Флорида. 14 страница

Руки Анны сжались в маленькие худые кулачки, и в приступе гнева она стремительно зашагала вверх по лестнице. Джессика еле поспевала за сестрой. Споткнувшись, она ухватилась за перила, чтобы не упасть.

– Подожди, Анна! Стой! – крикнула Джессика и снова бросилась вверх, пытаясь поймать сестру за рукав. – У тебя истерика…

– Нет у меня никакой истерики, не трогай меня. – Анна вырвала руку из пальцев Джессики.

Наверху она развернулась лицом к старшей сестре. Та стояла двумя ступенями ниже, в светлой шелковой юбке и шелковой блузке цвета черного кофе. Икры Джессики напряглись, на шее проступили жилы. Она кривилась от избытка эмоций и казалась старой – словно ей не сорок лет, а пятьдесят с лишним – и напуганной. Бледная кожа приобрела сероватый оттенок, особенно на висках, а вокруг рта распустилась паутина морщинок.

– У тебя истерика, – повторила Джессика. – Ты видишь то, чего нет, у тебя ужасные фантазии. Ты не различаешь, где реальность, а где твоя выдумка. В таком состоянии ты никуда не можешь ехать.

Анна вскинула руку, сжимавшую какой-то конверт.

– Это тоже моя выдумка? Эти снимки – мои фантазии? – Она вынула из конверта «поляроиды», сложила их веером и швырнула в Джессику. – Бог мой! Ведь это твоя дочь. Ей одиннадцать лет.

Джессика Прайс отпрянула от россыпи глянцевых фотографий, летящих ей в лицо. Они рассыпались по ступенькам у ее ног. Джуд заметил, что один из снимков Анна не бросила, а спрятала обратно в конверт.

– Я отличаю реальность от выдумки, – повторила Анна. – Возможно, впервые в жизни.

– Папа, – слабым голосом позвала Джессика. Анна продолжала:

– Я уезжаю. И вернусь с адвокатами. Чтобы забрать Риз.

– Ты надеешься, что он поможет тебе? – Голос Джессики срывался от издевательской насмешки.

Кто «он»? До Джуда не сразу дошло, что речь идет о нем. Его отвлекала правая рука – она горела и чесалась, как от комариных укусов.

– Он поможет.

– Папа, – опять позвала Джессика, на этот раз громче.

Справа от Джуда приоткрылась одна из дверей, выходящих на площадку второго этажа. Он повернулся туда, ожидая увидеть Крэддока, но в узкую щель между дверью и косяком выглянула Риз – девочка с золотистыми волосами, как у Анны, непослушная прядь упала наискось на лицо. Жалость и щемящая боль переполнили Джуда при виде ее больших, полных непонимания и страха глаз. Порою детям приходится видеть тяжелые вещи, но то, что выпало на долю этой девочки, было гораздо страшнее.

– Так что имей в виду, Джесси: все, что вы тут вытворяли, выплывет наружу. Все, – настойчиво произнесла Анна. – Я рада. Я хочу рассказать об этом. Надеюсь, его посадят в тюрьму.

– Папа! – взвизгнула Джессика.

И тогда распахнулась другая дверь, прямо напротив комнаты Риз, и в коридор шагнул высокий костлявый старик. Крэддок был черным силуэтом в полумраке, выделялись лишь его очки в роговой оправе, которые он надевал, судя по всему, очень редко. Линзы улавливали и фокусировали весь свет, что был в помещении, и в результате казалось, что они испускали зловещее розоватое сияние. Из-за спины Крэддока раздавалось потрескивание кондиционера – ровный циклический шум, удивительно знакомый.

– Что за крики? – вопросил Крэддок скрипучим голосом.

– Папа, – заторопилась Джессика, – Анна хочет уехать. Говорит, что возвращается в Нью-Йорк к Джудасу Койну. И она хочет обратиться к его адвокатам…

Анна через коридор смотрела на отчима. Джуда она не видела. На ее щеках горели две темные гневные розы. Она дрожала.

– …обратиться к адвокатам, в полицию, рассказать, что ты и Риз…

– Здесь Риз, – перебил ее Крэддок. – Успокойся. Успокойся.

