Отец, дочь, ложь

В первую неделю нового года Юсеф и Грейс вернулись из отпуска на Сейшелах, коричневые, как пряники, набравшие по паре лишних килограммов, слегка уставшие от детективов в мягких обложках и кроссвордов, а также друг от друга, но тем не менее счастливые и довольные поездкой.

Первое, что они сделали, вернувшись домой, — собрали у себя детей и внуков, чтобы с запозданием отпраздновать Рождество. Фрэнси вообще не хотела ехать, но на этот раз не потому, что ее не привлекала перспектива сидеть за общим столом и наблюдать детскую истерию по поводу подарков, а потому, что ей было страшно посмотреть в глаза отцу. И все же она туда отправилась — вместе с Пером, Адрианом и Бэлль. Ведь они по-прежнему одна семья, хоть и изрядно потрепанная. И возможно, это вообще последний раз, когда они собираются все вместе в квартире на площади Карлаплан.

Пер несколько раз спросил Фрэнси, что случилось, но она только отнекивалась, говорила, что просто устала и, видимо, заболевает, да и переживает из-за их отношений. Тогда Пер спросил, что она думает по поводу развода. Фрэнси не смогла ничего ответить, но Пер даже обрадовался тому, что она не сказала ничего определенного. Он по-прежнему любил ее и сожалел о том, что сделал, но в то же время расхаживал по квартире, которую она ему купила, и произносил в ее адрес злые монологи, обвиняя во всех грехах, негодуя, что она подвергла его и Адриана таким испытаниям.

«Если бы только я могла ему все рассказать, — думала Фрэнси в машине по дороге к родителям, — я бы тогда мучилась не одна. Интересно, а ему стало легче после того, как он все рассказал? Где он сейчас? Чем занимается?»

Думая о Заке, она испытывала и ненависть, и нежность. И какое-то странное беспокойство внутри. Что-то в нем привлекало ее.

«Совсем одна, — подумала Фрэнси, когда они зашли в элегантный подъезд с лифтом и хрустальной люстрой 1894 года, — все мне одной».

Они вышли из лифта, Адриан позвонил в дверь, и им открыл Юсеф, сияя улыбкой и широко раскрыв объятия.

— Привет, папа, — поздоровалась Фрэнси и позволила себя обнять, хотя ей хотелось его оттолкнуть.

— Здравствуй, моя девочка, — сказал отец.

Значит, соскучился. Он всегда говорил ей «моя девочка» после долгой разлуки.

— Как твои дела? — спросил он у Фрэнси, пока они были в прихожей и снимали верхнюю одежду.

Что-то произошло, он понял это, едва взглянув на нее. От нее словно повеяло чем-то особым. Запахом отчуждения.

Она избегала встречаться с ним взглядом, отводила глаза. Наверняка это просто усталость после всего того, что произошло летом. Да еще эта затянувшаяся размолвка с Пером.

Он погладил дочь по щеке. Он очень хотел ей помочь.

Потом все стали обниматься с Грейс, и тут в дверь позвонила Кристина, приехавшая с семьей.

Фрэнси, не общавшаяся с сестрой с их последней встречи осенью, вяло улыбнулась Кристине. Ей пришло в голову, что им бы не помешало выяснить отношения на боксерском ринге. Изметелить друг друга до полного изнеможения, пока у обеих не останется сил пошевелить даже пальцем, а потом долго лежать рядом на полу, уже не боясь друг друга.

«Бей меня, когда я этого заслуживаю, — размышляла Фрэнси, когда они садились за стол, — люби меня, когда я меньше всего этого заслуживаю. Не бросай меня никогда!»

Кристина заметила, что Фрэнси какая-то странная, и встретилась с ней взглядом.

Одиночество, какое в одиночество в этих глазах!

Это одиночество на мгновение так глубоко проникло ей в душу, что у Кристины даже перехватило дыхание. Но затем она стала накладывать себе картофельную запеканку и решила не думать об этом. Но решить было проще, чем сделать. Не удавалось ей забыть и о листке бумаги, который долго хранился у нее в сейфе. Это был вопрос Зака, предложение стать его шпионкой. Она ему не ответила, хотя он неоднократно присылал за ответом своих малолеток. Каждый раз она с ума сходила от страха. Однажды к ней подошли поздно ночью, когда она возвращалась домой с работы. И даже не сомневаясь в том, что сейчас ее убьют под дверью собственного дома, она покачала головой в ответ на очередное предложение о сотрудничестве. И они исчезли в темноте так же неожиданно, как появились. Когда курьеры прекратили ее беспокоить, она изорвала листочек в мелкие клочки и спустила в унитаз. Потом она долго сидела, запершись у себя в кабинете, то плача, то заливая горе дорогущим розовым вином, пока не напилась так, что заснула прямо за столом, зарывшись головой в свою черно-белую бухгалтерию.

