Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 7. К тому времени, когда Дафне исполнилось два года, никто не сомневался, что для десятилетней Амадеи сестра стала предметом неустанной заботы






 

К тому времени, когда Дафне исполнилось два года, никто не сомневался, что для десятилетней Амадеи сестра стала предметом неустанной заботы. Она буквально тряслась над малышкой, баловала, повсюду таскала за собой. Дафна стала для нее чем-то вроде живой куклы, с которой ей никогда не надоедало играть. Оказалось, что Амадея удивительно умеет ухаживать за детьми. Совсем как настоящая мать. Если старшая дочь была рядом, Беате просто нечего было делать. Амадея оставляла младшую сестру только на время занятий и тогда, когда уходила в конюшни. В свои десять Амадея была превосходной наездницей. Она уже выиграла несколько состязаний и хорошо разбиралась в лошадях. Антуан имел все основания гордиться ею. Он просто обожал обеих девочек и свою жену. Антуан всегда был исключительным мужем и отцом, и Беата благодарила судьбу за свое счастье.

В июне Антуан получил телеграмму, а следом за ней и письмо. Так ни разу и не поговорив с сыном, не простив его за то, что посчитал ужасным преступлением против рода де Валлеранов, отец Антуана скоропостижно скончался. Но как бы ни гневался он на старшего сына, не в его власти было лишить Антуана наследства. Когда Антуан с растерянным видом вошел в дом, держа в руке телеграмму, Беата, хорошо знавшая мужа, мгновенно встревожилась.

— Что-то случилось?

— Ты только что стала графиней.

Беата не сразу поняла, что имеет в виду Антуан, а поняв, медленно встала. Она вполне представляла, что значат для мужа годы отчуждения от родных. И вот теперь уже ничего нельзя было изменить. Для Антуана потеря была неизмеримой.

— Мне очень жаль, — тихо обронила Беата и, подойдя ближе, обняла мужа. Они долго стояли, не разнимая рук. Наконец Антуан вздохнул и сел.

В телеграмме говорилось, что похороны состоялись неделю назад. У родных даже не хватило великодушия позволить ему проститься с отцом. Телеграмма была подписана семейным поверенным.

— Мне нужно повидаться с братом, — сказал Антуан. — Все это продолжается слишком долго. Пора налаживать отношения. Прежде всего я должен поехать в Дордонь и поговорить с адвокатами.

Следовало что-то решать относительно управления поместьями. Он не может оставаться вечно отсутствующим хозяином, тем более теперь, когда унаследовал замок и другую недвижимость. Насколько Антуан знал, отец оставил значительное состояние, лишь малая часть которого перейдет к младшему брату Николе. Интересно, что за несколько минут до получения телеграммы Антуан принял решение разделить деньги с братом. Титул и земля подлежали отчуждению и переходили к старшему сыну. Деньги же, как считал Антуан, вопреки традиции следовало поделить поровну. У него их больше чем достаточно, и он может позволить себе быть щедрым.

— Придется завтра же поговорить с Жераром. Следующие несколько недель я проведу во Франции. Трудно сказать, когда вернусь.

Но и Антуан, и Беата знали, что доживают в замке Добиньи последние дни. Восемь чудесных лет они провели под этой крышей, теперь же на плечи Антуана ложились нелегкие обязанности. Через одиннадцать лет блудный сын возвращался домой. За одну ночь Беата стала графиней. С таким сразу не свыкнешься, и Антуан знал, что ему придется многое объяснять Амадее.

Но прежде всего он поговорил с Жераром. Они долго беседовали за завтраком, и Антуан согласился немного задержаться, а после консультаций с адвокатами вернуться в Германию не меньше чем на месяц, чтобы найти себе замену и ввести нового человека в курс дела. У него даже нашлось несколько предложений, выглядевших, на взгляд Жерара, довольно разумно. Однако Жерар был в отчаянии. Потерять такого управляющего! Антуан был настоящим гением во всем, что касалось лошадей. Лучшей конефермы не было в Европе. Их чемпионы славились по всему миру.