– …и она… она нашла фотографии, – запинаясь, закончила Джессика и впервые за все это время глянула на дочь.

– Фотографии? – переспросил Крэддок, ничуть не смутившись. – Анна, малышка. Ну зачем ты так себя взвинтила? Ты расстроена, уже поздно. Куда ты пойдешь в такой час, девочка моя? Сейчас ночь. Давай-ка сядем рядышком, и ты мне расскажешь, что тебя волнует. Может, я смогу тебя как-то успокоить. Дай мне хотя бы полшанса, и я помогу тебе.

Анна вдруг напряглась и не сразу смогла ответить. Большими испуганными глазами она посмотрела сначала на Крэддока, потом на Риз и, наконец, на сестру.

– Держи его подальше от меня, – выговорила она с трудом. – Не то я убью его.

– Ей нельзя уезжать, – убеждала отчима Джессика. – Еще рано.

Рано? Что бы это значило? Джуд недоумевал. Или Джессика намеревалась еще что-то обсудить? Джуду казалось, что их разговор уже закончен. Крэддок бросил взгляд на Риз.

– Иди к себе. Риз. – При этих словах он положил ладонь на голову девочки, словно успокаивая ее.

– Не прикасайся к ней! – выкрикнула Анна.

Рука Крэддока дернулась, застыла в воздухе над волосами Риз, потом опустилась вниз, повиснув вдоль его худого тела.

И что-то изменилось. В темном коридоре Джуд не видел лица Крэддока, но ему показалось, что он различил какое-то почти неуловимое движение тела, перемену в осанке, в наклоне головы, в постановке ног. Так человек готовится к тому, чтобы схватить змею.

Затем Крэддок снова обратился к Риз, но глаз от Анны не отвел:

– Иди к себе, маленькая. Взрослым надо поговорить.

Наступает ночь – время для взрослых, не для детей.

Риз посмотрела через коридор на Анну и на мать. Анна ответила на ее взгляд едва заметным кивком.

– Иди, Риз, – успокоила она девочку. – У нас взрослый разговор.

Голова Риз скрылась в комнате, дверь захлопнулась. Почти сразу послышался приглушенный стенами рев музыки: артиллерия ударников, визг гитарных струн – или сходящего с рельсов поезда, – а следом ликующие детские голоса, орущие в некоем подобии гармонии. Да это римейк его собственной песни – «Поставь себя на свое место»

Крэддока перекосило при первых же нотах, пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

– Опять он, – прошипел старик себе под нос.

Крэддок направился от своей комнаты к площадке, где стояли его приемные дочери, и Джуда поразил один странный эффект. Через широкое окно на фронтоне дома на лестницу падали лучи угасающего заката. Когда Крэддок приблизился к дочерям, его лицо оказалось на свету: проявились тонкие черты, стали видны высокие скулы, глубокие складки вокруг рта. А вот линзы очков, наоборот, потемнели и спрятали его глаза за кружками непроницаемой черноты.

Старик заговорил, обращаясь к Анне:

– С тех пор как ты уехала от того человека, ты сама не своя. Не знаю, что на тебя нашло, дорогая моя Анна. У тебя бывали тяжелые времена – кому, как не мне, знать об этом? Но этот Койн словно включил твою депрессию и повернул ручку громкости до упора. Теперь она кричит так громко, что ты не слышишь за нею меня, когда я пытаюсь утешить и успокоить тебя. Видеть не могу, как ты несчастна и растеряна!

– Я не растеряна, и я не твоя дорогая. Повторяю, если подойдешь ко мне ближе чем на четыре фута, пеняй на себя!

– Десять минут, папочка! – попросила Джессика.

Нетерпеливым взмахом руки Крэддок заставил ее замолчать.

Анна бросила взгляд на сестру, потом снова на Крэддока.

– Вы оба сильно ошибаетесь, если думаете, будто удержите меня силой.

– Никто не собирается принуждать тебя, – мягко возразил Крэддок, делая шаг в сторону Анны – как раз мимо Джуда.

Изборожденное морщинами лицо было бледным, на восковой коже резко выделялись веснушки. Он не столько шагал, сколько волочил ноги, перекошенный каким-то дефектом позвоночника. После смерти он выглядел гораздо лучше.

