Матушка Викторина.

Рассказ об этой дивной рабе Божией (Зое Сошальской) начинается воспоминаниями Елизаветы Минчук. Годы моего детства и юности прошли в Старом Петергофе. Там же проживала Зоя. Ее тетя была человеком необыкновенно глубокой веры и добродетельной жизни. Через нее пришла ко Христу и Зоя. Родилась она в 1916 году и с детских лет стремилась к Церкви. С Зоей мы дружили с 1932 года, но я в то время была еще далека от истинной веры. Сердце Зои горело любовью ко Господу и ближним — ей это было дано от Бога. Они с тетушкой часто посещали собор святых апостолов Петра и Павла в Новом Петергофе, особенно когда служил там епископ Николай (Ярушевич). Духовные сестры всегда жаждали его проповедей и несказанно радовались, получая его святое архипастырское благословение. Они очень почитали владыку Николая.

Со временем в их круг вошла Ядвига Скиргайло. Она была из католической семьи, но приняла Православие, приняв имя Мария. Вместе ездили они к батюшке Серафиму в Вырицу. Здесь привел Господь познакомиться им с епископом Мануилом (Лемешевским), который также посещал великого старца. Отец Серафим и владыка Мануил были большими духовными друзьями с 20-х годов, когда будущий епископ носил еще сан иеромонаха и принимал участие в деятельности Александро-Невского братства. В конце 1933 года его отправили в ссылку в Сибирь. Тогда подруги вместе с отцом Серафимом стали поддерживать владыку Мануила письмами и посылками. Мария работала в аптеке и, по возможности, вносила в это благое дело свою лепту лекарствами и деньгами. В 1936 году епископа Мануила освободили. На свободе он пробыл всего три года, после чего вновь последовал арест и заключение в сибирском лагере. Девушки опять помогали ему, как могли.

Много времени Зоя проводила в храме, горячо и слезно молилась за ближних, находившихся в неволе и гонениях. Неоднократно ее вместе с Марией Скиргайло и Евгенией Федоровской вызывали в органы ОГПУ-НКВД, запугивали: “Мы вас, черных ворон, в лагерях сгноим! ” Но Господь берег. Вера в них не угасала, а, наоборот, возгоралась еще сильнее. В сердце Зои родилось и окрепло желание принять монашество. В предвоенные годы это было почти невозможно и до поры оставалось мечтой молодой подвижницы...

Продолжает рассказ Мария Голубева: “...До войны Зоя часто ездила к батюшке Серафиму. Последний раз она была у него за две недели до начала военных действий. Тогда старец сказал ей: “Если не приедешь ко мне в следующее воскресенье, то мы с тобой очень долго не увидимся! ” Случилось так, что Зоя не смогла по каким-то обстоятельствам приехать тогда в Вырицу. Вторым же воскресеньем был печально известный всем день — 22 июня 1941 года...

Во время блокады семья Сошальских жила в Питере. При бомбежках и артобстрелах Зоя всем сердцем просила мысленно, а иногда и вслух: “Батюшка отец Серафим! Спаси-помоги! ” Очень переживала она, что не смогла навестить старца в последнее воскресенье перед войною и все эти годы беспокоилась: как там, в Вырице? После снятия блокады устремилась Зоя к дорогому старцу. Когда пришла к нему в домик на Майском, то первым делом спросила: “Батюшка! Ты меня, наверное, уже забыл? ” Старец с доброй улыбкой откликнулся: “Где уж тебя забудешь! Надоела мне, кричавши: спаси-помоги, отец Серафим! ” Благословил он ее на принятие монашества в Пюхтицком монастыре. Получила Зоя благословение и от владыки Мануила, который служил тогда в Оренбургской епархии...

Делится своими воспоминаниями и Клавдия Петруненкова: “...Когда батюшка Серафим дал Зое свое святое благословение на поступление в монастырь, то заметил: “Будешь еще в Иерусалиме игуменией...” Потом как-то сосредоточился и добавил: “Нет, хватит с тебя, пожалуй, и послушания казначеи! ” Кто бы мог в те, послевоенные годы помыслить такое! ”

В Пюхтице Зоя проходила различные послушания и в 1954 году была пострижена в мантию с именем Викторина. В 1955 году на Троицу ее направили в Горненский монастырь при Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Здесь матушка Викторина работала Господу почти двадцать лет. Последние годы несла послушание казначеи, как и предсказал ей отец Серафим Вырицкий. За свою подвижническую деятельность была награждена крестом от Патриарха. 24 ноября 1974 года монахиня Викторина почила о Господе. Свое земное упокоение обрела эта замечательная Христова труженица и молитвенница на Святой Земле в Горненском женском монастыре. Вечная ей память!

