Ангелы ада 20 страница

Прошло семь недель после беспорядков, и 11 августа Associated Press наконец представила исправленную цифру, которую они корректировали по собственным каналам, но к тому времени всем уже было насрать на это, и, насколько мне известно, эти данные света так и не увидели. Согласно записям Окружного суда Лаконии, было произведено тридцать два ареста. Здесь не было никаких Ангелов Ада, никаких калифорнийцев и никаких персонажей с Запада, начиная с подножия гор Аддирондак. Судебный клерк перечислил их: «Одиннадцать ответчиков из Массачусетса, десять из Коннектикута, четверо из Нью-Йорка, трое из Канады, трое из Нью-Джерси и один из Нью-Гемпшира».

Семеро из них схлопотали приговоры по году в исправительном заведении штата и еще один получил шесть месяцев тюрьмы. Назначено было десять штрафов от 25$ до 500$. Обвинения против двенадцати из обвиняемых были отклонены, один был признан невиновным, и одиннадцать из тех, кто был признан виновным, подали на аппеляцию.

Мэр Лессард был весьма добр, и заставил суд ознакомить меня с этими цифрами. Это стало очень приятным сюрпризом, потому что во время нашего телефонного разговора мэр сказал, что «тридцать три хулигана были оштрафованы и осуждены и что «злостные нарушители, уже имевшие приводы в полицейские участки, должны заплатить по 1000 долларов штрафа и получили по году тюрьмы».

Он также прислал мне пачку фотографий, сделанных во время беспорядков, но ни на одной из них нет никаких признаков Ангелов Ада. На большинстве снимков красовались подростки, одетые в яркие свитера, комбинезоны из бумажного твида и мягкие кожаные ботинки типа мокасин. Видок у них, попавших в руки полицейских, скажу прямо, был неважный. Мэр также приложил свои личные фото и фото шефа полиции, снятые «полароидом», но они быстро пожелтели, и изображение быстро потускнело.

Однажды утром, в четверг, мы проговорили по телефону около часа. Я был настолько очарован, что просто был не в силах прервать разговор и повесить трубку. Манера разговора у мэра была весьма экзотична. Судя по всему он был человеком, который всю свою жизнь маршировал под стук некоего барабана, который я сам никогда не слышал.

Я ожидал, что на самом деле его интеллект, преподнесенный читателям NewYork Times как весьма странный, окажется совсем не таким. Ничего подобного! Он гордился своей проницательностью и жаждал, чтобы его цитировали и цитировали. Не откладывая в долгий ящик, я упомянул Ангелов Ада, как только он начал бредить о «зачинщиках, коммунистах и наркотиках». Он был знаком с секретной информацией относительно того, что четверо Ангелов Ада были арестованы в Коннектикуте, по дороге в Лаконию, «с вагоном наркотиков, ручного оружия и обрезами». Уверенности в том, что эти четверо тренировались к югу от границы, у мэра не было. «Я пока не могу раскрыть вам источник информации относительно того, что они проходили подготовку в Мексике, — сказал он. — Она была конфиденциальной. Мы получали ее по почте. Но я немедленно сообщил обо всем ФБР. Они продолжили расследование, учитывая влияние коммунистического элемента. У нас есть их фотографии, где они носят свастику».[56]

Когда я спросил его, сколько Ангелов Ада было арестовано, он сказал, что ни одного. Во всяком случае никто из арестованных не подтвердил свою принадлежность к клубу. Даже те четверо бродяг из Коннектикута признались, что они Ангелы. В каком-то районе Лаконии вроде бы видели машину с калифорнийскими номерами, но она исчезла.

Примерно в середине нашего разговора я вдруг услышал отзвуки хорошо знакомой мне теории трансмогрификации, но я не был готов к тому, что мэр будет акцентировать на ней свое внимание: в беспорядках принимало участие множество Ангелов Ада, «но они спаслись бегством», как он объяснил,» скрылись за стеной огня».