— С Рождеством, с Новым годом и за все хорошее! — произнесла Грейс, поднимая бокал.

Раздались одобрительное бормотание и звон хрусталя. Угощение удалось на славу, Пер и Роберт после пары лишних бокалов вина стали, как водится, лучшими друзьями. Адриан с двоюродными сестрами корчили рожи, играя в «кого из взрослых я передразниваю?».

— Как ты поживаешь? — спросила Грейс у Фрэнси, когда они собирали грязную посуду и накрывали стол к чаю.

— Хорошо, — ответила та, — а что?

— Выглядишь подавленной. Это из-за Пера?

— Да, я… Я много обо всем этом думаю. Не знаю, как поступить.

— Мы всегда можем поговорить с тобой…

— Конечно, спасибо, мама.

— Кстати, никаких вестей от Антона?

Вопрос был задан осторожно, как бы между прочим, как будто ее это не очень интересовало.

— Нет, — ответила Фрэнси, — мне очень жаль.

— Ну, что ж… — только и сказала Грейс, — я думала, может, ты что-то знаешь.

— Если я что-то о нем узнаю, я сразу тебе дам знать.

Мать кивнула. Подумала, что сама бы поступила точно так же. Или нет? Уж лучше пусть Антон работает на Фрэнси, чем наркотики и проституция. Лучше или хуже? Грейс тяжело вздохнула и достала десертные тарелки, серебряные ложки, кофейные чашки и мягкое итальянское мороженое для детей. Пока Фрэнси накрывала на стол, Грейс достала из духовки два яблочных пирога. Время от времени она не могла сдержаться, нет-нет да и роняла горькую слезу по исчезнувшему Антону. Он был ей как сын и оставил ее, не сказав ни слова. Она обнимала его, когда он трясся от ломок. Она добилась того, чтобы он спал в кровати, а не бродил по улицам. Она кормила и поила его, покупала ему одежду. Любила его, будь он неладен!

Грейс утерла слезы, высморкалась, взяла себя в руки, вышла в столовую и стала угощать гостей десертом. При этом она наблюдала за Фрэнси, обходившей стол и разливавшей кофе. И ту Грейс поняла, что по-прежнему ревнует Антона к дочери, ведь это Фрэнси отобрала его у нее. Оглянувшись вокруг, она поняла, что семья, за которую она так боролась, рушится прямо на глазах. У нее сложности с Фрэнси, у Фрэнси вечные проблемы с Кристиной. Теперь трещина пролегла между Фрэнси и Пером, а еще раньше она возникла в отношениях между Фрэнси и Адрианом.

И все эти трещины шли от Фрэнси, как и новая — та, что наметилась между Фрэнси и отцом. Да, Грейс уже и это заметила — и очень испугалась, потому что, хоть у Фрэнси с Юсефом и случались разногласия, они всегда были на одной стороне, были очень близки. Они составляли единое целое.

Грейс почти не притронулась к десерту, только пригубила кофе. С тем большим удовольствием она пила ликер, открыв как-то это удовольствие — одурманить себя, как это делал Антон.

У нее было одно желание — исчезнуть, скрыться от себя самой, от мужа, детей и внуков, от все нараставшего ощущения одиночества.

Не прошло и часа, а она уже лежала на диване и храпела, приоткрыв рот. Адриан и другие внуки с любопытством ее разглядывали.

Она притворяется или спит по-настоящему? Подумать только, как бабушка напилась, а ведь она всегда такая правильная.

— Адриан, поедем домой, — предложил Пер, которому все это казалось очень забавным.

— Мы тоже поедем, — сказала Кристина, которая считала, что все это крайне неприлично.

Протесты детей не помогли, гости начали собираться по домам.

— Я хочу остаться и поговорить с тобой, — сказала Фрэнси, подойдя к отцу.

— Сейчас? — удивился Юсеф. — А нельзя… просто мама как-то…

— Да, сейчас.

Сейчас или никогда, она это чувствовала. Сейчас она решится, а завтра уже нет.

— Да-да, конечно, давай, — согласился Юсеф, — только отнесу мать в постель.

Фрэнси кивнула и подошла к Перу.

— Отвези детей домой на такси, — сказала она, — я еще ненадолго останусь.

— Да? — удивился Пер. — Как скажешь, а куда… домой?

— Ко мне.

— А можно я тогда переночую?

— Да, ложись в комнате для гостей. Пенс дома, он позаботится о детях.

— Я сам с ними справлюсь.

— Ты тоже выпил лишнего. Пусть он ими займется — во всяком случае, Бэлль.

