Не доверять никому

Элиот шел за дядей Генри по гаражу, похожему на пещеру. Здесь словно разместилась выставка экзотических автомобилей. В рядах, сияющих буферами и фарами, можно было увидеть зеленый «бьюик турер» тысяча девятьсот семнадцатого года, «Порше спайдер-550» и эксклюзивный джип «хамви».

Фиона и бабушка шли позади. Все молчали.

Лимузин с параболическими очертаниями, на котором они домчались сюда из Дель-Сомбры, уже стоял на дорожке, сверкая под солнцем и урча мотором. Элиот разглядел серебряные значки на капоте: «V-12» и «EXELERO-4x».

Шофер Роберт выскочил из кабины, надел кожаную кепку и поспешил к задней дверце.

Дядя Генри сделал ему знак посторониться и сам открыл дверцу.

— Сначала дамы, — сказал он и поманил к машине Фиону.

Элиот заметил, что сестра не спускает глаз с шофера, а шофер — с нее.

Наконец все забрались в машину, и дядя Генри захлопнул дверцу. Он постучал по перегородке, она мгновенно поднялась, и машина, постепенно набирая скорость, выехала на дорогу.

Справа пенились белыми барашками морские волны.

Все сидели, не глядя друг на друга. Элиот кожей чувствовал царящее в кабине машины напряжение. У него на языке вертелась тысяча вопросов, но в амфитеатре он не смог задать ни одного — особенно в те мгновения, когда ему нужно было бросать кости. Казалось, они заряжены электричеством. Что-то перетекло из него в эти кости, а из них — в него. Но это не было чем-то приятным. Скорее чем-то вроде яда.

Сейчас он чувствовал себя нормально. Почти.

Элиот повернул голову к Фионе. Она смотрела на пролетающие за окошком поля пшеницы. Обычно сестра первой начинала задавать вопросы. Элиот немного подождал. Солнце скрылось за тучами. Фиона продолжала смотреть в окошко. Она вела себя непривычно спокойно и тихо.

Элиот сделал глубокий вдох и придвинулся к Генри.

— У меня есть…

— Вопросы? — закончил за него начатую фразу Генри. — Жизнь полна вопросов, а ответов так мало. — Он вздохнул и опустил голову. — Прости, ситуация не так уж забавна. Я могу только представить твое смятение, молодой человек.

— Эти испытания. Эти люди. Они действительно мои родственники? Они такие…

— Странные? Дилетанты? — Генри бросил взгляд на бабушку. — Жестокие?

— Они так не похожи на меня.

— О, еще как похожи. Ты пока этого не видишь, а я вижу. Мы все видим. — Генри заговорил тише и наклонился вперед. — Можно сказать, что это что-то вроде игры, вроде битвы за опекунство, но с гораздо более странными правилами. Нам нужно понять, принадлежите вы к нашему семейству или к семейству вашего отца.

Отец — это слово взорвалось в сознании Элиота подобно петарде. Отец давно умер, но существовали его родственники, которых Элиот ни разу не видел. Они были такими же странными, как родня матери? И тоже хотели заполучить его и Фиону?

Он стал вспоминать рассказ дяди Генри: два семейства, враждующие друг с другом, как Монтекки и Капулетти из «Ромео и Джульетты». Два благородных семейства, веками ведущие войну.

Вправду ли его родители погибли при кораблекрушении? Или они, как Ромео и Джульетта, отравили друг друга и умерли, обнявшись? Или их отравили родственники с материнской и отцовской сторон?

— Никто не сказал ни слова о нашем отце, — сказал Элиот. — Неужели его семья столь уж ужасна?

На самом деле он хотел спросить: «Его семья такая же ужасная, как эта?» — но в последний момент передумал.

Генри откинулся на спинку сиденья. Они с бабушкой переглянулись. Порой точно так же переглядывались и Элиот с Фионой. Эти взгляды содержали поток информации. Дядя Генри вопросительно поднял брови, бабушка покачала головой.

— Будет лучше, — сказал Генри, — если на ваши вопросы ответит бабушка.