Пока он распространялся на эту тему, я сверился со своим календарем, чтобы убедиться, что с чувством времени у меня все в порядке и я ничего не напутал. Если сегодня воскресенье, тогда возможно, он просто вернулся из церкви в возвышенном, библейском, одухотворенном состоянии. В любой момент я готов был услышать, что Ангелы направили свои мотоциклы прямо в море, воды которого расступились перед ними. Но ничего похожего не произошло. Мэр не собирался подробно описывать ИХ бегство. Он хотел, чтобы административные власти по всей стране были предупреждены о тех методах, которые используют Ангелы. Мэр высказался в том духе, что знание — великая сила.

Так что мэр Лессард описал мне, причем довольно трезво излагая свои мысли, как Ангелы Ада — еще до начала беспорядков — пропитали главную дорогу бензином. И затем, в самый разгар насилия, когда их собирались арестовать, они умчались из города на немыслимой скорости... и последний, пересекший бензиновую полосу, бросил горящую спичку. Широкая полоса пламени разорвала надвое ночь... Преследование стало невозможным. Да, это была старая техника стены огня, наследие Бурской войны. И ее чрезвычайно успешно применили в Лаконии. Представители закона не смогли проехать дальше на своих автомобилях из-за дьявольской жары, которая наверняка поджарила детекторные кристаллы в их коротковолновых радиоприемниках и превратила их в яичницу-глазунью. Если бы Ангелы Ада были поглупее, их можно было бы перехватить, объявив общую тревогу на территории между Нью-Гемпширом и Калифорнией.

А так они преспокойно вернулись обратно, имея в запасе кучу времени, чтобы отряхнуть со своих прикидов пыль долгих путешествий по стране и спустя две недели подготовиться к броску-пробегу в Бейсс Лейк.

Никто не собирался отрицать необычность происходящего, и, когда клан собрался вместе, все говорили только об этом. Все хотели поздравить отважных парней-кремней, которые успешно провернули такое дело... но почему-то никто ничего конкретного не сказал. Единственный Ангел, который знал о Лаконии гораздо больше того, что другие прочитали в газетах, был Тайни, чья бывшая жена позвонила ему из телефонной будки этого города в самый разгар событий. Одним из самых скверных моментов во время пробега в Бейсс Лейк было горестное заявление, сделанное Тайни по поводу того, что никто из Ангелов так и не появился в Лаконии.

«Моя старушка была прямо там, — рассказывал он разочарованным «отверженным», — и, если кто-нибудь из наших оказался бы рядом, она бы мне сказала. Всю бучу там учинили чуваки из Квебека — они и тусовка «Бандитос» с Востока. Они показали настоящий класс. Нам бы надо как-нибудь собраться вместе с этими чуваками».

Выслушав рассказ Тайни, остальные мрачно уставились в огонь костра. Наконец кто-то проворчал: «Вот дерьмо, это была орава любителей: если бы там оказались мы, они бы так бестолково не беспредельничали. Старый, пятнадцать тысяч мотоциклистов в одном городе! Говорю тебе, одна только эта мысль просто душу мне рвет в клочья».

Постепенно первоначальный поток потрясающих воображение историй иссяк, и никто, даже в самых солидных мотоциклетных кругах, не думал, что Ангелы Ада как-то связаны с произошедшим в Лаконии. Журнал Cycle World, который называл себя «ведущим изданием любителей-мотоциклистов Америки», свалил все на франкоканадских outlaws, бежавших из «паршивого края мотоциклетного спорта в восточных штатах», и на «радикальных отморозков, некоторые из которых работают в государственных учреждениях в городах по соседству с Лаконией...».

«Ложь! Вы лжете! Вы все лжете о моих мальчиках!»

(Ма Баркер).