– Ты думаешь, Койн пойдет тебе навстречу и сделает то, о чем ты попросишь? – продолжал Крэддок. – Если я правильно помню, ваши отношения закончились тем, что он вышвырнул твою задницу на улицу. На письма он не отвечает – или я не прав? Раньше он не пожелал тебе помочь – почему ты решила, что сейчас что-то изменится?

– Он не знал, как мне помочь. Я сама не знала. А теперь знаю. Я расскажу ему, что ты сделал. Он поймет, что тебя нужно упрятать за решетку. И он нашлет на тебя столько юристов, что ты мигом окажешься в тюрьме. – Она прищурилась в сторону Джессики. – И она тоже. Если не попадет в приют для умалишенных. Мне все равно – главное, чтобы ее держали подальше от Риз.

– Папа! – не выдержала Джессика, но Крэддок лишь коротко мотнул головой: помолчи.

– Вряд ли он согласится встретиться с тобой. Он и дверь тебе не откроет. Он, небось, давно нашел себе другую. Вокруг рок-звезд тучами вьются девицы, готовые задрать юбку! Ты не можешь предложить ему ничего такого, чего нет у других. Разве что головную боль из-за твоих депрессий.

При этих словах лицо Анны исказилось страданием. Она поникла – как бегун, обессиленный и измученный после длинной дистанции.

– Мне все равно, есть у него кто-то другой или нет. Он мой друг, – сказала она тонким голоском.

– Он не поверит тебе. Тебе никто не поверит, потому что здесь нет ни слова правды, моя дорогая. Ни слова. – Крэддок сделал еще один шаг. – Анна, ты опять все перепутала.

– Вот именно, – горячо подхватила Джессика.

– Даже эти снимки – совсем не то, что ты думаешь. Я тебе объясню, если ты позволишь. Я помогу тебе, если…

Но он подошел слишком близко. Анна прыгнула на него. Одной рукой она сдернула с него роговые очки и сдавила их, ломая хрупкую оправу. Другую руку, все еще сжимавшую конверт, Анна уперла в грудь старика и толкнула его. Крэддок пошатнулся и вскрикнул. Левая лодыжка подогнулась, он повалился на пол. Ему повезло – он упал не на ступеньки, а в противоположную от лестницы сторону. Значит, Джессика говорила неправду – Анна не сталкивала отчима с лестницы.

Крэддок приземлился на свой тощий зад с грохотом, от которого содрогнулся весь коридор и подпрыгнули картины на стенах. Тем не менее он сразу же попытался подняться, но Анна приставила к его плечу ногу и придавила старика к полу. Девушку трясло.

Джессика с визгом преодолела верхние ступеньки, обогнула сестру и упала на колени рядом с отцом.

Джуд не выдержал и стал подниматься с кресла. Он больше не мог оставаться безучастным зрителем. Мир вокруг него, как он и ожидал, завибрировал и исказился. Джуду казалось, что он видит отражение на поверхности огромного подвижного мыльного пузыря.

Уши заложило. Голова отдалилась от ног на целые мили. Он сделал пробный шаг, чувствуя необыкновенную легкость, почти невесомость. Наверное, так ощущают себя аквалангисты, шагающие по дну океана. Продвигаясь по коридору, он усилием воли заставил окружающее пространство вернуться в нормальное состояние, и пространство послушалось. (Выходит, воля Джуда кое-что значила.) Итак, если соблюдать осторожность, в этом мыльном пузыре можно ходить, не повреждая его.

Все сильнее болели руки – обе, не только правая. Джуду казалось, что они опухли до размера боксерских перчаток. Боль накатывала ритмичными волнами в такт пульсу, как катятся шины по асфальту: «фамп-фамп-фамп». Она сливалась с потрескиванием и жужжанием кондиционера в комнате Крэддока, создавая на периферии сознания убаюкивающий хор бессмысленных звуков.