— Да, во всяком случае, Бэлль… Ведь она важнее, чем Адриан, да?

— Нет, просто младше.

— Ты ее больше любишь. Тут ничего не поделаешь, и он об этом знает.

Фрэнси захотелось дать ему пощечину. Нет, удар в челюсть. Нет, поцеловать в губы.

— Пер, не начинай, — прошипела она и крепко сжала его ладонь.

— Ай! — вскрикнул он.

— Прости.

Она выпустила его руку.

— Я буду позже, — закончила разговор она. — Езжайте!

Фрэнси отправилась в ванную, где опустилась на колени, прижав ладони к коричневой мозаике пола.

Она стояла на четвереньках, опустив голову, как измученное, раненое животное. Прошло несколько минут, потом она подняла голову и приготовилась к прыжку.

Адриан сидел в такси на заднем сиденье, прижимая к себе Бэлль, уверенный в том, что сейчас он полностью за нее отвечает: папа так же пьян, как и бабушка. Поэтому Адриан предпочел перестраховаться.

«Наверное, они напиваются и все такое, потому что им уже нельзя играть, — размышлял он, держа ручку Бэлль и глядя в окно, — у них такая скучная жизнь, хотя должно бы быть наоборот, ведь им можно делать все что хочется. Ну, почти все. Они могут сами решать, что есть, где жить и тому подобное».

Когда он вырастет, то станет каждый день есть картошку фри и мороженое, будет путешествовать и ежедневно знакомиться с новыми людьми. Мечты о жизни в лесу вместе с Теей он временно оставил, хотя иногла еще думал о ней. Теперь у него появился новый приятель, мальчик из соседней квартиры в доме, где жил папа.

Адриан теперь почти все время проводил у отца. Там у него была своя комната, пока почти пустая, но ему и так было хорошо. Конечно, было что-то странное в том, что у тебя внезапно стало два дома… или скорее полтора, потому что мама с папой, похоже, так и не решили, будут они разводиться или нет.

Бэлль жила с мамой, но иногда по выходным ее привозили к Перу. Адриан по ней очень скучал. Он никого так не любил, как сестренку.

«Все как-нибудь устроится, — думал он, гладя ее по мягким волосам, — ты и я, Бэлль. Ты и я. Мама с папой могут разъехаться на десять тысяч километров, но мы с тобой всегда будем вместе».

Они сидели в эркере с видом на площадь и звездное небо. Каждый в своем кресле, оба молчали. Фрэнси все еще не решила, заводить ли ей этот разговор или обсудить будущее возвращение на работу.

Но голос Зака не оставлял ее, звучал в голове, в ушах.

— Что он тебе сделал? — спросила наконец Фрэнси.

— Кто? — удивился Юсеф.

— Отец Зака.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Отец Закариаса Кона, или, точнее, Людвига Закариаса Янссона. Так звали Зака до того, как Ренман сделал ему новые документы, чтобы защитить от тебя.

Опять молчание. Юсеф задумался, словно перелистывая записную книжку памяти. Фрэнси не могла понять, всерьез он это делал или играл.

— Улоф Янссон? — наконец произнес Юсеф. — Это был мелкий воришка, он несколько раз крал у меня оружие. Он был из банды оборванцев, которые занимались грабежом, а в перерывах напивались.

— Почему ты его убил? — спросила Фрэнси.

— Я его не убивал. Кто тебе это сказал?

Отец ответил слишком быстро и уверенно. Или ей показалось? Фрэнси засомневалась. Ведь он ее отец. Она должна верить ему, а не Заку, который, кстати, не предъявил никаких доказательств. Просто рассказал ей историю, и все.

Но она знала, что Зак не солгал. Зачем выдумывать такое? И он не стал ее убивать. Ему было важнее, чтобы она узнала эту историю. В этом заключалась его месть.

— Зак рассказал мне, — продолжила Фрэнси. — Зачем, по-твоему, он показал мне этот фильм, когда я была у него в плену?

— Я думал, что он мертв! — воскликнул Юсеф.

— Нет.

— Но…

— Я не видела его среди убитых на вилле.

— Мне ты этого не сказала.

— Не сказала.

На лбу у Юсефа выступил пот, руки нервно поглаживали ткань брюк.

— Что за фильм? — спросил он.

Фрэнси в деталях пересказала фильм. Голос не срывался, оставался бесстрастным, словно все это ее совсем не трогало. Но это только внешне, она не хотела, чтобы отец видел ее слабость. Сейчас она должна быть сильной. Нужно выполнить задуманное.

У Юсефа началась отрыжка.