К концу лета 1965 Ангелы превратились в серьезный фактор социальной, интеллектуальной и политической жизни Северной Калифорнии, с которым невозможно было не считаться. Их высказывания почти ежедневно цитировали в прессе, и ни одна полубогемная вечеринка не могла считаться первоклассной, если задолго до ее проведения не распускали упорных слухов (а этим делом обычно занимался сам хозяин), что на ней будут присутствовать также и Ангелы Ада. В определенной степени этот синдром меня огорчал: мое имя все чаще и чаще упоминалось в связи с Ангелами, моя личность вызывала непосредственные ассоциации с кругом outlaws. Всем почему-то казалось, что стоит мне захотеть, и я могу тут же материализовать из ничего парочку-другую байкеров. Это было чистой воды выдумкой, но я делал все возможное, чтобы дать возможность «отверженным» по уши залиться халявным бухлом и затащить их на классные тусовки. В то же самое время я не собирался нести ответственность за их поведение. Их имена и клички красовались на первых местах во многих гостевых списках, и, ворвись они в наш социальный хаос на полном скаку, тут же возникала вероятность и грабежей, и избиений, и насилия.

Я припоминаю одну вечеринку, на которой мне не давали проходу молодые мамочки и их чада, только потому, что обещанные на десерт Ангелы там не появились. Большинство гостей были респектабельными интеллектуалами из Беркли, чье представление об «отверженных» мотоциклистах не имело ничего общего с реальностью. Я рассказал Ангелам о вечеринке и дал им адрес — спокойная улица в жилом квартале Ист Бэй, — но сам в душе искренне надеялся, что они не придут. Атмосфера, царившая там, словно магнитом притягивала беду: нагромождение бочонков с пивом, дикая музыка и несколько десятков молодых девушек, жаждавших развлечений, пока их мужья и их пестрая свита стремились всласть наговориться об «умопомешательстве» и «поколении бунта». Всего лишь полдюжина Ангелов могла бы быстренько свести ситуацию к несносному общему знаменателю: «Кого бы выебать?».

Снова повторилась бы история Бейсс Лейк, но с другими видами половых извращений и другой породой любителей понаблюдать за эротическими выкрутасами: на этот раз это был хип-истеблишмент Бэй Эреа, принимавший Ангелов с такой же страстью и нетерпением, как и любая толпа туристов на жалком, занюханном пивном рынке в Сьеррах.[57] «Отверженные» были за гранью последнего писка моды... Они были большими, грязными, они возбуждающе действовали на нервные окончания... в отличие от Битлз, которые были маленькими, чистыми и чересчур популярными, чтобы стать модными. Как только Битлз вынесло на поверхность, они создали вакуумную воронку, засосавшую Ангелов Ада. И за спинами «отверженных» уже маячил Рот со своими байками: «Они — дикие Биллы Хикоки, Билли Киды. Они — последние герои Америки, которые у нас есть, парень». Рот был настолько заинтересован в Ангелах, что он начал штамповать всякую символику, дабы увековечить их образы: пластиковые копии нацистских касок со свинговыми лозунгами («Христос — Клевый Наркотик») и железные кресты, которые пользовались колоссальным спросом у подростков по всей стране.

Но сами Ангелы никак не могли врубиться в свой новый имидж, и это было действительно настоящей проблемой. Он озадачил, сбил их с толку — с ними обращались, как с символическими героями, те люди, с которыми у Ангелов не было ничего общего. Или почти ничего. А покамест они получили доступ к настоящим сокровищам — в виде женщин, бухла, наркотиков и новых приколов, на которые они жаждали наложить свою татуированную лапу... а символику можно было послать к чертовой матери. Байкеры так никогда и не смогли постичь общий смысл той роли, которую им старательно навязывали, и по старинке продолжали отстаивать свое право на экспромты. Такая настырность здорово сказывалась на их общительности, мешала установлению контактов с людьми. Ангелы занервничали... и, после краткого погружения в водоворот атмосферы хипстерских вечеринок, все, за исключением нескольких отщепенцев, решили, что будет гораздо дешевле и проще, до конца своего долгого пробега по жизни покупать собственное бухло и клеить кисок, что попроще.

