Альдо Николаи

Дворик монастырской богадельни. Женщина лет 85 сидит на скамейке. На ее голове шапочка с названием богадельни, в руке палка.

Нас десять человек, и каждый делает небольшую ставку. Кто выигрывает - забирает все. Это не так много. Но кое-что победитель может себе позволить. Бутылочку вина, пару сигар, чашечку эспрессо с пирожными в баре. А если случается, что никто не выигрывает, тогда деньги идут в премиальный фонд. Но, откровенно говоря, мы играем не из-за денег. А чтобы развлечься. Убить время. Надо же чем-то заниматься в этих стенах. Не хочу сказать, что здесь плохо, но если не проявлять немного инициативы, жизнь становится совсем уж монотонной. Нет, жаловаться несправедливо. Монахини внимательны и отзывчивы. Питание здоровое. Спальни просторные. Чистые. Чистоте монахини уделяют особое внимание. И правильно делают, потому что когда вас в спальне двадцать или тридцать человек… Хотя, скажу честно, лично мне это не действует на нервы. Больше того, всегда находишься в компании. Что действует на нервы, так это время. Тут оно тянется бесконечно. Ты огладываешься назад и видишь, что твои лучшие годы исчезли, как дуновение ветерка. А сейчас ты только и думаешь: поскорее бы бежали эти утренние часы… Сколько времени от побудки до завтрака? Шесть часов. Если б вы только знали, как же они долго тянутся, эти шесть часов! Мы прогуливаемся по двору. Отдыхаем на скамейках. Играем в карты. Болтаем с друзьями. А время все тянется и тянется. Такое ощущение, что оно вообще остановилось. Темы, которые мы между собой обсуждаем, всегда одни и те же. Возраст. Ревматизм. Уходящее здоровье. Меню завтрака. Других тем нет. Нет и все. Едва появляется новичок, все окружают его, чтобы узнать о нем побольше. Кто он такой. Чем занимался в жизни. Сколько ему лет. Чем болеет. Почему оказался в богадельне. А после того, как он расскажет все это, ему тоже больше не о чем говорить. И он, как и все мы, начнет обсуждать то же самое. Меню. Ревматизм. И прочие болячки. И также начнет терзаться вопросом, как убить время. Монахини, бедняжки, из любви к нам стараются занять нас, как могут. Заставляют прибираться во дворе. Или на площадке для игры в шары. Хотя кому она нужна, эта площадка? Кто там когда-нибудь играет? В наши-то годы, с нашими скрипящими суставами, нагибаться, распрямляться, нагибаться, распрямляться… Тот, кто однажды сыграет, рискует на другой день просто не встать с кровати. Мы же все очень старые. Старее не бывает. Мы давно не годимся даже для такой глупой игры, как шары. Вечерами легче. У нас есть телевизор, мы сидим перед ним до самого отбоя. Смотрим, главным образом, детские передачи. Сказки, игры, викторины, мультфильмы. Это развлекает и отключает мозги. Передачи для взрослых, наоборот, вгоняют в тоску. Заставляют вспоминать. Это доставляет боль. Охватывает ностальгия по всему, чего у нас больше нет: молодости, сил, здоровья. То, о чем думаешь с особенной горечью. О деньгах, о доме, о семье, любви, работе - об этом никогда не думаешь. Когда мы были молодые, нас волновало множество проблем, но в нашем возрасте они давно забыты. В нашем возрасте главное – здоровье. Господи, а ведь когда-то я в такие же прекрасные летние вечера, закончив работу, бежала на реку, поспешно раздевалась, ныряла в свежую воду и плавала долго-долго… Какое это было счастье! Настоящее счастье. Потому что тогда я чувствовала себя полной жизни, сильной, я была хозяйкой своего упругого тела, каждая его мышца была послушна моим командам. Я плавала в прохладной воде, а потом падала на раскаленный песок и обсыхала на солнце. Оно уже вот-вот зайдет, но все еще горячее, и заряжает новой энергией, настолько мощной, что я, вскочив, опять прыгаю в воду… Вот о чем я сейчас тоскую. О силе. Об энергии. О здоровье. Не то, что его не достает. Но все же мне уже за 87. И на носу 88. Близко к 90. Кому в этом возрасте есть дело до людей, которые бегают, прыгают, увлекаются, занимаются любовью и изводят друг друга?.. Ну вот, полезли воспоминания. А мне нисколько не хочется воспоминать. Моя жизнь была такая же, как у всех. Местами прекрасная. Местами отвратительная. Полная огорчений, сожалений и страхов. Мне не хотелось бы возвращаться назад и проживать эту жизнь заново. Даже мысленно. Единственное, что бы я сделала с удовольствием, так это поплавала бы в реке теплым летним вечером… Но теперь уже поздно. Вот почему мы предпочитаем спектакли для детей. Мы и сами стали как дети. Такие же слабые, беззащитные, беззубые и на дрожащих ногах. (Смотрит на часы). Десять. До обеда еще три часа. Сегодня четверг. Значит мясное рагу. Вкусное. Монахини очень хорошо его готовят. Они томят мясо на огне несколько часов, после этого оно так и тает во рту, жевать не надо. (Обводит взглядом двор богадельни). Ансельми, как всегда, с газетой в руках, хотя уже ни черта не видит. Каждый день велит покупать ему новую газету и много часов проводит, делая вид, что читает. Тостини