— Он утверждает, что ты сделал то же самое с его родителями, — сказала Фрэнси. — Ему было десять лет, он спрятался и все видел. Говорит, что никогда не забудет твоего лица.

Юсеф энергично замотал головой. Нет, этого не было. Как она могла поверить в такое? Как она могла поверить чужому человеку, врагу, который оклеветал ее отца?

— Нет, — повторял он, — нет, Фрэнси, нет!

Выражение лица той женщины, когда Юсеф приказал ей лечь на останки мужа. Ее крики, когда насильники сменяли друг друга. Ее истерзанная плоть, когда все закончили. Нога в ботинке, засунутая в нее, снова ее насилующая. Чья нога? Его? Нет, нет… Этого не было. Он забыл, вытеснил. Это только страшный сон. Фильм, да, фильм…

— Это все неправда, — сказал отец. — Зак солгал. Он хочет причинить тебе вред, а я желаю добра. Ты же меня знаешь, я бы никогда не смог сделать что-то подобное. Чудовище — он, а не я. Он снял этот фильм. Конечно же он все придумал, сказал остальным, что им делать. Он психопат. Тебе повезло, что ты осталась жива.

Руки Юсефа крепко держали Фрэнси за плечи. Ему было плохо. Ей тоже. Он вспомнил. Господи, он вспомнил, и она чувствовала, как его трясло, чувствовала, что ложь просачивается наружу сквозь его поры. Чувствовала его липкий поту себя на коже… Нет, папа, нет, скажи, что все неправда, скажи так, чтобы я поверила, скажи, скажи!

Но он больше ничего не сказал, только плакал и не мог остановиться, хотя старался изо всех сил. Монстр, сидящий внутри, рвался наружу, и он знал, что она знает, знает, что он солгал, когда Фрэнси сказала:

— Я тебе верю. Прости меня, папа. Он так убедительно говорил, что я должна была спросить у тебя.

Он кивнул, все еще держа ее, не желая отпускать, желая держать ее так вечно. Она же его маленькая девочка, которую он воспитал воином, он не может ее потерять.

— Мне нужно ехать, — сказал Фрэнси.

— Побудь еще немного, — попросил отец.

— Нужно домой к детям. А ты посмотри, как там мама.

— Конечно, конечно.

— Созвонимся.

— Обязательно.

Фрэнси высвободила свои руки, встала и поспешила в прихожую. Стремительно оделась, вышла из квартиры и, сбежав вниз по лестнице, прыгнула в машину, стоявшую на другой стороне улицы.

Она рванула с места и уехала прочь.

Как же ей хотелось вернуться и оказаться в его объятиях, стать снова его маленькой девочкой, забыть обо всем! Она затормозила у обочины, стала бить кулаками по рулю, кричать, плакать. Ей хотелось застрелить себя, отца, Зака, обоих, никого… Успокоившись, она почувствовала соленый вкус на губах. Облизав их, она проглотила горе, любовь, ненависть, потерю отца, потом открыла дверь, вышла из машины и пошла через ночной город. Одна улица, другая… Ее пошатывало, и она все время шептала:

— Я люблю тебя, папа, люблю тебя, папа, люблю тебя, папа, люблю…

Любимый и ненавидимый ею отец сидел, съежившись, за письменным столом, перед ним лежала его толстая рукопись. Красивым почерком он писал историю о дочери, убившей своего отца из мести за жуткое преступление. Но, прежде чем сделать решающий выстрел, она попросила его сказать последнее слово.

И он сказал ей, что любит ее больше всего на свете, что он ею гордится и что ее так и не родившийся брат никогда бы не стал лучшим гангстером, чем она. Он сказал ей, что пусть лучше Бог решит (обычно он предпочитал «судьбу», но сейчас его посетило религиозное настроение), пора ли ему умирать. Может, она позволит ему сыграть в русскую рулетку?

Дочь засомневалась, но потом вынула из барабана три из девяти пуль, передала пистолет отцу. И направила на него свой второй пистолет. Нет, она ему не верила.

Крутанув барабан, он приставил дуло к виску. Один к трем, что он останется жить…

Юсеф перестал писать, отложил ручку, она укатилась со стола на пол, затем выдвинул верхний ящик стола, где хранился его «магнум». Магазин был полон. Он вынул три пули из девяти. Крутанул барабан. Он любит Фрэнси больше всего на свете. Больше, чем Грейс, больше, чем Кристину, больше, чем неродившегося сына, больше, чем самого себя, и больше, чем власть, роскошь, деньги, жизнь…

Щелчок.

Он взвыл, вскочил, резким движением перевернул стол, обошел его, пиная мебель и все, что попадалось ему на пути, потом рухнул на пол, где были рассыпаны листы его рукописи. Он рыдал и не мог остановиться.