Действительно удачным знакомством Ангелов (с моей подачи) было знакомство с Кеном Кизи, молодым писателем, [58] жившим тогда в лесу рядом с Ла Хондой, к югу от Сан-Франциско. В течение 1965 — 1966 годов Кизи был дважды арестован за хранение марихуаны, и в конце концов ему пришлось бежать из страны, чтобы не провести за тюремной решеткой половину жизни. Дружба Кена с Ангелами Ада не способствовала нормализации его отношений с представителями правопорядка и закона, но он, несмотря ни на что, ни от чего не открещивался и продолжать гнуть свою линию с энтузиазмом чрезвычайно самоуверенного человека.

Я встретил Кизи как-то августовским днем, в студии K.Q.E.D., образовательного телевизионного канала в Сан-Франциско. Мы выпили по несколько кружек пива в ближайшем кабаке, но особенно долго рассиживаться я не мог, так как должен был отнести пластинку с записью бразильских барабанов в «Бокс Шоп». Кизи предложил пойти со мной. А когда мы туда добрались, он произвел фурор в компании из четверых или пяти Ангелов, работавших в той точке. Несколько часов мы пили (вернее пьянствовали), ели (вернее жрали), символически делились друг с другом травой, и Кизи пригласил байкеров из отделения во Фриско к себе в Ла Хонду на вечеринку на следующий уик-энд. У него с «Веселыми Проказниками» было приблизительно шесть акров земли... глубокий ручей протекал между домом и хайвеем... На отдельно взятом участке частных владений царило всеобщее безумие.

Так уж получилось, что девять пунктов обвинения в хранении марихуаны, выдвинутого против бродячего зверинца, с Кизи сняли в пятницу; и это соответствующим образом было отмечено в субботних газетах, появившихся в Ла Хонде как раз в тот самый момент, когда Кизи вывесил на своих воротах плакат: «ВЕСЕЛЫЕ ПРОКАЗНИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ АНГЕЛОВ АДА». Приветствие длиной в пятнадцать футов и высотой в три фута было выполнено в трех красках: красной, белой и голубой. Соседи закручинились в печали и остолбенели в шоке.

Когда я туда приехал в середине дня, на хайвее напротив владений Кизи припарковались пять машин шерифов округа Сан Матео. Около десятка Ангелов уже приехали и благополучно проскочили за ворота; по их словам, двадцать остальных были в пути. В котле, приятно попахивая, закипало варево под названием «заварушка».

Я взял с собой жену и маленького сына, и мы решили сначала спуститься на пляж перекусить, а потом уже присоединиться к общему торжеству. Проехав несколько миль вниз по дороге, я остановился у торгового центра в Сан-Грегорио, на развилке двух дорог. У самого центра домов почти не было, но он притягивал жителей всех окрестных ферм. В магазине у отделов с инструментами, сельскохозяйственными товарами и упряжью было тихо, но впереди, в баре, стоял тревожный шум и гвалт. Сельскую братву не очень-то радовало все происходившее вверх по дороге. «Этот чертов наркоман, — начал средних лет фермер. — Сначала мариванна, теперь вот Ангелы Ада. Господь свидетель, он просто тычет нас мордами в грязь!»

— Битники, е-мое! — воскликнул кто-то еще. — Не тронь говно, оно и не пахнет.

Зашел было разговор, чтобы разобрать топоры-колуны в магазине и «пойти туда да и разогнать всю нечисть». Но кто-то заметил, что копы уже приступили к исполнению своих обязанностей: «На этот раз их, голубчиков, как пить дать надолго упрячут за решетку, всех упрячут, мать их за ногу...». Так что топоры остались пылиться на полках.