Элиот посмотрел на бабушку, надеясь, что она сможет что-то ему объяснить.

— Не здесь, не в присутствии это сплетника, — поджав губы, проговорила бабушка.

Дядя Генри театрально прижал руку к сердцу, всем видом желая показать, как он оскорблен.

— Ты нам ничего не расскажешь? — спросил Элиот. — Поверить не могу.

Бабушка отвернулась.

Фиона строптиво сложила руки на груди.

— Остановите машину.

Дядя Генри посмотрел в окошко. Земля сверкала под луной.

— Детка, мы — посреди пустыни, там мороз.

— Немедленно остановите машину, — гневно глянув на него, повторила Фиона.

Элиоту показалось, что в этот момент она стала похожей на бабушку.

Бабушка внимательно посмотрела на Фиону.

— Сделай это, Генри. Давай поглядим, что у нее на уме, — пробормотала она.

Дядя Генри постучал костяшками пальцев по перегородке, и стекло опустилось.

— Останови машину, Роберт. Лимузин плавно затормозил.

Фиона открыла дверцу. В кабину хлынула волна пронизывающего до костей холода. Элиот подумал, не выйти ли вместе с сестрой. Он не знал, что она задумала, но решил, что им было бы неплохо держаться вместе. Прежде чем он успел отстегнуть ремень безопасности, Фиона захлопнула дверцу и решительным шагом прошла вперед, распахнула дверцу рядом с шофером и уселась на пассажирское сиденье.

Она так сильно дрожала, что ей с трудом удалось застегнуть ремень.

— Н-ну там и х-холод-д-р-рыга, — проговорила она, стуча зубами.

Шофер уставился на нее широко раскрытыми глазами и оглянулся на дядю Генри.

— Все в порядке, — сказал тот. — А теперь — вперед. И не жалей лошадиных сил.

— Не опускайте перегородку, молодой человек, — распорядилась бабушка, — и следите за дорогой.

Шофер побледнел, кивнул, и машина помчалась вперед.

Элиоту хотелось задать еще много вопросов, но поскольку бабушка отвечать отказалась, а Фиона пересела вперед, всякое желание спрашивать о чем бы то ни было пропало.

За окошком светили звезды, но северного сияния не было. Ледяные поля сменились темными лесами, заснеженная дорога — проселочной, потом началось шоссе, потом — четырехполосная трасса. Элиот увидел светящиеся вывески Дель-Сомбры, а вскоре — баварский фасад Дубового дома. Машина остановилась.

— Можно мне зайти? — спросил дядя Генри. — Выпили бы по чашечке кофе, потолковали о старых временах?

— Нет.

Бабушка открыла дверцу, вышла и дала знак Элиоту и Фионе следовать за ней.

— Приятно было познакомиться с вами, — сказал Элиот дяде Генри.

— Мне тоже, юноша. Скоро увидимся.

Элиоту в этих словах почудились и обещание, и угроза. Фиона вышла из машины, в последний раз оглянулась и поблагодарила шофера.

— Спасибо.

Шофер приподнял кепку.

Бабушка первой преодолела три лестничных пролета и остановилась у двери их квартиры, из-под которой выбивалась полоска света.

— Сесилия ждет нас.

Дверь открылась прежде, чем бабушка успела прикоснуться к ней. На пороге стояла Сесилия в длинной ночной сорочке. Она дрожала от холода.

— Я так рада, что вы вернулись. У меня чай готов.

На столе в столовой стояли два дымящихся чайника, заварной чайник с рисунком в виде паутинки, синий кофейник с щербатым носиком и дюжина чашек с блюдцами.

Си потянулась к Элиоту и Фионе и обняла их. Мальчику было так приятно прикосновение человека, который его любил.

Часы в прихожей пробили полночь. Си опустила руки.

День рождения Элиота и Фионы закончился. Может быть, ничего странного больше не случится? Впервые в жизни Элиоту захотелось вернуться к обычной, скучной повседневности.

— Я и не думала, что уже так поздно, — тихо проговорила Си. — Вы голодны? Может быть, мне…

Бабушка закрыла дверь и заперла на засов. Подошла к окну и посмотрела вниз.