Два дня спустя, зная, что их долгий союз вот-вот подойдет к концу, Антуан предложил Жерару объездить двух новых жеребцов, недавно купленных на аукционе: поразительно красивых и норовистых животных. Амадея долго смотрела вслед мужчинам, выходящим из загона, а затем пожаловалась конюху, что отец не взял ее с собой. Ей пришлось вернуться в дом и играть с младшей сестрой. Девочки были в спальне, когда в дверь позвонили и Беата кого-то впустила. Амадея, не обратив на это внимания, продолжала играть в куклы с Дафной. Немного погодя она спустилась вниз за печеньем для сестры и застала в гостиной Жерара и одного из старших тренеров. Они что-то говорили матери, а Беата с отсутствующим видом смотрела в пространство. Наконец она обернулась и увидела дочь.

— Иди наверх, — непривычно сухим тоном сказала Беата. Амадея так растерялась, что молча выполнила приказание. Она вдруг испугалась, сама не зная чего. Но, даже не понимая причины своих страхов, девочка почувствовала, что случилось нечто ужасное.

Прошла целая вечность, прежде чем мать поднялась к ним. Из ее глаз частым градом катились слезы. Она обняла дочь и, с трудом произнося слова, сказала, что новый жеребец сбросил Антуана.

— Он ранен? — встревожилась Амадея. Несмотря на искалеченную руку, отец был отличным наездником. Беата, подавив рыдание, покачала головой: язык ее не слушался. Она все еще не верила случившемуся.

— Папа умер, Амадея. Папа…

Она захлебнулась слезами. Амадея расплакалась.

Позже пришла Вероника, вызвавшаяся посидеть с девочками. Беата отправилась на конюшни. Оказалось, что Антуан сломал при падении шею и умер мгновенно. Умер. Человек, за которого Беата отдала бы жизнь. Вынести такое было невозможно.

Похороны стали бесконечной пыткой; церковь была заполнена до отказа. Все, кто знал Антуана, кто работал с ним, любили его и уважали. Жерар произнес прочувствованную речь, а Вероника сидела рядом с Беатой, обняв ее за плечи. Потом в замке прошла церемония, которую посетили скорбящие лошадники. Беата была похожа на одетое в черное привидение. Она судорожно цеплялась за детей, будто боялась, что они исчезнут.

На нее столько всего свалилось! Мужчина, которого она так любила, ради которого отказалась от семьи, который любил ее, никогда не предал и ни в чем не разочаровал, вдруг ушел навсегда. Беата не знала, куда идти, что делать и к кому обратиться. Жерар помогал ей как мог, а Вероника почти не покидала ее дома. Следовало уладить кучу формальностей, и Жерар предложил помощь своих французских поверенных. Состояние, оставленное отцом Антуана, теперь переходило его жене. Но Беата знала, что Антуан решил разделить его с братом. Правда, даже оставшейся части было более чем достаточно для Беаты и девочек. Вряд ли они смогут жить в роскоши, но их будущее вполне обеспечено. Она сможет купить дом и содержать себя и дочерей. Больше ей никогда не придется волноваться о завтрашнем дне, сводить концы с концами; с финансовой точки зрения она обеспечена. Ужасным было то, что в тридцать два года Беата осталась вдовой. В памяти Амадеи этот день запечатлелся навечно. Одна Дафна была слишком маленькой, чтобы понять кошмар, вошедший в их жизнь. Помимо всего, им предстояло совсем скоро покинуть дом, который они считали своим, и это больно ранило Амадею. Беата же отчетливо сознавала, что ее жизнь кончена.

Титул, поместья и замок перешли к Николе. Граф Никола де Валлеран стал богатым человеком, каким был бы Антуан, останься он в живых. Но он пережил отца меньше чем на две недели. Все мечты и надежды Беаты рухнули. Потеря титула для нее ничего не значила. Она не боялась потерять то, чего никогда не имела. Ее это абсолютно не волновало. Произошло самое страшное. Антуана больше не было с ней.

Вскоре место управляющего занял человек, которого Антуан знал и любил, а Жерар и Вероника помогли Беате найти дом в Кельне. Летом осиротевшая семья переехала. Беата получила вежливое письмо от брата Антуана с выражениями соболезнования, но он даже не упомянул о желании видеть ее или детей Антуана. Холодное, формальное послание…

Беата сразу возненавидела Николу за боль, причиненную Антуану. Его родные, как и ее собственные, были непростительно жестоки. Это они превратили Беату и Антуана в изгоев. Единственными их близкими друзьями все это время оставались Добиньи и Цуберы. Поэтому у Беаты не было никакого желания видеть Николу, да он и не предлагал ей встретиться. Похоже, его вполне устраивало создавшееся положение, особенно теперь, со смертью Антуана. У Беаты создалось впечатление, что брат Антуана по-прежнему винит ее за разрыв отношений, хотя письмо Николы и было выдержано в вежливой форме. Беата не ответила на письмо и не объяснила Амадее причины своего гнева на Николу. Какой был в этом смысл?

