Июня 2008 года

Громкий звук эхом отразился в комнате, я потянулась к тумбочке, стоявшей рядом с кроватью, и хлопнула по будильнику, выключая его. Я была полностью истощена, глаза горели, тело ослабело, и мне было слишком хорошо под одеялом, чтобы даже помышлять о подъеме. Странный тихий зудящий звук достиг моих ушей, но я изо всех сил пыталась заблокировать его, в тот момент даже не стараясь понять, что это такое. В конце концов, он прекратился, и в комнате опять воцарилась тишина, но, как только я, наконец, была готова снова провалиться в бессознательное состояние, шум разбудил меня. Я подпрыгнула и, раскрыв глаза, быстро села на кровати.

Внезапно опять стало тихо, и я задумалась, не показалось ли мне. В голове возникла мысль - не галлюцинации ли у меня? Это не было бы большим шоком, учитывая, как мало я спала всю прошлую неделю. Я опять прилегла, сказав себе, что начала слышать звуки, но, как только моя голова коснулась подушки, я услышала непрерывные громкие стуки. Я раздраженно застонала и вытащила себя из кровати, осознавая, что звук - не просто продукт моего воображения. Зрение затуманилось, когда я встала на ноги, и я немного постояла, делая глубокие вдохи, чтобы обрести равновесие, прежде чем выйти из комнаты.

- Изабелла! – прозвенел знакомый высокий женский голос, приглушенный толстой дверью, за которой стояла его обладательница. – Я знаю, что ты уже не в постели! Ты видишь, сколько времени? Давай, давай, давай, поднимайся!

Я медленно спустилась по ступенькам и сердито взглянула на входную дверь, по которой продолжали нетерпеливо стучать. Я немедленно вознесла благодарность, что дверной звонок сломан, зная, что, если бы это было не так, она держала бы палец на кнопке беспрерывно, пока бы я не появилась, потому что терпение определенно не было ее сильной стороной.

- Успокойся, - крикнула я хриплым голосом. – Я уже иду.

- Тебе лучше уже быть здесь, - крикнула она и еще несколько раз стукнула в дверь, хотя в этом не было смысла – она уже и так знала, что я иду.

Вздохнув, я подошла к двери, открыла ее и распахнула настежь.

- Вот, - немедленно сказала она, протягивая мне чашку из «Старбакса». – Он, наверно, уже замерз, потому что ты очень долго шла.

Я закатила глаза, зная, что она только что купила кофе ниже по улице, и взяла его, пока она проходила мимо меня в дом.

- Спасибо, - сказала я, поднося чашку к губам и делая глоток.

Жидкость была горячей, и слегка обожгла мне язык, но я в любом случае с жадностью пила ее.

- Всегда пожалуйста, - сказала она, изучающе разглядывая меня. – Хотя по твоему виду можно сказать, что тебе нужно как минимум десять таких чашек. Ты вообще спала прошлой ночью, милая?

- Немного, - сказала я, пожимая плечами и продолжая пить кофе.

Он был черным, без сливок и сахара, точно как я предпочитаю. Это была полная противоположность чашке в ее руке, которую она заказывала каждое утро – латте, четыре закачки, без пены, без воды, экстра-горячий. Я абсолютно не понимала, что все это означает. Фактически, я не имела представления, что означает большинство сортов кофе в «Старбаксе». Просто заказать обычную чашку кофе в этом месте было практически невозможно.

- Немного, - повторила она, и ее выражение сказало мне, что она не верит мне.

Через секунду на ее лице появилась улыбка, глаза зловеще сверкнули, когда она посмотрела на меня.

- У тебя прошлой ночью была компания?

- Конечно, нет, - быстро ответила я, недоверчиво глядя на нее.

Она с подозрением продолжала смотреть на меня, и я почувствовала, как щеки залил румянец от сильного внимания.

– Ты знаешь, что я не буду делать… это.

