Страшная находка в Язуаке

Хотя во время грозы им удалось отчасти пополнить запасы воды в бурдюках, в то утро они допили несколько последних глотков.

— Надеюсь, мы правильно идем, — покачал головой Эрагон, встряхивая пустой бурдюк, — иначе плохо нам придется. Хорошо бы к вечеру до этого Язуака добраться.

Но Бром, казалось, был совершенно спокоен.

— Я этот путь хорошо знаю, — сказал он. — К вечеру точно доберемся.

Эрагон с сомнением усмехнулся:

— Ты, может, что-нибудь такое особенное замечаешь, чего я не вижу? Откуда тебе известно, что Язуак близко, если все вокруг на много миль точно такое же, как и вчера?

— А я не по земле ориентируюсь, а по звездам да по солнцу. Уж они-то мне заблудиться не позволят! Давай-ка ходу прибавим и не будем будить лихо, пока оно тихо. Никуда от нас Язуак не денется.

И это действительно оказалось так. Первой Язуак увидела, конечно, Сапфира, Бром с Эрагоном смогли разглядеть селение только под конец дня — издали оно казалось небольшим темным бугорком на горизонте. Язуак все еще был очень далеко и стал видимым только благодаря удивительно ровной поверхности земли в этих местах. Когда же всадники подъехали немного ближе, им стали видны какие-то темные извилистые линии, тянувшиеся по обе стороны от селения и исчезавшие вдали.

— Это река Найнор, — сказал Бром, а Эрагон, остановив Кадока, всполошился:

— Сапфиру могут увидеть! Может, ей лучше спрятаться, пока мы в Язуаке будем?

Бром почесал подбородок, подергал себя за бороду и решил:

— Пусть она нас ждет вон в той излучине реки, видишь? Это в стороне от Язуака, и вряд ли кто-то сможет ее там увидеть, и в то же время довольно близко от селения, так что она нас легко нагонит. А мы с тобой войдем в Язуак, раздобудем провизию и воду и вскоре встретимся с нею.

«Мне это не нравится! — заявила Сапфира, когда Эрагон мысленно изложил ей план Брома. — С какой стати я должна все время прятаться, словно преступница?»

«Ты же должна понимать, что нам грозит, если нас обнаружат», — возразил ей Эрагон. Дракониха что-то недовольно проворчала, но подчинилась и полетела прочь, чуть не касаясь крыльями земли.

Бром с Эрагоном уже предвкушали, что скоро смогут насладиться вкусной едой и питьем. Они уже видели дымок над крайними домишками селения, но на улицах не было ни души. Какая-то неестественная тишина царила вокруг. Не сговариваясь, они остановились у первого же дома, и Эрагон заметил:

— А ведь ни одна собака не лает…

— Это верно, — откликнулся Бром.

— Но ведь это еще ничего не значит, правда?

— Хм… возможно.

Долго молчать Эрагон был не в силах и снова спросил:

— Но ведь нас, наверно, уже кто-то заметил, как ты думаешь?

— Не сомневаюсь.

— Так почему же на улице никого не видать?

Бром прищурился, посмотрел на солнце и промолвил:

— Похоже, они боятся.

— Может, и боятся, — согласился Эрагон и тут же встревожился: — А что, если это ловушка? Что, если раззаки нас тут поджидают?

— Нам необходимы еда и вода, Эрагон.

— Воды можно набрать и в реке.

— И все-таки нужно попробовать раздобыть еды.

— Нужно… — Эрагон огляделся. — Ну ладно, идем, что ли?

Бром тронул повод коня:

— Идем. Но попробуем схитрить. Мы сейчас на главной дороге. Если в Язуаке и устроена засада, то, скорее всего, именно здесь. Вряд ли кто-то думает, что мы потащились в обход.

— Ты хочешь зайти с фланга? — спросил Эрагон. Бром кивнул и, вытащив меч из ножен, положил его поперек седла. Следуя его примеру, Эрагон снял с плеча лук, натянул тетиву и наложил стрелу.

Они объехали деревню вокруг и проникли туда с совсем другой стороны. Улицы Язуака были совершенно пусты, на одной из них они увидели лису, которая тут же метнулась прочь. Дома выглядели крайне неприветливо, темные ставни были наглухо закрыты. Зато многие двери были распахнуты настежь и, поскрипывая, болтались на сломанных петлях. Лошади заметно нервничали. У Эрагона сильно зачесалось волшебное пятно на ладони. И тут они выехали на центральную площадь Язуака. При виде того зрелища, которое им здесь открылось, Эрагон крепче сжал в руках лук, побледнел и прошептал невольно:

— Ох, нет!