Воспоминания игумении Варвары,

Настоятельницы Пюхтицкого женского монастыря в честь Успения Пресвятой Богородицы в Эстонии)....Шел 1947 год. Наша семья только вернулась из эвакуации, и мы с родителями жили в Луге. Много было у нас в Луге разговоров о великом старце, сильном молитвеннике отце Серафиме Вырицком. И мне так хотелось съездить к нему! При первой же возможности я отправилась в путь. Стояли первые июньские дни, только распустились листочки на деревьях. Мне еще не было семнадцати лет. Доехала я до Петербурга, оттуда — до станции Вырица. Куда идти — не знаю. Спросила у людей: “Где у вас батюшка Серафим живет? ” “Идите, увидите церковь Казанскую, там недалеко и домик, ” — говорят. И я пошла. Смотрю — церковь деревянная стоит, могилочки у храма. Подхожу к домику. Веранда большая. Стучусь. Захожу, а там много-много народу. “Здесь живет батюшка Серафим? ” — спрашиваю. “Тут, да он не принимает — читайте.” На двери объявление: “Батюшка болеет, просьба не беспокоить, и не стучать.” Это было за два года до батюшкиной кончины.

Стою и думаю: “Неужели придется уехать? Так и не увижу батюшку...” Стою: и не ухожу, и беспокоить не решаюсь. “Доченька, мы-то тут с утра сидим. Иногда нам записочками отвечают, но мы-то здешние, ” — говорят бабушки. А я все стою в нерешительности: “Матерь Божия, помоги, устрой... Никто как Матерь Божия...”

Вдруг открывается дверь. Выходит монахиня и говорит: “А кто здесь из Луги? ” Думаю: “Кто здесь из Луги? ” Растерялась. А все на меня смотрят. “Я из Луги, ” — говорю. “Батюшка сказал: “Пропустите девушку из Луги.” “Деточка, проходите, ” — ласково позвала монахиня и повела, — “Пойдемте, батюшка просит Вас.” Впоследствии эта монахиня стала схимницей Пюхтицкого монастыря Серафимой, которую я хоронила в 1974 году, будучи настоятельницей монастыря. Часто мы с ней с любовью вспоминали батюшку и эту нашу встречу.

...Идем по коридору. Угловая комната — батюшкина келлия с окнами в сад. Справа — большой святой угол. А слева, в самом уголочке, кроватка. Батюшка лежит на подушечках. У кроватки — ковер. “Подойдите, встаньте на коленочки на коврик, — говорит монахиня, — чтобы батюшка слышал Вас.” Подхожу, встала на колени, смотрю на батюшку. Такой светлый, впалые щечки, проницательные серые глаза, а лицо... Это не лицо, а лик! Шапочка схимническая с крестиком, схима надета, наперсный крест. Я открыла рот — и не могу вымолвить ни слова. Смотрю, смотрю... И он на меня проницательно смотрит. Батюшка нарушил молчание: “Деточка, а что Вы хотите, с чем Вы ко мне приехали? ”

Сердце мое сжалось от волнения, и я тихо промолвила: “Батюшка, дорогой, мне ничего не надо. Мне только нужно Ваше благословение и Ваши святые молитвы.” И все смотрю, смотрю на него. Он, улыбаясь, смотрит и говорит: “Мать Анна, принесите мне две просфоры: одну большую, другую поменьше.” Матушка приносит большую, такую, как игуменская, просфору. “Это — Вам, — дает мне отец Серафим, — а эту передайте вашей маме. Пусть мама разделит на 60 частичек и 60 дней принимает со святой водой.”

Мама все исполнила в точности, как сказал батюшка. И все хотела потом съездить в Вырицу. Все говорила: “Доченька, так хочется к батюшке Серафиму съездить! ” Но, как у всех у нас, все не хватало времени. Так и осталось загадкой, почему батюшка благословил разделить просфору на 60 частичек... “А когда будете уходить от меня, — продолжал батюшка, — напишите записочки о здравии всех своих родных и за упокой. И я по силе всегда буду молиться.” Смотрит на меня и все улыбается, улыбается...А я ничего о своих родных не говорила. Стою я на коленочках, смотрю на батюшку. А он вдруг спрашивает: “Деточка, а как ты поедешь в Лугу? ” Я растерялась. “Поездом в Ленинград, а оттуда — в Лугу.” — “А ты вот что сделай. Выйдешь от меня, зайди в церковь, приложись к Казанской иконе Божией Матери, а потом могилкам поклонись. Там моя матушка лежит — схимонахиня Серафима. Близенько — большая дорога. Выйдешь на нее, пойдет грузовая машина. Ты не бойся, подними руку. Она остановится и довезет тебя до железной дороги.” Оказывается, в 5 километрах от Вырицы — станция Сиверская, а от нее до Луги совсем недалеко. — “А там сядешь на поезд и через час будешь в Луге своей.”