Его переполняло желание крикнуть Анне, чтобы она уходила отсюда, бежала по лестнице вниз и дальше из дома. Но Джуд был уверен, что нельзя вмешаться в эту сцену, не порвав тонкую ткань сна. Прошлое осталось в прошлом. Он не мог изменить то, что видел сейчас, как не мог спасти Рут, сестру Бэмми. Нельзя ничего изменить, но можно увидеть.

Джуд не понимал, зачем вообще Анна поднялась на второй этаж. Может, хотела бросить в сумку что-то из одежды перед уходом из дома? Она не боялась ни отца, ни Джессики. Она думала, что они больше не имеют над ней власти, – ах эта прекрасная, трогательная, фатальная самоуверенность!

– Я сказала, не подходи ко мне, – произнесла Анна.

– Ты делаешь это ради него? – спросил Крэддок. До этого момента он говорил с мягким южным акцентом, теперь же в его речи не осталось никакой мягкости. – Это часть сумасшедшего плана по его возвращению? Ты надеешься, он посочувствует тебе, когда ты приползешь к нему, вся в соплях, и расскажешь, что твой папочка заставлял тебя делать ужасные вещи и разрушил твою жизнь? Небось, не терпится похвастаться, как ты грубила мне, как ты столкнула меня на пол? Меня – старика, который заботился о тебе, когда ты болела, и защищал тебя от самой себя, когда ты теряла разум. Думаешь, он бы гордился тобой, если бы сейчас стоял здесь и смотрел, как ты набросилась на меня?

– Нет, – ответила Анна. – Думаю, он бы гордился мной, если б увидел вот это. – Она наклонилась и плюнула отчиму в лицо.

Крэддок скривился, потом издал сдавленный вопль, будто в глаз ему попал яд. Джессика завозилась, приподнимаясь, ее пальцы превратились в когти. Но Анна успела схватить сестру за плечо и свалила ее па пол рядом с отчимом.

Она стояла над ними, и ее била дрожь, но уже не так сильно, как минутой раньше. Джуд рискнул дотянуться до ее плеча, положил на него левую перебинтованную руку и легонько сжал пальцы. Наконец-то он осмелился прикоснуться к ней. Анна вроде бы ничего не заметила. Реальность изогнулась на миг, когда его рука опустилась на плечо Анны, но он сумел вернуть все в норму, сконцентрировавшись на фоновых звуках, на музыке этого мгновения – «фамп-фамп-фамп», треск и жужжание.

– Молодец, Флорида, – вырвалось у него.

Слова прозвучали прежде, чем он успел остановить их. Но мир не исчез.

Анна презрительно кивала головой – вверх и вниз, вверх и вниз.

– А я вас боялась, – произнесла она устало.

Девушка повернулась, выскользнув из пальцев Джуда, и пошла в другой конец коридора. Должно быть, в свою комнату. Дверь за ней закрылась.

Джуд услышал, как рядом что-то капнуло, и взглянул вниз. Носок, обернутый вокруг правой ладони и пальцев, насквозь пропитался кровью, и она капала вниз. Серебряные пуговицы на груди его черного пиджака блеснули в последнем солнечном отблеске дня. Надо же, Джуд до сих пор не замечал, что одет в костюм покойника. Действительно, сшито как на него. И тут сам собой нашелся ответ на вопрос, которым Джуд ни на секунду не задавался: как он оказался в этом доме и стал свидетелем того, чего он в реальности не видел. Он ведь купил и костюм покойника, и самого покойника, то есть завладел призраком. А значит, ему принадлежало и прошлое мертвеца. Сцена в доме Крэддока тоже досталась Джуду.

Джессика сидела на корточках рядом с отчимом. Они оба тяжело дышали, глядя на закрытую дверь в спальню Анны. Джуд слышал, как за дверью открывались и закрывались ящики, как хлопнула дверца шкафа.

– Темнеет, – прошептала Джессика. – Наконец-то темнеет.

Крэддок кивнул. На его лице, прямо под левым глазом, вспухла царапина – это Анна поранила его ногтем, срывая очки. Кровь, как слеза, бежала вдоль его носа. Он стер ее тыльной стороной ладони, оставив на щеке красное пятно.

– Что ты придумала? – спросил Крэддок. Он говорил тихо, почти шепотом, голос его прерывался от сдерживаемой ярости.