Весь следующий год Беата бродила по новому дому словно привидение. К счастью, Амадея взяла на себя заботу о младшей сестре: одевала ее, купала, играла с ней, проводила каждую свободную от занятий минуту. Словом, заменила ей мать, которой Беата больше не могла быть. Казалось, Антуан, умирая, забрал ее с собой. Она не хотела жить без него, и иногда Амадею пугала ее глубочайшая религиозность. Часто, возвращаясь из школы, она обнаруживши, что матери дома нет, а за Дафной приглядывает экономка, которая на все расспросы только качала головой. Одиннадцатилетней девочке слишком рано пришлось повзрослеть. Отныне она стала едва ли не главой семьи. Не зная, что делать, иногда она часами молча сидела в церкви рядом с матерью только для того, чтобы побыть с ней. Церковь стала единственным местом, где Беата находила покой. Но Амадею это нисколько не пугало. Ей нравилось ходить в церковь.

Ее лучшая подруга происходила из большой католической семьи, и когда Амадее было тринадцать, старшая сестра девочки постриглась в монахини, что Амадее казалось необычайно таинственным и интригующим. Они с подругой много говорили о призвании новоявленной монахини, и Амадея втайне гадала, каким образом люди открывают в себе стремление к жизни духовной. Она находила, что это лучшее, что может случиться с человеком.

Но именно в это время поведение матери стало еще более непонятным. Она не только каждый день ходила в церковь, но иногда стала посещать и синагогу, большое величественное здание, куда приходили солидные с виду люди. Однажды, в какой-то большой праздник, названный матерью Йом Кипур, она взяла с собой Амадею. Девочке зрелище показалось увлекательным, но немного пугающим. Мать не сводила взгляда с какой-то пожилой женщины, хотя та, казалось, ее не замечала. В ту ночь Амадея застала мать за странным занятием: сидя в гостиной, она рассматривала выцветшие фотографии в серебряных рамках.

— Кто все эти люди, мама? — тихо спросила девочка. Она очень любила мать, но чувствовала, что после смерти отца та отдалилась от нее. Мать, которую она знала, ушла вместе с мужем. С тех пор как умер Антуан, в доме никогда не звучал смех, и, только играя с Дафной, Амадея позволяла себе быть прежней веселой девочкой.

— Это мои родители, братья и сестра, — коротко ответила Беата.

До этой минуты Амадея не подозревала об их существовании. Отец когда-то объяснил, что и он, и мама — сироты. Амадея обожала слушать историю их первой встречи, снова и снова просила рассказать, как они полюбили друг друга с первого взгляда, какой красавицей была мама в день свадьбы. Девочка знала, что ее родители познакомились в Швейцарии и жили вместе с родственниками отца, пока Амадее не исполнилось два года, после чего их семья переехала в Германию. Амадея иногда и сейчас еще ездила верхом, но при виде лошадей неизменно с глубокой грустью вспоминала об отце. Мать давно продала ее пони. Жерар и Вероника говорили, что будут всегда рады видеть ее, но Амадея чувствовала, что мать не любит, когда она уезжает в замок. Беата боялась, что с дочерью тоже может случиться беда. Чтобы не расстраивать ее, Амадея перестала посещать конюшни замка, хотя ей очень не хватало прогулок верхом.

— Они все умерли? — спросила девочка, видя, с какой тоской мама смотрит на снимки. Беата как-то странно взглянула на нее.

— Нет. Умерла я, — глухо обронила она и надолго замолчала. Амадея вернулась к Дафне, веселой, здоровой пятилетней малышке, считавшей старшую сестру главным в мире человеком. По ее твердому убеждению, никого лучше Амадеи быть просто не могло.

С тех пор каждый год на Йом Кипур Беата посещала синагогу. Это был день покаяния, время искупать прошлые грехи и позволить Богу судить верующих. Беата вырастила детей в католической вере и искренне верила во все, чему их учила. Но по-прежнему раз в год ходила в синагогу, чтобы увидеть своих. Свою семью. Они всегда находились там. Мужчины, как полагалось, были отделены от женщин. И каждый год Беата брала с собой Амадею, ничего не объясняя. После стольких лет все так усложнилось… Беата не хотела признаваться во лжи и поэтому так и не рассказала дочерям, что ее родители — евреи.