— Хватит суетиться около детей, Сесилия. Поздно. Они устали.

— Подожди, — спохватился Элиот. — Ты собиралась нам кое-что рассказать. О наших родственниках.

Бабушка на миг задумалась. А потом подошла к раздвижным дверям в дальней стене столовой и развела створки.

— Пойдемте.

Бабушкин кабинет был, что называется, святая святых. Элиот и Фиона бывали здесь прежде, но только для того, чтобы сообщить, что обед готов или в дверь кто-то стучится. Раньше бабушка ни разу не приглашала их в кабинет.

Здесь было только одно окно, с видом на центр Дель-Сомбры. Уже стемнело, горели желто-оранжевые уличные фонари. У окна, развернутое к нему, стояло большое кресло в викторианском стиле с высокой спинкой. На столике рядом с креслом лежали блокнот, шариковая ручка и вчерашний номер «Сан-Франциско кроникл». Только на этом островке в комнате не было книг.

— Садитесь, — сказала бабушка.

Элиот и Фиона устроились в кресле, стараясь, насколько это возможно, держаться подальше друг от друга. Сесилия стояла на пороге, не решаясь войти. Бабушка сделала глубокий вдох.

— Начнем с родственников.

Элиот понял, что она имеет в виду семью матери, а не отца. Ему хотелось больше узнать об отце и его родне, но у него было такое чувство, что от бабушки он о них не услышит ни слова. Но между семействами существовала какая-то связь. Он чувствовал это.

— Дети — большая редкость для нас, — продолжала бабушка. — По причинам, связанным с удобством и с биологией. Мы не… — Она помедлила в поисках подходящего слова. — Короче, существуют медицинские причины.

Элиот взглянул на Фиону. Она понимающе кивнула.

— Что-то вроде врожденных дефектов, как у европейских династий?

— Алексей Романов, — добавил Элиот. — Он страдал гемофилией, верно?

Сказав это, он тут же пожалел, что вспомнил о наследнике престола последней Российской империи. В тысяча девятьсот восемнадцатом году Алексея Романова убили большевики — за две недели до его четырнадцатилетия… он был почти ровесником Элиота.[31]

— Нет. У нас все не так, как у Романовых, — быстро возразила бабушка. — Наши дети всегда были здоровы.

— Скажи им, почему у нас так мало детей, — послышался голос Сесилии из-за спины бабушки. Старушка нервно потирала руки.

Бабушка прищурилась и обернулась. Элиот не видел взгляда, которым она одарила Сесилию, но зато увидел результат: Си попятилась и исчезла в темноте.

Фиона поерзала в кресле.

— И почему же?

Бабушка повернулась к внукам.

— В нашем семействе так мало детей из-за самого семейства.

Сесилия осмелилась вернуться на порог.

— Мы ведем очень сложную политику, — продолжала бабушка. — Зачастую к самым младшим, самым уязвимым, относятся подозрительно и жестоко.

— Эти люди там, у дяди Генри, — вставил Элиот, — они сказали, что мы должны «уцелеть» в испытаниях. — Мальчик поежился, вспомнив об убийстве Алексея Романова. — Они имели в виду, что мы должны остаться в живых?

— Дети уже достаточно сильны, чтобы узнать, что им предстоит, — прошептала Сесилия. — Расскажи им о похищениях, сожжениях… о соблазнениях.

Ей хотелось сказать больше, но ее глаза наполнились слезами, и она прижала руку к шее. Бабушка зажмурилась.

— Хорошо. Мы не можем и не должны доверять никому из своих родственников. — Она открыла глаза. Ее зрачки расширились, словно она глядела в темноту. — Ваш дядюшка Генри, этот щеголь, не раз дрался на дуэли со многими вашими кузенами, как только немного повзрослел. Он нанимает на службу юных девушек, а потом «крадет» их. Вследствие этого возникают неизбежные ссоры — и у кого-то ломается шея, кто-то получает пулю в лоб или удар ножом в сердце. Он — милосердный убийца. По крайней мере, действует быстро. Гилберт… — Бабушка сжала зубы. — Этого всегда тянуло к тем женщинам нашего семейства, кто помладше. Порой он их соблазнял, порой вел себя не слишком по-джентльменски.