К вечеру во владениях Кизи было полно людей, играла музыки и зажигались разноцветные огни. Полиция прекрасно вписывалась в общую атмосферу, материализовавшись на хайвее со своими собственными вертящимися мигалками... красные и оранжевые вспышки освещали деревья и крутой склон над ручьем. В начале той весны в имение Кизи нагрянули с облавой семнадцать копов и полдюжины собак, под предводительством печально известного федерального наркоагента Уилли Уонга. Кизи и двенадцать его друзей были арестованы по обвинениям, связанным с марихуаной, но большинство из этих обвинений были сняты из-за странных неточностей в ордере на обыск. Вскоре после облавы агент Уонг был переведен из этого округа; а местная полиция не делала больше никаких попыток проломить ворота. Они развлекались, прячась на хайвее за ручьем, и проверяли всех входящих и выходящих. Помощники местного шерифа останавливали и допрашивали нескончаемый поток профессоров колледжей, бродяг, адвокатов, студентов, психологов и суперстильных хиппи. Полиция вообще ничего не могла с ними поделать, разве что проверяла по радио, оплатили ли они дорожные штрафы. Такую проверку блюстители порядка выполняли с какой-то непоколебимой, прямо-таки, фантастической решимостью. Периодически они отлавливали совсем в дымину пьяного или какого-нибудь совершенно упыханного типа, но за несколько месяцев неусыпного дежурства им удалось арестовать меньше полудюжины злостных неплательщиков, скрывающихся от оплаты своих дорожно-транспортных грехов.

А, между тем, вечеринки становились все более дикими и шумными. Марихуаны там было не так уж много, но полно ЛСД, тогда еще не объявленного вне закона. Копы стояли на хайвее и смотрели через ручей на спектакль, явно терзавший самые сокровенные глубины понимания ими этого мира. А на другой стороне были все эти люди, обезумевшие, неистовствующие, орущие, танцующие полуголыми под звуки рок-н-ролла, ревевшие сквозь деревья из огромных усилителей, — тени, кружащиеся и спотыкающиеся в лабиринте психоделических огней... ДИКАРИ, О БОЖЕ, и не существовало того закона, который мог бы их остановить!

И тут, с появлением Ангелов Ада, копы наконец-то получили возможность блестяще обосновывать все свои действия — комар и носа не подточил бы! — и, не долго думая, утроили стражу. В конце концов Кизи перешел все границы дозволенного. С оравой битников и персонажей из колледжей, пожиравших своего рода незримый наркотик, еще как-то можно было смириться, но банда паскудных головорезов на мотоциклах оказалась именно той самой осязаемой, реальной угрозой, с которой так жаждал расправиться закон.[59]

Первая вечеринка с участием Ангелов только из отделения Фриско обернулась громоподобным успехом. Где-то около полуночи Пит, гонщик, улыбаясь во весь рот, сказал, копаясь между пивных бочонков: «Старый, бля буду, но это чертовски охуительная тусовка. Мы не знали, чего ожидать, когда приехали, но получилось все просто прекрасно. На этот раз все ха-ха, а не хуяк-хуяк».

Большинство Ангелов пребывали в замешательстве и держались настороже, пока изрядно не набрались, и лишь немногие так и не смогли избавиться от мысли, что на них в любой момент могут наехать и отмудохать... но, в целом, они, похоже, поняли, что если они хотят любых напрягов, то им надо приложить все свои силы, чтобы самим их создать. Люди Кизи были слишком заняты, им самим срывало башню, чтобы еще беспокоиться о чем-то столь грубом и реалистичном, как Ангелы Ада. В толпе веселящихся мелькали и другие знаменитости (в частности поэт Аллен Гинзберг и Ричард Альперт, элэсдэшный гуру), и хотя Ангелы лично с ними не были знакомы, все-таки они были несколько не в себе от того, что титул гвоздей вечеринки приходилось делить с этими людьми.