— Почему ты туда ходишь? — спрашивала ее Амадея.

— Мне все это кажется очень интересным, а тебе разве нет? — неизменно отвечала Беата, и в пятнадцать лет Амадея призналась подруге, что ей не по себе от такого поведения матери. Девочка считала, что ее мать не совсем нормальна. Очевидно, потрясение оказалось для нее слишком сильным, и, как полагала Амадея, мать хотела воссоединиться с отцом. Все еще прекрасная в свои тридцать восемь, она терпеливо ждала смерти.

Амадее исполнилось шестнадцать, а Дафне — восемь, и Амадея пообещала отвести сестренку в балетный класс, договорившись именно на тот день, когда мать ходила в синагогу. Девушка втайне радовалась предлогу не идти вместе с матерью. Сама не зная почему, она находила эти походы угнетающими. В последнее время она стала просить Бога внушить ей призвание к монашеской жизни и чувствовала, что ее мечты сбываются.

Беата, в шляпке с густой вуалью, заняла свое место в синагоге и, как всегда, принялась высматривать родственников. Она понимала, что могла бы прийти в любой другой день, но именно в этот праздник полагалось просить прощения у них и у Бога. Ей показалось, что сегодня мать выглядит более изможденной, чем обычно. По какому-то счастливому совпадению на этот раз Беата оказалась прямо за спиной матери. Если бы она посмела, то могла бы протянуть руку и коснуться ее.

Почувствовав чей-то пристальный взгляд, Моника обернулась и посмотрела на сидевшую сзади женщину. Разглядеть ее лица под вуалью она не смогла, но ей почудилось что-то знакомое. Прежде чем она отвернулась, Беата подняла вуаль, и мать узнала ее. Их взгляды встретились. Мать слегка кивнула и отвернулась. Бригитты рядом с ней не было. Моника сидела одна, среди незнакомых женщин.

Когда все стали покидать синагогу, Беата вышла рядом с ней. На этот раз у нее не было ощущения, что мать старается избегать ее.

Монику потрясла бездонная скорбь в глазах дочери. Их руки неожиданно встретились. Беата нежно сжала ее пальцы, и мать не отстранилась, но уже через мгновение направилась к мужу. Тот по-прежнему держался прямо и гордо, хотя Беата заметила, как он постарел. Ее отцу было уже шестьдесят восемь. Матери — шестьдесят три.

Проводив их взглядом, Беата взяла такси и вернулась домой.

— Ну, как все прошло? — спросила Амадея за ужином.

— Что именно? — пожала плечами Беата. Она редко говорила за столом, а сегодня выглядела особенно рассеянной. Беата была под впечатлением от встречи с матерью. Семнадцать лет они не разговаривали, а ведь за это время столько всего произошло! Родились ее дочери, погиб муж, все в ее жизни изменилось, она стала графиней, что не имело для нее никакого смысла, хотя ее сестра, наверное, умерла бы от зависти.

— Разве сегодня не тот день, когда ты ходишь в синагогу? — удивилась Амадея. — Зачем ты это делаешь, мама?

Амадея знала, что ее мать всегда интересовалась вопросами религии. Возможно, именно желание узнать побольше и влекло ее в синагогу? Или она поступала так из уважения к каким-то людям? Насколько Амадея знала, мать всегда была благочестивой католичкой.

— Мне это нравится.

Беата не объяснила старшей дочери, что хотела хотя бы раз в год видеть мать, а сегодня ей довелось даже держать ее за руку. Пусть они не обменялись ни единым словом, но этот простой жест словно оживил ее. После смерти Антуана Беату преследовало единственное желание — встретиться с матерью, словно между прошлым и будущим неожиданно возникла странная связь. Моника стала звеном той цепочки, которая протянулась от нее к Беате и девочкам.

— Как подло, что евреи больше не имеют права издавать газеты или владеть землей! А некоторых даже посылают в исправительно-трудовые лагеря! — возмущенно воскликнула Амадея. В январе канцлером стал Гитлер, и с тех пор то и дело появлялись новые законы против евреев. Беата знала об этом, считала подобные вещи позором нации, но, как и большинство людей, ничего не могла сделать, чтобы остановить разгул антисемитизма. Впрочем, как и у большинства людей, у нее были свои тревоги и проблемы. Но все же волна ненависти к евреям не могла не вызывать у Беаты тревоги.