- Жаль, - шутливо сказала она. – Тебе, возможно, не хватает хорошего траха, чтобы уменьшить напряженность.

- Эмили!

Эмили была той, кого большинство людей назвали бы моей лучшей подругой, невзирая на нашу полную противоположность практически во всем. Она выросла в богатой семье, и училась в самых крутых частных школах, получая лучшее образование, которое можно купить за деньги. Она никогда не занималась уборкой, потому что вокруг нее всегда были люди, делающие это для нее. Я была уверена, что она в жизни не надевала один и тот же наряд дважды, так что предполагала, что у нее не было стиральной машины. У нее было такое детство, что, когда она просила пони, то получала его, а когда стала слишком взрослой для пони – отец продавал его. Она любила ходить на многолюдные вечеринки, когда я предпочитала оставаться дома, и я обожала читать книги, в то время как она интересовалась только журналами со сплетнями.

Люди замечали ее не только из-за ее роста, бронзовой кожи и длинных темных волос, которые всегда были великолепны, а из-за ее сияния. Невозможно было скучать или грустить, когда она была рядом, с ее бодрым отношением и заразным оптимизмом. Если машина Эмили ломалась, и она шла две мили на девятидюймовых каблуках, чтобы найти телефон, потому что аккумулятор в ее сотовом разрядился, первое, что вылетало из ее рта – это то, что у нее, наконец, появилась возможность сломать ногу в новых туфлях. Она говорила, что всегда есть серебряная полоска, если вы достаточно умны, чтобы разглядеть ее. Мне очень нравилась эта ее черта, и именно она притягивала меня к ней в первую очередь.

Она напоминала мне Элис своим оживленным поведением, но это было не единственным, что напоминало о других. Эмили была словно средоточием всего, что я оставила позади, и этот факт одновременно и притягивал, и заставлял чувствовать боль. Она шутила, как Эмметт, и была такой же сочувствующей, как Джаспер. Она уважала людей, которые были достаточно сильны, чтобы постоять за себя, и яростно защищала людей, которых любила, как Розали. Она присматривала за мной, напоминая мою маму, и всякий раз, когда она рассказывала глупую шутку, мое сердце сжималось при воспоминаниях о Джейкобе. И у нее определенно была вульгарность Эдварда. Все это так быстро и легко примирило меня с ее присутствием, но в то же время постоянно напоминало о жизни, которой у меня не было – и которую я отчаянно хотела иметь.

Все радикально изменилось с того холодного зимнего утра, когда я проснулась и обнаружила кровать рядом с собой пустой, и только оставленное письмо сообщало об уходе Эдварда. Мне все еще было больно думать об этом, жжение в груди постоянно напоминало о том, что часть моей души оторвана. Этот кусок он забрал с собой, когда уехал, тот, в котором, как я понимала, всегда был он. Я пришла к согласию сама с собой так, как смогла, привыкая и учась жить с пустотой, которую чувствовала, и одни дни были лучше, чем другие.

Чаще всего я думала об Эдварде с любовью и улыбалась, вспоминая то, что мы делали вместе, и все, что он говорил. Все напоминало мне о нем, и не было дня, в который что-нибудь не вытащило бы воспоминание о нем на поверхность. Он был моей первой настоящей любовью, моей единственной любовью, и он дал мне больше, чем я даже могла себе представить, и за это я была благодарна ему.

Хотя не всегда это было так. В самом начале было время, когда я спрашивала себя – смогу ли я улыбаться опять, тревожась, что боль, которую я чувствовала, только усиливается, и вскоре поглотит меня целиком. Я была оцепенелой, когда упаковывала свои вещи в Форксе, в шоке, потому что часть меня просто не могла принять, что Эдвард бросил меня. Это было нереально, и я почти ждала, что он сейчас войдет в дверь, и не хотела верить, что это настоящий конец для нас.