опять сует термометр подмышку. Он страшно боится заболеть и меряет температуру каждые десять минут. Всем рассказывает, что его поместили сюда специально, чтобы он подхватил какую-нибудь болезнь и умер. Но мне кажется, что постоянное измерение температуры - это его способ убить время. Я уже сказала, что в первой половине дня оно словно останавливается. Особенно если все идет, как обычно, и нет никаких новостей. Другое дело, если кто-нибудь умирает. Тогда все иначе. Мы собираемся группками, чтобы поговорить о покойнике. Ходим посмотреть на него. Ждем похорон. Приезжают родственники – тоже приключение. Составляем план проводов на кладбище. Тот факт, что один из нас ушел, служит для остальных своеобразным утешением, как будто смерть, сделав свое дело, на некоторое время забудет об остальных. Вот почему я и придумала игру. Чтобы занять себя и своих коллег. По крайней мере, тех, кто мог бы меня понять. Признаюсь, это было нелегко. Требовалось найти еще девять шутников, таких, как я. Пока что бодрых и не потерявших чувства юмора. Главное, чтобы об этом не узнали монахини. Они, хоть и добрые, но не позволили бы нам так шутить. Не из вредности, нет. Просто некоторые вещи они не в состоянии понять. Мы не совершаем ничего дурного. Всего лишь заключаем пари. Но они святоши, и у них принято считать любые, даже невинные пари, смертным грехом. Поэтому все делается в большом секрете. Я нарезаю карточки из тонкого картона, который выпросила у капеллана. Раздаю их по одной девятерым партнерам. Последнюю оставляю себе. Каждый пишет на карточке фамилию кого-то из проживающих в богадельне, какую хочет, и возвращает карточку мне. Я тоже пишу фамилию на своей карточке. Мы кладем все карточки в конверт, заклеиваем его и вместе идем прятать в надежное место, в церкви под органом. Каждый из десятерых имеет свой номер. Им помечена его карточка. Поэтому, как только игра сыграна, конверт вскрывается, и сразу становится известным, кто из нас победил. Или не победил никто. Сегодня я написала на своей карточке фамилию Баркетти, того старикана, чья койка стоит под моей этажом ниже. Он постоянно молчит и открывает рот лишь для того, чтобы на что-то пожаловаться. Завтра утром он тоже станет объектом нашей шутки. Каждому из нас по графику выпадает дежурить на кухне. Там он достает глиняные чашки для кофе, которые монахини затем разносят по столам. В одну из чашек он наугад заранее высыпает чуть-чуть порошка, на самом кончике ложки. Этот порошок в богадельню принесла я. У меня его целый пакет. Много лет назад я стащила его на фармацевтической фабрике, где работала. Просто, правда? Насыпается - и игра сделана. Мы, те, кто в курсе, внимательно смотрим в чашки, которые поставили перед нами, чтобы убедиться, что порошка в них нет. Другие, которые ничего не знают, не смотрят, как правило, в пустые чашки. Да если б даже и посмотрели, все равно ничего не увидели бы. Потому что у всех плохое зрение, и никто ни о чем таком не подозревает. Монахини с чайником кофе и молочником проходят вдоль столов, наполняя чашки. Все пьют свой утренний напиток с большим удовольствием. Мы, те, кто в курсе, обмениваемся взглядами и перемигиваемся. Забавно, когда остальные и не догадываются о твоей шутке. После завтрака все выходят во двор прогуляться. И вскоре начинается большая суета. Сначала спешит одна монахиня, затем бегут другие, они носятся туда-сюда, туда-сюда. Все происходит внезапно. Народ возбуждается, оживляется, всем любопытно, что случилось. Утро летит стремительно. Наконец, появляется мать-настоятельница и со скорбной физиономией сообщает нам о том, кто так скоропостижно нас покинул. Если кто-то спрашивает, что с ним стряслось, она отвечает: должно быть, инфаркт, в таком возрасте сердце частенько сдает. Все испытывают облегчение и начинают комментировать происществие, обсуждать, вспоминать ушедшего. Наша группа собирается и поспешает в церковь проверить карточки. Если кто-то из нас угадал, он забирает все деньги. Если не угадал никто, деньги пополняют премиальный фонд для следующего раза. Назавтра похороны. Обсуждения, разговоры, пересуды продолжаются и длятся целый день. Через день все, естественно, забывают о бедолаге, который ушел от нас навсегда. Наша группа выжидает неделю или дней десять, а затем, если не происходит ничего такого, игра возобновляется. И вновь возбуждение, оживление, любопытство, дискуссии. Знаете, удивительное дело, но когда есть покойник, о котором говорят часами, время летит так, что ты этого даже не замечаешь. Только не дай Бог, чтобы монахини, эти добрые души, что-то начали подозревать. Я же говорю, некоторых шуток они не понимают. И вряд ли правильно оценят нашу невинную шутку, которая служит нам единственно для развлечения, нарушая монотонность жизни и позволяя убивать время. (Смотрит на часы). Вот. Оно словно остановилось. Не идет и не идет. Никуда не идет.

Перевод с итальянского Валерия Николаева (val.nik@mail.ru)