— Что тебе об этом известно? — удивленно проговорила она.

— Очень многое. Я слушала лекции одной женщины по имени Эдит Штайн. Она утверждает, что женщины должны заниматься политикой, делами народа и страны. Она даже написала письмо папе с осуждением антисемитизма. И я читала ее книгу. Она родилась в еврейской семье, но одиннадцать лет назад перешла в католичество и постриглась в монахини. Однако нацисты до сих пор считают ее еврейкой. Ей запретили читать лекции и преподавать. Теперь она живет в кармелитском монастыре в Кельне и очень знаменита.

— Знаю. Я читала о ней. И нахожу ее книги интересными.

Они впервые разговаривали как двое взрослых людей, спокойно и серьезно. Ободренная таким отношением матери, Амадея решила открыть ей свое сердце. Ее поразило, что мать тоже знала об Эдит Штайн.

— Иногда я думаю, что могла бы стать монахиней. Однажды я даже поговорила об этом со священником. Он тоже со мной согласен.

Беата расстроенно нахмурилась, впервые поняв, как долго она пренебрегала материнскими обязанностями и как одинока ее старшая дочь. Кроме одноклассниц, ее единственной подругой оказалась девочка, которая была в два раза младше. Слова Амадеи прозвучали для Беаты сигналом тревоги. Вероятно, она должна уделять больше внимания дочери. Со смерти Антуана прошло шесть лет, и все это время Амадея несла на своих плечах тяжкий груз ответственности за сестру.

— Твой отец вряд ли захотел бы, чтобы ты стала монахиней, — возразила Беата, вспомнив, как отец Андре заметил, что из нее вышла бы неплохая монахиня, а Антуан тогда очень рассердился и сказал, что идти в монахини — значит загубить свою жизнь. Он считал, что женщина должна выйти замуж и рожать детей. Поэтому сейчас Беата повторила сказанные тогда Антуаном слова, чувствуя, что должна говорить от имени мужа, раз уж сам он не может наставить дочь. Но Амадея не сдавалась:

— Может, не все созданы для того, чтобы иметь детей. Сестра Гретхен несколько лет назад стала монахиней. И ей это нравится. В прошлом году она приняла постриг.

Чем больше Беата слушала дочь, тем яснее понимала, как далека была от семьи все это время. Амадея высказывалась так решительно, словно хоть сейчас готова была уйти в монастырь. Беата запоздало поняла, что ей следовало бы чаще разговаривать с дочерью, и не только о занятиях Дафны, но и о важных для девушки вещах. Как она могла так забросить детей после смерти Антуана? Телом она была с ними. Но дух ее пребывал далеко-далеко…

— Я не хочу, чтобы ты посещала подобные лекции, — строго объявила Беата, — а также митинги радикалов, если ты там бываешь. Кроме того, ты должна быть осторожнее в своих высказываниях о политике Гитлера.

— Неужели ты согласна с ним, мама? — потрясенно прошептала Амадея.

— Нет.

Беата вдруг ощутила, что ее голова наконец стала ясной, а мысли четкими. Разговор с Амадеей все больше ее увлекал. Удивительно умная девочка! Она напомнила Беате о ее собственной юности, о ее пытливости и страсти к философии и политическим дискуссиям. Когда-то Беата могла часами спорить с братьями и их друзьями. А вот Амадее было не с кем, кроме матери, поговорить о подобных вещах.

— Пойми, быть в открытой оппозиции очень опасно. Гитлер проводит идеи антисемитизма. Но даже в твоем возрасте ты можешь привлечь нежелательное внимание своими резкими высказываниями, а это плохо кончится.

Амадея видела, что мать не шутит, но все же рассказала, как омерзительно поступили нацисты, когда жгли книги на улицах. Ей многое не нравилось из того, что она видела и слышала, хотя ее мать, как казалось Амадее, ни на что не обращала внимания.

— А почему они жгли книги? — озадаченно вмешалась Дафна.

— Потому что они пытаются унизить и запугать людей, — пояснила Амадея. — И посылают евреев в исправительно-трудовые лагеря. В прошлом году, в мой день рождения, нацисты запретили покупателям ходить в еврейские магазины.