Перед ними возвышалась гора тел. Трупы уже окоченели, на мертвых лицах застыли ужасные гримасы. Одежды мертвецов задубели от крови, истоптанная, вся в выбоинах земля тоже была покрыта кровавыми пятнами. Зверски убитые мужчины и женщины были беспорядочно свалены в кучу, было видно, что мужья пытались защитить жен, матери судорожно прижали к груди младенцев, а любовники, крепко держась за руки, так и упали в ледяные объятия смерти. Из всех тел торчали черные стрелы. Убийцы не пощадили никого — ни старых ни малых. Но страшнее всего выглядело оперенное копье, торчавшее на самой вершине этой страшной пирамиды: на копье было надето тело маленького ребенка.

Слезы застилали Эрагону глаза, он старался не смотреть на лица убитых, но они приковывали к себе его внимание, и он не мог оторваться от их открытых мертвых глаз, думая, как уязвима человеческая жизнь, если ее так легко заставить прерваться, если для других она не представляет ни малейшей ценности. Его охватила полная безнадежность, стало тяжело дышать.

Откуда-то с небес камнем упала ворона. Метнулась черная тень и села прямо на трупик младенца, пронзенный копьем. Склонив голову набок, ворона явно предвкушала будущую трапезу.

— Ну уж нет! — зарычал Эрагон, выпуская стрелу. Взвилось облачко темных перьев, ворона неловко рухнула на спину. Стрела торчала у нее из груди. Эрагон наложил было на лук вторую стрелу, но его одолела тошнота, поднявшись вдруг к самому горлу. Отвернувшись, он быстро наклонился в седле и почувствовал на плече руку Брома, который негромко спросил:

— Может, лучше подождешь меня у выезда из города?

— Нет… я останусь с тобой, — дрожащим голосом ответил Эрагон, вытирая рот. На кошмарную груду тел он старался не смотреть. — Кто же мог сотворить такое… — Слова не шли с языка, их приходилось выталкивать силой.

Бром скорбно ответил:

— Те, кому нравится причинять другим боль и страдания. Они существуют во многих обличьях, но имя для них только одно: зло. И понять их поступки часто невозможно. Единственное, что мы в силах сделать, — это пожалеть невинные жертвы и почтить их память.

Он спешился и неторопливо обошел всю площадь, внимательно осматривая истоптанную множеством ног землю.

— Раззаки проезжали здесь, — промолвил он, — но это злодеяние сотворили не они. Это дело рук ургалов — я сразу узнал их копье. Странно вот что: здесь побывал целый отряд этих чудовищ, не менее сотни, хотя известно всего несколько случаев, когда ургалы собирались вместе… — Бром опустился на колени, вглядываясь в чей-то след, потом выругался, вскочил на Сноуфайра и прошипел сквозь зубы, пришпоривая коня: — Скорей! Они еще здесь!

Эрагон тоже ударил пятками Кадоку в бока, и тот помчался вдогонку за Сноуфайром. Они вихрем пронеслись по улице и уже почти выбрались из Язуака, когда ладонь у Эрагона опять сильно зачесалась. Он успел заметить, как справа от него что-то мелькнуло и чей-то огромный кулак вышиб его из седла. Он перелетел через голову Кадока, сильно ударился о какую-то стену и лишь машинально не выпустил из рук свой лук. С трудом переводя дыхание, пошатываясь и хватаясь рукой за бок, в который будто кол воткнули, он встал на ноги и огляделся.

Над ним возвышался ургал, раззявив пасть в мерзкой ухмылке. Чудовище было поистине огромным и широченным, точно ворота. У него была отвратительная сероватая кожа и желтые свинячьи глазки. На груди и на плечах шарами вздувались мускулы. Грудь прикрывала слишком маленькая для такого великана нагрудная пластина доспехов, а на голове нелепо торчал металлический шлем, надетый поверх двух изогнутых бараньих рогов. К левой руке ургала был привязан круглый щит, а в правой он держал короткий меч с зазубренным лезвием.

Сзади к ургалу подкрадывался Бром верхом на Сноуфайре, но ему помешал неожиданно появившийся второй такой же монстр, вооруженный боевым топором.

— Беги, дурак! — крикнул Бром Эрагону, бросаясь в атаку на первого великана. Тот взревел и что было сил стал размахивать своим мечом. Эрагон едва увернулся и невольно вскрикнул, когда меч просвистел у самой его щеки. Крутанувшись волчком, он бросился бежать назад, к центральной площади, сердце колотилось так, словно хотело выскочить из груди.