У меня и в мыслях не было, чтобы старцу такой вопрос задавать! Меня это так удивило. Смотрю на него: такой светлый, святой человек, словно житель горнего Божиего мира, и вдруг говорит мне о таких практических вещах... А сейчас часто его вспоминаю. Находясь в такой святыне, в Пюхтице, мне постоянно приходится решать жизненные, практические вопросы. Какой батюшка был дальновидный, какой простой, сколько было у него любви! Какой пример был всем нам — какая забота о людях до такой мелочи!..

Стою на коленях, скрестив руки на груди, и все смотрю, смотрю на него. Никогда я такого лика не видела. Весь день бы так и стояла! Вошла мать Анна. Я говорю: “Батюшка, простите, я Вас, наверное, так задержала.” А сама не знаю, сколько времени прошло, сколько пробыла у батюшки. А он: “Ничего, деточка, подойди, благословлю тебя, и родителей Ваших, и всю родню Вашу.” И перекрестил меня. Я поклонилась. Стала уходить. Не решаясь повернуться к батюшке спиной, на носочках вышла.

Зашла в церковь. Приложилась к Казанской иконе Божией Матери. Помолилась на могилках. Теперь, думаю, надо на дорогу выйти. Смотрю: большая дорога рядом, и машина идет. Бабушки сидят в ней, березки лежат. Робко поднимаю руку: “Молодой человек, не подвезете до станции Сиверской? ” — “А мы туда и едем.” Довезли меня до переезда. Я вышла, поблагодарила. Слышу — поезд сзади подходит. Успела только к вагону подойти и поехала домой. Оказалось, скорый, проходящий поезд был. От радости даже не помню, как доехала. Казалось, только вошла в вагон и уже дома.

Вот такая встреча произошла у меня с отцом Серафимом 50 лет тому назад. Милостию Божией сподобилась видеть светлого старца, принять его благословение и просфору. Всегда, когда мне потом приносили игуменскую просфору, я почему-то невольно вспоминала батюшку и этот день. Было это за 20 лет до моего настоятельства...

Воспоминания игумении Георгии,

Настоятельницы Горненского женского монастыря в честь Казанской иконы Пресвятой Богородицы в городе Иерусалиме.

Родилась я в 1931 году в Санкт-Петербурге. Когда разразилась военная гроза, всей семьей остались в блокадном городе. В 1942 году погиб папа, в 1943 мама. До 1944 года мы с младшей сестренкой Лидочкой были в детском доме, а затем нас взяла на воспитание наша тетушка. С нами жила также осиротевшая двоюродная сестра Нина, которая была на три года старше меня. Родители мои и все наши родственники были людьми верующими. У тетушки Матроны были духовные книги — Библия и жития святых — святителя Димитрия Ростовского. В праздники и воскресные дни к ней приходили ее подруги и читали Священное Писание и жития подвижников благочестия. Очень любила я слушать Слово Божие, да и сама читала при всяком удобном случае. В пятнадцать лет появилось у меня сильное желание уйти в монастырь — подвизаться и подражать святым угодникам Божиим. Все больше и больше возгоралась моя душа, но когда человек становится на путь спасения, тогда-то и начинаются для него искушения. Так и для меня начались дни тяжелых испытаний и горьких слез.

Тетушка Матрона категорически воспротивилась моему благому намерению. Немало пролила я слез и постоянно просила Царицу Небесную, чтобы смягчила Она тетушкино сердце. Я посещала все питерские храмы и меня знали многие батюшки. Все они единодушно направили меня в Вырицу к батюшке Серафиму, но предупредили, что он очень слаб и почти никого уже не принимает. Я во всем положилась на волю Божию.

Это было летом 1948 года. Когда я приехала в Вырицу, то, буквально, ужаснулась — дом старца и ближайшие подходы к нему окружало великое множество людей. Кто-то прохаживался по улице, кто-то сидел на траве, кто-то стоял у дверей дома и молился, ожидая, когда выйдет келейница батюшки, мать Серафима. Когда же она, наконец, вышла, я впервые увидела монахиню в апостольнике и скуфье. У меня дрогнуло сердце — она была словно ангел! Я сразу подумала: “Смогу ли я быть такой? Ведь я такая грешница, а эти люди святые...” Вдруг произошло чудо — матушка Серафима подошла прямо ко мне и спросила: “Девочка! А ты что приехала? Что у тебя случилось? ” Я тут же ответила: “Дело у меня очень важное — мне надо знать волю Божию.” Она пошла к батюшке, тут же вернулась и, взяв меня за руку, сказала: “Батюшка благословил зайти! ” В этот момент весь народ встрепенулся и люди бросились к двери, но мать Серафима никого не пустила.

