Иначе воспринимающие. Как заметила К. Хорни в своей книге «Невроз и личностный рост», самым фундаментальным отличием людей такого склада является вечное сомнение в реальности

Как заметила К. Хорни в своей книге «Невроз и личностный рост», самым фундаментальным отличием людей такого склада является вечное сомнение в реальности своего бытия. Чувство тревоги, которое всегда сопутствует нечеткости восприятия (в тумане или сумерках душа у нас, как правило, не на месте), стимулирует воображение и порождает тягостные предчувствия, заставляющие человека в той или иной мере дистанцироваться от общества. В современной терминологии речь идет об акцентуациях характера.

Поначалу как классификаторы психопатий следовали за расписанием болезней, так и авторы, занимающиеся систематизаций характерологических отклонений, следовали за классификацией психопатий (шизоидная, эпилептоидная, циклоидная и т.п.). Однако постепенно становилось ясно, что за психолого-психиатрическими описаниями кроется что-то, лежащее глубже клинических представлений, какой-то собственно психологический феномен. На сегодняшний день многие видят его в специфике восприятия. Внешнего мира, социума и себя самого (мира внутреннего).

Люди с неясным переживанием ситуации в целом склонны к тревожной мнительности. Их не оставляет ощущение, что мимо их внимания прошло что-то важное, в окружающем мире действуют непонятные (а значит недружественные) силы, где-то таится угроза, но не обнаруживает себя явно. Мистические страхи сопровождают их по жизни. Здесь очень подходит описание Д. Дефо состояния Робинзона Крузо, узнавшего, что на его острове бывают дикари, присутствия которых он не предполагал. У него страх был реальным, но характер переживаний у любого страха один и тот же.

«В полном смятении, не слыша, как говорится, земли под собой, я пошел домой, в свою крепость. Я был напуган до последней степени: через каждые два-три шага я оглядывался назад, пугался каждого куста и каждый показавшийся вдали пень принимал за человека. Вы не можете представить себе, в какие страшные и неожиданные формы облекались все предметы в моем воображении, какие дикие мысли проносились в моей голове и какие нелепые решения я принимал по дороге. Страх отнимает у нас способность распоряжаться теми средствами, которые разум предлагает нам на помощь. К каким только нелепым решениям не приходит человек под влиянием страха!». В клинической психологии чаще приходится иметь дело со страхом того, что может повториться. Ощущение неотвратимого поражения – типичный источник страха неудачника в интимных отношениях (причина так называемых «системных неврозов»).

Невротический страх, или общая боязливость, «готов привязаться к любому более или менее подходящему содержанию представления»[19]. Обычно он предстает в виде фобий (темноты, открытых пространств, замкнутых помещений, острых предметов, толпы и т. п.). Всего не перечесть. В некоторых случаях можно уловить более или менее определенные причинно-следственные связи с психотравмирующими переживаниями в прошлом – иногда уходящими корнями в детство, иногда довольно свежими (например, боязнь остаться в безлюдном месте после сердечного приступа, когда ум все правильно понимает и рационально оценивает). Один из моих пациентов, который смеялся над собой и своими страхами, по окончании курса психотерапии получил задание – пройти на следующий прием не через больничный городок, а через лесопарк. С опозданием на полчаса он ввалился мокрый от пота, но счастливый. Как следовало из его сбивчивых объяснений, личность победила. «Ну и подыхай себе, жалкий трус, – сказал я себе, – и очертя голову бросился вперед. Зато теперь с души спало какое-то заклятье». Однако в большинстве случаев таких простых решений нет. Фобии возникают у людей тревожно-мнительного склада со своеобразной перцептивной недостаточностью, когда ощущение жизни, образ мира остаются вечно нечеткими, оставляют повод для сомнения, что вне поля зрения осталось нечто важное. За спиной происходит что-то непонятное, а потому угрожающее. Повод для страха может быть самым незначительным (вроде дуновения ветра на тлеющий костер, достаточного, чтобы вспыхнуло пламя). Раньше такие переживания называли ситуативными фобиями. «Что нас поражает в фобиях невротиков – так это не столько их содержание, сколько интенсивность. Страх фобий прямо неописуем. Иной раз складывается впечатление, будто невротики боятся вовсе не тех вещей и ситуаций, которые и у нас при известных обстоятельствах могут вызвать страх, а тех, которые они называют теми же именами»[20]. Раньше психологи больше склонялись к психоаналитическому истолкованию такого рода переживаний, сейчас доминирует точка зрения, согласно которой на первом плане должны быть отклонения восприятия.