— Из-за тебя? — окончательно растерялась девочка.

— Нет, это просто совпадение, — улыбнулась старшая сестра, — но все же подло так поступать.

— А разве евреи отличаются от остальных людей? — заинтересовалась Дафна, и Амадея возмущенно фыркнула:

— Конечно, нет! Как ты можешь говорить такое?

— А моя учительница сказала, что у евреев есть хвосты, — наивно заметила девочка. Мать с сестрой в ужасе переглянулись.

— Это неправда, — объяснила Дафне Беата, гадая, стоит ли признаться детям, что она еврейка. Но у нее не хватило храбрости. Столько лет она была католичкой. Беата слышала разговоры о том, что нацисты преследуют только бедных евреев, бродяг и воров — не таких, как ее родные. Нацисты собирались очистить Германию от преступных элементов. У них никогда не поднимутся руки на порядочных граждан. Беата была в этом уверена. И все же она не решалась рассказать детям о своем происхождении.

В этот вечер за столом долго велись интересные беседы, и семья засиделась допоздна. Беата и не подозревала, что Амадея так увлечена политикой и настолько независима в своих суждениях. Для нее стали открытием и религиозные искания дочери, которые Беата находила куда более тревожащими, чем радикальные настроения. Насколько сильно повлияли на дочь лекции и взгляды Эдит Штайн? Или, что еще хуже, тот факт, что Штайн стала монахиней. Не говоря уже о поступке старшей сестры лучшей подруги Амадеи. Подобные вещи безотказно действуют на молоденьких девушек. Все вместе складывалось в мозаику жизни, которой Беата для своей дочери не хотела. Но сама она за последние несколько лет приложила слишком мало усилий, чтобы качнуть чашу весов в другую сторону: никуда не выезжала, не имела друзей, не видела никого, кроме Добиньи, да и тех крайне редко. Все одиннадцать лет супружеской жизни все свое время она посвящала Антуану и детям. После его смерти стала затворницей. Беата и сейчас не хотела и не видела способа что-то менять, но по крайней мере она могла бы уделять больше внимания тому, что творится в мире. Амадея была куда лучше осведомлена о происходящем в стране, и Беата боялась, что она открыто высказывает свое мнение о нацистах и их политике. Назавтра, когда Амадея уходила в школу, мать еще раз посоветовала ей быть осторожнее. Несогласие с нацистами жестоко каралось, и вряд ли власти сделают скидку на возраст девочки.

На следующей неделе Беата снова пришла в синагогу. Она не хотела ждать еще год до новой встречи с матерью. На этот раз она специально села сзади, и необходимости поднимать вуаль не было: мать сразу узнала ее. После службы Беата сунула ей в руку крохотный листок бумаги с адресом и номером телефона. Едва Моника сжала пальцы, как Беата отступила и торопливо исчезла в толпе. Теперь оставалось только молиться, чтобы мать набралась храбрости позвонить. Беата отчаянно хотела увидеть ее, обнять, поговорить с ней. И самое главное — познакомить с внучками. Два дня прошли в мучительном ожидании. И когда зазвонил телефон, именно Амадея по случайному совпадению подняла трубку. Они только что встали из-за стола после ужина, и Беата предложила Дафне поиграть в настольные игры. Амадея заметила, что в последнее время мать изменилась: она стала больше общаться с ними и пыталась выйти из бесконечной депрессии.

— Тебе звонят, — окликнула она мать.

— Кто? — спросила Беата, неожиданно забыв, чьего звонка она так ждала, и предположив, что это Вероника, которая уже несколько месяцев упрашивала Беату сшить ей платье для рождественского бала. Вероника считала, что работа поможет Беате скорее прийти в себя. Но Беата не брала иголку в руки с самой смерти Антуана, если не считать тех нескольких случаев, когда она мастерила что-нибудь простенькое для девочек. Ее больше не интересовали ни вечерние, ни бальные наряды. Да и в деньгах Беата теперь не нуждалась.

— Дама не назвалась, — объяснила Амадея, уводя Дафну наверх.

Беата взяла трубку.

— Алло?

Дыхание у нее перехватило при первых же звуках такого знакомого голоса. За эти годы он совсем не изменился.

— Беата? — прошептала Моника, боясь, что ее подслушают. Якоба не было дома, но все в доме знали, что ей не позволено говорить с дочерью. Она мертва, и этим все сказано.