С молитвой я вошла в келлию. Меня сразу поразил вид старца, такой он был весь светлый, поистине сияющий и необыкновенно ласковый. Я упала перед ним на колени и разрыдалась. Очень долго не могла успокоиться — видно, все, что у меня накопилось — вылилось. Батюшка успокоил меня, благословил, погладил по голове и говорит: “Ну, расскажи мне о себе.” Я подробно стала говорить, что сейчас работаю в архиве, а про монастырь боюсь и заикнуться. Старец все слушает и молчит. Его молчание стало меня смущать, я опять начала плакать... И вдруг вырвалось из глубины души: “Батюшка! Я очень хочу в монастырь! ” Отец Серафим сразу оживился и ласково говорит: “Вот, деточка, это твой путь. Сама Матерь Божия тебя избрала! ” Он показал рукой на фотографию, которая висела на стене. Я увидела чудную обитель. Это была Пюхтица. “Вот сюда и лежит твой путь, ” — сказал батюшка. Я не могу передать состояние, которое тогда меня охватило. Душу мою наполнила радость, хотелось непрестанно благодарить Господа, я опять припала в слезах к рукам святого старца. Он благословил меня, дал просфору и сказал, что будет за меня молиться. Я вышла от батюшки самым счастливым человеком...

Когда же приехала домой, тетушка еще более, чем прежде, воспротивилась моему решению: “Никуда тебя не пущу, мало ли, что старец сказал! ” Осенью в город на Неве приехала из Пюхтицы матушка-игумения Рафаила. Мне удалось встретиться с ней. Увидев меня, настоятельница стала сокрушаться: “Ты еще такая молоденькая да слабенькая, а у нас тяжелые послушания — хлеб сами выпекаем, дрова пилим, на скотном дворе работаем.” Я упала на колени и говорю: “Матушка! Я все буду делать за святое послушание, вы меня только научите.” Видя мое искреннее желание, настоятельница благословила меня: “Бери расчет и приезжай.” Благословила она и мою сестру Нину, за которую я также просила.

Вскоре я подала заявление на увольнение с выездом из города. Но когда тетя Матрона узнала об этом, то тут же пришла к директору архива и сказала, чтобы расчет мне не давали: “Она в монастырь хочет! ” В ту пору это было, конечно, из ряда вон выходящим явлением. Вот здесь, кажется, поднялась на меня вся преисподняя, и я была вынуждена вторично поехать к батюшке Серафиму. Было это перед Рождеством Христовым. Вновь произошло чудо — он принял меня, хотя был очень слаб. Я поведала милому старцу о своих бедах, рассказала все как есть: тетушка скандалит и не отпускает. Отец Серафим опять повторил мне, сказанное в первый раз: “Ты должна жить в монастыре. Матерь Божия тебя призывает! Твою тетю и младшую сестренку Господь не оставит.” На прощание старец сказал, чтобы тетушка Матрона обязательно к нему приехала.

Вернувшись домой, я тяжело заболела. Меня очень лихорадило. Температура была выше 40°, и от нервного потрясения случилось на ноге рожистое воспаление. Матрона Степановна несколько дней не могла собраться с духом, чтобы поехать к батюшке Серафиму, но не выполнить благословение старца она не могла. Вернулась она из Вырицы совершенно другим человеком. Все дивились ее перемене. Она только тихо плакала, приговаривая: “Ты ведь еще совсем ребенок, но да будет воля Божия! ”

С большими трудностями мне все-таки удалось уволиться с работы. 24 января 1949 года наш духовник отец Николай отслужил у нас дома молебен и в ночь на 25 января мы с Ниночкой, наконец, отправились в Эстонию и благополучно прибыли в монастырь. Здесь нас сразу устроили к старицам по келлиям и началась наша монашеская жизнь.

Весной 1949 года отец Серафим прислал мне еще одну просфору с благословением и вскоре скончался. Со временем мы приняли с Ниной монашество. Я — с именем Георгии, она — с именем Арсении. По воле Божией мне пришлось нести самые различные послушания в нескольких обителях. Порою бывало совсем непросто, случались тяжелые обстояния и скорби, но всегда становилось легче на сердце от одного только воспоминания о великом вырицком старце. Слава Богу за все!