При этих словах Фиона зябко поежилась.

— А милейшая тетушка Лючия предпочитает яды. Однажды мальчика, вашего двоюродного брата, спрятали в приюте неподалеку от города Корк, в Ирландии. Лючия не знала, в каком именно приюте, поэтому она рассадила белладонну вокруг окрестных ферм, чтобы отравить коровье молоко. Следующей весной сотни детей уснули мертвым сном.[32]

Это звучало слишком дико, чтобы быть правдой, но Элиот не мог припомнить, чтобы бабушка хоть раз обманывала их с Фионой.

Ему стало душно, тяжело дышать.

— Ты хочешь сказать, что они собираются убить нас? Для этого и задуманы испытания?

— И да, и нет, — ответила бабушка. — Их героические испытания помогут установить ваше происхождение. Если вам повезет, если вас сочтут принадлежащими к нашему семейству, тогда у вас будет шанс. Я смогу оберегать вас, пока вы не научитесь защищаться от других.

— А если у нас не получится? — шепотом спросила Фиона.

Бабушка промолчала. Ее взгляд стал непроницаемым.

Фиона посмотрела на Элиота. Она напряженно думала, наморщив лоб. Элиот поняла: она чувствует то же самое, что и он. Что им расставили ловушку.

— Но я не понимаю, с какой стати мы обязаны проходить эти испытания, — горячо возразил Элиот. — Есть же свидетельства о рождении, можно сделать пробы ДНК и доказать, с кем мы состоим в родстве.

— Конечно, — кивнула бабушка. — Ваши родственники знают, кто ваши родители. Но их не это интересует. Они хотят знать, кем вы станете, когда повзрослеете, — частью нашего семейства или…

Она не смогла договорить и сокрушенно покачала головой.

— …частью семейства нашего отца, — закончил фразу Элиот. — Того самого, с которым вы враждуете?

Во взгляде бабушки отразились раздражение пополам с гордостью. Этого Элиоту хватило, чтобы догадаться: он затронул очень важную тему.

Фиона сдвинулась на краешек кресла.

— Но почему? Я думала, родственники должны заботиться друг о друге.

— В обычных семьях все так и есть. По крайней мере, люди могут вести себя так по отношению друг к другу. Но у нас подобного никогда не было. В нашем семействе сильные истребляют слабых. Кровная месть и убийства — вот что вы унаследовали вместе с ДНК. Выжить удается только самым сильным, да и то за счет отточенного мастерства и удачи.

— А мы не можем спрятаться? — спросила Фиона. В ее голосе прозвучали нотки отчаяния. — Чтобы все оставалось как прежде… до того, как нас разыскал дядя Генри?

Черты лица бабушки немного смягчились.

— Ночь была слишком долгая. Вам надо отдохнуть. Неизвестно, что нам готовит завтрашний день. Сесилия, принеси чай.

Прабабушка проворно ретировалась и вернулась с подносом, на котором стояли две чашки с дымящимся чаем.

— Пейте, — скомандовала бабушка. — А потом в постель.

Элиот получил ответы далеко не на все вопросы. Однако если бабушка приказывала им молчать, выполнять домашние задания или ложиться спать — спорить было бесполезно.

Фиона первой взяла с подноса чашку и послушно сделала глоток чая.

— Не горячий, — заверила Элиота Сесилия.

Он вздохнул и отхлебнул немного ромашкового чая с мятой и медом. Чай был вкусный, и Элиот не заметил, как выпил всю чашку.

— Как только взойдет солнце, мы продолжим разговор, — сказала бабушка и поманила их к себе, чтобы обнять перед сном.

После теплых объятий она выпроводила их из кабинета и закрыла за ними двери.

Сесилия проводила их по коридору.

— Сон — это самое лучшее. Отдых для тела и души. И не вздумайте подслушивать, — предупредила она. — Ваша бабушка не в настроении, так что не шутите с ней.