— О Господи! Спасибо, что позвонила. Ты была такой красивой в синагоге! Все такая же, как прежде.

Обе знали, что семнадцать лет способны состарить кого угодно. Но для Беаты мать по-прежнему была молодой.

— А ты выглядела такой печальной. Ты здорова? Все в порядке?

— Антуан умер.

— Мне очень жаль.

Похоже, мать говорила искренне. Ее встревожило, что дочь походила на тень прежней Беаты. Именно поэтому она позвонила. Что бы там ни твердил Якоб, мать не может отвернуться от попавшей в беду дочери.

— Когда?

— Шесть лет назад. У меня две чудесные девочки, Амадея и Дафна.

— Они похожи на тебя? — спросила мать, и Беата почувствовала, что она улыбается.

— Младшая. Старшая — копия отца. Мама, ты хотела бы их увидеть?

Последовало бесконечное молчание. Наконец мать устало вздохнула: очевидно, и ее последнее время не баловала жизнь.

— Очень.

— О, я так рада! — совсем по-детски воскликнула Беата. — Когда ты хочешь прийти?

— Может, завтра днем? К чаю? Наверное, к этому времени девочки вернутся домой из школы.

— Конечно, мы все будем дома.

Беата не сдерживала слез. Именно об этом она молила Бога столько лет. Прощение. Отпущение грехов. Возможность прикоснуться к матери. Хотя бы еще раз. Пережить несколько мгновений в ее объятиях.

— Что ты им скажешь?

— Не знаю. Сегодня вечером подумаю.

— Если скажешь правду, они меня возненавидят, — печально проговорила Моника. Но она не меньше Беаты мечтала об этой встрече. К тому же кто знает, что им еще предстоит пережить? Германия отныне — не самое безопасное место для евреев. Якоб боялся, что рано или поздно их тоже арестуют, хотя Хорст и Ульм уверяли, что такого быть не может. Они немцы, а не бездомные бродяги, которые наводняют улицы города. Нацисты стараются очистить страну от криминальных элементов, а Витгенштейны — уважаемые люди. Якоб не соглашался с сыновьями. Но родители старели, и мать хотела перед смертью увидеться с дочерью. Чтобы исцелить сердце, в котором все эти годы кровоточила незаживающая рана.

— Им не обязательно знать правду. Мы можем во всем обвинить папу, — улыбнулась Беата. Обе знали, что Якоб никогда не смягчится, поэтому вероятность, что он захочет познакомиться с внучками, была нулевой. Моника же всем своим существом чувствовала, что он больше не имеет права заставлять ее участвовать в этой трагедии. И она больше не позволит мучить ни себя, ни Беату.

— Не волнуйся, я что-нибудь придумаю, — заверила дочь. — Они будут счастливы познакомиться с бабушкой. И знаешь, мама… — Она едва не задохнулась. — Я не могу дождаться, когда увижу тебя.

— Я тоже, — взволнованно призналась мать.

Беата всю ночь проворочалась без сна, придумывая, что скажет дочерям, и утром за завтраком объявила, что сегодня к ним придет одна дама, которая очень хочет встретиться с ними.

— Кто это? — спросила Амадея без особого интереса. Сегодня ей предстояла контрольная работа, поэтому она допоздна занималась и плохо выспалась. Училась девушка отлично.

Беата слегка поколебалась.

— Ваша бабушка, — сказала она наконец. Девочки дружно ахнули.

— Я думала, она умерла, — с подозрением пробормотала Амадея, уже не зная, чему верить.

— Я солгала, — призналась Беата. — Когда я выходила замуж за вашего отца, Франция и Германия воевали и народы обеих стран считали друг друга врагами. Мы с папой встретились в Швейцарии, когда вместе с родителями приехали туда на отдых. Мой отец хотел выдать меня замуж за другого, за человека, которого я почти не знала.