Люди, нечетко воспринимающие социальную реальность, испытывают тягостное предчувствие попасть в неловкое положение. Им кажется, что они не замечают в отношениях окружающих чего-то важного, стараются уловить скрытый смысл происходящего, во всем видят намеки на обстоятельства, понятные другим, но не замеченные самим. Такая впечатлительность (сенситивность по принятой терминологии) тягостная для человека и вынуждает его строить многочисленные и многообразные психологические барьеры для того, чтобы ослабить страх когнитивного диссонанса. В соответствии с той структурой личности, схему которой мы используем в этой книге, речь должна идти о слабости ролей-функций. Они не защищают статусы, и тем приходится выполнять эти задачи самим. В такой ситуации любой искренний порыв чувств ищет предмет, отстоящий достаточно далеко, чтобы быть недосягаемым, чем можно перед собой оправдать страх предпринимать что-то реальное. Остальные отношения строятся больше на рациональной основе, и тем, на чью долю выпала ответственность за судьбу такой натуры, приходится все время поддерживать атмосферу надежности, прочности сложившихся традиций, нередко получая за это исключительно одни упреки в «черствости» и стремлении уязвить ранимое самолюбие. Без посторонней помощи психическая средовая адаптация при таком складе характера дается не легко.

«Окружающий мир кажется сенситивному человеку окрашенным следами того чувства, которым в действительности мучается только он один. У него создается впечатление, что все знают о его тягостном переживании, насмехаются. Это чувство отношения к самому себе, основанное на внутренних комплексах недостаточности является как общая установка отчасти физиологическим», – писал Э. Кречмер в своей книге «Медицинская психология».

Выдуманные страхи – истинный бич людей такого склада. «Все началось с того, что я однажды зашел с друзьями в туалет и первый раз в жизни не смог оправиться при посторонних людях. А побоялся из-за того, что до, да и после этого занимался онанизмом, о котором никто не знал и сейчас никто не знает. Мне почему-то подумалось, что если я оправлюсь, то другие об этом узнают. И с того времени для меня начались постоянные мучения. Будучи три года в армии, я постоянно избегал посторонних в туалете. Это меня страшно мучило. Обычно после зарядки всю роту вели в туалет, я постою там, делая вид, что оправляюсь, а сам не делал этого и шел назад, хотя иногда страшно хотелось оправиться. Меня даже наказывали за то, что я потом бегал в туалет в одиночку. Постоянная тревога изматывала. Стал плохо спать. По службе я должен был следить за эфиром, но поиск радиоволн стал так сильно раздражать, что я просто отключал аппаратуру», – писал один из моих пациентов, для которого письменное общение было легче, чем устное.

Чувство собственной неполноценности может стать причиной реакции гиперкомпенсации, когда человек ищет самоутверждения в той сфере отношений, где у него наибольшие сомнения. Так что нередко за стеничной формой поведения при ближайшем знакомстве со случаем обнаруживается «астеническое жало».

Люди, нечетко воспринимающие внутренний мир, затрудняются в самооценке. Их Я-образ с расплывчатыми контурами предстает (возвращаясь к принятой в нашей книге терминологии) как ненадежность ролей-статусов при хороших манерах и более или менее твердых принципах (развиваемых для компенсации места наименьшего сопротивления). Внешне такие люди с присущей им неспособностью к яркому чувству, которое сигналило бы им об искреннем порыве души, выглядят суховатыми педантами, они стараются удерживать дистанцию с окружающими, чтобы иметь время и возможность проанализировать, что в их собственном поведении могло быть сомнительным, предвзятым, достойным порицания. «Блеклость чувственности психастеника сказывается уже в том, что он не получает чувственного наслаждения от непосредственного соприкосновения с желаемым объектом. При этом он продолжает подозрительно изучать себя даже в интимной близости», – заметил В. Рожнов в своем «Руководстве по психотерапии». Необходимость вечного самоанализа заставляет людей такого склада избегать ответственности и вообще деятельности, где нужно принимать решения быстро и за других (потом он за это расплачивается долгими часами мучительных сомнений, поступил он в соответствии со своими принципами или поддался недостойным мотивам). «Любить, мечтать, чувствовать, учиться и понимать – я могу все, лишь бы меня освободили от необходимости действовать», – приводит фразу психастеника Амиэля, дневник которого вошел в классику психиатрической литературы, П. Б. Ганнушкин. Для людей такого склада отчуждение не только естественно, оно суть их способ психической средовой адаптации при помощи воображения. Психастеник настолько не хочет быть кому-то в тягость, что в случае конфликта предпочитает все бросить и уйти без объяснений. Зато в мире представлений его жизнь обретает смысл и значение. Мечты, когда их не нужно соотносить с личностными смыслами, расцветают пышным цветом, усугубляя отрешенность от суеты бытия. И чем лучше развито мышление, тем больше вероятность того, что человек с таким характером предпочтет виртуальный мир реальному.