Ургал бросился за ним вдогонку, тяжело топая чудовищными башмаками. Эрагон в полном отчаянии звал Сапфиру и мчался во весь дух, но ургал вскоре стал нагонять его, обнажая огромные клыки в беззвучном рычании, вырывавшемся у него из пасти. И все же Эрагон сумел-таки, на секунду остановившись, натянуть тетиву лука, вложить стрелу и выстрелить. Ургал резким движением вскинул руку со щитом, отразил стрелу и бросился на Эрагона, прежде чем тот успел выстрелить еще раз. Сплетясь руками и ногами, они покатились по земле, но Эрагону каким-то образом удалось вывернуться, он вскочил на ноги и бросился назад, к Брому, который, продолжая сидеть в седле, яростно рубился со вторым ургалом. «Где же остальные чудовища? — лихорадочно пытался сообразить Эрагон. — А может, в Язуаке только эти двое?»

Послышался сильный удар. Сноуфайр заржал и поднялся на дыбы, а Бром осел в седле, согнувшись пополам. Из раны в плече у него ручьем текла кровь. Его противник радостно взвыл, предчувствуя близкую победу, и поднял свой топор, желая нанести последний, смертельный удар.

Леденящий душу вопль вырвался у Эрагона, и он бросился на ургала, стараясь выцарапать ему глаза. Рогатый монстр от изумления замер на месте, потом повернулся к Эрагону лицом и снова замахнулся топором. Эрагон присел, ловко уклонившись от страшного удара, потом подпрыгнул и что было сил провел ногтями по мерзкой роже ургала, оставляя на ней кровавые полосы. Физиономия ургала исказилась от ярости. Он снова замахнулся топором, но опять промахнулся — Эрагон успел отпрыгнуть и бросился бежать, петляя между домами.

«Самое главное, — думал он, — увести этих тварей подальше от Брома». Он нырнул в узкий проход между двумя домами, увидел, что дальше тупик, и в нерешительности остановился. Проскользнуть назад он не успел: ур-галы уже загородили выход из тупика своими тушами. Они медленно и неумолимо приближались к Эрагону, честя его на все корки, а он лихорадочно пытался отыскать хоть какую-нибудь спасительную щелку — но не находил.

И тогда, глядя прямо в лицо приближающейся смерти, он явственно вспомнил груду мертвых тел на центральной площади Язуака и пронзенного копьем младенца, который никогда уже не станет взрослым. При мысли об этих невинно погибших людях в душе Эрагона пробудилась такая свирепая ярость, что, казалось, он вот-вот взорвется. Это было не просто желание отомстить, восстановить справедливость. Нет, все его существо восставало против самого факта смерти — против того, что по прихоти такого вот рогатого урода и он, Эрагон, тоже может вдруг перестать существовать! И эта ярость все росла и росла в нем, пока он не почувствовал, что погибнет, если немедленно не выпустит ее на волю.

Эрагон выпрямился во весь рост — он был уже довольно высоким, почти взрослым мужчиной, — чувствуя, что страх у него прошел. Ургалы гнусно заржали, но на всякий случай прикрылись своими щитами. Эрагон привычным движением натянул тетиву и аккуратно наложил на лук стрелу. Невероятная сила так и бурлила в нем, рвалась наружу, и, когда он выстрелил, какое-то слово невольно сорвалось с его губ. Ему показалось, что он крикнул: «Брисингр!»

Стрела его со свистом, рассыпая в воздухе странные трескучие синие искры, вонзилась точно в лоб первому ургалу, и сразу же раздался сильный взрыв, из пробитой башки чудовища вырвалось синеватое облачко неведомой Эрагону энергии, окутало второго ургала, и тот замертво рухнул на землю. Затем синяя волна добралась и до Эрагона, который не успел даже в сторону отскочить, но, не причинив ему ни малейшего вреда, прошла сквозь него и исчезла в отдалении среди домов.

Эрагона шатало, но он вполне стоял на ногах, стараясь дышать как можно глубже и спокойнее. Переведя дух, он только глянул на свою странно заледеневшую ладонь и увидел, что таинственный знак на ней сверкает, как раскаленный добела металл. Впрочем, серебристое пятно у него на глазах стало меркнуть, и вскоре ладонь приобрела свой обычный вид. Эрагон стиснул пальцы в кулак и почувствовал, что его с головой накрывает волна дикой усталости. Он так вдруг ослабел, словно не ел много дней подряд. Потом ноги у него подкосились, и он мешком сполз по стене на землю.