Как трудно объяснять это им сейчас, после стольких лет! И уж совсем невозможно подобрать слова. Все это было так давно…

— Обе семьи были против нашего брака, потому что папа был французом, а я — немкой. Но мы были безумно влюблены и молоды, и я сказала отцу, что хочу выйти замуж за вашего папу и пойду ради этого на все. Тогда он заявил, что, если я его ослушаюсь, больше никогда не увижу родных. А ваш папа был ранен и ждал меня в Швейцарии. Его кузен разрешил нам жить на принадлежащей ему ферме. И я ушла из дома: совершенно неслыханный для того времени поступок. Но я знала, что права, потому что ваш отец — очень хороший человек. И я никогда не пожалела о том, что сделала. Но мой отец, верный своему слову, отказался от меня. И не позволил никому из домашних встречаться со мной: ни матери, ни сестре, ни братьям. Все мои письма к ним возвращались нераспечатанными. Отец запретил маме видеться и разговаривать со мной. Но недавно я увидела ее… случайно.

Беата ничего не рассказала про синагогу, посчитав, что девочкам ни к чему лишние сложности. Вряд ли их обрадует известие о том, что они наполовину еврейки. Это только смутит их души, а может грозить и бедой, учитывая отношение Гитлера к евреям.

— При встрече я дала маме наш адрес и номер телефона. Вчера вечером она позвонила и сказала, что хочет познакомиться с вами. Обещала прийти сегодня днем, когда вы вернетесь из школы.

Все оказалось проще, чем она ожидала. Обе ее дочери изумленно смотрели на нее.

— Как он мог быть таким бесчеловечным? — возмутилась Амадея. — А папина семья тоже отреклась от него?

— Да. Они ненавидели немцев так же сильно, как мои родные — французов.

— Как глупо. И как подло. А ты могла бы так поступить с нами? — спросила Амадея, хотя уже знала ответ.

— Я? Ни за что. Но это было давно, и война была жестокой.

— Но почему он не позвал тебя потом? — рассудительно спросила Дафна.

— Потому что он такой упрямый старик, — бушевала Амадея.

Сама Беата давно простила отца и после долгих терзаний смирилась с его волей.

— А твоя сестра и братья? — допытывалась Амадея, все еще потрясенная услышанным. — Они ведь тоже живы? Почему же они не хотят тебя видеть?

— Боятся ослушаться отца, — просто ответила Беата, не желая вспоминать о том, как отец объявил ее мертвой.

— Должно быть, он действительно ужасен, если все так его боятся, — заключила Амадея, не в силах понять, как можно так обращаться с людьми: ведь ее отец был таким мягким, таким добрым человеком. — И папины родные тоже.

— А твоя мама очень храбрая, если пошла против твоего отца. Что, если он ее побьет, когда она вернется домой? — встревожилась Дафна.

— Не беспокойся, этого не будет, — улыбнулась Беата. — Она просто не скажет, что ходила к нам, иначе он слишком расстроится. А он действительно стар, да и мама тоже. Вряд ли им стоит сейчас ссориться. Но я так счастлива, что мама увидит вас. — На глазах Беаты выступили слезы, что очень растрогало девочек. — Я так скучала по ней. Особенно после смерти папы.

Амадее вдруг захотелось спросить, не имеют ли ее посещения синагоги какую-то связь с визитом бабушки. Но она промолчала. Маме и без того слишком много пришлось пережить.

— Я только хотела, чтобы вы все это знали, прежде чем встретитесь с бабушкой.

Девочки, еще не пришедшие в себя, ушли в школу. Сегодня перед ними приоткрылось прошлое матери. Как странно было узнать, что у них есть бабушка. Живая и здоровая! И не только бабушка, но и дед, тетка и два дяди!

— Я очень рада за маму! — удовлетворенно заметила Амадея. — С ней ведь так жестоко поступили! Представь, что было бы, поступи она так с нами!

Амадею переполняли сострадание и печаль. Какая огромная, огромная потеря — лишиться всех ради любимого мужчины! Но если бы мать не решилась поссориться с отцом, они с Дафной никогда бы не родились!

— Я бы плакала с утра до вечера, — призналась Дафна.

— И я тоже, — поддакнула Амадея и взяла сестру за руку, чтобы перейти улицу. — Попробуй только скрыть от меня что-то подобное, я тебе задам трепку.

Дафна засмеялась, нисколько не поверив сестре.

— Ладно, обещаю ничего от тебя не скрывать.

Взявшись за руки и тихо переговариваясь, девочки добежали до школы. Обе думали о матери и бабушке, которую никогда не видели. Амадея уже забыла свою догадку о том, что, возможно, дед и бабка были евреями. Да и почему она так решила? Мать была католичкой, так что она скорее всего ошибается. Если мать католичка, значит, и ее родители тоже католики.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.