Она разрешила мне пару раз загипнотизировать ее, – ответила Джессика таким же приглушенным голосом. – Чтобы лучше спать. И я внушила ей кое-что.

В комнате Анны все стихло. Потом Джуд четко различил стеклянное «дзинь», стук бутылки о стакан, а затем бульканье.

– Что? – спросил Крэддок.

– Я сказала ей, что с наступлением темноты хорошо бы чего-нибудь выпить. Я сказала, что это награда за прожитый день. Бутылку она держит в верхнем ящике комода.

В спальне Анны установилась долгая, пугающая тишина.

– Ну и что?

– Я добавила в джин фенобарбитала, – закончила Джессика. – Теперь у нее нет проблем со сном!

Что-то стукнуло о деревянный пол в комнате Анны. Словно упал стакан.

– Молодец, – выдохнул Крэддок. – Я знал, что у тебя припасено кое-что на черный день.

– Папочка, – сказала Джессика, – ты должен заставить ее забыть… снимки, которые она нашла. Пусть она забудет все. Все, что было. Ты должен заставить ее забыть.

– Не могу, – мрачно признался Крэддок. – Уже давно я ничего не могу с ней поделать. Когда она была моложе… когда она больше доверяла мне. Может быть, ты… – Джессика затрясла головой:

– Погружать ее на такую глубину я не в силах. Она не дает мне – а я пробовала. Когда я в последний раз гипнотизировала ее, я задала ей несколько вопросов про Джудаса Койна. О чем она писала ему, говорила ли она ему про… про тебя. Но как только я заходила слишком далеко, как только спрашивала что-нибудь, о чем ей не хочется говорить, она начинала петь одну из его песен. Вроде как сдерживала меня. Ничего подобного я не встречала.

– Это Койн на нее повлиял, – повторил свой вывод Крэддок, кривя губы. – Он уничтожил ее. Уничтожил. Настроил против нас. Он использовал ее в своих целях, разрушил ее мир, а потом отослал домой, чтобы она разрушила наш мир. С тем же успехом он мог бы прислать нам по почте бомбу.

– Что же делать? Должен быть способ остановить ее. Ее нельзя отпускать в таком состоянии. Ты слышал, что она говорит. Она заберет у меня Риз. Она и тебя заберет. Они арестуют тебя и меня, и мы больше никогда друг друга не увидим, только в суде.

Дыхание Крэддока восстановилось, на лице не осталось ни следа недавней ярости и бессилия. Их сменила мрачная враждебность.

– В одном ты абсолютно права, девочка. Отпускать ее нельзя.

Джессика не сразу поняла, на что намекает ее приемный отец. Она озадаченно нахмурилась:

– Что?

– Все знают нашу Анну, – стал пояснять свою мысль Крэддок. – Знают, как она несчастна. Все знают, чем это закончится: рано или поздно она вскроет себе вены в ванне.

Джессика затрясла головой. Она хотела встать на ноги, но Крэддок поймал ее руку, потянул вниз, заставил снова опуститься на колени.

– Джин и снотворное нам на руку. Эти люди так и поступают: опрокинут пару стаканов, проглотят пару таблеток – чтобы было проще сделать это. Убить себя. Они борются со страхом и гасят боль.

Джессика все еще качала головой. Глаза, полные страха, стеклянные, смотрели мимо Крэддока: она его больше не видела. Из горла вырывалось частое сиплое дыхание. Крэддок заговорил снова – спокойно и ровно:

– Перестань, Джессика. Успокойся. Ты хочешь, чтобы Анна забрала Риз? Хочешь провести десяток лет на казенных харчах? – Он сильнее сжал ее запястья и притянул ближе к себе, говорил ей прямо в лицо. Наконец ее глаза сфокусировались, и она перестала мотать головой.

Но Крэддок не останавливался: – Это не наша вина. Во всем виноват Койн. Он загнал нас в угол, слышишь? Он прислал к нам чужого человека, который хочет разорвать нас на части. Не знаю, что случилось с нашей Анной. Я не помню, когда в последний раз видел ее. Та Анна, что росла вместе с тобой, мертва. Койн убил ее. Для меня ее больше нет. Поверь мне. Но я научу его, как ломать семьи других людей. Ш-ш-ш, ну все, все. Дыши ровнее. Слушай мой голос. Мы справимся. Я помогу тебе совершить это, как помогал каждый раз, что бы с тобой ни случалось. Доверься мне снова. Сделай глубокий вдох. Еще один. Лучше?