Это была первая встреча Гинзберга с Ангелами, и он быстро стал их поклонником. Позже ночью, когда выяснилось, что всех уезжающих с пирушки задерживает полиция, мы с Гинзбергом отправились посмотреть, что же все это значит. Фольксваген, выехавший с ранчо за несколько минут до нас, был немедленно остановлен через полмили вниз по хайвею, и сидевших внутри вытащили на допрос «с пристрастием». Наша идея заключалась в том, чтобы присутствовать при сцене задержания с включенным магнитофоном, но, как только я переключил первую скорость, самих остановила другая машина помощника шерифа. Я быстро выскочил из тачки с микрофоном в руке и спросил, в чем дело. Увидев микрофон, помощники шерифа сначала застыли в гробовом молчании, а потом стали цедить сквозь зубы какие-то неинтересные вопросы. Один из них попросил меня показать мои права, а остальные пытались игнорировать Гинзберга, очень вежливо, но настойчиво пытавшегося выяснить, почему все покидающие вечеринку задерживаются полицией. Один коп стоял, важно расставив ноги, сцепив руки замком за спиной, а выражение тупой немоты словно заморозило мимику его лица. Гинзберг не оставал от него со своими расспросами, пока другой помощник шерифа проверял мои водительские права. Я наслаждался, слушая эту перепалку в записи на кассете. Это звучало так, как если бы я перебрасывался с Гинзбергом риторическими вопросами, а где-то на заднем плане бормотало полицейское радио. Каждые несколько секунд в наш разговор врывался еще один голос, выдающий какие-то односложные словечки, однако это трудно было назвать ответами на наши вопросы. Какое-то мгновение вообще царила полная тишина, потом раздался голос Гинзберга, напевающего без слов какую-то восточную рагу, периодически сопровождаемую спастическим треском Голоса из штаб-квартиры. Ситуация была настолько смешной и нелепой, что даже легавые через какое-то время уже не смогли сдержать улыбок. Их отказ разговаривать с нами привел к довольно фантастической смене ролей, впечатление от которой еще больше усиливалось из-за охватившего нас буйного веселья.

Помощник, оставшийся разбираться с нами, с любопытством глядел на Гинзберга. Неожиданно он спросил: «И долго ты такую бороду отращивал?».

Гинзберг перестал напевать, подумал немного над ответом и сказал: «Около двух лет...нет, наверное, месяцев восемнадцать».

Коп задумчиво кивнул... как будто он сам собирался отрастить себе бороду, но не мог потратить на это все свое время; двенадцать месяцев — еще куда ни шло, но восемнадцать... тогда шеф уж точно заподозрит что-то неладное.

Разговор снова завял, но тут помощник шерифа, сидевший у радиоприемника, вернулся и доложил, что совесть моя по части просроченных дорожных штрафов совершенно чиста. И тогда я сказал, что выключу магнитофон, если они согласятся с нами немного поговорить. И — надо же! - они согласились, и мы немного действительно поговорили. Копы сказали, что пасут здесь Ангелов Ада, а не Кизи. Рано или поздно это хулиганье учинит здесь беспредел, да и какого черта они вообще здесь делают? Копам было страшно интересно узнать, как это мне удалось накопить столько материалов об Ангелах, чтобы написать о них. «Как тебе удалось их разговорить? — спросил один. — И тебя ни разу не избили? Да что с ними вообще происходит такое? Они что, действительно такие плохие, как мы слышали?»