Они остановились около дверей своих комнат. Фиона бросила взгляд на Элиота и кивком указала на пол.

— Доброй ночи, — сказал Элиот Си и поцеловал ее в щеку.

Сесилия подтолкнула близнецов к их спальням.

Только закрыв за собой дверь комнаты, Элиот услышал удаляющиеся шаги Си.

Дождавшись, когда шаги стихли, он подошел к кровати. Сняв с нее шерстяное одеяло, накрылся им с головой и улегся ничком на пол, прижавшись лицом к вентиляционной решетке.

— Ты здесь? — прошептал он.

За решеткой послышался приглушенный голос Фионы.

— Да.

Элиоту хотелось обсудить миллион разных тем.

— Ты в порядке? — начал он с самой очевидной.

— Даже не знаю. Чувство такое, будто меня вот-вот стошнит… то есть нет: будто я вот-вот проснусь, и тогда меня стошнит. А ты как?

— А я себя чувствую как в тот раз, когда ударился головой о край раковины в пиццерии. Думаешь, все это правда? Все, о чем говорили бабушка и дядя Генри?

— Знаешь, все настолько дико, что, наверное, это правда. Ты вспомни: когда такое было, чтобы бабушка нас обманывала?

— Ну… Она явно хранит какие-то тайны, — возразил Элиот. — Кузены-убийцы… Одно семейство враждует с другим… Нам грозит опасность расстаться с жизнью… — У него не было желания говорить об этом, поэтому он попробовал сменить тему. — До сих пор не понимаю, как мы добрались до острова и дома дяди Генри.

— Погоди… Ты что же, считаешь, что мы не должны доверять бабушке? — с опаской спросила Фиона.

— Да нет, конечно, мы можем ей доверять… Может быть. Не знаю. Она сказала, что нельзя доверять никому из родственников. Понимаешь… Ведь она вправду могла убить этого мистера Уэлманна.

Элиот почувствовал, как тяжелеют руки и ноги. Чай Сесилии вершил свое дело.

— Что бы она ни сделала, — сказала Фиона, — она поступила так, чтобы защитить нас. Разве ты не понимаешь?

— Мне только жаль, что она нам раньше ничего не говорила. Мы могли бы сами все это обдумать.

— Что обдумать? — сердито спросила Фиона. — Представляешь, что случилось бы, если бы мы были маленькими и тогда познакомились бы с дядей Генри и всеми остальными? Нас бы похитили? Убили? Или что-нибудь похуже?

Элиот вспомнил, как он, увидев дядю Генри, мгновенно понял, что тот — его родственник. А теперь он ощущал инстинктивный страх перед ним и всеми остальными. Он словно увидел красивого паука. Да, паук прекрасен, но его укус ядовит.

— Наверное, — ответил Элиот. — Я просто хочу, чтобы мы думали сами — и не принимали на веру все слова бабушки.

— Думай что хочешь, но только бабушка всегда о нас заботилась. И всегда будет заботиться. — Из-за решетки послышался долгий вздох. — Я устала. Лягу спать. Утром что-нибудь придумаем.

Полночь уже миновала, и утро фактически наступило. Фионе следовало бы знать об этом. Элиот испытал безотчетное раздражение из-за того, что сестра ничего не заметила.

Ему хотелось поговорить еще, но Фиона молчала.

— Фиона?

Раньше ни она, ни он не прекращали разговор на такой ноте. Всегда как-то веселили друг друга. А Фиона даже не назвала его чем-нибудь вроде stapelia gigantea.[33]

Элиот хотел окликнуть Фиону, попросить, чтобы она еще поговорила с ним, но этим он бы только привлек внимание бабушки, и появилось бы новое правило с запретом «тайных переговоров посредством системы вентиляции».

Мальчик встал и улегся на кровать одетым. Раздеться не было сил.

Он лежал, смотрел в темноту и думал об отце и его родственниках. Почему никто не говорил о них? Дядя Генри, тетя Лючия и, возможно, бабушка — все им случалось убивать людей. Неужели другое семейство было… еще хуже?