Ее серо-голубые глаза расширились – она впадала в транс. Один долгий свистящий выдох сменялся другим.

– У тебя получится, – внушал ей Крэддок. – Я знаю, у тебя получится. Ради Риз ты сделаешь все, что будет нужно.

Джессика отвечала:

– Я попробую. Но ты должен сказать мне, что делать. Говори. Я не могу думать.

– Это ничего. Я буду думать за нас обоих, – успокоил ее Крэддок. – Тебе ничего не нужно делать. Просто пойди и набери ванну.

– Да. Хорошо.

Джессика снова стала подниматься на ноги, но Крэддок не отпустил ее. – А потом спустись и принеси мой маятник. Пригодится, чтобы резать вены.

После этого он разжал пальцы. Джессика так подскочила, что не устояла на ногах, оперлась рукой о стену и замерла, глядя на отчима изумленными глазами. Потом медленно повернулась, как во сне, открыла дверь слева от себя и вошла в отделанную белым кафелем ванную.

Крэддок оставался на полу до тех пор, пока не послышался звук бегущей воды. Только потом он нашел в себе силы подняться на ноги и встал рядом с Джудом, буквально плечом к плечу.

– Ах ты, старый ублюдок, – пробормотал Джуд.

Мир в мыльном пузыре заколыхался и исказился. Джуд стиснул зубы и вернул ему прежнюю форму.

Губы Крэддока, тонкие и бледные, растянулись в горькую отвратительную гримасу. Он двинулся к комнате Анны медленно, слегка покачиваясь – падение не прошло для него бесследно. Он открыл дверь. Джуд последовал за ним.

В спальне Анны было два окна. Оба они выходили не на ту сторону, где недавно село солнце, а на восток. Там уже настала ночь, погружающая комнату в синие тени. Анна сидела на самом краю кровати, между ее кроссовок валялся стакан. На одеяле лежала раскрытая сумка, откуда выглядывало наспех собранное белье и рукав красного свитера. Улыбающееся лицо Анны ничего не выражало, кисти рук лежали на коленях, остекленевшие глаза уставились в невозможно далекую точку. Светлый конверт с фотографией Риз – доказательство – выпал из разжатых пальцев, забытый и ненужный. Смотреть на Анну было больно. Джуд сел на кровать рядом с ней. Под его весом скрипнули пружины, но никто ничего не заметил – ни Анна, ни Крэддок. Левой ладонью Джуд накрыл правую руку Анны и заметил, что его рана снова кровоточит. Когда это началось? Теперь он едва мог шевельнуть левой рукой, такой она стала тяжелой и болезненной. Грязные мокрые бинты съехали и почти сваливались.

Крэддок остановился напротив младшей приемной дочери, склонился над ней с задумчивым видом.

– Анна? Ты слышишь меня? Слышишь мой голос? Та продолжала улыбаться и ответила не сразу. Она моргнула и переспросила:

– Что? Ты что-то сказал, папа? Я слушала Джуда. По радио. Это моя любимая песня.

Крэддок сжал губы так, что они побелели.

– Опять он, – сказал старик, будто выплюнул.

Взяв конверт за уголок, он осторожно поднял его с колен Анны.

С конвертом в руке Крэддок выпрямился и повернулся к окну, чтобы опустить шторы.

– Я люблю тебя, Флорида, – сказал Джуд.

От его слов спальня закачалась, мыльный пузырь угрожающе раздулся, готовый лопнуть, потом снова уменьшился в размере.

– И я люблю тебя, Джуд, – тихо ответила Анна.

Крэддок стоял к ней спиной. Он услышал эти слова, вздрогнул и обернулся, недоумевая, с кем говорит дочь. Потом злобно сощурился и сказал:

– Скоро вы снова будете вместе. Ты этого хотела? Папочка поможет тебе. Папочка отправит вас навстречу друг другу так быстро, как только сможет.