Но, когда мы приехали в Сиэттл, и я наблюдала, как Джаспер заносит мои вещи на шестой этаж, реальность всего происходящего, наконец, затопила меня. Он положил мое барахло в свободную спальню, и я молча смотрела на все это, расплывающееся в тумане, потому что все случилось так быстро. Я даже не могла ступить в комнату, вспышки воспоминаний о прошлом разе, когда мы были здесь, проносились в моей голове. Это был мой день рождения – в тот день Эдвард предложил мне выйти за него замуж.

- Не сегодня, и не завтра. И даже не в этом году, или, блядь, следующем, если это имеет значение, - сказал тогда он. – Но когда-нибудь, когда ты будешь готова, ты выйдешь за меня замуж? Ты обещаешь, что проведешь всю жизнь со мной?

Я тогда ответила " да", не желая ничего больше, кроме того, чтобы быть с ним, и от этих воспоминаний в груди начало жечь. Я рассеянно потерла это место, желая уменьшить боль. За прошедшее время я часто обнаруживала, что делаю это, словно физически пытаюсь починить мое сердце.

Я устроилась так хорошо, как могла, но это было нелегко. Сон постоянно ускользал от меня, как только я вспоминала ночь, которую провела с Эдвардом в этой кровати. Он держал меня, шепча, как хочет уметь читать мои мысли, чтобы знать, что сказать, чтобы все было еще лучше. Если бы он только мог прочитать мои мысли перед уходом – он знал бы, как нужен мне. Я рассыпалась на кусочки, тихо плача в темноте, страстно желая быть с Эдвардом, и, как только истощение взяло надо мной верх, кошмары овладели моим подсознанием.

Ночи были пыткой, но дни были не лучше, и я пребывала в ступоре. Я не могла есть, и едва функционировала от истощения. Я чувствовала, что тону, медленно соскальзывая вниз, и отчаянно хваталась за поверхность, просто ожидая, чтобы что-нибудь вытянуло меня наверх. Я ждала, что он вернется, изменит свое мнение и скажет, что сделал ошибку… что придет спасти меня, просто потому, что он всегда делал это. Эдвард спасал меня. Он пообещал, что никогда не сдастся, что найдет меня, когда будет мне нужен, и в это время он был нужен мне больше, чем я даже могла представить.

Но Эдвард не пришел.

Через две недели я начала ослаблять хватку. Я практически ничего не ела и спала урывками, мои мысли становились все более безумными по мере того, как отчаяние росло. Я понимала, что пропадаю, но не могла справиться с этим, боль была огромна и сбивала с толку. Каждый раз, как в дверь стучал Джаспер или звонил телефон, через меня пробегал ток надежды, что это он, но каждый раз я, в конце концов, была раздавлена тем, что это не так. Во мне росла злость и тревога, рождающие дикие сценарии в моей голове о том, где он сейчас и что делает. Раньше он никогда не уходил от меня так надолго, и я не могла понять, как он может выносить это, потому что, если он любил меня так, как утверждал, то должен был чувствовать такую же боль, как и я… разве нет?

Я проводила время, забившись в угол комнаты, прижав колени к груди и обхватив их руками, покачиваясь в темноте и стараясь успокоиться. Все сливалось в одно пятно, и мне начали видеться вещи, которых здесь не было, по ночам шепчущие голоса звали меня. Я слышала шумы в квартире, шаги за дверью и громкие звуки, от которых сердце билось так сильно, что, я думала, оно взорвется. Я кричала по ночам. Прибегал Джаспер, пытаясь успокоить меня, говорил, что все хорошо, но я слишком обезумела, чтобы верить ему. Я чувствовала, что кто-то постоянно находится здесь, скрывается в углу и наблюдает за мной. Я слышала, как они шепчут и ходят по квартире, но их никогда не было видно, и до них нельзя было дотронуться. Он преследовал меня, воспоминания о нем были везде, куда я смотрела, пока его отсутствие мучило меня.

В середине января мое опустошение достигло своего пика, и я, наконец, ударилась о дно пропасти.