случае он описывает эту фиксацию следующим образом: «В его депрессивных состояниях он пре­возмогал их благодаря страстному стремлению к материнской

груди, стремлению, которое было неописумо мощным и отлич­ным от всего остального. Если либидо все еще остается фик­сированным на этой точке с повзрослением индивида, то мож­но считать заложенной одну из основных предпосылок разви­тия меланхолической депрессии» («Избранные труды»).

Абрахам привел достаточные основания в доказательство сво­их выводов, проливающих больше света на связь между мелан­холией и нормальной скорбью, приводя выдержки из двух ис­торий болезни. Это были действительно первые два случая ма­ниакально-депрессивного заболевания, подвергнутые полному, законченному анализу, — новая ступень в развитии психоанали­за. До этих пор не так много публиковалось клинических мате­риалов в поддержку фрейдовской теории в исследовании ме­ланхолии. Как говорил сам Абрахам: «Фрейд в общем описал очертания психосексуальных процессов, происходящих в пси­хике меланхолика. Он был способен добиться интуитивных пред­ставлений о них из лечения случайно попадавшихся ему деп­рессивных пациентов, но и до сих пор не так много в литерату­ре по психоанализу публикуется'клинических материалов в поддержку его теории».

Но даже на примере этих нескольких случаев Абрахам при­шел к пониманию того, что уже в детстве (в возрасте 5 лет) присутствовало действительное состояние меланхолии. Он говорил, что склонен рассматривать это как случай «primal parathymia», являющегося результатом Эдипова комплекса маль­чика-пациента, и делал следующий вывод: «Это является тем со­стоянием психики, которое мы называем меланхолия».

Шандор Радо в работе «Проблема меланхолии» (1928) по­шел дальше и высказал предположение, что источник мелан­холии может быть обнаружен в ситуации голода грудного ре­бенка. Он писал: «Наиболее глубокая точка фиксации в деп­рессивной диспозиции может быть обнаружена в ситуации угрозы потери любви (Фрейд), а более конкретно — в ситуа­ции голода ребенка грудного возраста». Ссылаясь на утверж­дение Фрейда о том, что в мании Эго еще раз сливается с Супер-Эго в единое целое, Радо сделал вывод, что «этот про­цесс является точным интрапсихическим повторением пережи­вания такого слияния с матерью, которое имело место во время кормления грудью». Тем не менее Радо не применил это­го вывода к эмоциональной жизни младенца, он рассматривал свое умозаключение только в русле понимания этиологии меланхолии.

№4

Картина первых шести месяцев жизни, которую я на­метила в общих чертах в этих двух подразделах, включает мо­дификацию некоторых концепций, намеченных мною в работе «Психоанализ детей». Там я описывала слияние агрессивных им­пульсов, происходящих от разных источников, как «фазу макси­мального садизма». Я по-прежнему верю, что агрессивные им­пульсы достигают своего наивысшего накала в течение этого периода доминирования тревоги преследования; или, иначе го­воря, что тревога преследования стимулируется деструктивным инстинктом и постоянно подпитывается благодаря проекции де­структивных импульсов на объект. Можно считать отличитель­ной особенностью тревоги преследования то, что она увеличи­вает ненависть и атаки на те объекты, которые ощущаются как преследователи, и в то же время это, в свою очередь, укрепля­ет чувство преследования.

Некоторое время спустя после • опубликования «Психоана­лиза детей» я разработала концепцию депрессивной позиции. С моей нынешней точки зрения, ситуация видится мне так: по мере продвижения в развитии объектных отношений между тремя и шестью месяцами ослабевают как деструктивные импульсы, так и тревога преследования и на первое место выходит депрес­сивная тревога. Итак, хотя мои взгляды на тесную связь между преобладанием садизма и тревогой преследования и не измени­лись, я должна все же внести небольшие изменения в то, что касается датировки. Раньше я считала, что фаза максимального садизма достигает своего крайнего предела где-то около сере­дины первого года; теперь я считаю, что она растянута на три первых месяца жизни и соответствует параноидно-шизоидной позиции, которая описана ранее. Если мы допускаем существо­вание некоторой (индивидуально варьирующейся) общей суммы агрессии у маленького ребенка, то ее величина, я думаю, в са­мом начале постнатальной жизни не может быть меньше, чем на стадии, когда каннибалистические, уретральные и анальные импульсы и фантазии действуют в полную силу. Пользуясь тер­минами только количества (что, однако, было бы не совсем вер­но, так как не берутся в расчет различные друтие — неколиче­ственные — факторы, детерминирующие действие двух основных влечений), можно сказать, что, по мере того как увеличивается количество источников агрессии и становится возможным все большее число ее проявлений, происходит процесс ее распре­деления, Развитию свойственно постепенное введение в игру

возрастающего числа склонностей, и тот факт, что импульсы и фантазии, происходящие из различных источников, частично пе­рекрываются, взаимодействуют и подкрепляют друг друга, тоже может быть рассмотрен как выражение прогресса интеграции и синтеза.

К тому же слияние агрессивных импульсов и фантазий со­гласовывается со слиянием оральных, анальных и уретральных фантазий либидинозной природы. Это означает, что противосто­яние либидо и агрессии завершается на более широком поле. Как сказано в моей работе «Психоанализ детей», «возникнове­ние тех этапов в организации, к которым мы подступили, свя­зано, я бы сказала, не только с теми позициями, которые либи­до отвоевало и на которых утвердилось в своей борьбе с влече­нием к смерти, но и, поскольку два этих компонента навечно объединены в той же мере, что и противопоставлены, с возрас­тающим взаимодействием между ними».

Способность ребенка занимать депрессивную позицию и об­разовывать целостные объекты внутри себя подразумевает, что он уже не так сильно подчинен господству деструктивных им­пульсов и тревоги преследования, как на более ранней стадии. Возрастание интеграции вызывает изменения в природе трево­ги, так как, когда любовь и ненависть в отношении к объекту становятся более синтезированными, это рождает огромную ду­шевную боль — депрессивные чувства и вину. Ненависть в не­которой степени смягчается любовью, результатом этого явля­ется изменение качества эмоций по отношению к объекту. В то же время прогресс в интеграции-и объектных отношениях по­зволяет Эго развивать более эффективные методы противодей­ствия тревоге и деструктивным импульсам, служащим ее при­чиной. Однако мы не должны забывать о значении того факта, что садистические импульсы, особенно с тех пор, как они дей­ствуют сразу в различных зонах, являются наиболее мощным фактором в конфликтах, возникающих у ребенка на этой ста­дии; по сути, депрессивная позиция состоит в тревоге ребенка, связанной с тем, как бы не повредить или не уничтожить сво­им садизмом любимые им объекты.

Эмоциональные и психические процессы в течение первого года жизни (продолжающиеся на протяжении первых 5—6 лет) могут быть определены в понятиях успеха—неудачи в борьбе между агрессией и либидо; преодрление депрессивной позиции подразумевает, что в этой борьбе (которая возобновляется с каж-Дьгм психическим или физическим кризисом) Эго оказывается

способно развить адекватные способы противодействия моди­фицированным тревогам {тревогам преследования и депрессив­ным тревогам), а в конечном итоге — методы ослабления и удер­жания в разумных пределах агрессии, направленной на люби­мые объекты.

Я предпочитаю термин «позиция» при упоминании о пара­ноидной и депрессивной фазе из-за того, что эти группировки тревог и защит хоть и появляются впервые на самых ранних стадиях, но не ограничиваются их пределами, а снова и снова возникают в течение первых лет детства и при определенных обстоятельствах в ходе всей позднейшей жизни.