Я сказал, что Ангелы, наверное, еще хуже, чем они слышали, но что лично мне никаких неприятностей не причиняли. Помощники заявили, что не знают об Ангелов ничего, кроме прочитанного в газетах.[60]

Мы расстались чуть ли не лучшими друзьями, если не считать штрафа, который они мне все-таки ухитрились всучить, — за треснувшие стекла задних фар. Гинзберг спросил, почему водителя «фольксвагена» увезли в полицейской машине. Через несколько минут по радио ответили: он оказался не в состоянии проплатить дорожный штраф за несколько месяцев, и с первоначальной суммы в 20 долларов штраф вырос (а штрафы именно так и растут) до суммы в 57долларов на этот день, и эти деньги надо было внести наличными до того, как злостного неплательщика выпустят на свободу. Ни у Гинзберга, ни у меня не оказалось 57 баксов, так что мы записали имя жертвы, решив отправить за ним кого-нибудь из его друзей, когда мы вернемся к Кизи. Но, как выяснилось, никто этого парня не знал, и, насколько мне известно, он все еще парится в городской тюрьме Редвуда.

Два дня и две ночи продолжалась эта вечеринка, но единственный за все время кризис наступил, когда всемирно известный прототип[61] нескольких современных романов бесновался голый на частной стороне ручья и изрыгал долгие, брутальные обличительные речи в адрес копов, стоявших от него всего лишь в двадцати ярдах. Он качался из стороны в сторону и вопил в ярких, ослепительных вспышках света с крыльца, держа бутылку пива в одной руке и потрясая кулаком в сторону столь презираемых им объектов: «Эй вы, подлые, трусливые мудаки! Какого хуя вам надо? Ну давайте, лезьте сюда, и увидите, что получите... да будут прокляты на хуй ваши говенные души!». Затем он засмеялся и замахал своим пивом: «И, блядь, не подъебывайте ко мне, вы, дети говноедов. Идите сюда. Вы, блядь, получите здесь всю хуйню, которую заслужили».

К счастью, кто-то уволок его, все еще голого и выкрикивающего ругательства, обратно на вечеринку. Его пьяный наезд на копов мог обернуться для всех настоящим кошмаром. В Калифорнии и большинстве других штатов полицейские не могут законно вторгнуться в частные владения, если: (1) у них нет полной уверенности в том, что там совершается преступление, (2) они не «приглашены» владельцем или обитателем собственности.

Представление, устроенное голым типом, можно было бы расценивать по-разному, если бы у копов было соответствующее настроение, это — раз. И два — если бы на тот момент — раскочегаривания вечеринки — облаву можно было бы осуществить без всякого насилия. Просто перейти разделяющий мост, и все. Сами ангелы не позволили бы замести себя спокойно и безо всякого скандала — они были слишком пьяны, чтобы думать о последствиях.

Совсем немного времени потребовалось, чтобы легенды о Ла Хонде распространились среди других отделений Ангелов. Отряд разведчиков из Окленда проверил ее достоверность и вернулся обратно с такими восторженными отзывами, что Ла Хонда быстро стала Меккой для «отверженных» со всей Северной Калифорнии. Они являлись туда без предварительного приглашения или предупреждения, обычно группами от пяти до пятнадцати человек, и зависали там, пока им не становилось скучно или пока не кончалась ЛСД, которую до знакомства с Кизи пробовали лишь немногие.

Задолго до того как outlaws обнаружили Ла Хонду, вольные кислотные вечеринки уже вызывали тревогу среди респектабельных любителей ЛСД — ученых, психиатров и других персонажей с полянок бихевиористики, полагавших, что это вещество можно принимать только когда проходит тщательно контролируемый эксперимент. Причем в таком эксперименте, по их мнению, должны участвовать лишь тщательно отобранные субъекты, находящиеся под постоянным наблюдением опытных «проводников». Считалось, что такие меры предосторожности страхуют от дурных трипов. Любой потенциальный съезд крыши у какого-нибудь неуравновешенного типа, просочившегося в процессе отбора, мог быть быстро нейтрализован накачкой под завязку транквилизаторами в тот самый момент, когда подопытный возжаждал крови или попытался оторвать свою собственную голову, чтобы получше рассмотреть, что там у него там внутри.[62]