– Будь ты проклят! – выпалил Джуд.

На этот раз комната так набухла и растянулась, что, как Джуд ни старался сосредоточиться на «фамп-фамп-фамп», вернуть прежнее состояние он не сумел. Стены навалились на него, потом отступили, будто простыни, сохнущие на ветру.

В спальне вдруг стало тепло и душно, запахло бензином и псиной. За спиной у Джуда раздался жалобный визг, и он обернулся к Ангусу, лежавшему там, где только что была сумка Анны. Пес дышал с трудом, его глаза пожелтели и заплыли. Из согнутой лапы торчал острый красный обломок кости.

Джуд оглянулся на Анну – теперь это была Мэрибет. С грязным напряженным лицом она сидела на кровати около Джуда.

Крэддок опустил одну штору, и в спальне стало темнее. Во втором окне Джуд видел зеленые газоны, бегущие вдоль трассы, пальмы, мусор в траве, знак ограничения скорости. В ушах у него не смолкало ровное «фамп-фамп-фамп». Кондиционер трещал, жужжал, опять трещал. Джуд удивился: почему он до сих пор слышит кондиционер Крэддока? Комната старика находилась в другом конце коридора. Вдруг что-то застучало, как метроном. А, это Мэрибет включила указатель поворота.

Крэддок перешел ко второму окну, и Джуд больше не видел трассу. Вторая штора опустилась и погрузила спальню Анны во мрак. Наконец-то настала ночь.

Джуд посмотрел на Мэрибет, на ее плотно сжатые челюсти, на левую руку, держащую руль. На торпеде мигала лампочка поворотника, и он открыл рот, чтобы сказать что-то… он не знал что… что-то вроде…

– Что ты делаешь? – Джуд не узнал свой голос: какое-то хриплое карканье. Мэрибет собиралась съезжать с трассы, она уже перестроилась и почти подъехала к повороту. – Это не тот выезд.

– Я тебя уже пять минут трясу, не могу добудиться. Думала, ты в коме. А здесь как раз больница.

– Поезжай прямо. Я проснулся.

В последний момент она успела вывернуть обратно на шоссе, сзади раздались негодующие гудки.

– Как дела, Ангус? – спросил Джуд, оборачиваясь назад.

Он протянул руку и прикоснулся к лапе, и на миг взгляд Ангуса стал осмысленным. Его челюсти шевельнулись. Из пасти вывалился язык и мазнул по пальцам Джуда.

– Хороший мальчик, – шепнул Джуд. – Хороший мальчик.

Чуть погодя он повернулся обратно, уселся в кресле поудобнее. У куклы-носка на его правой руке появилось красное лицо. Джуду срочно требовалось заглушить боль, и он подумал, что найдет что-нибудь подходящее на радио: «Скинирд»[42]или на худой конец «Блэк краус»[43]. Он включил приемник и прошелся по каналам: эфирные шумы, потом пульсация кодированной военной трансмиссии и, наконец, Хэнк Уильямс Третий, или просто Хэнк Уильямс[44]. Джуд сомневался, поскольку прием был слишком слабый, а потом…

Потом он нашел станцию с очень чистым приемом: Крэддок.