Люди, участвующие в подконтрольных экспериментах, чувствовали, что принародные ЛСД-оргии обернутся катастрофой для их собственных исследований. Кое-какой оптимизм все-таки сохранялся, стоило лишь задуматься, что может произойти, когда Ангелы, боготворящие насилие, групповухи и свастику, окажутся в толпе интеллектуальных хипстеров, марксистских радикалов и пацифистов. Нервы накалялись до предела при одной только мысли, что кто-нибудь мог бы оставаться в такой обстановке трезвым и его сознание не было бы затуманено... Но, разумеется, такого и быть не могло. Когда все пьяны, обкурены и обдолбаны, не найдется ни одного, способного сделать объективные записи, ни одного «проводника», способного успокоить невменяемых, ни одного разумного наблюдателя, способного загасить костры или спрятать ножи для разделки мяса... полное отсутствие какого-либо контроля.

Тех, кто регулярно посещал вечеринки Кизи, все это особенно не беспокоило, в отличие от тех, кто знал о них только понаслышке. Его анклав был открыт для народа лишь в том смысле, что любой, чувствовавший себя так же, как компания Кизи, мог беспрепятственно пройти через ворота на мосту... но, попав внутрь, человек, не говоривший с ними на одном языке, мог почувствовать крайнее смущение и замешательство. Кислотные фрики не страдают многословным гостеприимством. Они не сводят глаз с незнакомцев или смотрят просто сквозь них. Многих гостей такой прием здорово пугал, и они больше никогда туда не возвращались. Те же, кто оставались, в большинстве своем представляли богемные круги, беглецов из этого мира. Их чувство взаимозависимости заставляло беречь друг друга от попадания в эпицентр выплеска личной враждебности или неприязни. Вот почему здесь через ручей всегда были копы, которые в любой момент могли ворваться на вечеринку непрошенными гостями.[63]

Даже «Проказники» чувствовали себя не совсем уверенно с Ангелами, так что первую вечеринку пришлось заметно подогревать ЛСД. Позже, когда угроза насилия окончательно улетучилась, кислотой закидывались вовсю. Сначала Ангелы употребляли ее осторожно, никогда не привозили с собой свою, но довольно быстро они наладили получение кислоты на своей собственной территории... так что перед каждым пробегом в Ла Хонду происходил общий сбор капсул, которые они тащили к Кизи и распространяли там, за деньги или еще за какое-нибудь вознаграждение.

Как только «отверженные» восприняли ЛСД как правильную, ништяковую вещь, они начали обращаться с ней так же безбашенно, как и с другими своими любимыми игрушками и развлечениями. Чуть раньше тем летом был достигнут консенсус относительно того, что любое вещество, достаточно мощное, чтобы лишить человека возможности ездить на байке, не должно употребляться... но, когда после нескольких вечеринок у Кизи общее сопротивление было сломлено, Ангелы принялись заглатывать ЛСД, как только наркотик попадал им в руки. А это, разумеется, происходило даже чересчур часто благодаря их многочисленным контактам на подпольном наркорынке. В течение нескольких месяцев им пришлось как-то ограничивать себя — хронически не хватало наличных. Если бы было налажено бесперебойное обеспечение Ангелов кислотой, и месяца бы не прошло, как наверняка половина тогдашних outlaws уже спалила бы свои мозги дотла. Однако случилось так, что Ангелы забрасывались кислотой в допустимых пределах — человеческий организм выносил такие дозы без напряга. Одни становились просто более разговорчивыми, а другие — замолкали вообще. ЛСД — гарантированное лекарство от скуки, болезни, распространенной среди Ангелов Ада не меньше, чем в любых других слоях Великого Общества... и в те дни в «Эль Эдоб», когда вообще ничего не происходило и не хватало денег на пиво, кто-нибудь, например Джимми, или Терри, или Скип, могли объявиться с капсулами, и все вместе предпринять спокойное путешествие Куда-Нибудь Еще.