– Никогда бы не подумал, что у тебя такой запас прочности. – Дружелюбный и близкий голос шел из динамиков, встроенных в дверцы автомобиля. – Не сдаешься, и все тут. Обычно мне это нравится. Но наше с тобой дело – далеко не обычное, ты понимаешь. – Крэддок рассмеялся. – Да, люблю прокатиться после обеда с опущенным окошком. Садишься в машину и едешь. Неважно куда. Подойдет любой пункт назначения. Знаешь, многие люди думают, будто они не знают слова «сдаюсь», но они ошибаются. Большинство, если им правильно внушить, на глубоком уровне, да помочь не много соответствующим препаратом, если ввести их в состояние полного транса и сказать, что они горят заживо, – знаешь, как они поступят? Они будут орать и просить воды, пока не охрипнут. Они все сделают, лишь бы потушить этот огонь. Все, что угодно. Такова человеческая природа. Но есть люди – в основном дети и психи, – на которых не действуют доводы рассудка, даже в трансе. Анна была и ребенком, и сумасшедшей, упокой Господь ее душу. Я пытался заставить свою дочь забыть о том, что ее огорчало. Она была хорошей девочкой. Я страдал, глядя, как она терзала себя – даже когда она терзала себя из-за тебя. Но заставить ее забыть все, чтобы она начала жизнь с чистого листа, я не мог, хотя тогда она бы избавилась от боли. Некоторым нравится страдать. Неудивительно, что она полюбила тебя. Ты точно такой же. Я хотел быстро покончить с тобой, но ты уперся и предпочел растянуть это на неделю. Не понимаю зачем. Наверное, ты и сам не понимаешь. Ведь тебе тоже ясно: когда пес у тебя за спиной сдохнет, сдохнешь и ты. И это будет не легкая смерть, как могла бы быть. Три дня ты жил собачьей жизнью и подохнешь теперь как собака, а вместе с тобой – и твоя двухдолларовая сучка…

Мэрибет выключила радио. Оно тут же включилось снова.

– …ты решил, что можно настроить мою девочку против меня, и не придется отвечать за…

Джуд поднял ногу и вдавил каблук черного ботинка в приборную панель. Голос Крэддока потерялся в треске пластика и оглушительном взрыве нижних частот. Джуд еще раз пнул радиоприемник, окончательно загубив панель. Все смолкло.

– Помнишь, я говорил тебе, что призрак пришел к нам не для того, чтобы разговаривать? – спросил Джуд у Мэрибет. – Беру свои слова обратно. В последнее время мне кажется, что он только болтовней и занимается.

Мэрибет не ответила. Через полчаса Джуд велел ей свернуть на следующем выезде с трассы. Они оказались на двухполосном шоссе, по обеим сторонам которого рос южный, почти тропический лес. Он подступал так близко к проезжей части, что местами ветви образовывали сплошной шатер над дорогой. «Мустанг» миновал закусочную, закрытую уже тогда, когда Джуд был ребенком. Над дорогой вырос гигантский экран кинотеатра под открытым небом. Сквозь дыры на экране проглядывало небо. Показывали медленно плывущие клубы грязно-серого дыма. Машина катилась дальше – мимо мотеля, давно заброшенного и погребенного под наступающими джунглями, мимо заправочной станции (пока она была единственным работающим предприятием на этом шоссе). Перед заправкой сидели два загорелых толстяка и смотрели на дорогу. Они не улыбнулись, не помахали рукой и вообще никак не показали, что видят проезжающий «мустанг». Один из них нагнулся и сплюнул в придорожную пыль.

Джуд сказал Джорджии, что надо повернуть налево, и дальше их путь пролегал через невысокие холмы. Вечернее освещение было странным – все окрасилось в тусклый красноватый цвет, ядовитый и какой-то предштормовой. Тот же цвет Джуд видел, закрывая глаза. Это цвет головной боли. До заката было еще далеко, но казалось, что уже темнеет. На западе толпились тучи с темными грозными животами. Ветер стегал макушки пальм и раскачивал бороды испанского мха, свисающие с низких дубовых сучьев.

– Здесь, – объявил Джуд.

Мэрибет заехала на длинную подъездную грунтовую дорогу. Ветер усиливался. Он задул резкими порывами и бросил на лобовое стекло горсть тяжелых дождевых капель. Они отбили яростную дробь, и Джуд стал ждать продолжения, но его не последовало.

Дом стоял на вершине полого холма. Джуд не был здесь более трех десятков лет и вплоть до этого момента не осознавал, как сильно его загородный особняк в Нью-Йорке похож на дом его детства. Сначала ему почудилось, будто он совершил прыжок в будущее на десять лет и оказался перед своим нью-йоркским домом – теперь запущенным и пустующим, оставленным медленно умирать в одиночестве. Огромное старое здание было серого мышиного цвета, крытое черным гонтом. Куски кровли кое-где завернуло ветром, а где-то и вовсе унесло. Когда они подъехали совсем близко, Джуд увидел, как очередной порыв подхватил черный квадратный лист, оторвал от крыши и понес в небо.